Текст книги "Цена удачи"

– Нат, ты слишком устала. У тебя лицо такого же цвета, как… как у меня стены. Давай доедем на машине. – Она подняла руку, желая поймать такси, проезжавшее по парку.

– Нет, – сказала я твердо. – Я дойду пешком.

– Натали, не глупи. Ты упадешь в обморок, не дойдя до конца парка. Хватит. Тебе это вредно!

– Не надо указывать, что мне вредно, а что полезно! Не надо говорить, когда мне хватит! – закричала я, и Лила отступила на шаг назад. – Откуда, черт возьми, кому-то другому знать, как мне будет лучше? Я работаю, я правильно питаюсь, я неплохой человек, а потом раз – и выясняется, что все это ничем, ничем мне не поможет! Так какого же хрена со мной случилось такое? – Без предупреждения по моим щекам скатились две крупные слезы, словно последние капли шторма на прошлой неделе. Лила прижала меня к себе и держала в объятиях, пока меня не перестало трясти.

– Прости, – сказала я, опустив взгляд. – Ты просто желаешь мне добра, а я веду себя как ненормальная.

– Ради всего святого, это цветочки по сравнению с тем, как ты вела себя на последнем курсе, когда узнала, что Брэндон тебе изменяет. Вспомнила? Если уж я это выдержала, так со всем остальным точно справлюсь. – Она рассмеялась и протянула мне упаковку носовых платочков. Потом сказала: – Хорошо, я сдаюсь. Мы продолжим прогулку.

Она сжала мою руку, и мы пошли вперед.

– Слышишь меня, рак? – сказала я с ухмылкой. – Я не остановлюсь ни перед чем, пока ты сам не признаешь меня непобедимой.

Дорогой дневник!

Хорошая новость: теперь я почти не думаю о Неде. А когда думаю, мне уже не так сильно хочется помчаться в магазин спорттоваров, купить там алюминиевую биту и вышибить ему мозги. Ведь это хорошая новость, правда? Это я к тому, что поняла его. Почему он ушел. Нет, не так. Я никогда не ПОЙМУ, почему он поступил именно так именно ТОГДА. Но общую картину, мне кажется, я поняла. По правде говоря, дневник, мы не так-то много времени уделяли нашим отношениям, даже если думали, что достаточно. Я знаю это, потому что моя жизнь не особенно сильно изменилась с его уходом. Я все так же в одиночку съедаю большую часть пищи, я по-прежнему больше доверяю Салли, чем кому бы то ни было, и, если не считать злости, я не испытываю к нему других чувств, я по нему не скучаю. Хм. Будем разбираться. Может быть, когда окончательно разберусь, смогу выслушать и его точку зрения. Но сейчас мне и так спокойно.

И поскольку такова жизнь, как только я смирилась с одним, начались новые неприятности. Понимаешь, дневник, я все чаще думаю о Джейке. Чуть больше, чем надо бы. И еще я подозреваю, что немножко, совсем немножечко увлеклась Заком. Ой, я особенно не рассказывала, кто такой Зак. Сам факт, что он мой гинеколог, уже должен бы отпугнуть меня от него навсегда. Лила шутит, что он видел больше вагин, чем целая бейсбольная команда (а она знает, что говорит, потому что этой весной разбила ему сердце на миллион осколков, взяв и бросив его без предупреждения). Но он поразительно похож на Патрика Демпси[4]4
    Американский актер, наиболее известный по роли доктора Шепарда в сериале «Анатомия страсти».


[Закрыть] и к тому же звонит несколько раз в неделю, чтобы узнать о моем самочувствии, и, когда он звонит, я почти забываю, что у меня рак; довольно глупо, учитывая, что по этой причине он и звонит, но тем не менее. Уточню еще раз: Зак не похож на гинеколога, он не похож даже на бывшего гинеколога. Зеленые озера глаз, стройное тело спортсмена и волнистые волосы, которые так очаровательно вьются у лба… я сомневаюсь, что такому вообще можно было разрешить работать гинекологом, учитывая, что большая часть его пациенток находят его, тридцатичетырехлетнего, куда более сексапильным, чем их собственные мужья. И те десять минут, что он говорит со мной по телефону, я снова чувствую себя нормальной женщиной, у которой может быть нормальный роман с нормальным мужчиной.

