Текст книги "Чарующий апрель"

Глава 7

Подруги проводили красавицу восхищенными взглядами, ни на миг не заподозрив, что только что их намеренно оскорбили. Жалко, конечно, что леди Кэролайн приехала раньше и лишила их возможности подготовить теплую встречу, увидеть сияющие удивлением и восхищением глаза. Однако по-прежнему оставалась миссис Фишер. Да, они были готовы обратить все свое внимание на пожилую даму, чтобы увидеть благодарное, довольное морщинистое лицо, хотя, как и все остальные в этом мире, предпочли бы любоваться прекрасными чертами леди Кэролайн.

Наверное, поскольку компаньонка упомянула о завтраке, действительно следовало пойти позавтракать, а не стоять здесь, любуясь пейзажем. Впереди ожидало множество важных дел: побеседовать со слугами, обойти и осмотреть замок и, наконец, подготовить и украсить комнату к приезду миссис Фишер.

Миссис Арбутнот и миссис Уилкинс весело помахали леди Кэролайн, хотя та погрузилась в созерцание пейзажа и не ответила. В это время к ним неслышно подошла в своих войлочных туфлях на мягкой подошве Франческа – экономка, которая, по словам владельца, давным-давно служила в замке и содержала его в идеальном порядке. Пожелав дамам доброго утра и выразив надежду, что все хорошо спали, Франческа объяснила, что завтрак ждет в столовой, и если они готовы последовать за ней, то она покажет дорогу.

Дамы не поняли ни единого слова из ее монолога, однако покорно пошли за ней, так как поняли, что их куда-то позвали. Спустившись по лестнице, они пересекли такой же просторный холл, как этажом выше, – с той разницей, что окно здесь заменяла дверь в сад, – и вошли в столовую, где увидели восседавшую во главе стола, за завтраком, миссис Фишер.

Обе не удержались от восклицаний, даже сдержанная миссис Арбутнот, хотя та ограничилась коротким «о!..» в отличие от более пространного замечания миссис Уилкинс:

– Ах, но ведь это все равно что вытащить изо рта кусок хлеба!

– Доброе утро, – сдержанно поздоровалась миссис Фишер и, протянув руку через стол, добавила: – Из-за трости не могу встать.

Компаньонки подошли и по очереди почтительно обменялись с ней рукопожатиями.

– Какая неожиданность: вы уже здесь, – заметила миссис Арбутнот.

– Да, – кивнула миссис Фишер, возвращаясь к еде. – Да, я уже здесь. – И с каким-то даже остервенением срезала с яйца верхушку.

– Какое разочарование! – продолжила миссис Уилкинс. – А мы хотели устроить вам теплую встречу.

Бегло взглянув на экстравагантную особу, миссис Фишер сразу вспомнила, как, явившись с другой дамой к ней на Принсес-Уэйлс-террас, та спросила, не знакома ли она с Китсом. Надо разговаривать с ней осторожно и не подпускать близко.

Оставив реплику миссис Уилкинс без внимания и с непроницаемым спокойствием глядя на яйцо, миссис Фишер продолжила:

– Да, приехали вчера вместе с леди Кэролайн Дестер.

– Это ужасно! – заявила миссис Уилкинс, словно не заметила, что ее слова остались без ответа. – Теперь нам некого встретить, некому оказать гостеприимство. Какое глубокое разочарование! И вправду чувствую себя так, как будто изо рта вырвали кусок хлеба, который я собиралась проглотить.

– Где вы сядете? – обратилась миссис Фишер к миссис Арбутнот, подчеркнуто исключив из круга общения бестактную компаньонку. Сравнение с куском хлеба показалось ей крайне неприятным.

– О, если вы не против, то здесь, – проговорила миссис Арбутнот и довольно поспешно заняла соседнее место.

