Электронная библиотека » Элис Хоффман » » онлайн чтение - страница 3

Текст книги "Практическая магия"


  • Текст добавлен: 31 августа 2018, 16:20


Автор книги: Элис Хоффман


Жанр: Любовное фэнтези, Фэнтези


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Обедать вечером садились все вместе, когда Майкл приходил с работы, и тетушки больше не крутили носом при виде полезных для здоровья овощных блюд, которые Салли упорно готовила для дочерей. Не цокали языком, когда Антония убирала со стола, хотя сами невысоко ценили примерное поведение. Не воспротивились, когда Салли отдала Антонию в детский садик при городском культурном центре, где ее научат говорить «спасибо» и «пожалуйста», когда хочешь попросить конфетку, и подскажут, что если таскать в кармане червяков, то вряд ли с тобой будут играть другие девочки. Однако на детские праздники тетки наложили табу, зная, чем это им грозит: орава буйных разбойников станет носиться с гоготом по всему дому, хлестать лимонад и оставлять под каждой диванной подушкой россыпи жевательных мармеладок.

Салли приноровилась справлять дни рождения и праздники в задней комнате скобяной лавки, где находились автомат для продажи жевательной резинки и металлическая лошадка, на которой можно скакать сколько влезет задаром, если особым образом наподдать ей по коленкам. Все дети в городе мечтали о приглашении на такое торжество.

– Ты только про меня не забудь, – напоминали Антонии девочки из класса, когда близился ее день рождения.

– Помни, я – твоя лучшая подружка, – нашептывали они ей незадолго до наступления Дня Всех Святых, или Четвертого июля.

Когда Салли и Майкл выходили с девочками погулять, соседи не шарахались от них, перебегая на другую сторону, а приветливо махали им. Скоро их стали приглашать к себе на Рождество, на вечеринки, а один раз и вовсе доверили Салли киоск с выпечкой на ежегодной осенней ярмарке.

«То самое, чего мне хотелось, – писала Салли. – От и до! Приезжай погостить, увидишь», – уговаривала она, хотя и знала, что просто так, по своей охоте, Джиллиан не вернется никогда. Джиллиан признавалась, что даже название их городка вызывает у нее крапивницу. При одном виде штата Массачусетс на карте с души воротит. Прошлое так беспросветно, что о нем противно и думать – до сих пор проснешься ночью и вспоминаешь, какие они были несчастные сиротки. Погостить? Забудь об этом! О том, что для нее возможны какие бы то ни было контакты с тетками, которым не хватало ума понять, каково приходится сестрам в обстановке всеобщего отчуждения. Никакими миллионами, хотя бы и в наличных, Джиллиан не заманишь опять в края по ту сторону Миссисипи, как бы сильно ей ни хотелось увидеть дорогих племянниц, о которых она, разумеется, думает денно и нощно.

Урок, усвоенный когда-то Салли за кухонной дверью – подходить к своим желаниям с оглядкой, – давно потерялся в прошлом, пожух и рассыпался прахом. Но только прахом такого свойства, какой не вымести за порог, – таким, что притаился горсткой в углу, а как подует в доме сквозняк, подымется и попадет в глаза тому, кого ты любишь. Антонии почти сравнялось четыре, Кайли уже спала по ночам без просыпа, и жизнь, с какой стороны ни посмотри, представлялась просто замечательной, когда рядом с тем местом, на котором обычно сидел за ужином Майкл, завелся жук-точильщик. Этот жучок, что отсчитывает время, тикая как часы, производит звуки, которые никому не улыбается слышать рядом с любимым человеком. Срок, отпущенный людям на земле, и без того достаточно ограничен, но когда жук начинает свой отсчет, его уже нет средства оборвать – ни вилки, чтобы выдернуть из розетки, ни маятника, чтобы остановить, ни переключателя, чтобы одним поворотом возвратил тебе запас времени, который ты до сих пор принимала как данность.

Первые недели тетушки только прислушивались к тиканью; потом, отведя Салли в сторонку, высказали ей свои опасения, но та не приняла их всерьез.

– Вздор! – отвечала она со смехом.

