Текст книги "Цена удачи"

Элисон Винн Скотч
Цена удачи

Посвящается Лиззи.

Я по-прежнему слышу твой раскатистый хохот.

© Смирнова А., перевод на русский язык, 2018

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Э», 2018

* * *

Цикл первый
Сентябрь

Глава первая

Дорогой дневник!

Итак, я начинаю. Дженис, мой психотерапевт, предположила – возможно, мне пойдет на пользу, если я стану изливать свои чувства на бумагу, вместо чтобы копить их внутри, сидеть сложа руки и жалеть себя. Поэтому я решила попробовать вести дневник. Да и кто стал бы осуждать меня за подавленное настроение? Мне поставили диагноз – проклятый рак, мой парень меня бросил, и никто из коллег не отвечает на мои звонки.

Конечно, когда Дженис посоветовала мне такое развлечение, я сказала ей – мне не о чем писать. Рак заточил меня в четырех стенах – не описывать же, как я часами напролет сижу в темной спальне, размышляя о смерти. Но потом, лежа на диване и глядя в потолок, рассеянно слушая радио, я внезапно услышала голос Джейка, плывущий ко мне по радиоволнам. Джейк. Моя всепоглощающая любовь. Он пел о потерянной любви, и я, зарывшись в подушки, закутав ноги в шенильный плед, думала – может быть, он поет обо мне. Когда диджей поставил новую песню, я решила начать. Это было вдохновение.

Видишь ли, дневник, спустя несколько недель после того, как Нед меня бросил, я увидела: я до сих пор не вполне понимаю, что в наших отношениях пошло не так. Продолжив свои размышления, я осознала: я не вполне понимаю, что пошло не так во всех моих предыдущих отношениях. И, продвинувшись еще на один шаг, увидела: должно быть, мне порой – а может быть, вообще – не хватает самосознания. Ну кто, закончив отношения, хотя бы ненадолго не задумается о причинах разрыва? Конечно, я некоторое время прокручивала в голове сам разрыв – были слезы, чрезмерно драматичные эпитафии и прочее, – но совсем не пыталась понять, почему это произошло.

Поэтому, дневник, я собираюсь в своем сознании еще раз преодолеть каждый верный и неверный шаг, пройденный в прошлом. Я собираюсь проанализировать каждую из пяти любовей моей жизни и увидеть, что мне откроется, кем я стану, чем все закончится. Как знать, к чему приведет этот поиск? В любом случае ты, дневник, составишь мне компанию. Пожелай мне удачи.

До выборов оставалось несколько недель, еще немного времени – на подсчет голосов, и нужно признать, что выход из игры плохо на мне сказался. С тех самых пор, как я закончила юридический, я знала лишь одно: работу. Быстрее, выше, сильнее. Так я добралась до значимой должности старшего помощника сенатора Дуприс. К тридцати годам – тридцать мне исполнилось в начале сентября. К тому моменту, как знакомый мне мир рухнул.

До того, как он рухнул, я была светской дамой. В половине восьмого я уже сидела за столом, пробежав четыре мили, флиртовала с бариста из «Старбакса» и просматривала утренние заголовки. Следующие двенадцать часов были размытыми: целыми днями я умасливала советников, соблазняла лоббистов, ублажала журналистов и стирала с лица земли всех, кто стоял на пути сенатора. Если день выдавался удачным, по вечерам, уже около девяти, мы с Недом наслаждались китайской едой, и, в последний раз проверив почту, я падала на простыни толщиной в четыреста нитей, чтобы следующим утром все началось сначала.

А теперь? Ну вот, например, что я делала сегодня:

8:27. Просыпаюсь.

8:28. Чувствуя тошноту, перекатываюсь на сторону кровати, которую раньше занимал Нед, стягиваю маску для сна.

8:31. Несмотря на интенсивное использование противорвотного, выписанного онкологом, доктором Чином, избавиться от последствий пятничной химиотерапии я так и не смогла, поэтому из спальни несусь в ванную и сижу, склонившись над унитазом, пока мое тело отвергает то самое лекарство, которое пыталось ему помочь.

