Текст книги "Трон и плаха леди Джейн"

В уборной? Я потрясена. Теперь я совершенно точно знаю, что королева – очень дурная женщина, заслуживающая наказания. Я бы никому не позволила войти ко мне в уборную, пока я там нахожусь. Какой ужас!

– Какое безнравственное поведение, миледи, – бормочет миссис Эллен. – Это неслыханно, так опозорить его королевское величество!

– Вот именно, – угрюмо вторит матушка. – Когда советники сообщили его величеству, что обвинения подтвердились, он разрыдался перед ними и стал призывать меч на голову той, которую так нежно любил. Милорд был при нем и написал, что это было зрелище, достойное жалости, – наблюдать, как мужество изменило королю. В результате королеву посадили под арест в Хэмптон-корт. Она была в ужасном состоянии, стонала и плакала и один раз вырвалась у своих стражей и побежала в часовню, где король стоял мессу, в надежде смягчить его сердце личной просьбой. Она, наверное, думала, что ее чары спасут ее. Но ее поймали и, визжащую, потащили обратно, не дав приблизиться к нему.

– Она совсем юная, – замечает миссис Эллен.

– Да, – соглашается миледи, – едва семнадцать. Но достаточно взрослая, чтобы отличать дурное от хорошего.

– И все-таки, сударыня, говорят, ее никогда не учили достойному поведению. Я слышала, что ее бабушка пренебрегала ее воспитанием, а теперь вы говорите, что ее совратил учитель музыки, когда она была совсем ребенком. Да, она совершила серьезный проступок, но неужели некому ее пожалеть? Бедняжка, должно быть, вне себя от горя, помня ужасную судьбу, что постигла ее кузину, Анну Болейн.

Я и раньше слышала это имя – Анна Болейн, но его произносили только шепотом по углам, так что я не знаю, кто она и что такого ужасного с ней случилось. Мне бы хотелось вмешаться и спросить, но я не смею, потому что боюсь окрика – или еще чего похуже – от матушки.

– Разумеется, она помнит, – говорит миледи, – и оттого-то так буянила и рыдала на допросах. Она, конечно, все отрицала, но показаний свидетелей, принесенных под присягой, было достаточно, чтобы опровергнуть ее ложь.

– Ее пытали? – грустно спрашивает миссис Эллен.

– Нет. Король отослал ее в Сайонское аббатство, где она оставалась все Рождество.

– Я слышала об этом, – кивает миссис Эллен. – Она до сих пор там?

– Нет. – Миледи выдерживает паузу. – Неделю назад парламент издал акт, объявляющий ее изменницей, и постановил лишить ее жизни, всех ее титулов и владений. В прошлую пятницу, несмотря на отчаянное сопротивление, ее доставили на лодке в Тауэр, и там в понедельник палач отрубил ей голову.

У меня перехватывает дух. Это ужасно, ужасно, хуже, чем в самом страшном сне. Палач отрубил ей голову. Как? За что? Она была очень дурная, но не настолько ведь, чтобы рубить ей голову. Меня тошнит. Наверное, было много крови. Я ненавижу кровь. Когда я порезала палец, кровь так и хлестала и было больно. Когда тебе отрубают голову, то это, должно быть, больнее в сто раз. Гораздо больнее, чем когда порежешь палец. Значит, должно быть гораздо больше крови. А что бывает, когда тебе отрубают голову? Ты умираешь, вот что.

Представляя себе все это, я дрожу от страха. Еще я плачу, сама не замечая как. Миссис Эллен, с побелевшим лицом, опускается рядом со мной на колени и крепко прижимает меня к себе. Потом поднимает глаза на матушку:

– Она еще мала, чтобы понять, миледи! Для нее это слишком!

Моя матушка стоит и смотрит, как я всхлипываю. В ней нет ни капли жалости, когда она стоит вот так, в роскошном, отороченном мехом платье и украшенном бриллиантами капоре. Она разгневана тем оскорблением, которое королева нанесла ее крови.