С посетительницами, которые по-прежнему нет-нет да и наведывались в сумерках к теткам с черного хода, Салли мирилась, но допустить, чтобы всяческая чепуха затрагивала ее семью – ну уж нет! То, чем занимаются тетки, – ерунда на постном масле, варево на потребу тем, кто в минуты отчаяния тешит себя небылицами. И хватит разговоров на эту тему! Пусть тетушки зря не стараются – не будет она глядеть, как каждый вечер на тротуар перед домом усаживается черный пес. Не станет слушать их уверений, будто, учуяв издали Майкла, пес задирает кверху морду, а при приближении воет и, поджав хвост, поспешно пятится назад, отступая от его тени.

Не слушая ее, тетки подкладывали Майклу под подушку веточки мирта, заставляли его принимать ванну с настоем остролиста и мыться их черным, особого изготовления, мылом. Незаметно совали ему в карман кроличью лапку – сам кролик некогда пал их жертвой на грядке с салатом. За завтраком подмешивали ему в овсянку розмарин, за ужином – лаванду в заварку чая.

И все равно жук в столовой не умолкал. Как крайнее средство, тетушки прочли в обратном порядке молитву, что, понятное дело, не осталось без последствий: в скором времени все в доме слегли с гриппом, осложненным бессонницей и сыпью, которая упорно не проходила, невзирая ни на какие бальзамы и примочки. К концу зимы Кайли с Антонией взяли себе привычку поднимать рев, когда видели, что отец хочет выйти из комнаты. Тому, кто обречен, объясняли тетушки Салли, тиканье, издаваемое жуком-точильщиком, не слышно, потому-то Майкл и повторяет, что ждать неведомой напасти нет причин. Но вероятно, и он что-то почуял, так как перестал носить ручные часы. А все стенные и каминные перевел назад. Когда же тиканье усилилось, он опустил шторы в доме и не поднимал их, если в окна било солнце или светила луна, как будто мог таким образом остановить время. Как будто время можно остановить…

Салли не верила ни единому слову из того, что говорили тетки. Тем не менее от всех этих разговоров о смерти у нее начали сдавать нервы. На коже выступили пигментные пятна, волосы потеряли блеск. Пропали аппетит и сон, и мучительно стало выпускать Майкла хоть на короткое время из поля зрения. Теперь, когда он целовал ее, она плакала, говоря себе, что лучше ей было бы вообще не любить. Она стала чересчур уязвима – вот что делает с нами любовь. Ее не обойти стороной и не побороть. Сейчас лишиться ее значит лишиться всего. А впрочем, вовсе не сказано, что трагедии не миновать лишь потому, что так утверждают тетушки. Много ли знают! Салли специально побывала в публичной библиотеке, посмотрела все справочники по энтомологии. Да, жук-точильщик питается древесиной – и больше ничего!.. Что, тетушки, скушали? Да, мебель и прочее дерево в доме действительно могут пострадать, но при чем тут плоть и кровь? Так, по крайней мере, полагала в ту пору Салли.

Однажды в дождливый денек, когда Салли складывала белую скатерть, ей что-то послышалось. В столовой никого не было, в доме – тоже, но звук – был. То ли скрип, то ли стук – сердца, маятника? Она закрыла уши руками, и чистая скатерть осела на пол горкой белого полотна. Салли отказывалась верить предрассудкам, запрещала себе верить, но суеверный страх объял ее все равно, и в этот миг она увидела, как что-то прошмыгнуло под стулом Майкла. Призрачное существо, такое юркое и верткое, что бесполезно было бы попытаться раздавить его каблуком.

Вечером, как стемнело, Салли нашла на кухне тетушек. Она стала на колени и молила их помочь ей, как это делали до нее столько других женщин в минуту отчаяния. Предлагала взамен все, что есть ценного: кольца со своей руки, двух своих дочерей, свою кровь до последней капли, – но тетушки только грустно качали головой.