Так что между жалкими пережевываниями мыслей о Джейке – где он? играет ли в группах? думает ли обо мне? (в поисках ответа если не на все, хотя бы на несколько вопросов я вчера вечером почти два часа копалась в «Гугле») – и мыслями, что, несмотря на растущее влечение к своему гинекологу, у меня никогда в жизни ничего с ним не получится, я впадаю в панику. Все это я выплеснула на Дженис во время очередного сеанса.

Убедив меня, что а) я все еще сексуально привлекательна для мужчин (ха! если бы, дневник!) и б) такой эмоциональный кавардак абсолютно нормален, Дженис сказала, что не уверена, стоит ли с помощью дневника открывать двери в прошлое (помнишь охоту на бывших), когда на меня свалилось столько проблем; но осуждать меня она не стала. Так и сказала: «Я здесь не чтобы осуждать вас, Натали, а чтобы помочь». Как будто от этого я перестала видеть в ее словах осуждение. Это все равно как в старших классах, когда мама, бывало, подожмет губы и скажет мне: «Ну, если ты считаешь это правильным решением…», когда было ясно, что она считала это абсолютно неправильным решением, но делала вид, что не закладывает бомбу пассивной агрессии. Я сказала Дженис, что надеюсь, углубившись в прошлое, разобраться с настоящим; она кивнула и сказала: да, это прогресс.

Остаток сеанса мы провели в беседе о моей теории, что в любых отношениях – дружеских, романтических и т. д. – есть альфа и бета. То есть сильная личность, скала, так сказать, и личность послабее, которая опирается на эту скалу. Говоря о личности послабее, я не считаю ее менее важной в отношениях; напротив, если сойдутся два сильных человека, они могут оттолкнуть друг друга, как те полярные элементы, которые мы изучали на уроках химии.

Я не знала, почему эта теория о вожаке так важна для меня, пока Дженис не предположила, что мне было бы неплохо найти еще кого-нибудь, на кого можно опереться, не считая тебя, дневник. Чтобы мне не приходилось в одиночку тащить такую тяжесть. Я сказала ей, что мне по душе одиночество и по большому счету я уже давно привыкла полагаться только на себя. (Не обижайся! Я нахожу тебя идеальным собеседником.) Она кивнула и сказала, что все понимает, но нужно двигаться хотя бы черепашьими шагами, не бояться принимать маленькие подарки от людей, раскрывающих мне объятия, пусть даже на них нельзя всецело опереться. Я вспомнила, как Салли в прошлые выходные вызвалась быть у меня на посылках, когда у меня не было сил даже сходить за туалетной бумагой, и как Лила после нашей прогулки отпросилась с работы, чтобы посидеть со мной в кафе и рассказать мне свежие сплетни о наших друзьях. Хотя все это, дневник, если честно – ведь вся штука в том, чтобы быть честной, – все это ощущалось довольно вяло.

Ладно, дневник. Я понимаю, что это всего-навсего вторая запись, а я уже забыла о своей изначальной цели – отправиться в прошлое, чтобы не погрязнуть в бесконечной жалости к себе. На этой неделе, честно, я соберусь, перестану гуглить Джейка и займусь Колином из старших классов, а потом Брэндоном. Будет весело! (Оцени глубину сарказма.)

Я услышала, как повернулась задвижка, прежде чем это увидела. Распластавшись на диване, я смотрела в потолок и высчитывала, сколько квадратных метров жилья нужно человеку, чтобы не сойти с ума. Шестьсот футов моей квартиры с одной спальней вызывали у меня клаустрофобию, черт бы побрал ежедневные прогулки. Я вспомнила комнату, которую в колледже делила с Лилой – тринадцать на тринадцать, не больше; и все же там мне никогда не было тесно. Но в своей квартире я готова была лезть на стену. Я думала, какой вид откроется, если я, как человек-паук, заберусь на потолок, но тут услышала щелканье задвижки и резко села на диване, вжавшись задницей в подушки. Прокрутила в голове список тех, у кого были ключи от моей квартиры. Салли. Но она в то утро работала; она уже сообщила мне об этом в письме. Родители. Но они уехали в Филадельфию. Консьерж. Но он всегда звонил, прежде чем войти. И тут у меня в животе что-то оборвалось. Нед. Мерзкий, как крыса, и вонючий, как скунс, сукин сын Нед.

Сунув голову в дверь, он промычал: «Блин», потому что уронил ключи. Я посмотрела на него, как бешеная собака на ляжку почтальона, а когда он выпрямился, запустила в него пушистой подушкой из ангорской шерсти, на покупке которой он настоял, потому что увидел нечто похожее в «Метрополитен Хаус».