– Джейн, – строго произносит она, – ты родилась в семье, родственной королевскому дому. Люди нашего круга ведут публичную жизнь. Мы обладаем властью, положением, состоянием, но мы также имеем долг и обязанности и, как женщины этой семьи, должны быть безупречны. Если аристократка или королева грешит, подобно королеве Екатерине, она подвергает опасности наследство своего мужа, его титулы, земли и богатства. В данном случае сама королевская династия была под угрозой, ибо, если бы королева родила ребенка одному из этих изменников, она могла бы легко выдать его за ребенка короля, и тогда безродный ублюдок сел бы на английский престол. Жена обязана хранить верность мужу, адюльтер для аристократки является тяжким преступлением и справедливо наказуем смертью. Таков закон.

Я не знаю, что такое «адюльтер», но знаю, что такое «смерть». Едва я подросла, я стала интересоваться, для чего в церкви сделаны склепы, и мне объяснили. Капеллан рассказал мне, что когда Бог решает, что время жизни людей на земле истекло, Он призывает их предстать перед своим престолом в Судный день. Если они были праведные, Он посылает их в рай, где они могут жить вечно и счастливо, с Господом нашим Иисусом, Блаженной Девой Марией, среди святых и ангелов. Но если они были грешники, то Он посылает их в ад, на муки вечные. Капеллан рассказал мне, что ожидает грешников в аду, и я знаю – это правда, потому что в одной церкви в Лестере есть ужасная картина на стене, куда я даже не смею взглянуть, чтобы не видеть жестоких дьяволов, разрывающих плоть грешников своими вилами. Миссис Эллен говорит, я не должна думать об этой картине, ведь я не такая уж великая грешница, чтобы заслуживать вечного проклятия. И если я буду хорошо себя вести, и молиться, и соблюдать заповеди, и получать отпущение грехов, то попаду прямиком в рай.

Миссис Эллен говорила мне, что большинство людей умирают от болезни или старости или от несчастного случая, как Сэм-кровельщик, который упал с лестницы и свернул себе шею. Она рассказывала, что храбрые солдаты погибают на войне и что для многих людей умереть – все равно что заснуть, но, конечно, никого нельзя убивать намеренно, отрубая голову, особенно если он ничем этого не заслужил.

Наш король, мой внучатый дядя, приказал казнить королеву. Короли могут делать что только им вздумается – я знаю. Еще меня учили, что короли стоят выше прочих людей и им нужно повиноваться. Я никогда не встречала короля, но слышала о нем много разных историй и видела его портрет, который висит в большом зале. Он, большой мужчина, гигант в роскошных одеяниях, пузатый и рыжебородый, стоит, положив руку на бедро и расставив ноги. Вид у него пугающий, на лице страшная гримаса. По-моему, он похож на людоеда. Может быть, он и есть людоед. Он велел отрубить королеве голову. Но может быть, он сейчас грустит и жалеет об этом.

Теперь мне становится немного легче, хотя есть еще много вопросов, потому что я многого не понимаю. Но матушка уже собралась уходить.

– Дальнейшие разъяснения для ребенка я оставляю на ваше усмотрение, – обращается она к миссис Эллен, задерживаясь в дверях, – но ради бога, пусть держит язык за зубами. Если она когда-либо поедет ко двору, она не должна опозорить нас своей болтовней.

После ее ухода миссис Эллен принимается наводить порядок, убирая мои игрушки перед ужином. Мы с Кэтрин сидим на полу, и я помогаю ей одевать тряпичную куклу, а сама все думаю об ужасной смерти королевы.

– Давай уложим Полли в кровать, – пыхтит Кэтрин, встает и ковыляет к маленькой колыбели в углу. Она бережно укладывает куклу и укрывает ее, очень плотно.

– Не с головой. – Я через силу улыбаюсь. – Она не сможет дышать.

– Тебе пора спать, Кэтрин, – говорит миссис Эллен.

Горничная тащит протестующую Кэтрин наверх.