8:34. Чищу зубы, вытираю пот со лба и снова забираюсь в кровать, убежденная, что со мной в жизни не случалось ничего хуже, чем этот рак, – а это, если вы знаете, с какими профессиональными трудностями мне приходилось столкнуться, многое говорит о моем отношении к теперешнему моему состоянию.

9:26. Из постели меня выдергивает телефонный звонок, и я уверяю доктора Дорно – Зака, как называю его я, или доктора Порно, как называет его моя подруга Лила, которая встречалась с ним полтора года, а потом без лишних церемоний его бросила, обосновав свой поступок тем, что ей противно встречаться с мужчиной, зарабатывающим на жизнь рассматриванием женских гениталий, – так вот, уверяю доктора Дорно, что у меня все в порядке, мне ничего не нужно и навещать меня не надо. Сажусь в кровати, в зеркале на стене напротив вижу свое отражение: спутанные волосы, пижаму трехдневной свежести, землистого цвета кожу. Нет, твердо говорю в телефон, навещать меня совершенно точно не надо.

10:06. Мои глаза (и, вероятно, мозг) стекленеют, потому что я прихожу в восторг, увидев Боба Баркера в окружении его красоток.

10:11. Противорвотный чай, на который я привыкла полагаться, уже покинул мой желудок, поэтому откусываю банан. Прошло всего три недели (или же один цикл химиотерапии), а я уже потеряла три килограмма.

10:40. Хотя я твердо считала себя экспертом по части шоу «Цена удачи»[1]1
    Телешоу, участники которого должны угадать стоимость объектов, представленных на сцене. Победитель получает ценный приз – автомобиль, путешествие на курорт и т. д. Один из ведущих – Боб Баркер (см. выше).


[Закрыть], мне все-таки не удалось выиграть ни путешествие на Багамы, ни «Форд Ти-Берд». И на что мне теперь жить?

11:02. Пора написать Кайлу на работу.

От: Миллер, Натали

Кому: Ричардсону, Кайлу

Тема: Что там с Тейлором?

Кайл, я сегодня утром видела газету. Кто слил информацию по налоговой отчетности Дуприс? Ты сам знаешь – Тейлор пойдет на что угодно, лишь бы выиграть выборы и снять ее с работы. Мерзкий, скользкий сукин сын – и при этом депутат! Когда он уймется? Как вы, ребята, будете устранять последствия?

Нат.

11:40. Проверяю почту.

12:03. Проверяю почту.

12:11. Проверяю почту.

12:30. Если придет письмо, смартфон в любом случае меня оповестит, поэтому решаю прогуляться.

1:37. С погодой повезло – теплый сентябрьский воздух греет мое тело изнутри, и, сидя на скамейке в Центральном парке, я замечаю, что меня перестала сотрясать дрожь. От химиотерапии моя кожа превратилась в пищевую пленку, как будто лечение не убивает болезнь внутри меня, а только съедает защитную оболочку. Вдыхаю солнечный воздух, наблюдаю за стайкой молодых мамочек с колясками, проезжающих мимо, и думаю, будут ли у меня когда-нибудь дети. Под ложечкой сосет, и я вспоминаю, о чем говорил доктор Чин – на третьей стадии рака шансы пациенток на фертильность невысоки. Потом вспоминаю, что и шансы на жизнь тоже не особенно высоки – примерно сорок на шестьдесят, плюс-минус, – поэтому выбрасываю из головы мрачные, опустошающие мысли и вкладываю все силы в путь до дома.

2:07. Доедаю банан, погружаюсь в подозрительно сверхъестественный сюжет мыльной оперы под названием «Страсти», включающей в себя ведьму, марионетку и давно пропавшую без вести сестру.

3:11. Тащусь к смартфону, отправляю письмо самой себе, убеждаюсь, что почта и смартфон работают без проблем.

3:20. Время вздремнуть.

3:44. Меня вновь будит телефонный звонок; сонно приветствую Салли, свою лучшую подругу, которая вернулась из Пуэрто-Рико, где весной у нее свадьба. Убеждаю ее, что хорошо себя чувствую и только немного не в себе от сидения на месте. Сенатор Дуприс велела мне взять отпуск на время первых циклов химиотерапии, чтобы я не выжимала из себя все соки, но меня убивает не рак, а скука. Поэтому я и подсела на сериал «Страсти». Посвящаю Салли в свои планы насчет дневника и пропускаю мимо ушей ее слова:

– Возвращаться на место преступления почти всегда опасно. Я однажды писала об этом статью. Психологи говорят – флешбэк в историю приносит больше вреда, чем пользы.