– Вот дерьмо! – завопил он, потому что подушка пришлась ему по голове, и он подпрыгнул на два фута в воздухе, чуть не ударившись о дверную раму. Черт, подумала я, совсем немножко не допрыгнул.

– Что ты тут делаешь? – поинтересовался он, предусмотрительно отступив на шаг назад. – Ты никогда не бываешь дома в выходной.

Я скрестила руки на груди.

– Тебе напомнить, герой ты наш? Я прохожу химиотерапию и работаю на дому, – я вытянула руку, – и, само собой, верни мне ключи.

– Блин, Нат, извини. Я не знал, что ты здесь. – Он сжал переносицу, как будто у него мигрень. – Но я тут оставил… ты не положила… в общем, у меня тут кое-какие рабочие бумаги. Я просто хотел их забрать.

– Выметайся, – сказала я, вооружившись еще одной подушкой.

– Да ладно тебе, Нат. Будь умницей. Мне просто надо найти эту хрень, и я уйду. – Он шаркающей походкой доплелся до журнального столика и положил на него ключи.

Взяв пульт, я включила сериал «Все мои дети» и прибавляла громкость до тех пор, пока весь дом не узнал о запутанных отношениях Эрики Кейн. Краем глаза я наблюдала, как Нед подходит к столу, открывает нижний ящик и роется в бумагах. Найдя две манильские папки, он сунул их в портфель и завис, читая какой-то отчет, который затем смял и бросил в мусорную корзину под столом. Потом продолжил раскопки.

– Тебе это нужно? – Он показывал мне визитку. Я прищурилась, чтобы разглядеть надпись, поэтому он перевернул карточку и прочитал сам. Потом сказал уже мягче:

– Это мастер по парикам, Адина Зайдель.

Придя домой после первого сеанса у доктора Чина, я сунула визитку в ящик со всяким барахлом. Конечно же, подумала я, до такого никогда не дойдет. Прибегать к парику было для меня все равно что соглашаться на инвалидное кресло; я не нуждалась в поддержке чего бы то и кого бы то ни было. В голове эхом отозвался голос мамы:

– Нет слова «мы» в «Наталия», – она подчеркивала последнюю гласную, – а только «та» и только «я».

Она придумала этот стишок, когда мне было восемь. Мне предстоял первый день в новой частной школе, и, когда она привезла меня в класс, торопясь и попутно делая заметки в записной книжке, я знала, что она хочет поскорее уйти, но все же не могла не попытаться ее остановить. Поэтому я цеплялась за нее, пока не перекрутила ей пиджак до такой степени, что все пуговицы перевернулись; я громко рыдала, и по щеке у меня текла сопля. Моя сгорающая от стыда мать, моя бедная мать, промучившись со мной добрые тридцать пять минут и – как она особенно любила подчеркивать – не прибегая к помощи лекарств, извинилась перед учителем и выволокла меня из класса. Я думала, мне временно дали отсрочку, освободили от заточения в новой школе с мраморным залом, но вместо этого мама крепко сжала мой локоть и сказала с довольно доброй улыбкой: «Нет слова «мы» в «Наталия», а только «та» и только «я».

Я непонимающе уставилась на нее. Вздохнув, она сказала:

– Наталия (она называла меня «Наталия»), я не могу все время быть рядом с тобой. Ты теперь большая девочка, а большие девочки все делают сами. Я надеюсь, ты будешь вести себя как большая. Теперь тебе надо полагаться на себя.

Я пыталась протестовать, но она оборвала меня на полуслове, закружила, поцеловала в макушку и оставила вытирать сопли и слушаться учительницу.

Нет слова «мы» в «Наталия». И с тех пор, как мне исполнилось восемь, никакого «мы» больше не было.

Я взглянула на визитку и, сама того не осознавая, провела пальцами по редеющим волосам.

– Положи на клавиатуру, – сказала я Неду и вновь повернулась к телевизору, не дожидаясь, пока мой голос сломается и выдаст мое одиночество. Он хотел сказать что-то еще, но передумал и продолжал рыться в своих бумагах. Потом воскликнул:

– О господи!

Я сочла это комментарием к рекламе чистящего средства, но он продолжал:

– Я совсем о нем забыл.

Я не смотрела на него; он поднялся и подошел к дивану. Протянул руку, но я сунула ладони под мышки, и он раздраженно ухватил меня за локоть.

– Я купил это для тебя, – сказал он. – На следующий день после того, как мы вернулись из Винъярда.

Я даже не взглянула на нежно-голубую коробочку от «Тиффани», которую он положил мне в руку.

