Текст книги "Вопреки и навсегда. Одержимость Желтого Тигра"

Глава 9
Неизвестный
Лос-Анджелес

Тик-так.

Тик-так…

Я лениво перевел взгляд на антикварные часы в углу комнаты. Громадина из красного дерева осталась здесь от предыдущих владельцев дома. Тиканье действовало на нервы до такой степени, что хотелось схватить ствол и разнести часы в щепки, но оно же и не давало отвлечься от реальности.

Откинувшись на спинку кожаного кресла, я нервно подергивал коленом, продолжая сжимать в руке треклятый мобильный, по которому мгновением ранее говорил с чертовым лидером Драконов.

Ортиз провалился. Попался слишком рано. Пусть я сам подначивал Марка, но надеялся, что Фермин продержится еще хотя бы пару недель.

Мой взгляд метнулся к экрану, на котором отображались виды с четырех камер. Одна установлена на заднем дворе, откуда легче всего проникнуть в дом. Вторая направлена на особняк семьи Кейн по другую сторону дороги. Третья демонстрировала все, что происходило в подвале, где я оставил детектива, приковав его предварительно цепями к железной лестнице. Я не торопился расправляться с ним, как бы мне этого ни хотелось. Он еще может пригодиться. А четвертая камера охватывала участок дороги, ведущей к Бель-Эйр.

Я устало запрокинул голову и уставился на серый потолок, к которому была приклеена одинокая желтая звезда, излучавшая мягкое свечение при выключенном свете. Мне подумалось, что ранее здесь была детская. Даже почудился счастливый детский смех, звучавший где-то за моей спиной.

Когда-то я тоже умел так смеяться – легко и беззаботно. Где-то в далеком эфемерном прошлом, напоминавшем натянутое покрывало, пока его не разорвали когти Драконов.

Семья.

Всякий раз при мыслях о семье казалось, будто на сердце надевали терновый венок и шипы тотчас безжалостно вонзались в трепещущий орган. Терзали, но не убивали. Лишь распаляли ярость.

Когда злость начала разливаться по венам, мобильный в руке завибрировал.

– Патрик, – холодно произнес я, ответив на звонок.

– Фермина поймали, – кратко оповестил он.

– Знаю. Но удивлен, что тебе понадобилось так много времени, чтобы сообщить мне об этом. – Я недобро прищурился, вернув взгляд к экрану.

Патрик замешкался.

– Разве я не просил присматривать за ним? – зловещие нотки в голосе выступили предупреждением.

– Да-а… – протянул парень, предпочитавший кличку нескладного, долговязого пса. – Моя вина. Парни недосмотрели.

– Доставь их ко мне.

– Что? – недоуменно спросил он, а после добавил: – Ты не можешь просто по прихоти убивать наших людей. Моих людей.

– Поспорим? – усмехнулся я, зная, что Патрик ни за что не выступит против меня. Я спас его от пожизненного тюремного заключения и по щелчку пальцев мог отправить обратно за решетку.

Тик-так.

Тик-так…

Секунды шли, но вот последовал рваный выдох.

– Привезу их сегодня, – обреченно произнес он.

– Так-то лучше. Где сейчас Ортиз?

– Его увезли на скорой. Бедняга выбросился в окно.

Я нахмурился. По словам Марка, они уже его допрашивали. Но спустя миг мои губы дрогнули и растянулись в ухмылке.

– Он блефовал, – тихо произнес я с триумфом.

Марк решил, будто я испугаюсь и совершу ошибку. Похвально. Не будь так глупо.

– Что? – раздался голос Патрика, но я уже мысленно перестраивал дальнейший план.

– Убедись, что он не сможет им ничего выболтать.

– Считай, что сделано. – Патрик даже не пытался скрыть веселье в голосе, получив приказ убрать неугодного человека.

– И еще. – Краем глаза уловив движение на мониторе, я увидел, как Дориан в подвале дернул цепью. Тщетно пытаясь освободиться. – Задействуй для этого наш козырь.

Последовала еще одна пауза.