Миссис Эллен закрывает сундук с игрушками, разглаживает передник, садится в свое кресло у камина и берется за штопку.

– Ты не должна слишком много думать о том, что произошло с королевой, Джейн, – говорит она мне.

– Это ужасно, – отвечаю я.

– Ужасно, но, я бы сказала, необходимо. Она была очень глупая и очень дурная. Ей следовало наперед знать, как это опасно.

– Но чем она провинилась?

Миссис Эллен складывает крохотную рубашку Кэтрин, где дырка теперь совсем не видна. Она делает такие мелкие стежки, что они едва различимы.

– Поди сюда, дитя, стань рядом, – зовет она, и я подхожу, кладу ладони на мягкую ткань ее фартука.

– Миссис Эллен, как королеве отрубили голову? – Мне не терпится узнать, но в то же время страшно услышать ответ.

– Топором, Джейн.

– Таким, как Пекинс рубит дрова?

– Таким, но больше и острее.

– Ей было больно?

– Думаю, она ничего не почувствовала. Это очень быстрая смерть.

Я замолкаю. Мне хочется еще кое о чем спросить, но я знаю, что это неприлично – говорить о голых людях.

– А почему королева лежала в постели со своим кузеном? – наконец решаюсь я.

– Наверное, потому, что она считала себя его женой. Женатым людям можно спать в одной постели.

– Но она же была женой короля. Разве можно быть женой двоих мужчин сразу?

– Нет. Но говорят, будто Дирэм признался, что она прилюдно пообещала стать его женой, так что все считали, что это все равно что жена. Королева все отрицала, но она наверняка лгала, потому что люди слышали, как Дирэм звал ее «жена», а она его – «муж».

И все же мне кое-что непонятно.

– Но почему они легли вместе в постель? – Я чувствую, как мои щеки краснеют. – И совсем без одежды?

Миссис Эллен отвечает не сразу. Немного подумав, она говорит:

– Понимаешь, детка, Господь повелел, чтобы мужчины и женщины женились, чтобы иметь детей. Грешно иметь детей не в браке, потому что брак был устроен Господом, чтобы дети рождались и воспитывались по-божески, отцом и матерью. Это понятно?

Я киваю.

– Хорошо. Святое Писание учит, что Бог создал различия между мужчиной и женщиной. У них разные тела. Муж сеет семена из своего тела внутри у жены. Внутри маленького семечка живет маленький человечек, который растет в чреве своей матери, то есть у нее в животе. Там он остается девять месяцев, прежде чем родится. Ну а чтобы посеять это семечко, муж и жена должны раздеться, иначе это будет трудно.

– И как им не противно? – изумляюсь я, чувствуя, что лицо у меня пылает.

– Вовсе нет. По воле Господа, это даже приятно, хотя Он не велел делать этого вне законного брака. Ну вот, а королева изменила королю, поскольку принимала семя от других мужчин. Она совершила ужасное преступление. Она подвергла опасности королевскую династию. Это государственная измена, и наказанием всегда служит смерть.

Я кое-то припоминаю.

– Анне Болейн тоже отрубили голову?

– Помилуй Господи, что за память, – восклицает миссис Эллен. – Да, отрубили, детка, и по той же самой причине, но об этом нельзя говорить. Это было очень тяжело, большое горе для его величества и твоих родителей.

– Но кто была эта Анна Болейн?

– Она была второй женой короля, матерью леди Елизаветы, твоей кузины.

Я много слышала о моей кузине Елизавете. Она старше меня на четыре года, живет в собственном дворце с целой армией прислуги и редко бывает при дворе, потому что все время занята учением. Необычайно умная девочка, по словам моей матушки.

Миссис Эллен треплет меня по руке.