Я возражаю, хотя Салли и писатель-фрилансер (в основном она пишет для женских журналов), и пусть она хорошо разбирается во всех известных областях, тем не менее она не может знать все на свете, и поэтому я не собираюсь воспринимать всерьез ее мудрый совет. Вместо того чтобы спорить со мной, она сообщает, что, если ей придется написать еще одну малосодержательную статью о губной помаде, она спрыгнет с моста.

4:12. Удаляю кутикулы.

4:11. Выдавливаю прыщи, пока лицо не становится раздутым и пятнистым.

4:30. Накладываю охлаждающую маску, чтобы устранить последствия выдавливания прыщей.

6:02. Проверяю почту.

6:27. Завариваю себе куриный суп-лапшу от «Липтон», сажусь на белый плюшевый диван в гостиной и включаю вечерние новости.

6:30. Мое кровяное давление резко повышается, и я готова лезть на стену, когда Брайан Уильямс показывает кусочек записи о «проверенной» налоговой отчетности Дуприс. Чувствуя, что щеки приобрели нездоровый красный цвет, вдыхаю через нос и выдыхаю через рот, как учила Дженис, чтобы снять стресс, но понимаю – мне не хватит терпения считать до пяти при каждом выдохе, поэтому тут же прекращаю это так называемое успокаивающее упражнение. Кое-как досмотрев до конца записи, несусь, ну хорошо, ползу так быстро, как только получается в тяжелых голубых тапочках и махровом халате, к столу у окна с видом на Коламбус-авеню, который служит мне рабочим местом.

6:38. Строчу Кайлу полубезумное сообщение.

От: Миллер, Натали

Кому: Ричардсону, Кайлу

Тема: Ты видел вечерние новости?

Не получила от тебя ответа. Повсюду рассказывают это дерьмо про налоговую отчетность. Уже третья программа по Эн-би-си. Что за хрень творится??? Почему ты не отвечаешь??? Неужели без меня все к чертям полетело??? Ответь как можно скорее. Я пока на связи. Звони. Н.

7:11. Хватаю зазвонивший телефон с прикроватного столика и чувствую прилив разочарования, когда на экране высвечивается номер родителей, а не Кайла. Снова рухнув на кровать, смотрю в окно и слушаю мамино стоическое учение, замаскированное под вдохновляющие речи – моя сильная воля сможет победить болезнь, и даже если моя бабушка стала жертвой рака, это не должно влиять на мою веру. Она повторяет эти мантры с тех самых пор, как мой отец приехал из Филадельфии и засел в Вальдорфе, чтобы поддерживать меня во время первых химических облучений, как будто его суровая любовь – все, что нужно для победы над раком. Я сухо говорю маме, что даже не думала о бабушке, но спасибо за напоминание о том, как эта омерзительная болезнь уже оставила отметину на нашем семейном древе.

7:42. Когда мама наконец прощается со мной, чувствую облегчение. Волна тошноты отпускает, поэтому кусаю почти зачерствевшую баранку.

8:23. Изучаю урон от выдавливания прыщей в тусклом свете ванной, выложенной белым кафелем, потом не слишком старательно чищу зубы. К чему заморачиваться, думаю я. Свежесть утреннего дыхания сейчас волнует меня меньше всего.

8:31. Проверяю почту.

8:34. Поднимаю вишнево-красную майку и в зеркало шкафа, отражающее меня в половину роста, смотрю на свою грудь. Смотрю, и смотрю, и смотрю, и думаю – что же я такого сделала, раз мое тело восстало против меня, чем я вызвала этот бунт. Поднимаю глаза вверх, вижу, что в темноте спальни, освещаемой лишь светодиодной лентой шкафа, я почти похожа на ангела.

9:12. Проверяю почту. Нерешительно собираюсь добавить Неда в список рекламной рассылки средства для увеличения члена, которая мне пришла. Вместо этого нажимаю «удалить».