Выбирать, собственно, бы не из чего: оба стула стояли слева и справа от миссис Фишер, торжественно восседавшей во главе стола. Вокруг нее сосредоточились кофейник и чайник. Конечно, Сан-Сальваторе в равной степени принадлежал всем четырем обитательницам, снисходительно подумала миссис Арбутнот, и все же они с Лотти нашли замок, потрудились его арендовать и приняли в свою компанию двух дам. Без них миссис Фишер не смогла бы здесь оказаться. Совершенно определенно. Иными словами, с точки зрения морали она гостья. Конечно, единовластной хозяйки здесь не существовало, но если бы пришлось возложить на кого-то почетную обязанность, то уж точно не на миссис Фишер и не на леди Кэролайн, а или на нее саму, или на Лотти. Миссис Арбутнот не могла этого не почувствовать, сидя за столом, когда миссис Фишер простерла руку над чайником и кофейником в той же изысканной манере, как до нее этот жест изобразил Джон Рёскин[6]6
  Рёскин Джон (1819–1900) – английский писатель, теоретик искусства; произведения о проблемах культуры отличаются изысканностью слога. – Примеч. ред.


[Закрыть], и сурово осведомилась:

– Чай или кофе?

Неприятное чувство стало еще более явственным после того, как миссис Фишер тронула стоявший возле нее небольшой гонг, как будто давным-давно к нему привыкла, а когда появилась Франческа, на языке Данте распорядилась принести еще молока. В этот момент миссис Арбутнот подумала, что миссис Фишер ведет себя так, как будто она хозяйка этого замка, а все они – ее гости, и испытала от этого острое недовольство.

Миссис Уилкинс, конечно, тоже заметила малоприятную особенность поведения миссис Фишер, но в ее хаотичном мозгу родилось сравнение с кукушкой. Если бы она пребывала в том же психологическом состоянии, как во время их первой встречи с пожилой дамой, то, несомненно, пустилась бы в бессвязные и непоследовательные рассуждения о кукушках, однако ощущение счастья уничтожило и нервозность, и зажатость. Она испытывала безмятежное спокойствие, могла контролировать собственную речь и не произносить ужасных слов, которые лились из нее как из рога изобилия, держалась вполне свободно и абсолютно естественно. Вызванное невозможностью оказать гостеприимство разочарование мгновенно испарилось, потому что трудно оставаться разочарованной в раю. Ее даже не раздражали властные, хозяйские манеры миссис Фишер. Какая разница? В раю все замечательно, так зачем же возражать? Подруги просто заняли места по обе стороны от самозванки, хотя в другое время и в другом месте эта ситуация не осталась бы без внимания. Солнце уже высоко поднялось над заливом и теперь с любопытством заглядывало в два обращенных на восток окна. Комнату наполнял яркий свет, а в распахнутую дверь вплывал чудный аромат множества цветов. Особенно восхищали пышные фрезии.

Нежный аромат этих растений беспрепятственно проник в столовую и встревожил истосковавшееся обоняние миссис Уилкинс. В Лондоне фрезии оставались недоступными. Изредка она заходила в магазин и спрашивала, сколько они стоят – просто для того, чтобы взять букет в руку и вдохнуть аромат, – прекрасно зная, что цена неприемлема: целый шиллинг за три стебелька. А здесь фрезии росли повсюду, выглядывали из каждого уголка и щедрым ковром покрывали клумбы. Подумать только: при желании ничто не мешало собрать огромный букет и поставить в комнату, которую заливало солнце. И можно было сидеть в легком белом платье, и волшебный апрель проживал свой первый день!

– Полагаю, вы сознаете, что мы находимся в раю, не так ли? – обратилась Лотти к миссис Фишер с той фамильярностью, с какой, наверное, на небесах один ангел разговаривает с другим.

Они намного моложе, чем ей показалось в Лондоне, подумала миссис Фишер, и не так уж малопривлекательны. Пропустив мимо ушей очередное неуместное высказывание миссис Уилкинс, она вспомнила, как во время встречи на «террасе» подруги решительно отказались представить или принять рекомендации.