– Я слышала, что сначала он даже видеть ее не мог. Ей было только два года, когда не стало ее матери, и она осталась на попечении гувернантки. Когда она выросла из своей одежды, не было денег, чтобы купить новую, а канцлер Кромвель не хотел беспокоить короля. Но королева Джейн сжалилась над бедной сироткой и приняла ее обратно ко двору, и другие ее мачехи тоже по-доброму к ней относились, а также леди Мария, дочь короля от первой жены, королевы Екатерины. Теперь леди Елизавету всякий раз хорошо принимают при дворе. Говорят, что она никогда не упоминает о своей матери. Наверное, это и к лучшему. И она обожает своего отца, короля. Однако, Джейн, ты должна помнить, что об этих вещах нельзя болтать за стенами этой комнаты, понимаешь?

– Я понимаю вас, миссис Эллен, – серьезно отвечаю я.

В предрассветный час я просыпаюсь с криком, и встрепанная со сна миссис Эллен влетает ко мне со свечой в руках.

– Ну-ну, – шепчет она, баюкая меня в объятьях. – Это просто страшный сон.

Это и правда был очень страшный сон. Он был так похож на явь, что я проснулась, ожидая увидеть, как обезглавленная королева, вся в крови из раны на шее, слепо спотыкаясь, входит в мою дверь.

Фрэнсис Брэндон, маркиза Дорсетская

Хэмптон-корт, июль 1543 года.

В толпе, забившей проход к королевской молельне, неприятно жарко. Мы все тут в дамасте и бархате, изрядно потеем и удивляемся неизбывному оптимизму моего августейшего дяди. Ибо сегодня его величество женится в шестой раз.

Стоя впереди рядом с мужем, я прижимаю к носу платок, чтобы не чувствовать запаха пота. Всего в футе или около того от меня стоит король, в ослепительных золотых одеждах, и женщина, с которой он сочетается священным браком – Екатерина Парр, леди Латимер. Венчает их этот подхалим архиепископ Кранмер, а среди гостей – высочайшие персоны страны.

Новая королева – это вам не ветреная девчонка вроде Екатерины Говард, но зрелая женщина тридцати одного года, с каштаново-рыжими волосами, миловидная, но не красавица. Еще она хорошая наездница и моя добрая подруга, будучи старше меня всего на пять лет. Два ее предыдущих мужа были стариками, от которых у нее не было детей, так что она хорошо подготовлена, чтобы ухаживать за моим хворым дядюшкой. Родит ли она ему сыновей – это другой вопрос. Поговаривают, что он стал таким немощным при своей огромной туше и больных ногах, что более не способен покрыть кобылку, хотя из кожи вон лезет, изображая жеребца, со всеми своими роскошными нарядами и торчащими гульфиками, больше, чем у любого другого мужчины. Но я подозреваю, что на самом деле он нуждается в теплом участии, которое только женщина может ему дать. Нянька на закате его лет. И я верю, что в Екатерине Парр с ее мягкостью, добротой и всем известной образованностью он найдет то, что ищет.

Однако при дворе хорошо известно, что леди Латимер не всегда бывает такой степенной и уравновешенной. В прошлом году, после смерти лорда Латимера, она влюбилась в лорд-адмирала сэра Томаса Сеймура, младшего брата покойной королевы Джейн. Старший брат лорд Хартфорд, достигший власти исключительно благодаря сестре, которая родила королю сына, теперь один из самых могущественных людей в королевстве. И у меня нет сомнений, что он сохранит свое высокое положение, приходясь дядей будущему королю.

Честолюбивый сэр Томас попросту завидует брату. Он ревнует к его власти и влиянию и не скрывает, что, по его мнению, лорд Хартфорд, известный своими благородными идеалами и скупостью, должен более способствовать продвижению братца. Но правда состоит в том, что смуглый красавчик сэр Томас, несмотря на свою внешность и обворожительные манеры, – беспутный интриган, которому нельзя доверять, совсем не подходящий для высокого поста при дворе. Это знают и лорд Хартфорд, и король. Тем не менее они держат этого юнца за славного парня, и он был назначен лорд-адмиралом, так что его пылкая и отчаянная натура могла найти себе полезное применение.