9:40. Засыпаю на диване под «Планету животных», сквозь сон думая, каково это, когда у тебя есть настоящий лучший друг, который слюнявит твое лицо, даже когда у тебя низкие рейтинги, тело, три дня не мытое, и лицо, похожее на пиццу пеперони от «Рэйс».

Вот так проходит мой день. Конечно, я описала всего один день, но он не слишком отличается от остальных с тех пор, как рак начал свое черное дело. Скажите честно – разве на моем месте вам не нужно было бы хоть какое-то развлечение?

Глава вторая

Все произошло очень быстро; думаю, что именно поэтому я до сих пор, спустя три недели после диагноза, все еще не отошла от шока. Ну то есть вчера я готовила сенатора к принятию главной законодательной инициативы по контролю рождаемости, а сегодня, нацепив тонкий, как бумага, халатик, сижу в назойливо розовом кабинете доктора Зака и вижу, каким поникшим становится его лицо, когда он ощупывает мою правую грудь, и опухоль двигается взад-вперед под его пальцами. Вам нужно понять еще вот что: в этом же месяце мой неверный, мерзкий, подлый бойфренд, с которым я встречалась два года, бросил меня («Я не могу такого вынести!» – заявил он, прежде чем я запустила ему в голову вазой, от которой он на удивление ловко – не такой уж он спортсмен – увернулся); мой источник жизненной энергии, моя работа, свелась к безответным сообщениям, а моя жизнь, мое здоровье, то, о чем я даже мельком не задумывалась, оказалось под страшной угрозой. Поэтому неудивительно, что я расклеилась.

Мне ничего больше не оставалось, как собрать вещи Неда, и легче от этого не стало. Наконец, как следует осознав, что я не собираюсь отвечать ни на один его звонок, он принялся за письма.

От: Сандерсона, Неда

Кому: Миллер, Натали

Тема: Мои вещи

Натали, я понимаю, почему ты не перезваниваешь. Конечно, я выбрал не то время, чтобы рассказать тебе о нас с Агнес. Я хочу поговорить с тобой об этом. Дай мне знать, как будешь готова. Но прежде всего мне нужна моя одежда. Пожалуйста, сообщи, когда я смогу ее забрать.

С любовью, Нед.

Сидя за компьютером, я фыркнула. Идиот, подумала я. О нас с Агнес. Недоумок. Как вообще можно с таким встречаться, да не то что встречаться – любить такого? Нед, жалкий трус в паршивой физической форме, жуткий зануда, зацикленный на правописании – совсем не тот мужчина, о каких мечтают, когда мечтают о мужчинах. Бросив меня через два дня после того, как нащупал во время скучного утреннего секса предательскую опухоль, он безоговорочно это доказал. В подтверждение своих мыслей я, сделав глоток ромашкового чая, стала печатать ответ. Сейчас покажу тебе, как я готова.

Немного подержав во рту чуть теплый чай, я щелкнула мышкой, чтобы начать вводить текст в пустое белое пространство под заголовком. Слева я напечатала: «почему я тебя любила», а справа «почему не любила».

– Идиот

– С твоей работой и обезьяна справится

– Обожаешь подолгу пялиться в зеркало, поскольку самовлюбленный болван

– Недостаточно симпатичный, чтобы вести себя вышеупомянутым образом

– Весь в бородавках

– Скучный; никогда не расстраивалась, если ужин с тобой отменялся, потому что это был не ужин, а тоска зеленая

– Крошечный член (примечание для читателей: это не совсем так, но он-то не знает)

– Обладаешь поразительной способностью любой разговор с важными людьми сводить к своему семейству и его голубой крови

– Закомплексованный кретин

Слева я сначала поставила знак вопроса, но потом подумала, что мы как-никак встречались два года, поэтому так было бы нечестно. Поэтому я удалила знак вопроса и написала:

– Хороший вкус

– Печешь приличные блины

Обе характеристики были искренними. Когда мы только съехались – точнее сказать, когда Нед только въехал ко мне, вот почему именно я его выгнала, – так вот, когда мы только съехались, Нед не успокаивался, пока наша маленькая квартирка с одной спальней не стала готовой моделью для страниц «Архитектурал Дайджест». Полы из эбенового дерева. Спинка кровати из дорогой кожи. Густо-малиновая прихожая. И да, он готовил неплохой воскресный завтрак. В те редкие субботние дни, когда я была в городе, а он не вкалывал до потери пульса, будучи вице-президентом банка «Голдман Сакс», он просыпался раньше меня и готовил самые лучшие, первоклассные блины, о которых любая девушка может только мечтать.