Разумеется, ничто не могло ее огорчить, никакие человеческие поступки: она давно и основательно укоренилась в респектабельности, за ее спиной нерушимой стеной стояли три великих имени, которые она представила, и они отнюдь не были единственными, к кому можно было бы обратиться за поддержкой и свидетельством. Даже если бы эти молодые дамы – не существовало серьезных оснований верить, что третья (та, что гуляла в саду) действительно была леди Кэролайн Дестер, ей просто сказали, что это так, – на поверку оказались теми, кого Браунинг имел обыкновение называть (как ясно она помнила его забавную и оригинальную манеру выражаться!) ночными бабочками, то разве это могло каким-то образом помешать? Пусть порхают по ночам, если им нравится. Шестьдесят пять лет жизни просто так не проходят. В любом случае через месяц отдых закончится, и больше она никого из них не увидит. А пока здесь, в замке, есть множество мест, где можно посидеть спокойно вдали от них и предаться воспоминаниям. К тому же миссис Фишер обладала собственной гостиной: чудесной комнатой с мебелью медового цвета, с окнами на море, в сторону Генуи, и с дверью на крепостную стену. Замок располагал двумя гостиными, так что пришлось объяснить леди Кэролайн – действительно очаровательному созданию, кем бы она ни была на самом деле; Теннисон с удовольствием пригласил бы ее на прогулку по холмам, – которая явно намеревалась завладеть медовой гостиной, что из-за своей трости она нуждается в небольшом личном пространстве.

– Вряд ли кому-то захочется видеть слоняющуюся повсюду старуху, – сказала миссис Фишер. – А так я с удовольствием буду проводить время в одиночестве или в комнате, или на этой удобной крепостной стене.

В гостиной стоял диван, письменный стол и очень удобное кресло Спальня ей тоже досталась замечательная: с окнами на две стороны. В одно окно по утрам заглядывало поднимающееся из моря солнце: она так любила утреннее солнце! – а второе окно выходило в сад. Они с леди Кэролайн выяснили, что в замке всего две спальни с двумя окнами – конечно, самые просторные. В каждой стояло по две кровати, но они сразу же распорядились перенести вторые кровати в две оставшиеся спальни. Таким образом, простора и удобства стало еще больше. Леди Кэролайн тут же превратила свою комнату в спальню-гостиную, забрав из общей гостиной диван, а миссис Фишер, к счастью, не пришлось хлопотать, так как в ее личной гостиной и так было все необходимое. Сначала леди Кэролайн подумывала забрать большую гостиную себе, поскольку между приемами пищи столовая на первом этаже вполне могла служить двум другим гостьям местом отдыха – очень приятная комната с красивыми стульями, но потом ей не понравилась форма большой гостиной: это круглое помещение с узкими окнами-бойницами в толстых стенах и расчерченным стропилами потолком в форме купола или зонта располагалось в башне и казалось слишком темным. Неудивительно, что леди Кэролайн с завистью смотрела на медовую гостиную, и если бы она, миссис Фишер, не проявила твердость, непременно присвоила бы уютный уголок, что было бы абсурдно.

– Надеюсь, – с улыбкой проговорила миссис Арбутнот, пытаясь донести до сознания миссис Фишер то обстоятельство, что, не будучи в полной мере гостьей, та ни в малейшей степени не являлась здесь хозяйкой. – Надеюсь, ваша комната достаточно удобна.

– Вполне, – ответила миссис Фишер. – Не желаете ли еще кофе?

– Нет, спасибо. Может быть, вы желаете?

– Нет, благодарю. В моей спальне стояло две кровати. Вторая напрасно занимала место, и я приказала ее убрать. Сразу стало намного просторнее и удобнее.

– Ах, так вот почему в моей комнате оказалось две кровати! – воскликнула осененная внезапным прозрением миссис Уилкинс, которой присутствие в крохотной келье второй кровати с первого же взгляда показалось странным и неестественным.

– Такого указания я не давала, – возразила миссис Фишер, снова обращаясь к миссис Арбутнот. – Просто попросила Франческу убрать лишнюю мебель.

– Но в моей комнате тоже две кровати, – заметила миссис Арбутнот.

– Вторая, должно быть, явилась из спальни леди Кэролайн. Она также приказала одну убрать, – пояснила миссис Фишер. – Глупо держать в комнате больше кроватей, чем требуется.