– Почему ты не подаришь это Агнес? – я выплюнула ее имя, как жевательный табак, который однажды попробовала в колледже. Табак и Агнес были мне в равной степени отвратительны.

– Потому что это не для Агнес. Это для тебя. – Он мотнул головой. – Я был так счастлив, вернувшись домой из путешествия. И увидел его в окне… – Он надолго замолчал, и я подумала даже, что он собирается расплакаться. – И купил. Потому что оно напомнило мне о нас. – Он вздохнул. – Напомнило мне о той близости, которая, как я надеялся, нас связывала. – Он пожал плечами. – Но потом мы целую неделю не виделись, и я засунул его в нижний ящик, где ты его не найдешь. И, как видишь, так тебе и не отдал.

– Вижу, – ответила я сухо, потрогала белую атласную ленточку и отложила коробочку в сторону. Нед снова пожал плечами и побрел обратно к столу рыться в своих бумагах.

– Ты должна ее открыть. Даже если меня ненавидишь.

– Ненавижу, – согласилась я. – Это чтоб ты знал.

– Хорошо. Забудь, что это мой подарок. Все равно я уверен, он тебе понравится.

После того как Нед ушел, я поставила коробочку на стеклянный журнальный столик, возле брошенной связки ключей, и, подперев лицо ладонями, опираясь локтями о колени, стала смотреть на нее. Коробочка. Я смотрела на нее так долго, что в конце концов в глазах у меня начало двоиться, и я увидела две коробочки. Два напоминания о том, что осталось в прошлом. Два секрета, убеждающие меня их открыть. Сморгнув несколько раз, я наконец вышла из транса, а потом встала и одним грациозным движением стянула белую ленточку.

Поставила коробочку на колено, открыла крышку. Там, в крошечном мешочке из мягкой ткани, лежало золотое ожерелье. Я стала осторожно вынимать цепочку, опасаясь запутать, и когда наконец вытянула ее из мешочка, увидела подвеску, висевшую на конце, как якорь.

В предпоследний день в Вайнъярде Нед уговорил меня отправиться в дальнюю часть пляжа. Мы, должно быть, прошли не меньше двух миль, прежде чем добрели туда. Он перенес меня через ветхую ограду, и мы оказались на вершине поросшего травой бугорка, напомнившего мне о фотографиях холмов в Англии. Там мы бродили минут пятнадцать, прежде чем я упросила Неда пощадить мои покрытые волдырями ноги, так что он шлепнулся на землю, протянул мне ведерко с лимонадом, которое мы взяли с собой, и стал разгребать руками траву. Думаю, безо всякой на то причины. Просто чтобы занять руки. Он как раз собирался бросить очередную пригоршню листочков на ветер, когда заметил кое-что.

– Боже мой, Нат, ты посмотри, – воскликнул он, придвигаясь поближе, чтобы показать мне. – Четырехлистный клевер! Это знак.

Я улыбнулась и согласилась, что это хорошая примета, пусть даже в тот самый момент думала о Джейке.

Теперь, когда ожерелье лежало в моей ладони, я в какой-то степени поняла, что имел в виду Нед. Почему помчался и снял деньги с кредитной карточки. Почему был уверен, что мне понравится подарок. Потому что когда корабль тонет, ты готов цепляться за что угодно, лишь бы удержаться на плаву.

Держа цепочку в вытянутой руке, я увидела, как всполохи света из окна пляшут на подвеске в виде четырехлистного клевера. А потом пошла в спальню и спрятала ожерелье в шкафу, под кашемировыми свитерами. Конечно, оно от Неда, а значит, опоганено. Но все же, подумала я, если кому и нужен предвестник удачи, так это мне.

Тем временем новости на главной странице «Пост» с каждым утром, казалось, становились все хуже. Кроме того, статья о налоговой отчетности сенатора появилась даже на главной странице «Таймс», а это уже означало, что мы по уши в дерьме. Шлепая тапочками по полу, я прошла в гостиную и постаралась силой мысли повлиять на свою почту. «Приходи», – пробормотала я и крепко зажмурила глаза, представляя в списке входящих письмо от Кайла. Обойдя вокруг дивана, повторила: «Приходи». И подпрыгнула, тридцать секунд спустя услышав щелчок оповещения. Может быть, я в самом деле обладаю сверхъестественными способностями, мелькнуло у меня в голове, когда я неслась к компьютеру.

От: Ричардсона, Кайла

Кому: Миллер, Натали

Тема: Проблемы с отчетностью

Привет, Натали!