Но, чтобы не слишком уж тосковать о нем, я еще немного подумала и вскоре поняла, что из двух пунктов в левой колонке складывается еще один, который можно добавить в правую:

– Вышеизложенная домовитость, наводящая меня на мысли о том, что тебе не мешало бы проверить свою сексуальную ориентацию.

А потом я придумала еще один пункт:

– Бросил свою девушку ради шлюхи с нелепым именем

И это тоже было правдой. Если Нед и Агнес когда-нибудь решат размножиться, их дети точно крутыми не станут[2]2
    Одно из значений слова Ned – экскременты. Чем героине не угодила Агнес, неизвестно. (Прим. перев.)


[Закрыть]. Это факт.

Я уже была готова отправить письмо, но потом вспомнила его изначальную цель.

Свои вещи получишь у швейцара. Не хочу, чтобы они провоняли мне всю атмосферу.

Отправить.

Я не впервые столкнулась с необходимостью красиво завершить историю любви. И конечно, если бы не ядерное воздействие химии и чудовищные клетки, продолжавшие делиться в моем организме, этот раз был бы не самым трудным. Нет. Титул самого-самого принадлежал Джейку. Поэтому, пока я вытаскивала из шкафа бесконечные солидные синие в тонкую полоску костюмы Неда и швыряла – именно швыряла: пусть Агнес их гладит! – в спортивную сумку, мне было трудно не думать о Джейке.

Я встретила Джейкоба Спенсера Мартина, когда мне было двадцать пять. Всего за три месяца до этой встречи я, выпускница Йельской школы права, приехала в город, чтобы участвовать в первой предвыборной кампании Дуприс, и, учитывая, в каком графике мне приходилось работать, не искала никаких отношений. Если быть точнее, вообще ничего не искала. Но мокрым октябрьским вечером Салли упросила меня прийти к ней на вечеринку.

– Мы целый месяц тебя не видели! – сказала она и была права: я пряталась в своей несчастной норе на окраине и названивала людям, в последнюю минуту убеждая их пойти и проголосовать. Когда же она, образно выражаясь, топнула ногой и заявила, что, если я не приду, она больше в жизни не станет со мной разговаривать (у нее склонность к преувеличениям), я сдалась. Я закрыла крышку маркера, отодвинула в сторону список телефонных номеров и согласилась встретиться с Салли, Лилой и несколькими другими представительницами нашей женской братии в баре в Ист-Виллидж. Я даже не удосужилась сменить свой слишком унылый костюм. Уверяю вас, во всем баре только я одна явилась в туфлях-лодочках. И в чулках. И ничего, сошло.

Около десяти на сцену вышли «Мисбиз», группа, на концерты которой мои друзья непременно желали попасть всякий раз, как она приезжала в город. Может быть, дело было в алкоголе, а может, он и в самом деле был офигенным вокалистом, но только я не могла отвести глаз от взъерошенного блондина за микрофоном. Его голос был глубоким и низким; когда он пел о боли и предательстве, о любви и желании, я верила ему. И мне хотелось узнать больше. В конце песни наши глаза встретились, и я ощутила, как участился мой пульс и напрягся живот.

Когда «Мисбиз» закончили петь, вокалист направился к бару, который находился прямо напротив моего стула, и заказал пиво; делая шаг назад, он упустил из вида тот факт, что на пути у него была ножка вышеупомянутого стула. Таким образом, он споткнулся и вылил по меньшей мере половину своего «Хайнекена» на костюм от Донны Каран, который мне подарила мама, когда я поступила на службу к сенатору. Может быть, это был знак, предупреждающий о не слишком счастливом будущем, но когда он вытирал меня платочком и извинялся, обворожительно глядя на меня, я попалась на крючок. Моментально и бесповоротно. И быстро была вытащена из воды…

Услышав, как щелкнул таймер микроволновки, я отогнала воспоминания и вернулась к существованию, ставшему теперь моей реальностью. Посмотрела на рубашку в полоску и фыркнула. Нед. Как будто он мог сравниться с великой любовью моей жизни. Как будто он мог больше, чем просто заполнять пустоту. Может быть, я отправлю ему еще одно письмо, подумала я. Просто чтобы он знал. Выбравшись из гардеробной, я швырнула на пол химически вычищенные костюмы от Армани и с наслаждением наступила на них. Должно быть, я позволила себе сделать это несколько раз, прежде чем наконец отойти в сторону.