– Но мы тоже приехали без мужей, – парировала миссис Уилкинс. – Непонятно, зачем нам по две кровати, если там никто не будет спать? Нельзя ли и у нас тоже убрать лишнюю мебель?

– Кровати, – холодно парировала миссис Фишер, – не могут быть убраны из всех комнат: должны же они где-то стоять.

Все замечания миссис Уилкинс казались миссис Фишер крайне неуместными. Всякий раз, открывая рот, дерзкая особа произносила какую-нибудь глупость. Упоминание о мужьях никогда не поощрялось в том обществе, к которому привыкла миссис Фишер. В 80-е годы, на которые пришлась ее молодость, к мужьям относились серьезно: считали их единственным настоящим препятствием на пути к греху. Если же приходилось упоминать о кроватях, то не следовало при этом говорить о мужьях, это считалось неприличным.

С подчеркнутой чопорностью она повернулась к миссис Арбутнот и настойчиво предложила:

– Позвольте все-таки налить вам еще кофе.

– Нет, спасибо. Может быть, выпьете сами?

– Право, не хочу. Никогда не пью за завтраком больше двух чашек. Не желаете ли апельсин?

– Нет, благодарю. А вы?

– Нет. Никогда не ем фрукты за завтраком. Это американский обычай, а я слишком стара, чтобы менять привычки. Вы сыты?

– Вполне. А вы?

Прежде чем ответить, миссис Фишер помолчала. Что это за манера: вместо ответа непременно повторять только что заданный вопрос? Порочная привычка? Если так, то необходимо немедленно ее искоренить. О каком отдыхе с комфортом может идти речь, если соседка не обладает приличными манерами.

Она посмотрела на миссис Арбутнот. Пробор в волосах и гладкий высокий лоб успокоили. Нет, эхо рождено не привычкой, а случайностью. С такой же вероятностью дурными привычками может обладать голубь. Глядя на кроткую женщину, миссис Фишер подумала, какой чудесной женой она могла бы стать для бедного Карлайла: куда лучше, чем ужасная умная Джейн, – приласкала бы его и успокоила.

– Может быть, тогда пойдем? – предложила дамам миссис Фишер.

– Позвольте помочь вам подняться, – заботливо проговорила миссис Арбутнот.

– О, спасибо: прекрасно справлюсь сама – да и трость, опять же…

Миссис Фишер на удивление легко встала, так что миссис Арбутнот напрасно беспокоилась.

– А я возьму один из этих грандиозных апельсинов, – заявила миссис Уилкинс, оставаясь на месте и через стол протягивая руку к полной оранжевых фруктов черной вазе. – Роуз, ну как ты можешь отказаться от такой красоты! Посмотри! Возьми вот этот! Он просто великолепен! – Она взяла самый большой апельсин и предложила компаньонке.

– Нет, настала пора приступить к делам, – отказалась миссис Арбутнот, направляясь к двери, и вежливо обратилась к миссис Фишер: – Думаю, вы простите, если оставлю вас.

Дама тоже поспешила к двери, и двигалась при этом без видимого труда и довольно быстро, чтобы не оставаться наедине с миссис Уилкинс.

– В какое время вы бы хотели получить ленч? – спросила миссис Арбутнот, пытаясь удержаться на поверхности если не в качестве полноправной хозяйки, то хотя бы не в качестве гостьи.

– В половине первого, – лаконично и уверенно ответила миссис Фишер.

– Сейчас же передам поварихе. Конечно, придется преодолеть языковой барьер, – улыбнулась миссис Арбутнот, – но я привезла небольшой разговорник…

– Повариха уже знает, – отрезала миссис Фишер.

– О? – удивилась миссис Арбутнот.

– Леди Кэролайн уже передала ей наши пожелания, – пояснила миссис Фишер.

– О… – повторила миссис Арбутнот.

– Да. Леди Кэролайн прекрасно говорит на итальянском, и прислуга ее понимает. Я же из-за трости не могу спуститься в кухню, но если бы даже смогла, то вряд ли меня бы там поняли.

– Но… – начала было миссис Арбутнот.