Сэр Томас не любил леди Латимер, мы все об этом знаем, но он, конечно, понимал, что она составит отличную партию для любого честолюбивого дворянина. Помимо того, было очевидно, что она созрела. И он, несомненно, сообразил, что после двух стариков она будет рада делить постель с молодым и здоровым мужчиной.

Еще и двух месяцев не прошло с тех пор, как мы с Кэт – нет, королевой, как я должна ее теперь называть, – сидели в ее комнатах во дворце и она рассказывала мне, как страстно она влюбилась в Томаса Сеймура.

– Мне пришлось отбиваться от него: он слышать не желал отказа, Фрэнсис, – признавалась она. – А я… я хотела его. А какая женщина не хотела бы? При его красоте и обаянии. Но когда он понял, что не сумеет соблазнить меня, он заговорил о браке. О, Фрэнсис, ты представить себе не можешь, как я обрадовалась. После старцев, которым я была больше сиделкой, чем женой, у меня будет молодой и крепкий муж! А потом король стал проявлять ко мне интерес, и Том сказал, что ему ничего другого не остается, как только уступить. Вскоре его отослали за границу с дипломатической миссией, и его величество начал ухаживать за мной всерьез.

Он не дурак, мой дядюшка. Не то что Кэт, несчастная целомудренная матрона, которая поддалась на уговоры своекорыстного проходимца.

– Когда король сделал мне предложение, – продолжала Кэт, – я заколебалась. Мне не хотелось возлагать на себя тяжесть королевской короны. Признаться, я этого боялась. Не сочти за дерзость, Фрэнсис, ибо он твой дядя, но его величеству не сопутствует счастье в семейной жизни.

– Это правда. Однако здесь не только его вина.

– Нет-нет, – поспешила согласиться она. – Но, почитая его как монарха, я не любила его, как я люблю – любила Тома. Прости Господи, но когда король попросил меня выйти за него замуж, я сказала ему, что скорее предпочту стать его любовницей, чем женой.

Ее чувства можно было понять. В нашем королевстве положение супруги короля сопряжено с большими опасностями. Женщина с сомнительным прошлым совершает государственную измену, если выходит замуж за короля, не уведомив его, что ранее вела порочную жизнь. А после замужества она должна позаботиться о том, чтобы быть, подобно супруге Цезаря, вне подозрений. Поскольку две жены моего дядюшки уже отправились на эшафот, немного при дворе найдется женщин, мечтающих о чести стать королевой.

И все же вот она, Кэт, рядом с моим дядей принимает поздравления гостей и весело сжимает его руку, идя с ним от молельни. Он мужественно ступает вразвалку на своих больных ногах, широкий и величественный в расшитой драгоценными камнями короткой мантии, под руку с Екатериной – миниатюрной в её малиновом дамасте. В личных покоях, где все готово для праздничного пиршества, жених и невеста, широко улыбаясь, в превосходном расположении духа, протягивают руки для поцелуев, а лорды и леди, как пестрые павлины, кланяются и приседают перед ними.

– Миледи Дорсет, мы рады приветствовать вас, – произносит новая королева, когда я делаю реверанс. – Я была бы благодарна, если бы вы завтра посетили меня. В моем доме необходимы дамы вроде вас.

– Это большая честь для меня, ваше величество, – говорю я под одобрительным взглядом мужа.

– Уж Фрэнсис тебя вышколит, Кэт, – вмешивается король с улыбкой. – Строгая дама моя племянница! – Говоря так, он улыбается мне, и я смеюсь:

– Ваше величество ко мне несправедливы.

Я очень люблю моего дядю, с которым мы весьма схожи характерами. Я знаю, что многие его боятся, но ко мне он всегда относился по-доброму, и я полагаю, это оттого, что я говорю с ним откровенно и знаю, как к нему подойти, я выявляю самое лучшее, что в нем есть. Я еще помню, каким он был задолго до того, как его ожесточили бесконечные неприятности в семейной жизни и страх за судьбу престола, и я до сих пор способна разглядеть что-то от прежнего блестящего молодого атлета, сквозь складки жира и распухшее до безобразия лицо.