Я запрограммировала таймер, чтобы он напоминал мне, когда пора принять лекарства: против рвоты, против рака, против всего на свете. Он щелкал четыре раза в день – неясные напоминания о моем новом существовании, на случай, если погружусь в другую реальность. Противорвотные были хуже всего – такие огромные, что их и горилле было бы трудно проглотить, не то что человеку. Я глотала воду, и колкая таблетка застревала у меня в горле, вызывая рвотные позывы или кашель, а потом все начиналось сначала. Вы думаете, я привыкла к ним за три недели? Бывают вещи, к которым никогда не привыкнешь.

Я вновь направилась к шкафу, подняла с пола костюм Неда и запустила руки в боковые карманы; если он брал с собой деньги, то я хоть свой кошелек пополню. Обыскав лишь половину, я обнаружила тридцать один доллар и сорок семь центов, а еще чек из итальянского ресторана в Вест-Виллидж за то число, когда Нед обнаружил мою опухоль. Сукин сын. А мне сказал, что был в Чикаго. Бросив костюм в спортивную сумку, лежавшую на кровати, чек я забрала себе. Боеприпас на случай, если все станет еще поганее. Будто теперь недостаточно погано, подумала я. Но работа научила меня золотому правилу: хранить при себе улики, которые могут действовать против оппонента, и уничтожать улики, которые могут быть использованы против тебя.

Я полезла на верхнюю полку за его футболками. Футболка с логотипом команды Гарварда. Я бросила ее через плечо в мусорное ведро. Она была его любимой. Не то чтобы он играл в команде, вы же понимаете. Но управлял ее делами, что, как он считал, давало ему полное право носить эту футболку. И не то чтобы его взяли в Гарвард за личные заслуги. Я уже говорила, он недалеко ушел от полного идиота. Но его род восходит чуть ли не к отцам-пилигримам, а приемная комиссия любила людей с родословной, имеющих достаточно денег и связей, чтобы помочь открытию библиотеки-другой.

С той же самой полки я сняла футболку из Мартас-Винъярда с логотипом ресторана «Черный Пес». Летом мы с Недом провели там неделю. Он еще в апреле начал уговаривать меня разгрузить недельку в июле «только для нас двоих», и по отчаянию в его голосе я должна была почувствовать – той жизни, в которой мы были рядом, но не вместе, оказалось недостаточно. Он снова поднял этот вопрос, когда я собиралась отправиться с сенатором в недельный тур по Европе, и я в спешке согласилась нехотя насладиться ленивым отдыхом в типичном домике на пляже Винъярда. В ту неделю я жарила на огне лобстеров, потому что он их любил, я согласилась покататься с ним на байдарке, я ложилась спать гораздо позже привычного, чтобы посидеть с ним на крыльце съемного домика, слушая, как плещутся волны, держа его за руку, глядя на звезды.

Держа на вытянутых руках футболку с надписью «Черный Пес», я почти ощутила вкус домашних пончиков, с которых в ту неделю начиналось каждое наше утро. Вкусные, сладкие, коричные, мягкие и хрустящие. Нед макал пончик в черный кофе, а я лакомилась медленно, ждала, пока он сам не растает во рту. Может быть, я тосковала не только о пончиках, подумала я теперь. Прижав футболку к лицу, вдохнула, словно все еще могла втянуть соленый воздух, и туманные рассветы, и воспоминания о прежней жизни.

Но ничего этого не последовало. Поэтому я смахнула скупую слезинку, которая вытекла из правого глаза и скатилась по щеке, и с жестокой силой, взявшись за ворот футболки, разорвала ее до середины. Когда захочу прибраться, подумала я, из нее выйдет хорошая половая тряпка.