– Но это же просто замечательно! – из-за стола продолжила за нее миссис Уилкинс, радуясь неожиданному облегчению их с Роуз жизни. – Оказывается, нам совсем нечего здесь делать, а значит, будем наслаждаться счастьем. Не поверите, – с очищенным апельсином в руке добавила она, обращаясь непосредственно к миссис Фишер, – какими хорошими мы обе были на протяжении многих лет. В результате теперь нуждаемся в полном отдыхе.

Молча покинув столовую, миссис Фишер подумала: «Ее определенно следует поставить на место, и я это сделаю!»

Глава 8

Вскоре, когда не обремененные обязанностями миссис Уилкинс и миссис Арбутнот вышли из замка, спустились по истертым каменным ступеням, прошли под перголой и оказались в нижнем саду, миссис Уилкинс обратилась к задумчивой подруге:

– Разве не здорово, что еду будет заказывать кто-то другой? Мы же станем свободнее?

Миссис Арбутнот не поддержала ее, заметив, что не хотела бы, чтобы ею кто-то здесь распоряжался.

– А мне нравится, когда за меня все делает кто-то, – призналась миссис Уилкинс.

– Но ведь это мы нашли Сан-Сальваторе, а теперь миссис Фишер ведет себя так, будто замок принадлежит ей. Это неправильно.

– А мне кажется, глупо на это обижаться, – безмятежно возразила миссис Уилкинс. – Да и что хорошего в том, чтобы во все совать нос, руководить? Ведь это занимает кучу времени.

Миссис Арбутнот промолчала. Во-первых, ее поразили изменения, произошедшие с Лотти: она стала спокойнее и рассудительнее, исчезла прежняя возбудимость, суетливость и непоследовательность, – а во-вторых, в этот момент она увидела необыкновенную красоту. С обеих сторон каменной лестницы буйно цвели барвинки. А еще теперь стало ясно, что это за растение, душистые ветви которого ночью касались лица: глициния. Вспомнилось объявление в газете: глициния и солнце… И того и другого здесь действительно было в изобилии. В избытке жизненных сил глициния изнемогала под тяжестью полновесных кистей. А там, где заканчивалась поддерживающая ее пергола, солнце сияло на кустах алых гераней, на огненных всполохах настурций, на пламенеющих группах бархатцев, на красных и розовых башмачках львиного зева. Каждое растение стремилось затмить соперников своей безумно щедрой фантазией. Чуть дальше, сразу за цветником, земля террасами спускалась к морю. Каждая из террас представляла собой маленький фруктовый сад, где среди олив на решетках держались виноградные лозы, а финиковые пальмы соседствовали с персиковыми и вишневыми деревьями, которые буйно цвели и оттеняли трепетно-изящные оливы белыми и розовыми облаками. На финиковых пальмах уже распустились крупные листья с фруктовым ароматом, а виноград еще только-только выпустил почки. Нижний ярус занимали синие и фиолетовые ирисы, кустики лаванды, колючие серые кактусы, а среди травы пестрели одуванчики и маргаритки. И под всей этой красотой простиралось море. Поражало обилие красок – бесчисленных, пребывающих в гармонии и соперничестве, текущих ручьями и реками. Барвинки окаймляли обе стороны лестницы, а те цветы, которые в Англии существуют только на клумбах, в горделивом аристократическом уединении – например, высокие синие ирисы и элегантная сиреневая лаванда, – здесь мирно соседствовали со скромными полевыми растениями вроде одуванчиков, маргариток, белых колокольчиков дикого лука, и оттого выглядели еще роскошнее.

Подруги молча любовались прелестной суматохой природы, восхитительным беспорядком естественной, дарованной Богом красоты. И неважно, кем там себя вообразила миссис Фишер, во всяком случае, неважно здесь, в этом великолепии. Беспокойство миссис Арбутнот бесследно улетучилось. Разве можно беспокоиться под таким солнцем, рядом с таким морем? Если бы только рядом стоял Фредерик и тоже любовался чудесными садами, смотрел на окружающий мир так, как умел смотреть в первые, счастливые дни их любви, когда видел то, что видела она, и любил то, что любила она!..