– Зачем? Ты хотел его приберечь. Я сделаю все в лучшем…

– Обстоятельства изменились, – резко оборвал я его. – Придется подстраиваться. Затаимся на время. Нужно выждать до собрания Совета.

– Как скажешь, – последовал ответ Патрика, и он отключился.

Как раз вовремя, поскольку на дороге, ведущей к району, мелькнул знакомый мне внедорожник.

– Ма-арк Уоллс, – растянул я его имя, проведя языком по нижней губе и не отрывая взгляда от приближающейся машины. – Все-таки умеешь считывать намеки.

Резко подорвавшись с кресла, я проследовал к окну, возле которого была установлена снайперская винтовка. Наклонившись, чтобы заглянуть в прицел, скорректировал направление, дабы лучше видеть ворота и подъездную дорожку особняка Кейнов.

Спустя пару минут в ворота заехал Марк. Резко хлопнув дверцей авто, он направился в особняк. Я неустанно следил за ним, держа на прицеле. Занесенный над спусковым крючком палец дрогнул. Кожу покалывало от нестерпимого желания. На миг – на одно мимолетное мгновение – мне захотелось поддаться порыву и выстрелить.

Жар прокатился по спине, устремившись к макушке. От одного только мысленного образа сносило крышу.

Палец нажимает на курок. Пуля устремляется к цели. Марк поворачивается на звон битого стекла. Металл впивается в его черепную коробку, прошибая мозг. Кровь. Остекленевший взгляд. Глухой стук от упавшего тела. Конец… Конец моей мести. Завершение порочного круга. Мнимая свобода. И… пустота.

До чего же просто можно было закончить все прямо здесь и сейчас. Вот только… как же скучно.

Усмехнувшись собственным мыслям и продолжая ощущать раскаленные волны возбуждения, я вновь взглянул на экран. Ту часть, где транслировалось изображение пленника.

Пара шагов до стола – и вот я уже схватил нож, а следом вышел из комнаты и отправился вниз. В подвал. Я не собирался убивать детектива раньше времени. Но об остальном ничего не говорил.

Слегка подбросив нож и перехватив его в воздухе за рукоять, я толкнул дверь, ведущую в подвал, предвкушая наслаждение любимой симфонией моей души – адскими криками боли.

– Да начнется шоу, – прошептал я, переступая порог.

Глава 10
Микаэль Шварц
Берлин

Одинокий луч света очерчивал силуэт Николетты на сцене. Я наблюдал за ней, стоя за кулисами, не в силах оторвать взгляд с того самого момента, как с ее губ слетело первое слово. Прости… То, как она его пропела… Сколько эмоций вложила в шесть простых букв, говорило о том, что для нее это не просто песня. Исповедь. Невысказанное признание. Или же мольба.

 
Прости, что так и не сумела стать сильнее.
Прости, что позволяю вновь меня сломить.
 

Лиричность трека перемежалась резкими сменами гитарных аккордов и ударными. Одна за другой ноты проникали под кожу, словно электрическим током пронзая каждую клеточку тела.

 
И пусть мир хоть сотню раз обрушится на нас,
Я не в силах вымолвить «прощай».
Твой маяк в ночи однажды меня спас,
Предоставив мотыльку желанный рай.
 

Среди всей это завораживающей атмосферы меня внезапно пронзила очевидная мысль: эта песня посвящена кому-то особенному. На последних строчках голос Николетты едва не сорвался. Мне знаком этот пыл. Эта страсть. Момент, когда посредством творчества пытаешься вывести из организма отравляющие мысли о ком-то важном. И как же раздражало, что думала она сейчас явно не обо мне.

 
Разбиты руки в кровь. Душа измотана, искре уже не разгореться.
Ты врал, что это не любовь. Пусть так.
Но вопреки судьбе ты навсегда остался в моем сердце.
 

От голоса девчонки грудь переполняло непривычное, колкое тепло. Казалось, будто кто-то разлил во мне океан звезд, и теперь они скребли внутренности, пытаясь пробиться наружу.