– Я на все готова! – кричала Салли. – Готова верить во что угодно! Только скажите мне, что делать…

Но тетушки уже и так перепробовали все, что можно, а жук по-прежнему оставался где-то рядом с тем местом, на котором сидел Майкл. Иные судьбы определены заранее, и вмешиваться бесполезно. Весенним вечером, на редкость тихим и ласковым, Майкл сошел с тротуара по дороге из скобяной лавки домой и был сбит насмерть машиной, полной юнцов, которые по молодости лет и для веселья перебрали спиртного.

Целый год после этого Салли не разговаривала. Ей просто нечего было сказать. Тетушек прямо-таки видеть не могла: мошенницы, жалкие бабки, которым дано не больше власти, чем мухам, что мрут по подоконникам, а прежде бьются в стекло, бессильно трепеща прозрачными крылышками. Выпусти! Выпусти меня! Услышав шелест юбок, предвещающий появление теток, Салли выходила из комнаты. Определив по шагам на лестнице, что они поднимаются проверить, как она, или пожелать ей спокойной ночи, она вскакивала со стула у окошка, торопясь закрыть дверь на крючок, и никогда не слышала, как они стучатся – затыкала уши, и баста!

Когда бы Салли ни зашла в аптечный магазин, за зубной ли пастой или мазью от пеленочной сыпи, она видела за прилавком ту девушку, и взгляды их пересекались. Теперь-то Салли понимала, что может с человеком сотворить любовь. Так хорошо понимала, что навсегда зареклась снова иметь с ней дело. Девушка из аптеки выглядела старухой, хотя ей было, наверное, немногим больше тридцати: волосы поседели, а когда ей требовалось сказать что-нибудь – назвать, допустим, цену товара или особый сорт пломбира, очередной гвоздь недели, – то приходилось писать это на листке блокнота. Муж ее чуть ли не все время просиживал на табурете у стойки, баюкая в ладонях чашку кофе. Но Салли его почти не замечала, она не могла оторвать взгляд от девушки, пытаясь разглядеть в ней ту, которая впервые появилась на кухне у тетушек, – ту милую, румяную, полную надежд…

Как-то в субботу, когда Салли пришла в аптечный магазин купить витамин С, девушка сунула ей вместе со сдачей какую-то бумажку. На ней идеально четким почерком было выведено: «Помоги мне!» Но Салли и себе-то не в силах оказалась помочь. Помочь своим детям, мужу. Весь мир, точно машина, потерявшая управление, обрушился в тартарары, и она не смогла этому помешать. С тех пор Салли не ходила больше в магазин аптечных товаров. А за тем, что ей нужно, посылала парнишку-старшеклассника, который, невзирая на любую непогоду – дождь, снег, ледяную крупу, – оставлял покупки на мощенной песчаником дорожке, упорно отказываясь подойти к дверям, даже при том, что таким образом лишал себя чаевых.

Антонию и Кайли на весь тот год Салли бросила на попечение теток. В июле она позволила осам гнездиться под стропилами, в январе – вьюге намести на дорожку сугробы, так что почтальон, пребывавший в вечном страхе свернуть себе шею тем или иным образом на подступах к Оуэнсову дому, опасался, доставляя почту, зайти к ним за ворота. Забыты были здоровая пища и регулярное питание; когда мутило от голода, Салли, стоя у кухонной раковины, съедала банку горошка. Ходила постоянно нечесаная, в дырявых носках и перчатках. Редко показывалась на люди, а когда показывалась, с ней предпочитали не встречаться. Детей отпугивал ее пустой, невидящий взгляд. Взрослые, которые, бывало, по-соседски звали ее на чашку кофе, теперь при виде ее переходили на другую сторону, торопливо бормоча слова молитвы: им легче было ослепнуть на время, воздев глаза к солнцу, чем наблюдать, что сталось с Салли.

Раз в неделю звонила Джиллиан, неизменно по вторникам, в десять вечера, – единственное, в чем она за столько лет соблюдала твердый распорядок. Салли, приложив к уху трубку, слушала, но по-прежнему ничего не говорила.

– Тебе нельзя раскисать, – внушала ей Джиллиан настойчивым, звучным голосом. – Это моя прерогатива!