Миссис Арбутнот грустно вздохнула, но миссис Уилкинс тут же укоризненно заметила:

– Нельзя вздыхать в раю, запрещено.

– Да вот подумала, как жаль, что нельзя разделить восторг с тем, кого любишь, – призналась миссис Арбутнот.

– В раю нельзя ни о чем жалеть, – возразила миссис Уилкинс. – Надо испытывать полноту счастья. Ведь это настоящий рай. Разве ты не согласна, Роуз? Только посмотри, как чудесно все сочетается: одуванчики и ирисы, простое и высокомерное, я и миссис Фишер. Всему находится место, все как-то уживается, все получает свою долю солнца, счастья и наслаждения.

– Миссис Фишер трудно назвать счастливой. По крайней мере, она такой не выглядит, – с намеком на улыбку возразила Роуз.

– Скоро и она изменится, вот увидишь: научится ценить радости жизни.

Миссис Арбутнот выразила сомнение, что в таком возрасте возможно измениться и чему-то научиться, а миссис Уилкинс возразила, что никто, каким бы старым и сухим ни казался, не способен противостоять влиянию совершенной красоты. Пройдет несколько дней, а может, даже часов, и миссис Фишер удивит нас новым отношением ко всем и всему вокруг.

– Уверена, – продолжила миссис Уилкинс, – как только миссис Фишер осознает, что находится в раю, непременно сразу изменится: смягчится и подобреет. Совсем не удивлюсь, если мы с ней… если мы ее даже полюбим.

Мысль, что застегнутая на все пуговицы, жесткая, высокомерная миссис Фишер сможет измениться, рассмешила кроткую миссис Арбутнот. Она даже смирилась с предложенной Лотти вольной трактовкой рая, потому что этим сияющим утром в этом неземном месте сам воздух источал благодушие. К тому же существовало убедительное оправдание: пейзаж и в самом деле наводил на мысли об Эдеме.

Все так же сидя на стене, на том же самом месте, леди Кэролайн взглянула туда, откуда донесся смех, увидела стоявших внизу, на тропинке, соседок и подумала, как хорошо, что они смеются вдалеке, а не здесь, рядом с ней. Она вообще не любила, когда шутят, а по утрам так просто ненавидела, особенно поблизости, считала это пошлостью. Хорошо, если эти чудачки только направляются на прогулку, а не возвращаются. Что смешного они там нашли?

Она очень серьезно посмотрела вниз, на макушки стоявших внизу компаньонок: перспектива провести целый месяц в компании хохотушек пугала, – а те, словно почувствовав взгляд сверху, неожиданно подняли головы.

Общительность этих женщин была ей отвратительна.

Леди Кэролайн сделала вид, что не замечает улыбок и приветливых жестов, но не смогла спрятаться: для этого пришлось бы упасть в лилии. Она не улыбнулась в ответ, не помахала, а устремила взгляд на далекие горы, и до тех пор пристально рассматривала вершины, пока, так и не добившись ее внимания, парочка не отправилась дальше, свернув за угол и вскоре скрывшись из виду.

В этот раз добродушный настрой не помешал спутницам заметить, что их демонстративно проигнорировали.

– Если бы это был не рай, – безмятежно проговорила миссис Уилкинс, – то я сказала бы, что с нами только что обошлись крайне пренебрежительно. Но поскольку в раю никто никем не пренебрегает, то ничего подобного, разумеется, не произошло.

– Возможно, она несчастна, – сочувственно предположила миссис Арбутнот.

– Что бы там ни было, здесь все наладится, – убежденно заявила миссис Уилкинс.

– Мы должны попытаться ей помочь, – заключила миссис Арбутнот.

– Что ты! В раю никто никому не помогает. Никто не пытается, не пробует и не старается. В раю просто присутствуют.

Миссис Арбутнот не захотела принимать утверждение близко к сердцу. Не здесь и не сегодня. Викарий обязательно назвал бы слова Лотти легкомысленными, если не богомерзкими. Каким старым он казался отсюда! Древний жалкий викарий.