С момента нападения на Ники прошла неделя. Все это время меня буквально разрывало на части от фейерверка смешанных эмоций. Я упивался новым этапом наших отношений, наслаждаясь каждым мгновением физической близости, и речь сейчас даже не о сексе, хотя и в этом ключе я получал желаемое. Николетта никогда еще не подпускала меня к себе настолько близко. И я понимал – с каждым павшим барьером все сильнее тонул в ней. Однако откровения давались мне тяжело. Как только Ники приближалась к теме моего прошлого, все естество тотчас желало занять оборону и оттолкнуть от себя. Мне стоило неимоверных усилий сдерживаться. Доверие не моя сильная сторона. Не после того дерьма, в которое меня окунула жизнь.

Пропев последние строчки, Ники с горящими и влажными глазами сбежала со сцены и помчалась прямо ко мне в объятия. Мы с The Crime выступили самыми первыми, после чего друзья ушли в комнату ожидания, в то время как я остался, чтобы посмотреть выступление Dreamers of Existence. Казалось, участники группы Николетты за последние дни свыклись с тем, что я вечно кручусь рядом. Даже ее цепной пес, Бенджамин, полностью переключил внимание на розоволосую бестию, которую Ники притащила с собой. Хотя Энн мне нравилась. Мы находили общий язык, и мне импонировала ее прямолинейность.

И таблетки наконец стали действовать в полную силу. Еще одна положительная сторона последней недели. Третий день мне не мерещилась Миранда. Кошмары пока не отступали, но я все равно считал прогрессом не слышать ее голос при свете дня.

Оставалось надеяться, что это не затишье перед бурей.

– Ты молодец, – прошептал я, прижимая Николетту к себе. – Идеальное выступление.

Я знал, что песню она написала сама. И то, как она ее исполнила… черт, не переставал задаваться вопросом, кому она посвящена, потому что строчки про «навсегда в моем сердце» так и сквозили искренностью.

– За этой песней кроется какая-то история? – спросил я, отстраняясь.

Глаза Николетты продолжали мерцать, в них будто застыли непролитые слезы, но появился и проблеск настороженности.

– Ничего особенного, – пожала она плечами, часто заморгав. А затем, схватив меня за руку, потянула в сторону комнаты ожидания. – Идем. У меня в горле пересохло.

Там уже собрались все, кто отыграл свой номер, застыв в нервном ожидании дальнейших инструкций от организаторов. В воздухе витало напряжение, в то время как я оставался совершенно спокоен. Знал, что наши с Ники группы никак не могли провалиться. Обе отработали на пределе возможностей.

Когда Ники схватила бутылку с водой, я утянул ее за собой на диван и усадил к себе на колени. Девчонка начала извиваться и в итоге села рядом. Ей не нравилось выставлять нашу связь напоказ перед остальными участниками, но я ничего не мог с собой поделать. Сила притяжения казалась непреодолимой. Хотя, будем честны, я даже не пытался с ней бороться.

Николетта старалась это скрыть, но я видел, что нападение оставило свой след. Она стала осмотрительнее, часто вздрагивала, если кто-то стремительно проходил мимо или приближался к ней. И по ночам не желала оставаться одна. Последнее сыграло мне на руку, не стану спорить, однако меня беспокоило ее состояние. И еще сильнее беспокоило, что частично я тоже виноват. Еще и потому старался не оставлять ее надолго одну.

Антонио тоже на время отстал от меня со своими заданиями. Очевидно, понимал, что облажался. Или же боялся, что я сорвусь. Мне до жути хотелось самому разобраться с Герардом. Остановился я только ради брата. В отличие от меня, он все же видел в подонке отца. Паршивого, но отца. Я не готов отнимать у него остатки семьи.

Когда в комнату вошел последний участник, к нам заглянул Ноэль, один из координаторов шоу. Невысокий, немного дерганый паренек лет двадцати пяти. У него вечно взлохмачены волосы, будто он тянет себя за них. А за ухом часто носит стилус от планшета. Чудаковатый, но безобидный тип.