Король приглашает нас сопровождать его на завтрашней охоте, затем они с невестой отходят к другим гостям. Вдруг я оказываюсь рядом с Анной Клевской, от которой по-прежнему идет запашок и которая приветствует меня на своем гортанном английском, иронически поглядывая в сторону королевской четы.

– Нелегкое бремя взвалила на себя мадам Екатерина! – бормочет она.

– Я уверена, что она справится, – парирую я. – Его величество о ней самого лучшего мнения.

– Такого же мнения он был и о прежней королеве, и о тех, что были до нее, – отвечает Анна. – За исключением меня, конечно. – Она улыбается. – Но я не жалуюсь. И я рада, что мой дорогой брат наконец-то нашел свое счастье.

Не секрет, что принцесса Клевская совсем не огорчилась, когда король так бесцеремонно от нее отделался. Она прилично на этом разбогатела и теперь живет в свое удовольствие вдали от опасных дворцовых интриг. И сохранила голову на плечах!

Натянуто улыбаюсь в ответ. Я не в восторге от германской принцессы с ее колкими замечаниями. Ей все-таки следует помнить, что она разговаривает с племянницей самого короля. И тут Анна внезапно хватает меня за руку.

– Надеюсь, я вас не обидела, – выкручивается она. – Уверяю вас, его величество очень славно со мной обошелся, очень щедро. Я счастлива быть его дражайшей сестрой и жить в этой чудной Англии.

С поклоном я отхожу от нее, думая про себя, что мой дядя не преувеличивал – эта женщина ужасно пахнет. Неужели у нее на родине не принято менять нижнее белье?

Я иду к мужу, который поглощен разговором с моими кузинами, леди Марией и леди Маргаритой Дуглас, подружкой невесты.

– Уверен, что вы рады за вашего батюшку-короля, который сделал такую удачную партию, – обращается Генри к Марии, а я тем временем занимаю свое место рядом с ним.

– Это благодать Божия после того, что было прежде, – отвечает она, тараща на него близорукие глаза.

Марии двадцать семь лет, она на год старше меня; но если я крепкая и здоровая, то она маленькая и тощая, давно увядшая от горя и разочарования, ее мучат хвори, истинные либо надуманные. Сегодня на ней узорчатое платье темно-желтого дамаста с кистями и белыми батистовыми подрукавниками, отороченными бархатной малиновой тесьмой. Ее вьющиеся рыжие волосы с пробором упрятаны под французский капор, тонкие пальцы нервно теребят золотой молитвенник, висящий на ленте, прикрепленной к поясу.

Мне искренне жаль Марию, но я не могу на нее не злиться. У нее была тяжелая жизнь, король и вправду жестоко с ней поступил, когда развелся с Екатериной Арагонской, но девчонка сама проявила непозволительное упрямство, отказавшись признать, что брак ее матери был незаконным.[5]5
  Генрих VIII объявил свой брак с Екатериной Арагонской незаконным на том основании, что перед этим Екатерина была замужем за его старшим братом Артуром, принцем Уэльским.


[Закрыть] Такая дерзость никому не сходит с рук. Так что король держал ее отдельно от матери, чтобы привить ей послушание. Он не позволял Марии навестить Екатерину, даже когда королева находилась уже при смерти. Вместо того Марии объявили незаконнорожденной, плодом кровосмесительного союза и определили фрейлиной к Елизавете, новорожденной дочери Анны Болейн. Удивительно, но Мария, у которой ее приниженное положение отняло возможность выйти замуж и стать матерью, вскоре нежно привязалась к Елизавете. И отнеслась к ней с сочувствием, когда Елизавету, в свою очередь, объявили незаконнорожденной, после падения Анны Болейн. Еще более удивительно, что эти сестры, несмотря на смертную вражду матерей, имеют так много общего и так искренне преданы друг другу. Более того, обе очень любят своего брата Эдуарда.