И все же именно Салли отказывалась принять душ, или поесть, или поиграть с ребенком в ладушки. Это она проливала такие реки слез, что не могла иной раз поутру разлепить глаза. Каждый вечер она пыталась отыскать в столовой жука-точильщика, который, как было ей сказано, и накликал столько горя. Найти, конечно же, не нашла и веру в сказанное потеряла. На самом деле такие вещи скрыты от нас – в складках вдовьего черного платья, под белой простыней, где кто-то спит в одиночестве и видит в беспокойном сне все, чему нет возврата. Со временем Салли потеряла способность верить вообще во что бы то ни было, и мир вокруг окрасился в серое. Она перестала различать оранжевый и красный цвета, определенные оттенки зеленого – как у любимого свитера или листьев весеннего нарцисса – цвета пропали напрочь.

– Пробудись! – говорила Джиллиан, звоня ей точно в назначенное время. – Какими словами мне вытряхнуть тебя из этой спячки?

На самом деле таких слов не существовало, но Салли все-таки продолжала слушать. И задумывалась над советами Джиллиан, потому что с некоторых пор голос сестры был единственным звуком, который ей хотелось слышать, – он, как ничто иное, нес утешение, и Салли незаметно приучилась подсаживаться по вторникам к телефону в ожидании звонка.

– Жизнь предназначена для живых, – говорила ей Джиллиан. – Как ею распорядишься, такой и будет. Давай же! Слушай, что я тебе говорю. Пожалуйста!

Каждый раз, повесив трубку, Салли глубоко и надолго задумывалась. Думала о девушке из магазина аптекарских товаров, о том, что по лестнице бредет к себе Антония – укладываться без материнского поцелуя в кроватку. Размышляла о жизни и смерти Майкла, останавливаясь на каждой секунде, проведенной ими вместе. Перебирала в памяти каждую его ласку, каждое обращенное к ней слово. Все по-прежнему оставалось серым – рисунки, которые приносила из школы Антония и подсовывала ей под дверь, бумазейные пижамки, в которых по утрам ходила в холодную погоду Кайли, бархатные шторы, которыми удобно отгораживаться от внешнего мира. Но теперь Салли начала мысленно располагать все в определенном порядке – горе и радость, доллары и центы, плач малышки и выражение ее личика, когда пошлешь ей в ветреный полдень воздушный поцелуй. Возможно, такое чего-то стоило: взгляда мельком – искоса – пристального взгляда…

А когда минул ровно год с того дня, как Майкл шагнул на мостовую с тротуара, Салли впервые заметила за своим окном зелень листвы. То была гибкая плеть, которая росла на этом месте постоянно, карабкаясь вверх по водосточной трубе, но лишь в тот день Салли обратила внимание, до чего нежен, первозданно чист каждый листик, так что и зелень-то отдает желтизной, а желтизна лоснится, точно масло. Салли бо́льшую часть времени проводила лежа в постели, и дело было за полдень. Она увидела, как сочится сквозь занавески золотистый свет, распределяясь полосами по стене. Салли вскочила с постели и принялась расчесывать щеткой длинные черные волосы. Надела платье, не надеванное с той весны. Сняла с вешалки пальто и пошла на улицу.

Снова была весна, и небо – такой синевы, что грудь перехватывало. Синий цвет – она видела его, синий, как его глаза, как жилки у него под кожей; цвет надежды. Цвет рубашек, вывешенных сушиться на веревке. Салли различала почти все краски и оттенки, отсутствовавшие целый год, – кроме, правда, и уже навсегда, оранжевого, слишком похожего на цвет выгоревшего «стоп-сигнала», который проглядела компания подростков в тот день, когда погиб Майкл. Впрочем, особого пристрастия к оранжевому Салли никогда не питала, так что потеря – тем более учитывая все прочие – была невелика.