Подруги свернули с тропинки и стали спускаться с одной оливковой террасы на другую, туда, где среди скал лениво вздыхало теплое сонное море. У кромки воды росла сосна. Они присели под ней отдохнуть и увидели, что совсем близко, на расстоянии всего нескольких ярдов, зеленым днищем вверх лежит перевернутая лодка. У ног с тихим плеском набегали на берег волны. Чтобы посмотреть на яркий свет – туда, где заканчивалась тень сосны, – пришлось прищуриться и прикрыть глаза ладонью. В лицо бил крепкий аромат хвои, смешанный с терпким запахом пробивавшегося между камнями чабреца, а порой долетал медовый дух согретой солнцем куртины ирисов. Вскоре, сняв туфли и чулки, миссис Уилкинс опустила ноги в воду, а спустя минуту последовала ее примеру и миссис Арбутнот. Теперь счастье стало абсолютным. Мужья не узнали бы своих жен. Обе замолчали, перестали упоминать о рае, предались созерцанию и бездумно погрузились в восприятие.

Тем временем леди Кэролайн размышляла о собственном положении. Сад на крепостной стене был, конечно, прекрасным, однако всеобщая доступность делала место открытым и подверженным нашествию посторонних, излишне разговорчивых персонажей. Из-за того, что двери холла и столовой выходили на стену, в любую минуту кто угодно мог явиться сюда и самовольно устроиться среди пышных растений. Леди Кэролайн старалась придумать, как бы сделать сад своим собственным. Миссис Фишер не только захватила единственную по-настоящему красивую комнату, но и сумела присвоить смотровую башню и украшенную цветами часть стены. Пара экстравагантных чудачек вполне способна найти другое место для прогулок. Леди Кэролайн собственными глазами видела как минимум еще два небольших садика, да и сам холм, где стоял замок, представлял собой обширный сад с дорожками и скамейками. Так почему бы не сделать вот этот уединенный уголок своим? Здесь чудесно, лучшего приюта для плодотворных раздумий невозможно пожелать. Рядом растут удивительные деревья: розовая акация, зонтичная сосна. Вокруг цветут фрезии и лилии. Начинает розоветь тамариск. На низкой стене так удобно сидеть, а с трех сторон открываются потрясающие виды: на востоке за заливом поднимаются горы; на севере над прозрачной зеленой водой маленькой бухты дремлет деревня с аккуратными белыми домиками и рощицами апельсиновых деревьев; на западе тянется связывающая замок с материком узкая полоска суши. Там простирается бескрайнее море с уходящим к Генуе и дальше, к затерянной в голубой дымке Франции, берегом. Да, было бы просто замечательно одной отдыхать в этом замечательном саду. Здесь столько чудесных мест! Вполне реально каждой из них иметь собственное, чтобы посидеть в одиночестве. Для душевного спокойствия необходимо уединение, чтобы никто не подходил и не заводил пустых разговоров, от которых она так устала в Англии. Родственники и друзья – о, до чего же их много! – не давали ни минуты покоя, поэтому, сбежав в этот райский уголок на месяц, она совсем не хотела подпускать к себе посторонних, которым ничем не обязана.

Леди Кэролайн закурила сигарету и почувствовала себя наконец в полной безопасности: странная парочка отправилась на прогулку, а миссис Фишер удалилась в свои покои. До чего же здорово!

В тот самый момент, когда леди Кэролайн полной грудью вдохнула воздух свободы, стеклянная дверь открылась. Неужели миссис Фишер захотела составить ей компанию? Но ведь у нее есть собственная часть стены. Она захватила себе боевое укрепление, так пусть там и сидит. Будет ужасно, если, помимо башни и гостиной, старуха предъявит права на этот сад.

Нет, слава богу, не миссис Фишер, а повариха. Леди Кэролайн нахмурилась. Неужели придется заказывать еду? Разумеется, это обязаны делать весело махавшие ей болтушки-хохотушки – или вместе, или по очереди.

Беспокойно поглядывая на часы, повариха со все возрастающим волнением ждала в кухне распоряжений, что готовить к ленчу, не дождалась и отправилась к миссис Фишер, но та не пожелала разговаривать. Тогда добросовестная итальянка отправилась искать более общительную гостью и попытаться выяснить подробности меню, но никого не нашла, и, в конце концов, Франческа, всегда знавшая, кто где находится, направила ее к леди Кэролайн.