– Отличная работа, – произнес он, поправив очки и глядя в свой планшет. – Голосование в Сети продлится до завтрашнего вечера. После чего мы сделаем прямую трансляцию и объявим полуфиналистов. В целом на сегодня все свободны, кроме… – Тут он нашел взглядом нас с Николеттой. – Вот вашей парочки.

Эмили бросила на меня недовольный взгляд – мы заключили подобие перемирия в вопросе Николетты, но она не переставала выказывать мне свое недовольство ситуацией, – прежде чем покинула комнату следом за остальными.

Я почувствовал, как напряглась Ники рядом со мной. Притянув ее ближе к себе за плечи, прошептал:

– Расслабься, детка.

Она пихнула меня бок и попыталась отстраниться.

– А вы молодцы, – усмехнулся Ноэль, когда мы остались одни. – Отличный пиар-ход. – Он подошел и повернул к нам планшет, где красовалось наше с Николеттой фото. Кадр запечатлел момент, когда я кружил ее в объятиях перед отелем, прямо перед поездкой в парк. – На форумах только ваш роман и обсуждают.

– И что дальше? – мрачно спросил я. Мне совершенно не нравился новый вектор разговора.

– С момента появления фотографии рейтинги ваших команд поползли вверх. Все обожают смазливые истории, в которых несчастные влюбленные вынуждены соревноваться. Одни только «Голодные игры» чего стоят, – хихикнул Ноэль.

Плевать мне на их рейтинги. Как и на сопливый кинематограф.

– Давай ближе к делу, Ноэль. Что тебе от нас нужно? – Меня начинал раздражать этот напыщенный пижон.

Развернув планшет обратно к себе, он пожал плечами.

– Вы должны пробиться в финал. Заключим сделку. Если отыграете свою роль как надо, выпишем вам дополнительный денежный приз. – Николетта фыркнула, но Ноэль продолжал: – И почаще мелькайте вместе на людях. Подогревайте интерес.

– Я не собираюсь выставлять свою личную жизнь напоказ, – отрезала Ники, сложив руки на груди. Я буквально видел, как ее взгляд, направленный на Ноэля, опасно искрил.

– Девочка, ты хоть понимаешь, какой шанс упускаешь?

Его снисходительный тон лишь усугублял положение.

– Ее зовут Николетта, – напомнил я Ноэлю, демонстративно разминая пальцы. – Советую запомнить, если сам не желаешь упустить так называемый шанс.

Ноэль отступил и тяжело вздохнул:

– Боже, вы же участники шоу. Неужели самим не хочется больше популярности?

Николетта встала и подошла к Ноэлю.

– Я здесь ради искусства, а не ради сплетен или ваших денег. – С этими словами она развернулась и стремительным шагом покинула комнату.

* * *

– Почему Майк?

– Что? – переспросил я, разбирая пальцами пряди волос Николетты, пока она лежала рядом, положив голову мне на грудь.

Отстранившись, она оперлась на локоть и заглянула мне в глаза.

– Почти все называют тебя Майком. Но твое полное имя Микаэль. Насколько знаю, оно не сокращается до такой формы.

Я улыбнулся. Ее внезапные вопросы отчасти умиляли, отчасти настораживали. Но мы оба пробовали выстроить новые мосты доверия, поэтому я ответил:

– Я сам выбрал себе это имя. Поначалу просто повинуясь духу бунтарства. Имя Микаэль дано мне Герардом. Он считал его «благородным». – Я показал одной рукой в воздухе кавычки. – Достойным величия семьи Шварц. А моя вариация казалось ему кличкой дворового щенка. Но раз уж он всегда меня считал таковым, то я с радостью принял новое имя. Со временем оно прижилось, все привыкли. – Я замялся, вспоминая о том, как Миранда твердила мне «Микаэль-Микаэль…». – Ну, почти все…

– Ты правда так сильно ненавидишь отца? – тихо спросила Ники, потянувшись рукой к моему кулону. Футболку я скинул еще когда мы вернулись в мой номер, и потому серебряный круг оказался на виду.

– Да, – без раздумий ответил я, добавив: – Теперь, когда он послал за тобой того подонка, еще сильнее.