Она шла дальше, по центру города, в старом шерстяном пальто, в черных сапогах. Веял легкий ветерок, но день был теплый, и Салли, одетой не по погоде, стало жарко; она скинула на руку пальто. Солнышко прогревало ее сквозь платье, припекало, пробирало до костей. Салли шла с таким ощущением, что словно бы воскресает из мертвых, и, возвращаясь в мир живых, все в нем воспринимала обостренно: прикосновение ветерка к коже, мошкару, что роилась в воздухе, запахи, исходящие от земли и молодой листвы, прелесть зелени и голубизны. Первый раз в кои-то веки ей подумалось, как славно будет вновь заговорить, почитать дочкам сказки перед сном, разучивать с ними стишки, называть им весенние первоцветы: аризему, ландыш, сине-лиловый гиацинт. И еще тот беленький, как там его, колокольчик, – тут Салли, сама не зная почему, свернула налево, на улицу Эндикотт, ведущую к парку.

В этом парке был пруд – полновластное владение четы довольно-таки противных лебедей, – была детская площадка с качелями и горкой и зеленое поле, на котором ребята постарше проводили футбольные матчи и баскетбольные игры, которые затягивались дотемна. До Салли доносились голоса играющих детей, и она прибавила шаг. Щеки у нее разрумянились, длинные черные волосы лентой развевались позади, – к собственному изумлению, она вспомнила, что все еще молода. Она собиралась пойти по дорожке, ведущей к пруду, но, увидев впереди чугунную скамью, остановилась. На скамье, следуя ежедневному своему обыкновению, сидели тетушки. Салли в голову не приходило поинтересоваться, чем они занимают детей весь день, когда она сама, не в силах выбраться из-под одеяла, лежит в постели, пока до ее подушки не дотянутся долгие вечерние тени.

На сегодняшнюю прогулку тетушки взяли с собой вязанье. Они вязали из черной тончайшей шерсти покрывало на кроватку Кайли, такое мягонькое, что под ним девочке непременно будут сниться черные ягнята на лугу. Рядом с тетушками, чинно скрестив ноги, сидела Антония. Кайли посадили на травку, там она и оставалась, не меняя положения. Вся компания была в черных шерстяных пальто, лица у всех в предзакатном освещении имели землистый оттенок. Ярким пятном выделялись на солнце рыжие волосы Антонии, такого насыщенного, необычного цвета, каких, казалось, от природы не бывает. Тетушки не переговаривались друг с другом, девочки явно ни во что не играли. В том, чтобы дать им попрыгать через веревочку или поиграть в мячик, тетушки не видели смысла. Такого рода занятия, считали они, пустая трата времени. Лучше понаблюдать, что происходит вокруг. Сидеть себе, смотреть на лебедей, на синее небо, на других ребят, что носятся с криками и смехом, играя в кикбол и салочки. Лучше учиться быть тихой, словно мышка. Сосредоточиться, пока не станешь неслышной, как паучок, который пробирается сквозь былинки.

Ватага возбужденных мальчишек с азартом гоняла мяч, и наконец кто-то саданул по нему ногой, не рассчитав силы. Мяч взмыл в ясную синеву, упал и покатился по траве мимо цветущей айвы. Антония в эти минуты воображала себя голубой сойкой, что перепархивает с ветки на ветку белой плакучей ивы. Она радостно соскочила со скамейки, подобрала мяч и побежала навстречу мальчику, которого за ним послали. Мальчишка был лет десяти, не старше, но при приближении Антонии он переменился в лице и стал как вкопанный. Она протянула ему мяч:

– На, бери.

В эти мгновения все дети в парке притихли, прервав свои игры. Лебеди с шумом расправили прекрасные могучие крылья. Салли поныне снятся эти лебеди, он и она, неусыпно охранявшие пруд, словно пара злобных доберманов. Снится, как сокрушенно поцокали языком тетушки, заранее зная, что сейчас произойдет.

Бедняжка Антония глядела на мальчика, который так и стоял, не трогаясь с места и, кажется, даже не дыша. Она наклонила набок головку, как бы соображая, дурачок он или просто такой невоспитанный.

– Тебе он что, не нужен? – спросила она.

Лебеди плавно поднялись в воздух; мальчишка подбежал к Антонии, выхватил мяч и толкнул девочку наземь. Черное пальтишко вздулось на лету пузырем, черные туфельки соскочили с ног.