Надеюсь, у тебя все хорошо. От того, что ты бомбардируешь меня письмами, нет никакого толка: прими во внимание, что теперь я вынужден выполнять еще и твою работу, поэтому, несмотря на высокую продуктивность, несколько загружен и не могу отвечать на твои письма двадцать четыре часа в сутки. Это, надеюсь, понятно.

Вижу, что ты нервничаешь по поводу статей; я тоже. Кроме того, дальше, судя по всему, будет только хуже – сегодня утром Блэр звонили из «Пост», требуя прокомментировать происходящее дерьмо. Ясно, это дела Тейлора, больше некому. Хотел бы получить твой комментарий (безусловно, такая просьба тебя в высшей степени обрадует). Мне противно признавать, что я нуждаюсь в твоей помощи, но ты ведь уже много раз справлялась с такой задачей. Как нам быть дальше? Какую информацию сообщить? Давай разгромим его в пух и прах.

К. Р.

Я почувствовала, как кровь огромной волной приливает к лицу. Конечно, мы с Кайлом не во всем соглашались, но когда дело доходило до дележа добычи, мы прекрасно ладили. Схватив со стола антистрессовый мячик, я продолжала наматывать круги по комнате. Один, и второй, и третий, пока я наконец не поняла, как быть дальше. Сидя на ортопедическом стуле – на покупке этого предмета не из дешевых настоял Нед, но я в конечном счете признала стул весьма удобным, – я лихорадочно, почти бешено набирала ответ, лишь иногда на секунду останавливаясь, чтобы исправить опечатки, последствия такого яростного стука по клавиатуре.

От: Миллер, Натали

Кому: Ричардсону, Кайлу

Тема: Давай мириться

Кайл!

У меня все хорошо. Спасибо, что спросил. Бывало и лучше, но что тут поделаешь?

Во-первых, ты сам-то раздобыл ее налоговую отчетность? Неплохо бы, прежде чем мы сообщим о чем-нибудь прессе (очевидно, правда?). Ты как-то о ней упоминал, но тем не менее я подозреваю, что некоторые подарки от почетных гостей были чрезмерны/неуместны/нелегальны. Мы же всегда считали, что никому до них нет дела. Позвони ее бухгалтеру Джину Вайнштоку и спроси у него прямо.

Давай забьем на этого сукина сына. Он на тонущем корабле и готов на все, чтобы подорвать торпедой Дуприс. Пошел он в задницу. Позвони Ларри Дэвису, 212-872-0419. Я наняла его специально, чтоб он выводил все дерьмо на поверхность. Не злись! Я понимаю, что держала тебя в неведении, но зато ты можешь отрицать свою причастность, если Тейлор о тебе узнает. Мне стало известно, что он любит посещать проституток. Как думаешь, его жене это будет интересно?

Нат.

– Выкуси, Тейлор, маленький засранец, – закричала я, кружась на стуле и победно улюлюкая. Джейк говорил мне, что не видел никого, кто так радовался бы успехам на работе; он думал, что по меньшей мере в половине случаев я вкалываю как проклятая лишь для того, чтобы обойти всех остальных.

– Ты будешь рада, если тебя выберут президентом? – спросил он однажды, когда меня вызвали на работу в одиннадцать часов вечера, чтобы отслеживать информацию о политическом кризисе на Дальнем Востоке.

– Только если по пути смогу передавить мешающих мне ничтожных людишек, – ответила я, наклоняясь, чтобы поцеловать его в лоб; он читал, сидя в кровати. – Я шучу, Джейк. Всего-навсего шучу. – Но я чувствовала, он видит в шутке долю правды.

Таймер микроволновки щелкнул, и я пошла принимать лекарство. К тому времени как я открыла оранжевую коробочку, радостное возбуждение понемногу стало отступать, как волна в отлив. Мне нужна была новая доза, поэтому, поперхнувшись пилюлей и наконец ее проглотив, я метнулась обратно к компьютеру; оперевшись на локти, стала смотреть в экран. Смотрела добрых двадцать минут, пока в глазах не помутилось, а мышцы под лопатками не заболели. Выпрямившись, я провела пальцами по волосам. Клок. Впервые выпали не прядки, пять или там двадцать, а большой, ужасающий, душераздирающий клок. Неважно, знала ли я о том, что Тейлор спит с проститутками. Это никак не могло повлиять на мой рак или неизбежное облысение. Ничто, даже мимолетная радость победы, не могло дать отсрочку.