Николетта вздрогнула и легла обратно, прижавшись ко мне, но не выпуская из рук кулон. Перевернув его, она заинтересованно приблизила украшение к себе, всматриваясь в гравировку.

– Что это? – спросила, проводя пальцем по шершавой поверхности, испещренной буквами. На каждом из знаков бесконечности тянулась фраза. – Латынь?

– «Amor vincit omnia», – произнес я. – А на втором витке «In aeternum».

Николетта подняла на меня взгляд.

– И что это значит?

– «Любовь все побеждает» и «Навсегда».

Ники нахмурилась и, вновь опустив взгляд к кулону, еще раз задумчиво провела по витиеватым надписям.

– А что значит «RIW»?

Я пожал плечами. Ники снова отстранилась и оперлась на локоть, чтобы посмотреть на меня.

– Не знаешь, что выгравировал на своем же кулоне?

Перехватив у нее серебряный круг с бесконечностями, сжал его в ладони. Металл, как всегда, дарил частичку спокойствия.

– Этот кулон принадлежал моей матери, – мой голос звучал ровно, хотя в душе готов был извергнуться вулкан, ведь я почти никому об этом не рассказывал.

Казалось, залегшая меж бровей Николетты морщинка стала глубже.

– Постой. – Она выпрямила локоть и села. Я тоже принял вертикальное положение рядом с ней. – Тогда в кафе ты отзывался о своей матери так, будто тебе на нее плевать, но тем не менее почти не снимаешь ее кулон?

Теперь настала моя очередь хмуриться. Однако я почти тотчас осознал, что Николетта ведь ничего не знала. Я редко делился этим. И еще реже старался сам вспоминать. О том, что все едкие слова Герарда про ублюдка и жалкого щенка правдивы. Потому что во мне не течет его кровь.

– Я никогда не говорил. – Искреннее любопытство во взгляде Ники подстегнуло к откровению, и я разом выпалил правду: – Семья Шварц усыновила меня еще в младенчестве. Кулон принадлежал моей настоящей матери. Она умерла при родах. По крайней мере, так мне сказали.

Взглянув в широко распахнутые глаза Ники, я пытался найти ненавистные признаки жалости, но встретил лишь толику сочувствия и неподдельную грусть.

– А отец?.. – медленно произнесла она.

– Понятия не имею, кто он. Когда подрос, пытался выяснить, но каждый раз заходил в тупик. Да я даже имени матери не знаю. В больнице документов не осталось. Иногда думал, что RIW – это ее инициалы. Может, ее звали Рози или Раймона. Или еще как-нибудь столь же нелепо.

Я горько усмехнулся, неосознанно поглаживая кулон. В сердце кольнуло. Тема семьи неустанно вызывала либо боль, когда задумывался о биологических родителях, либо же ненависть, если мысли возвращались к Герарду. Он точно знал секрет моего рождения. Но отказывался говорить. Даже Антонио, его любимчик, не сумел вытянуть информацию из поганого рта бывшего лидера Тигров. Из-за своего же упрямства тот и пострадал…

Однажды я в очередной раз потребовал у своего так называемого отца ответы, но он только отмахнулся от меня. Завязался спор. Мы стояли возле лестницы, я выплюнул оскорбление ему в лицо, и когда Герард, придерживаясь привычного паттерна воспитания, замахнулся на меня, у меня сработал инстинкт. К тому времени я уже давно знал, как защищаться. И не собирался терпеть его побои. Увернувшись, выставил руку вперед, чтобы оттолкнуть Герарда, но не учел, что тот стоял на самом краю. Каждый раз, мысленно возвращаясь в тот день, я убеждал себя, что не имел злобных мотивов. Не собирался толкать его с лестницы намеренно. Простая случайность, однако… Буду честен, я бы не стал ничего менять. Герарда настигла расплата. Несмотря на множественные операции, лучшие клиники и самое инновационное лечение, он остался прикован к инвалидному креслу. С тех пор он окончательно выгнал меня из дома и семьи. Не то чтобы я собирался когда-то возвращаться в их змеиное логово.

– Ты бы хотел узнать, кем она была? Может, у нее остались родные? – Тихий голос Николетты, словно приятный шелест листвы, вывел меня из коридоров прошлого.