Констанцу – так звали повариху – нанял Доменико, и была она сестрой одного из его родственников, который держал ресторан на центральной площади городка. Поскольку другой работы не было, Констанца помогала брату на кухне, попутно изучая тайны сытных итальянских блюд, любимых как заполнявшими ресторан в будни работниками из Кастаньедо, так и приходившими по воскресеньям жителями Меццаго. Эта почти бестелесная старая дева пятидесяти лет – седая, подвижная, разговорчивая – считала леди Кэролайн самой красивой из всех дам, которых ей доводилось когда-нибудь видеть живьем. Точно так же думали Доменико и Джузеппе, его племянник и помощник. Того же мнения придерживались Франческа и Анжела, горничная и племянница Доменико. Садовник и экономка – единственные, кто успел повидать двух приехавших последними дам, – сочли их весьма привлекательными, но по сравнению с той молодой леди, которая явилась первой, они выглядели свечками на фоне хрустальной люстры или оловянными тазами в спальнях рядом с установленными хозяином в последний приезд чудесными ваннами.

Леди Кэролайн недовольно посмотрела на повариху, однако, как обычно, хмурый взгляд сам собой трансформировался и приобрел прекрасную сосредоточенную серьезность. Констанца воздела руки и громко призвала всех святых, чтобы те засвидетельствовали, что ей воочию явился оживший образ Богоматери.

Леди Кэролайн строго спросила, чего хочет нарушительница спокойствия, и голова Констанцы тут же склонилась от чистой музыки восхитительного голоса. Подождав мгновение на тот случай, если музыка вдруг продолжится, чтобы не пропустить ни звука, повариха ответила, что хочет получить заказ к ленчу. Она только что спрашивала матушку синьорины, но та не ответила.

– Она мне не матушка, – сердито отреклась от миссис Фишер леди Кэролайн, но гнев прозвучал мелодичной жалобой трогательной сироты.

Констанца рассыпалась в сочувственных восклицаниях и сообщила, что тоже потеряла маму, на что леди Кэролайн резко возразила, что ее мать благополучно здравствует в Лондоне.

Констанца возблагодарила Бога и святых за то, что молодая леди еще не познала, каково остаться на белом свете без родственного попечения. Сироту мгновенно осаждают несчастья. Несомненно, у красавицы уже есть добрый, любящий, заботливый муж.

– Нет, – ледяным тоном отрезала леди Кэролайн.

Мысль о мужьях претила ей еще больше, чем шутки по утрам, но все вокруг упорно о них твердили: родственники, подруги, вечерние газеты. В конце концов, она могла бы выйти за одного, но, судя по рассуждениям окружающих, а особенно тех из них, кто претендовал на роль мужа, можно было подумать, что она способна стать супругой по меньшей мере дюжины джентльменов сразу.

Тихое трогательное «нет» наполнило стоявшую рядом Констанцу глубочайшим сочувствием, и она едва не похлопала леди ободряюще по плечу:

– Бедняжка! Не теряйте надежды. Время еще есть.

– На ленч… на ленч следует подать… – произнесла леди Кэролайн голосом, от которого можно было окоченеть на месте.

Бесцеремонная попытка похлопать по плечу ошеломила: она не без труда нашла далекое укромное место, где не должно быть ничего подобного.

Констанца немедленно собралась и деловым тоном предложила множество названий блюд, причем наверняка превосходных, хотя и весьма дорогих.

Леди Кэролайн не особенно разбиралась в ценах, поэтому сразу согласилась на меню, которое показалось ей самым привлекательным. В состав входили разнообразные свежие овощи и фрукты, много масла, сливок и невероятное количество яиц. В заключение, в качестве благодарности за столь щедрый заказ, Констанца заявила, что из множества посетителей замка она всегда предпочитала английских леди и джентльменов, даже прикипела к ним душой: все они точно знали, что именно готовы заказать, никогда не экономили на еде и не притворялись бедняками.