– Не смей! – крикнула Салли.

То было первое слово, произнесенное ею за год. Его услышали все дети на площадке и дружно припустились бежать как можно дальше от Антонии Оуэнс, которая в отместку за обиду может сглазить, от ее теток, с которых станется подложить тебе в кастрюльку с тушеным мясом жабу, от ее матери, способной заморозить тебя со злости во времени, замуровать на веки вечные в десятилетнем возрасте прямо на зеленом футбольном поле.

В тот же вечер Салли сложила вещи. Она любила тетушек и знала, что они хотят как лучше, но ей было нужно такое, чего тетушки обеспечить не могли. Нужен был город, где на ее дочерей не показывали бы пальцем на улице. Свой дом, с гостиной, в которой можно справлять дни рождения – с бумажными гирляндами и клоуном, нанятым по такому случаю, и именинным тортом, – в квартале, где все дома похожи друг на друга и нет ни одного с шиферной крышей, под которой гнездятся белки, с летучими мышами в саду и деревянными панелями, на которые не садится пыль.

Наутро Салли созвонилась с агентом по продаже недвижимости в штате Нью-Йорк и вынесла чемоданы на крыльцо. Тетушки уверяли, что прошлое все равно потянется за нею следом. Что она кончит, как Джиллиан, – неприкаянной душой, которой только хуже становится в каждом новом городе. Бегство – не выход, говорили они, но Салли считала, что это еще нужно доказать. На стареньком микроавтобусе больше года никто не ездил, но он завелся с пол-оборота и урчал, как закипающий чайник, покуда Салли устраивала девочек на заднем сиденье. Тетки предсказывали, что ее ждет жалкая участь, и грозили ей пальцем. Однако едва лишь машина тронулась, как тетушки начали уменьшаться в размерах, пока совсем не съежились, и стало казаться, будто ей машут на прощанье две черненькие поганки, стоя на дальнем конце улицы, где Салли с Джиллиан, бывало, в знойные августовские дни одиноко играли в классики, а кругом черными лужами плавился асфальт.

Салли выехала на 95-е шоссе и покатила без остановки на юг, пока, вся потная, ничего не понимая спросонок, не пробудилась Кайли от перегрева под черным шерстяным одеяльцем, благоухающим лавандой, ароматом которой была всегда пропитана одежда тетушек. Кайли приснилось, что за нею гонится стадо овец; «бэ-э, бэ-э», – повторяла она испуганно, перелезая на переднее сиденье, поближе к матери. Салли успокоила ее, прижав к себе и обещав дать мороженого, но с Антонией ей пришлось труднее.

Антония, которая любила тетушек и была их любимицей, не желала утешиться. Она сидела в черном платье, из тех, что они сшили для нее у портнихи на улице Пибоди, рыжие волосы торчали у нее на голове сердитыми хохолками. От нее исходил кисловатый лимонный запах, в котором смешались в равных долях негодование и отчаянье.

– Я тебя презираю, – объявила она Салли, когда они оказались в каюте парома, переправляющего их через пролив Лонг-Айленд.

День выдался необычный – один из тех особенных весенних дней, когда становится вдруг по-летнему жарко. Салли с девочками жевали липкие дольки мандарина, запивая их купленной в буфете кока-колой, и, когда волнение на воде усилилось, у них подвело животы. Салли только что дописала открытку, которую собиралась отправить Джиллиан, не питая, впрочем, особой уверенности, что сестра все еще обитает по прежнему адресу. «Наконец-то решилась, – писала она неожиданно размашистым, при ее-то аккуратности, почерком. – Связала вместе простыни и сиганула из окна!»

– Всю жизнь буду тебя ненавидеть, – продолжала Антония, сжимая руки в кулачки.

– Имеешь право, – легко отозвалась Салли, но в глубине души она была уязвлена. Она обмахнула открыткой разгоряченное лицо. Антония умела задеть ее за живое, но на сей раз Салли не собиралась этого допустить. – Надеюсь, ты еще передумаешь.

– Не передумаю, – сказала девочка. – Я никогда тебя не прощу.