От: Миллер, Натали

Кому: Ричардсону, Кайлу

Тема: Пожалуйста, позвони!

Кайл, от тебя ни слова! «Пост» забрызгал этой дрянью всю первую страницу, и ты, я думаю, в курсе. Позвони как можно скорее! Н.

Совсем не радостные утренние новости: грязное белье моей начальницы вывесили на всеобщее обозрение, и суть ясна уже из заголовка. «Двуличная Дуприс». Очаровательно. Если совсем честно, я не знала тонкостей проблем с этой налоговой отчетностью. Будучи старшим помощником, я, наверное, должна была бы их знать, но даже я, будущая Мадам Президент, не была идеальным сотрудником и порой могла напортачить. К тому же грязное белье – часть моей работы. Политиков волнует не сама грязь, а вероятность, что кто-нибудь учует вонь. Сможете выкрутить белье так, чтобы пятен никто не заметил, – ну тогда вы молодец.

В начале весны Кайл, мой ровесник и подчиненный, что не способствует развитию наших с ним теплых взаимоотношений, принес мне бесконечный список подарков, полученных сенатором – включая яйцо Фаберже от русского дипломата и резных слоников слоновой кости от послов.

– Вряд ли это легально, – сказал он мне, отхлебнув большой глоток кофе из большой чашки, без которой я, кажется, никогда не видела Кайла. – Ты вообще видела? Она получает подарков на тысячи тысяч долларов. Думаю, это проблема.

– Проваливай, – ответила я, отмахнувшись от него и глядя в компьютер; так королева могла бы отогнать муху. Поправила эластичную ленту на голове, стянула подкрашенные темные локоны в узел над шеей.

– Натали, я серьезно. Мне кажется, эти кампании могут вылиться в нечто прескверное, и я в самом деле думаю, что у нас будут проблемы. Я просмотрел ее налоговые декларации за последнее время, и… – Он помолчал. – В них указано далеко не все имущество.

Я закатила глаза.

– Все скрывают истинное положение вещей, Кайл. Никто не выкладывает о себе все. Ни наш сенатор, ни все остальные. Никто не заморачивается, никто не попадается. Стандартная методика работы. – Вздохнув, я продолжала уже мягче: – Смотри, я тут загибаюсь, пытаясь составить проект по контролю рождаемости, а эти засранцы из Миссисипи угрожают его не пропустить – как будто, если дать женщинам право на застрахованный контроль рождаемости, это как-то повлияет на их собственную потенцию. Надеюсь, ты справишься со своей проблемой. Я справлялась с ней годами, пока тебя тут не было, и уверена, с ней справишься и ты. Если у тебя возникнут дальнейшие сомнения, позвони Диане, которая работает на сенатора Кройца; хотя она не особенно захочет об этом болтать, она точно так же скажет – это стандартная методика работы.

Я повернулась к компьютеру, но прежде успела заметить, что его лицо стало вишневым, как первосортный помидор. Несмотря на респектабельный внешний вид – сшитые у портного костюмы, хрустящие носовые платочки и отполированную обувь от «Прада», – внутренне Кайл был отнюдь не такой гармоничной личностью; излишняя эмоциональность была, пожалуй, главной его слабостью. Политикам нельзя бушевать (если это, конечно, не идет на пользу рейтингам; если идет, можно сколько угодно бушевать, брюзжать и дребезжать).

– Хорошо. – Он трагически вздохнул; его голос, повышенный на два децибела, сочился презрением. – Но ты меня услышала. Я думаю, это тревожный звоночек, я думал, что ты, как ее старший советник, захочешь знать.

– Ну вот не хочу. Раньше это не было проблемой; уверена, что и сейчас не станет. Поэтому подчищай все, что нужно. Подделывай данные по отчетам, корректируй списки подарков – делай что угодно, – и я продолжила печатать.

– Значит, вот какое твое последнее слово? Делать что угодно?

Вместо ответа я вытянула руку в его направлении и легонько щелкнула пальцами, намекая, что пора бы ему удалиться. Я услышала, как он, повернувшись, чтобы уйти, фыркнул и сквозь зубы пробормотал:

– Старший советник. Как бы не так.