Я открыл рот, чтобы ответить, но слова отказывались выходить. Я смирился с тем, что мне никогда не узнать правды. Смирился, что я одиночка. Что единственной семьей для меня стали The Crime. Не знаю, чем я заслужил Альберта и Эмили. Понятия не имею, отчего они не бросили меня загнивать в четырех стенах лечебницы. Но я точно знал, что никогда не сумею выразить им всю глубину своей благодарности. А мать… Да какая разница, кем она была, если все равно уже давно покоится в земле. Мне не вернуть ее. Как и утраченное детство.

– Нет, – наконец сказал я, не сводя взгляда с зеленых глаз наследницы Драконов, где сейчас зарождался тайфун непонимания и грусти. – Плевать мне на ее родню, даже если она есть. Какой толк от чужих людей, даже если вас связывают кровные узы, когда они не ведают о твоем существовании? Я не хочу играть в семью. Давно привык быть один.

– Моя мама тоже умерла, подарив мне жизнь, – произнесла Ники. – Знаю, у нас разные ситуации. Тебе даже имя неизвестно, а я, напротив, запомнила и впитала каждую крупицу воспоминаний папы и Марии. Казалось, я знала о жизни мамы все, кроме самого важного. Я не знала тепла ее объятий. – Она шмыгнула носом, в уголках ее глаз скопилась влага. – Не знала, как бы звучал ее голос, если бы она пела мне в детстве колыбельную.

Когда по щеке Ники скользнула единственная слезинка, я поймал ее большим пальцем и стер. А затем притянул девчонку в объятия. Уткнувшись мне в плечо и обнимая в ответ, она продолжила:

– Однажды ты сказал, что мы с тобой похожи. Может, это так. Может, у нас с тобой схожие шрамы на сердце.

Шрамы… у каждого они есть. Все мы, в той или иной степени, одинаковы. Всем есть о чем сожалеть. И что хранить под сотней замков в душе. Николетта пыталась вскрыть один из моих и даже почти подобрала ключ, но я отказывался выпускать скорбь наружу. Как и впускать цепкие коготки Ники в душу. Она и так уже проникла мне под кожу, временами в кровь раздирая все мое существо.

– Прости. – Ники отстранилась и вытерла дорожки слез, а затем усмехнулась. – Не собиралась плакать. Просто твоя…

Я не дал ей закончить, обхватив затылок девчонки и притянув ее для поцелуя. Мне в нос ударил аромат лаванды. Не знаю, каким парфюмом пользовалась Ники, но каждый раз он лишал меня остатков разума и подстегивал и без того явное возбуждение.

Разорвав поцелуй, я опрокинул Николетту на спину и навис над ней. Ее взгляд призывал к продолжению. Последние дни она с охотой отзывалась на каждую мою ласку, каждое прикосновение губ. Подобно мне, не пускала в душу, но давала полную власть над телом.

– Плачь, – произнес я, проводя пальцем по ее виску, скуле и опускаясь к губам. На миг они приоткрылись, чтобы хрипло вымолвить:

– Что?

– Если тебе так хочется, плачь, – повторил, наслаждаясь толикой замешательства в ее взгляде. – Смейся. Злись. Кричи. Все, что угодно. Проживай эту жизнь. Потому что мне чертовски нравится твоя искренность. Просто лови каждый момент, Ники. Лови его вместе со мной.

Мои губы вновь нашли ее. Пальцы потянулись к тонким лямкам топа, спуская их и обнажая грудь.

– И пусть в моменте всегда будем мы, – хрипло произнес я, опускаясь губами к изгибу ее шеи. – Только мы.

Еще ниже, по нежной плоти к затвердевшему соску, чтобы и ему подарить желаемую ласку.

Ниже…

– Только ты, – мягкий шепот скользнул по коже ее живота, когда мои пальцы зацепились за край шорт.

Создав вокруг нас ореол из сброшенной одежды, я вновь навис над девчонкой и, едва касаясь ее рта, на выдохе произнес:

– Моя Николетта. – Она сократила остатки расстояния между нашими губами и призывно выгнулась в спине.