Младшие дети короля здесь не присутствуют. Принц Эдуард, которому уже исполнилось пять лет, находится в Хаверинге, а леди Елизавета – в Хатфилде. Они пропускают такой веселый праздник потому, наверное, что его величество, как всегда, опасается, что они подхватят какую-нибудь заразу при близком общении с придворными.

Когда я подхожу к буфету, чтобы положить себе на тарелку глазированный марципан и засахаренные апельсины, музыканты в углу начинает играть размеренную павану. Но никто не танцует. Все галдят, кубки наполняются вином, вельможи расхаживают по комнате, сбиваясь в группки. Король сидит на своем троне, новая королева – на кресле справа, и приглашает избранных придворных побеседовать с ними. Время от времени он берет руку невесты, подносит к губам и целует, и его голубые глаза при этом лучатся похотью. При всей его немощи, в моем дяде сохранилось еще многое от молодого Адама, и я не сомневаюсь, что он при первой возможности потащит Кэт в постель.

Я наблюдаю за этими трогательными заигрываниями краем глаза, обсуждая событие дня с Генри и графом Хартфордом, братом покойной королевы Джейн, и вдруг резко переношусь в мир политики, потому что его светлость переводит разговор на животрепещущую тему:

– Вы слышали о договоре, Дорсет?

– О договоре? – удивляется Генри.

– Тогда лучше помалкивайте, – говорит Хартфорд, понижая голос и наклоняясь к нам, чтобы мы могли его расслышать. – Его величество только что подписал договор с шотландцами о помолвке принца с их маленькой королевой.

Я просто сражена. Прошлым летом шотландский король Яков Пятый умер, оставив на шотландском престоле свою малолетнюю дочь Марию.[6]6
  Речь идет о знаменитой впоследствии Марии Стюарт (1542–1587) – королеве Шотландии, казненной по приказу Елизаветы I.


[Закрыть] Я знала, что мой дядя строит планы женить на ней принца и таким образом объединить Англию и Шотландию под властью Тюдоров, и мы испугались, когда услышали, что он отправил посланцев в Эдинбург к королеве-регентше просить руки ее дочери, но я никогда не думала, что шотландцы ответят согласием. Это жестокий удар для нас с милордом, давно лелеявших надежду, что Эдуард женится на нашей Джейн, и теперь я через силу выдавливаю из себя улыбку.

– Конечно, – продолжает Хартфорд, – шотландцам это не по нраву, но у них нет сил сопротивляться. Существуют опасения, что вдовствующая королева попытается попросить помощи у Франции, чтобы разорвать договор, но она должна понимать, что это означает войну.

– Она женщина, – замечает милорд, – а женщины не могут судить о таких вещах.

Я хотя и бросаю на него пронзительный взгляд, но не так глупа, чтобы затевать с Генри споры на людях. Он бывает такой бестактной свиньей. Может, я и женщина, но держу пари, что понимаю в этом больше, чем он. Тонкость никогда не была его сильной стороной.

– Когда же состоится свадьба? – спрашиваю я лорда Хартфорда.

– Не ранее чем через несколько лет, конечно. Его величество помнит, что его брат Артур умер, женившись слишком молодым. Полагали, что он надорвался в постели. Но король просит, чтобы королеву шотландцев привезли ко двору, дабы дать ей образование.

– Думаете, шотландцы согласятся? – спрашивает муж.

– Возможно, у них не останется выбора, – хмуро отвечает Хартфорд.

Когда он отходит к другому кружку придворных, мы с мужем наскоро переговариваемся.

– Генри, какой ужас, – бормочу я, – но если мы будем терпеливы, то все, может, образуется. В конце концов, принц еще мал, и много еще воды утечет, прежде чем он сможет жениться.

Милорд кивает, сжимая мою руку.

– К тому же, дорогая, мы знаем, что королевские помолвки часто расстраиваются.