– Кайл, – оторвавшись от работы, я подняла на него глаза. Он повернул ко мне только голову, вместо того чтобы учтиво развернуть весь корпус. – Прости меня. Я просто заработалась, мне вот-вот сдавать проект, и я никак сейчас не могу заняться этим вопросом. Поручаю его тебе, ты справишься.

Он поднял брови.

– Ты? Натали Миллер? Извиняешься? В жизни на это не куплюсь.

– Разумно, – ответила я, чуть заметно улыбнувшись. – Я и не думала перед тобой извиняться. Просто подумала, что, если извинюсь, ты от меня отвяжешься и пойдешь по своим делам. – Я снова повернулась к компьютеру. – Так что иди. И избавь меня от своих проблем.

Поэтому сейчас, читая «Пост» и глотая первую из утренних пилюль, я не имела права осуждать его за безразличие ко мне, когда мое безразличие к его теории возымело неприятные последствия. Как выяснилось, я упустила из вида очень большую и, казалось, совсем не страшную мину замедленного действия. Я включила телевизор. Через пятнадцать минут начиналось шоу «Цена удачи», и, хотя я никогда не могла предположить, что оно войдет в мой распорядок дня, тем не менее так и вышло.

Положив пульт на диван, я направилась в кухню – приготовить себе овсянку. Если в этот день произошло хоть что-то хорошее, так только то, что я наконец стала чувствовать себя довольно сносно. В нашу первую встречу с доктором Чином, когда я впервые оказалась в его солидном кабинете, отделанном красным деревом, обставленном кожаными креслами и завешанном персидскими коврами, доктор Чин объяснил мне, что есть три стадии химиотерапии. В первую неделю вы чувствуете себя так, словно все ваши внутренности горят огнем, словно химия призвана убить вас в случае, если с этим не справится рак. На вторую неделю вам кажется, что вы выживете; не то чтобы вам совсем хорошо, но относительно мучений прошлой недели вы в порядке, поэтому радуетесь жизни, как будто выиграли в лотерее. А на третью вы вообще не можете поверить, что когда-то ощущали себя такой вонючей кучей дерьма. Химия? думаете вы, – это все, на что она способна? Ну тогда, дорогие боги, пославшие мне рак, я справлюсь с ним, не моргнув глазом.

Неприятность этой системы, которую, я уверена, вы уже поняли, заключается в том, что, когда вы уже собираетесь вернуться к привычной жизни, когда подняли нос, возомнили себя здоровым человеком и принялись за работу, которую выполняли, прежде чем вас подкосила болезнь, – все начинается сначала.

После этого доктор Чин просмотрел мою медкарту, не обращая внимания на звонки своего ассистента, и сообщил, что меня ждет шесть или семь месяцев химиотерапии, цикл – каждые три недели, а потом мы, исходя из моей реакции на лечение, будем двигаться дальше. Где-то в середине или в конце лечения мне предстоит мастэктомия. У меня отнимут мои груди.

Еще он рассказал о том, чего можно ожидать: усталости, тошноты и – чего я боялась больше всего – потери волос.

– Задача химиотерапии – убить быстро растущие раковые клетки, – объяснил он. – Но в результате этой терапии гибнут и клетки здоровые. В том числе прекращается работа ваших волосяных луковиц. К счастью, человеческое тело достаточно умно и жизнеспособно, чтобы волосы снова отросли, когда мы с вами закончим.

Он говорил все это тоном, после долгих лет практики явно предпочитаемым в таких тяжелых случаях, как мой. Твердым и в то же время ободряющим, сочувствующим и в то же время внушающим. Сидя в его кабинете и глядя на многочисленные дипломы, награды, свидетельства о членстве в медицинском обществе, я тупо кивала головой в знак покорного принятия неизбежности. Как будто у меня был выбор.

О чем я не рассказала доктору Чину, когда он спросил меня о самочувствии, – потому что он, конечно, имел в виду мое физическое, а не эмоциональное состояние, – так это о моей опустошенности. О страхе, пробежавшем по всему телу и буквально парализовавшем меня. О полнейшем ужасе, от которого, едва я услышала слова «у вас рак», у меня перехватило дыхание, поэтому я только и могла, что смиренно кивать. Любые другие действия с моей стороны были невозможны, потому что я просто обмерла.