Опустившись с поцелуем к сводящим меня с ума ключицам, я привычно провел по ним языком и, вонзившись зубами в нежную кожу, резким движением вошел в Ники, сорвав с ее губ стон удовольствия.

– Моя, – едва слышно произнес я, словно желая оставить свою метку.

Каждый толчок помогал забыться. Отринуть мысли о прошлом. О семье.

– Моя…

Каждый толчок, как новый виток безумия, все крепче привязывал меня к наследнице Драконов.

– Моя…

Каждый толчок приближал Николетту к моменту блаженства. Моменту нашего полного единения. Моменту, когда с ее губ слетело мое имя.

Имя, которое я выбрал себе сам, наивно решив, что таким образом сумею переписать судьбу сломленного мальчишки.

* * *

– За нас! – горлышки бутылок звякнули друг о друга в честь прохождения The Crime в полуфинал.

– Поверить не могу, что мы всё еще не вылетели, – признался Эштон.

– А я не сомневался в успехе, – хмыкнул Альберт, приложившись к пиву.

Я тоже верил в нашу команду. Если бы хотели удариться в коммерцию, уже давно могли бы сиять на мировой сцене. Но шоу-бизнес напрочь прогнил, без раздумий отправляя в печь мнимого успеха любого, кто позарится на призрачный блеск славы, чьи всполохи только рады поглотить новую жертву. И этой самой жертвой я становиться не собирался.

Сейчас меня не покидало отчетливое ощущение, что мы не на своем месте. Если бы не Николетта, я бы даже близко не подошел ко всей этой конкурсной чуши.

Когда ребята выпили еще по паре бутылок пива, я решил, что пора обсудить с ними один вопрос, не дававший мне покоя уже несколько дней.

– Вы уже думали, чем хотите заняться после конкурса? – осторожно спросил я, тщательно наблюдая за реакцией Эмили. Знал, именно она взорвется стремительнее остальных.

Альберт недоуменно уставился на меня.

– Разве мы не вернемся в Лондон? Тебе вроде там нравилось.

Я обвел взглядом участников своей группы. И произнес слова, которые они от меня еще ни разу не слышали:

– Мне пришла мысль, что нам стоит сделать перерыв.

Тишина ощущалась острее заточенного ножа. Эмили, как и ожидалось, первой провернула лезвие.

– Что, прости? – Она прищурилась. – Мне послышалось? Тот, кто твердил, что группа его отдушина и он жизни без нее не представляет, хочет поставить все на паузу?

– Майк, что происходит? – голос Альберта сквозил тревогой.

Черт.

Я провел рукой по волосам и наклонился, опершись локтями на бедра.

– Дело в том, что… – Мой взгляд устремился к Эмили. – Пообещай, что не начнешь орать.

Она упрямо сложила руки на груди и вскинула бровь.

– Ладно. – Мне показалось, что легкие сжало тисками, когда я выдавил: – После конкурса я хочу какое-то время пожить в Штатах.

Три…

Два…

Один…

Я закрыл глаза, ожидая взрыва эмоций, но его не последовало. Распахнув веки, увидел только потрясенные лица Альберта и Эштона. А когда взглянул на Эмили… Проклятье, она смотрела на меня с таким испугом в глазах, словно перед ней предстал ее худший ночной кошмар.

– Ты… – тихо произнесла она, словно признавая поражение. – Ты влюблен в нее.

– Что? – сорвалось с моих губ, хотя я понимал, о ком она.

Эмили резко поднялась с кресла и принялась вышагивать по периметру номера.

– Собрался лететь за ней, так? – Ее голос становился громче. – В долбаную Америку. Ты в своем уме, Майк? Говорил, что у тебя все под контролем.

– Так и есть. – Вздохнув, я поднялся и перехватил ее за локоть, останавливая и разворачивая к себе. – Остановись, Эм.

Она замерла.

– Ты обещал.

– Знаю. – Клятва, что моя история с Мирандой больше никогда не повторится, все еще ощущалась кислым привкусом на языке. – Знаю, Эм. Но сейчас все иначе.