Тетушки Антонию обожали – за красоту и вредный характер. Они поощряли в ней эгоизм и склонность помыкать другими; весь этот год, когда Салли от горя и тоски утратила способность не только общаться со своими детьми, но хотя бы проявлять к ним мало-мальский интерес, Антонии разрешалось не ложиться спать до полуночи и командовать взрослыми. Взамен обеда она наедалась хрустящей соломкой в шоколаде и забавлялась, шлепая младшую сестренку свернутой в рулон газетой. Короче, делала все, что душе угодно, и ей хватало сообразительности понять, что все это с сегодняшнего дня переменится. Она швырнула остатки мандарина на палубу и раздавила их ногой; когда же и это не подействовало, ударилась в слезы и принялась проситься домой.

– Я хочу к тетенькам, – канючила она. – Отвези меня назад! Пожалуйста! Я буду хорошо себя вести…

Тут уж и Салли не сдержала слез. Кто, как не тетушки, когда она была маленькой, просиживал с ней ночи напролет, если она застудила себе ухо или подхватила грипп – читал ей сказки, варил бульон, поил горячим чаем? Кто, как не они, укачивал Джиллиан, если ей не спалось, особенно первое время, когда девочки только приехали в дом на улице Магнолий и та совсем лишилась сна?

В тот вечер, когда Салли и Джиллиан сообщили, что родители к ним больше не вернутся, была гроза – и то же самое, на их беду, повторилось, когда они сидели в самолете по пути в Массачусетс. Салли было четыре года, но она помнила до сих пор этот полет сквозь сполохи молний; стоило лишь закрыть глаза, и перед ней вновь вставала эта картина. Они находились в небе, бок о бок с белыми яростными прочерками, и спрятаться было некуда. Джиллиан несколько раз вырвало, и, когда самолет начал снижаться, она так раскричалась, что Салли пришлось зажать ей рот рукой и наобещать детской жвачки и лакричных палочек, лишь бы она унялась на две минуты.

Для этого путешествия Салли выбрала самые нарядные платья. Джиллиан была в бледно-лиловом, она сама – в розовом, с кремовой кружевной отделкой. Они шли по аэровокзалу, взявшись за руки, слыша, как шуршат на ходу их нижние юбочки, – и вдруг увидели встречающих их теток. Тетушки стояли на цыпочках, высматривая их поверх ограждения, прицепив к рукавам воздушные шарики, чтобы дети узнали их. Приняв девочек в свои объятия и отобрав у них кожаные маленькие чемоданы, тетушки укутали Салли и Джиллиан в черные шерстяные пальтишки, порылись у себя в сумочках и извлекли из них шарики детской жвачки и красные лакричные палочки, как будто точно знали, что необходимо – или, по крайней мере, чего больше всего захочется – маленьким девочкам.

Салли была благодарна, искренне благодарна за все, что сделали тетушки. Но решение было принято. Она возьмет у агента ключ от дома, который ей в будущем предстоит купить, обзаведется кое-чем из мебели. Со временем надо будет подыскать работу, но на пока есть деньги от страховки, полученной за Майкла, и, откровенно говоря, она не станет сейчас задумываться о прошлом и о будущем. Сейчас она сосредоточится на дороге, по которой едет. Сосредоточится на знаках, на указателях поворота и не позволит себе отвлечься, услышав, что Антония разревелась и из сочувствия к ней захныкала Кайли. Салли включила радио и замурлыкала ему в лад, говоря себе, что иногда на правильном пути все идет вкривь и вкось, покуда он не пройден окончательно и бесповоротно.