– Я стану молиться об этом, – решительно говорю я.

Ночью, лежа в постели в наших придворных покоях, я не сплю, а размышляю о сложившемся положении. Мой мозг бурлит, я протягиваю руку поверх одеяла и нащупываю ладонь Генри.

– Ты не спишь, муженек? – шепотом спрашиваю я, стискивая ее.

– Спи, Фрэнсис, – стонет он, пробуждаясь от глубокой дремы, которая неизменно следует за удовлетворением похоти.

– Нет, я не могу уснуть. Мне не дает покоя этот договор. Но я надеюсь, что даже сейчас нашу дочь можно сделать королевой.

– Давай оставим это до утра, – бормочет он.

– Нет, Генри, послушай. Если принц женится на шотландской королеве, что будет с нашей Джейн? За кого ей тогда выходить замуж? Партии, равной этой, не отыскать.

Генри поворачивается лицом ко мне и притягивает меня к себе в объятья. Я уютно прижимаюсь щекой к его волосатой груди.

– Не волнуйся, милая, – мурлычет он, – все будет хорошо, я уверен. Вот увидишь.

Его глупая самоуспокоенность злит меня, и я сажусь, дабы лучше объяснить ему свою точку зрения.

– Генри, мы должны сделать все, что в наших силах, чтобы расстроить соглашения с шотландцами, – говорю я ему. – Ты будешь меня слушать или нет?

Вздохнув, он откидывается на подушку:

– Ладно, Фрэнсис. Я слушаю.

– Вам, милорд, следует остаться при дворе. Ваш голос должен вносить раскол в ряды тех, к чьим советам прислушивается король. Вы просто обязаны убедить моего августейшего дядю, что шотландцы – вероломные предатели, которые и не собираются отдавать свою королеву за его сына, а вместе с ней и свою независимость, и что дорога к алтарю будет почти наверняка полита кровью. Конечно, его величество может не прислушаться, но попытаться стоит. Все стоит испытать.

– Я сомневаюсь, что король меня послушает, – говорит он. – И я собирался в Брэдгейт на охотничий сезон. Все уладится само собой.

– Ты бы лучше остался здесь и помог всему уладиться, – твердо говорю я. – Конечно, тебе понадобилось уезжать на охоту, когда так много стоит на карте. Иногда я просто тебя не понимаю. Я не могу давать советы королю: я женщина. А ты можешь. А я со своей стороны подумаю об образовании Джейн. У нее хорошая голова, и ей пойдет на пользу такой режим занятий, как у леди Елизаветы. И поскольку король дает хорошее образование своим дочерям, он, конечно, захочет, чтобы невеста его сына была образованна не хуже. Я привезу Джейн в Лондон и представлю ее его величеству. Мы должны обеспечить ей все преимущества.

– Это не будет для нее преимуществом, если шотландская партия расстроится, – замечает Генри. – Мужчины в большинстве своем не хотят жениться на умных.

– Ерунда! И наша партия не расстроится! – резко возражаю я. – Твой долг об этом позаботиться. А я исполню свой долг. Раз ты беспокоишься, как бы Джейн не стала казаться слишком умной, я продолжу прививать ей женские добродетели, то есть скромность и послушание. Все упрямство – а я знаю, что оно в ней сидит, – будет из нее выбито. Я сделаю ее в первую очередь покорной и смиренной пред волей ее будущего мужа. Тогда она будет готова принять не только великое будущее, которое, без сомнения, ее ожидает, но и любое другое, что Господь пошлет ей, если ты не исполнишь своего долга.

– Фрэнсис, ради бога, умерь свой пыл, – ворчит Генри.

– Я делаю это для всех нас, – говорю я. – Разве ты не хочешь подняться выше благодаря этому браку? Ты ведь не меньше моего хочешь, чтобы наша дочь стала королевой. Я полагаюсь на тебя, Генри. Бог помогает тем, кто помогает себе сам, и с Его помощью мы обязательно это исполним, я тебе обещаю.