Она замотала головой, подняв на меня взгляд.

– Мне страшно, Майк, – призналась Эмили. Ее голос дрожал. – Ты сам просил остановить тебя, если начнешь вести себя как прежде. И сейчас ты ослеплен. Ты встал на ту же тропу. Ты видишь только Николетту. Как когда-то было с Мирандой.

– Но я не позволю кошмару повториться, Эмили. Верь мне.

– Твои галлюцинации говорят об обратном.

– Мне уже лучше. Таблетки действуют.

– Но так не должно быть! – упорствовала она. – Ты не можешь принимать их всю жизнь.

Тут Эмили права. Рано или поздно они перестанут оказывать эффект. Но я надеялся, что к тому моменту стану сильнее. Смогу усмирить гребаные воспоминания собственными силами.

– Все началось с появления Николетты, – осуждающе произнесла Эмили.

– Ты преувеличиваешь. Триггером могло послужить что угодно.

– Да. Но сейчас дело в твоих чувствах.

– Ты ошибаешься.

Эмили вскинула руки, а затем пихнула меня в грудь.

– Боже, очнись, Микаэль. Ты влюблен в Николетту.

– Майк, – поправил я ее, стиснув зубы.

– Не пытайся сменить тему. Хоть Рикардо тебя назову, это не изменит того, что ты ее любишь.

Любовь. Я давно отказался от гадкого чувства, призванного только отравлять кровь.

– Нет. – Эмили могла катиться куда подальше, если продолжит нести чушь. – Но мне с ней хорошо. Этого отрицать не стану.

– Не обманывай хотя бы себя, Майк, – сделала она ударение на моем имени. – Ты бы не стал рисковать здравомыслием ради девчонки, к которой испытываешь одно только влечение.

Весь этот разговор заходил в тупик. Эмили видела то, что хотела. Ее не переубедить. А я точно знал, что держу чувства под контролем и не дам наследнице Драконов забрать мою душу, как когда-то позволил это сделать Миранде.

– Эмили. – Подойдя ближе, я положил ладони ей на плечи. – Вы моя семья. Ты это знаешь. Но я не позволю держать себя на поводке. Даже вам. Впервые за долгое время мне хочется просыпаться по утрам, потому что жизнь перестала казаться серой карикатурой пьяного художника. Я обещал, что прошлое останется в прошлом. И я сдержу обещание. Просто верь в меня.

Мне не хотелось терять Эмили. Но и позволять преграждать мне путь я не собирался. Если она считала, что я ослеплен, то должна понимать, что мне ничего не стоит снести любые препятствия на пути.

– Ладно, – выдохнула она и, сбросив мои руки, отошла к столику за новой бутылкой пива. Спустя несколько глотков Эмили добавила: – Но мы поедем с тобой.

– Это лишнее, – тут же возразил я.

– Эмили права, – кивнул Альберт, поправляя съехавшие на нос очки, которые он носил так редко, что я начинал забывать о его проблемах со зрением, привыкнув видеть друга в линзах. – Мы обещали, что всегда будем рядом. Мы едем с тобой. Куда бы ты ни решил. Хоть даже в Австралию. Если уж начнешь чудить, мы присмотрим.

– Ну или лично наденем на тебя смирительную рубашку, – усмехнулась Эмили.

Друзья. Семья. С каждым их словом с моих плеч спадал очередной пласт тяжести. Я никогда не говорил, что люблю их, но ни на мгновение не переставал это чувствовать. Даже отрицая любовь. Нонсенс.

Сама затея осесть в Америке была рискованной. Законы группировок, к сожалению, отражались и на мне. Чтобы остаться в Лос-Анджелесе на продолжительный срок, мне нужно было разрешение Драконов. И поскольку прямо сейчас я мог обсудить этот вопрос только с одним из них… Кажется, на время придется усмирить свое раздражение, с завидным постоянством возникавшее в обществе Дэниела Брайта. Как бы мне ни претила мысль о том, чтобы просить его о помощи, других вариантов у меня не оставалось.