К тому времени, как они свернули к своему новому дому, день уже клонился к вечеру. На улице стайка ребятишек гоняла мяч, и, когда Салли, выйдя из машины, помахала им, все до единого помахали ей в ответ. По газону перед домом, пощипывая травку, скакала малиновка; на улице там и сям зажигался свет, люди накрывали на стол, готовясь к обеду. В тихом воздухе поплыли запахи жаркого, куриного рагу, запеканки по-итальянски. Девочки, чумазые от пыли и слез, заснули на заднем сиденье. По дороге Салли покупала им то мороженое в вафельных рожках, то леденцы на палочке, часами плела им истории, два раза останавливалась у игрушечных магазинов. И все же пройдет не один год, пока она заслужит у них прощение. Они подняли Салли на смех, когда она обнесла газон низенькой белой оградой. Антония просила, чтобы стены в комнате выкрасили в черный цвет, Кайли выпрашивала разрешение завести черного котеночка. И в том и в другом было отказано. Спальню Антонии покрасили в желтый цвет, Кайли купили золотую рыбку по имени Лучик, но это не значит, что девочки забыли, где их родные места, и перестали по ним скучать.

Каждое лето, в августе, они ездили к теткам. Каждый раз, затаив дыхание, ждали, когда за поворотом на улицу Магнолий покажется большой старый дом с черной оградой и с окнами впрозелень. Тетушки неизменно пекли к их приезду шоколадный торт, пропитанный ромом, и задаривали Антонию и Кайли подарками. О том, чтобы соблюдать часы отхода ко сну или разумную диету, понятно, не могло быть и речи. Никаких правил – не разрисовывать, к примеру, обои на стене или не наливать ванну дополна, когда горячая пенная вода хлещет через край, заливая сквозь потолок гостиную, – не существовало. С каждым приездом девочки становились все выше ростом – это подтверждалось тем, что тетушки с каждым разом казались им все ниже, – и каждый год точно с цепи срывались: пускались в пляс на грядках с зеленью, сражались перед домом в софтбол и ложились спать за полночь. Питались чуть ли не по целым неделям одними «сникерсами» да «марсами», пока не схватит живот, и тогда, наконец, требовали себе салатика или кружку молочка.

Салли во время этих августовских каникул стремилась вытаскивать дочерей из дому хотя бы на полдня. Возила их на целый день – купаться на пляже острова Плам-Айленд, кататься в Бостоне на знаменитых лебяжьих ладьях, совершать на парусной лодке, взятой напрокат, прогулки по голубому заливу Глостера. Но девочки всегда просились обратно, к теткам. Дулись и отравляли Салли существование, пока она не сдавалась. Хотя не дурное настроение детей вынуждало ее поворачивать к дому, а то, что они в чем-то заодно. Это было до того непривычно и так отрадно наблюдать, что у Салли язык не поворачивался сказать «нет».

Салли, вообще-то говоря, ждала, что Антония будет старшей сестрой, что и она сама, однако девочке подобная роль была совершенно не по нраву. Антония ни за кого не чувствовала ответственности и ни с кем не собиралась нянчиться. С самого начала она немилосердно дразнила Кайли и одним взглядом умела довести сестренку до слез. Только в доме у тетушек между ними возникало согласие и даже нечто похожее на дружбу. Здесь, где все, кроме отполированного до блеска дерева, было обшарпанным и ветхим, девочки подолгу проводили время. Вместе ходили рвать лаванду, устраивали пикники в тенистых уголках сада. Засиживались допоздна в прохладной гостиной или же, растянувшись на верхней площадке, разлинованной лимонными полосками солнца, до одурения резались в кункен или в пачиси.

Возможно, их сближению способствовало то, что здесь они жили в одной комнате, на чердаке, а может быть, девочкам просто выбирать было не из кого, поскольку здешние дети все еще перебегали на другую сторону, проходя мимо Оуэнсова дома. Как бы то ни было, Салли радовалась от души, видя, как ее дочери, почти соприкасаясь головами, решают за кухонным столом ребус или сочиняют открытку, которая настигнет Джиллиан по новому адресу где-нибудь в Айове или Нью-Мексико. Пройдет короткое время, и они будут вновь готовы вцепиться друг в друга из-за какой-нибудь мелочи или очередной пакости, учиненной Антонией, – то кузнечика подсунет под детское одеяльце, с которым Кайли не расставалась лет до двенадцати, то насыплет ей в туфли песку и камешков. Так что на эту единственную неделю в августе девочкам предоставлялась полная свобода, хоть Салли и знала, что это не пойдет им на пользу.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации