Текст книги "Любовные послания герцога"

Элизабет Бойл
Любовные послания герцога

Пролог

4 июня 1810 года

Достопочтенному маркизу Стэндону Замок Байторн, Уэстморленд.

Милорд маркиз, если вы проявите капельку терпения и позволите мне представиться, то, возможно, сочтете разумным изложенное ниже предложение. Меня зовут мисс Фелисити Лэнгли, и я в будущем году заканчиваю учебное заведение мисс Эмери для молодых леди. Один наш общий друг, лорд Джон Тремонт, посоветовал мне написать вам и предложить сочетаться со мной браком – разумеется, по завершении моего блестящего сезона в Лондоне. Дело, видите ли, в том, что я твердо решила выйти замуж за герцога, и Джек подумал, что вы, возможно, могли бы оказаться подходящей кандидатурой для этого, несмотря на тот факт, что пока еще не унаследовали титул. Кстати, как здоровье вашего глубокоуважаемого дедушки?..

Из письма Фелисити Лэнгли маркизу Стэндону

Секретарь герцога Холлиндрейка громко расхохотался, что было из ряда вон выходящим событием по двум причинам: во-первых, никто и никогда не осмеливался хохотать в присутствии импозантного и отличающегося невероятно крутым нравом герцога, а во-вторых, никому и в голову не могло прийти, что вышколенный секретарь герцога мистер Гиббенз с его безупречными манерами вообще умеет смеяться.

Но он захохотал снова. Вернее, грубо хохотнул, к большому неудовольствию своего работодателя.

– Что это на тебя нашло, Гиббенз? Ты, случайно, не спятил? – сердито одернул его герцог, сидевший по другую сторону огромного письменного стола. – Сию же минуту возьми себя в руки!

Гиббенз изо всех сил старался сделать именно это, но – увы! – безрезультатно. Взглянув на последнюю строчку письма, он вновь разразился громким смехом, причем хохотал до тех пор, пока по щекам не покатились слезы. Только утерев глаза носовым платком, который извлек из жилетного кармана, он пришел в себя настолько, что смог ответить.

– Приношу глубочайшие извинения, ваша светлость. Просто это… – Опасаясь снова рассмеяться, он мотнул головой в сторону письма.

– Гм-м… Это еще что за штуковина? – спросил герцог, протягивая руку, чтобы взять письмо.

– Это письмо, ваша светлость, – умудрился произнести Гиббенз. – Для вашего внука.

– Для Стэндона? С чего бы это кому-то пришло в голову писать ему, тем более на этот адрес? – Герцог взглянул на письмо, как будто оно было заражено чумой. – Наверное, опять какие-нибудь долги? Ну что ж, я его долгов больше не оплачиваю. Хватит!

Стэндон и его дедушка не виделись с тех пор, как поссорились несколько лет назад, после чего младший из Стерлингов, порвав с семьей, покинул Англию.

Разумеется, это обстоятельство вполне устраивало герцога, поскольку непутевый внук был всего лишь третьим сыном третьего сына и своим поведением вызывал скорее раздражение, чем серьезное беспокойство. Так было до тех пор, пока не вмешалась судьба, в результате чего молодой повеса, который доводил родных до безумия своими «подвигами», а потом исчез с горизонта, стал наследником титула. Поэтому, когда старый герцог делал свои громогласное заявления, каждому, кто его знал, слышалась в его словах странная мечтательная нотка. Даже, пожалуй, сожаление.

– Речь здесь идет не о долгах, ваша светлость, – объяснил Гиббенз. – Это письмо от какой-то молодой леди…

– Значит, неприятностей подобного рода он тоже не избежал, а? Неужели какая-то девчонка задумала поживиться долей наследства?

– Нет, ваша светлость, здесь речь идет о проблеме совсем иного свойства, – сказал Гиббенз, который, будучи убежденным холостяком, испытывал безотчетный страх перед особами женского пола. – Письмо это написала леди. Настоящая леди.

– Настоящая леди, говоришь, а? – Холлиндрейк осмотрел письмо повнимательнее. – Судя по всему, оно отправлено из Бата, – сказал он, взглянув на обратный адрес. – Что это за штука – «учебное заведение мисс Эмери»?

– Это школа, ваша светлость. Насколько я понимаю, молодых леди там обучают хорошим манерам и прививают им другие подобающие качества.

– Иными словами, там наверняка готовят отъявленных кокеток и глупеньких болтушек, – фыркнул старик. Однако в его слезящихся глазах мелькнуло любопытство. Он перевел взгляд на секретаря. – Что же, черт возьми, тебя в этом так развеселило?

Растерявшийся Гиббенз, запинаясь на каждом слове, принялся объяснять:

– Мисс Лэнгли хочет спросить… ну-у, у нее, очевидно, создалось впечатление, что… как бы это сказать…

– Перестань мямлить. Выкладывай все как есть, – рявкнул Холлиндрейк.

Бедняга секретарь сделал глубокий вдох, собрал все свое мужество и выложил все, втиснув в единственную фразу:

– Эта мисс Лэнгли предлагает лорду Стэндону подумать о том, чтобы жениться на ней! – Выпалив это, Гиббенз закрыл глаза, приготовившись к взрыву негодования.

Но взрыва не последовало. Когда молчание затянулось, он осторожно взглянул на герцога сквозь ресницы и обнаружил, что тот поглощен чтением письма.

Потом произошло второе за этот день примечательное событие. Расхохотался герцог.

– Девчонка та еще нахалка! – сказал он, приходя в себя. – Она еще имеет наглость осведомляться о моем здоровье! Держу пари, что она будет очень сильно разочарована, узнав, что я жив и здоров. – Он положил письмо на стол и снова рассмеялся.

– Вы правы, ваша светлость, – согласился секретарь. – Это весьма бесцеремонно.

– Вот именно, – заявил герцог. – И поэтому мы ответим на это письмо.

– Ответим, ваша светлость? – переспросил секретарь, у которого появилось какое-то дурное предчувствие.

– Разумеется! Я, например, уверен, что из девчонки, обладающей такой наглостью, получится отличная герцогиня. Мало того, держу пари, что она и этого шалопая, моего внука, заставит беспрекословно повиноваться себе.

Гиббенз от удивления лишь шевелил губами, словно рыба, вытащенная из воды.

– Вы хотите сказать, что примете ее предложение? Но, ваша светлость, вы едва ли можете принимать такого рода решения за вашего внука.

– Я могу это сделать и сделаю! – заявил старик, расправив плечи. Он даже, кажется, помолодел на несколько лет. – Итак, мы ответим этой мисс Лэнгли и начнем ухаживать за ней от его имени. В свое время Стэндон еще поблагодарит меня за это.

Глава 1

Обри Майкл Томас Стерлинг, маркиз Стэндон, 1780 г. р.

третий сын лорда Чарлза Стерлинга; местожительство: предположительно замок Байторн.

Примечания: о лорде Стэндоне известно очень немногое, хотя ходят кое-какие упорные, но неподтвержденные слухи о юношеских опрометчивых поступках. Однако он, должно быть, постепенно исправлялся по мере приближения к обладанию титулом маркиза, потому что его имя никогда больше не упоминалось ни в разделе светской хроники, ни на страницах «Джентльмене мэгэзин» или какого-либо иного надежного источника сплетен. А поэтому в его пользу можно сказать очень мало, если не считать того неоспоримого факта, что он является наследником герцога Холлиндрейка.

Из «Холостяцкой хроники»

Лондон, Мейфэр

Январь 1814 года

– Боже мой, Талли, какая ужасная новость! – сказала мисс Фелисити Лэнгли своей сестре Талли, сидевшей в другом конце гостиной.

– Какая? – спросила ее сестра-близнец, поднимая глаза от блокнота.

Фелисити положила номер «Таймс», который читала, и вздохнула:

– Лорд Гарнер умер.

– Не может быть! – воскликнула Талли, вскакивая с кресла у окна. Ее черная собачка Брут немедленно поднялась тоже, потянулась, зевнула и последовала за своей обожаемой хозяйкой, которая пересекла комнату, чтобы взглянуть на сообщение собственными глазами. – Несчастный случай во время верховой прогулки. Какой ужас!

– Какое невезение! – пробормотала Фелисити и, обмакнув в чернильницу перо, принялась вычеркивать лорда Гарнера из блокнота, лежащего перед ней.

– Силы небесные! Ведь это пятый холостяк за эту зиму! – воскликнула Талли, наблюдая, как ее сестра вычеркивает тщательно составленную Подборку оценочных данных, касающихся личных качеств и размеров собственности ныне покойного барона.

– Точнее, даже не пятый, а шестой.

Удрученно покачав головой, Талли спросила:

– Этот лорд Гарнер… ведь он был довольно старый, не так ли?

– Ему было почти сорок.

Талли сморщила носик:

– Совсем старик. Тебе следовало бы вычеркнуть его еще несколько лет назад.

Сестрам не далее как две недели назад исполнилось по двадцати одному году, и Талли считала любого мужчину старше тридцати чуть ли не библейским Мафусаилом.

– Старик он или нет, но нельзя забывать о том, что у него было двенадцать тысяч годового дохода.

Ее сестра пожала плечами и снова заглянула в газету.

– А его наследник заслуживает внимания?

– Ему всего семь лет.

Талли сокрушенно поцокала языком, понимая, что новому лорду Гарнеру придется подождать еще лет этак десять, прежде чем его, возможно, сочтут пригодным для включения в пресловутую «Холостяцкую хронику» Фелисити.

Хотя, по правде говоря, едва ли какой-нибудь мужчина, пребывающий в здравом уме, захотел бы увидеть свое имя на страницах подобного сборника. «Холостяцкую хронику», как окрестили этот «шедевр» одноклассницы сестер в школе мисс Эмери, едва ли можно было бы назвать глупой забавой помешанной на титулах хихикающей юной леди. Это была скорее основанная на скрупулезных исследованиях глубокая характеристика каждого подходящего для брака холостяка в высшем свете.

В справочнике «Дебретт» каждый мог почерпнуть сведения о генеалогическом древе и семейном девизе. Но только в «Холостяцкой хронике» можно было узнать, имеет ли этот мужчина склонность к злоупотреблению алкоголем или к ночным прогулкам в дебрях района Севен-Дайалз. Путеводители по историческим местам мистера Биллингсуорта дадут вам пространное и красочное описание владений этого человека, но только из сборника Фелисити вы получите сведения о подлинном состоянии кровли и узнаете, прочно ли укреплены там стены.

От проницательного взгляда Фелисити не ускользали титулованные особы от герцогов до баронов, джентльмены, получившие личное дворянское звание за особые заслуги, и даже, в порядке исключения, просто мужчины со средствами. Даже – вторые сыновья и дальние наследники не были обойдены вниманием в «Хронике», потому что, как имела обыкновение повторять Фелисити, «сегодня он никто, а завтра – наследник». Для получения этой информации Фелисити ежедневно по утрам тщательно просматривала «Таймс», «Глобус» и, конечно же, «Морнингпост», а также последние номера «Джентльменз мэгэзин», «Ледиз мэгэзин» и «Ледиз фэшнэбл кабинет», выискивая информацию, заслуживающую включения в «Хронику» в виде добавлений либо исправлений.

Сведения, которые не уливалось получить из периодических изданий, она получала благодаря оживленной переписке с бывшими ученицами школы мисс Эмери. Обширная корреспонденция с этими леди, большая часть которых, выйдя замуж, породнились с самыми знатными семействами высшего общества, позволяла ей проникнуть в такие тайны, сведения о которых никогда не попадал и на страницы печати.

– Талли, я склонна вновь пересмотреть решение относительно будущего Пиппин, – сказала Фелисити, осторожно промокая влажный крест, перечеркнувший сведения о лорде Гарнере.

– Ах нет, Герцогиня, только не начинай все снова, – взмолилась Талли, называя сестру ее любимым прозвищем.

Фелисити отмахнулась от возражений сестры.

– Я склонна видеть нашу кузину скорее с лордом Элмсли, чем с графом Дарлтоном. Я только что узнала от жены троюродного брата матери виконта, что в Элмсли есть что-то романтически трагичное, а это, мне кажется, как нельзя лучше сочеталось бы с нынешним состоянием Пиппин…

Талли аж застонала. Громко.

– Не делай этого, – сказала она сестре. – Оставь Пиппин в покое.

– Это еще почему?

– Потому что наша кузина очень переменилась с тех пор, как… ну, ты сама знаешь, о чем я говорю.

Фелисити тяжело вздохнула.

– Безвременная кончина ее батюшки была, конечно, потрясением. Еще большее потрясение вызвало состояние его финансов, но теперь, пожалуй, пора ей…

– Перестань! – взмолилась ее сестра, всплеснув руками. – Иногда мне кажется, что у тебя совсем нет сердца. Я говорю не о ее отце. Я говорю о нем, – Талли понизила голос до шепота, – о капитане Дэшуэлле.

– Об этом пирате? – воскликнула Фелисити. – Больше не хочу слышать это имя. Тем более в стенах этого дома. Ах, как бы я хотела, чтобы морской дьявол утащил его на дно моря!

Пиппин была таким разумным созданием, пока этот вертопрах не поцеловал ее.

Когда четыре года назад, Фелисити впервые предприняла попытку заняться сватовством, она, Талли и Пиппин всячески помогали своей учительнице мисс Портер найти путь к сердцу этого шалопая Джека Тремонта, оказавшись в результате в центре запутанного клубка шпионских страстей. Выступив в защиту Джека, они, сами того не желая, стали виновницами его заключения в тюрьму.

Та ночь навсегда изменила их жизни, а теперь дело дошло до того, что Пиппин поцеловал один молодой американец, капитан дальнего плавания Томас Дэшуэлл. Все произошло в мгновение ока, хотя, если верить тому, как вспоминались события той ночи их кузине, получалось, что она и Дэш провели в объятиях друг друга целую вечность.

На самом деле все это чушь, не раз говорила Фелисити, называя капитана Дэшуэлла бесчестным совратителем и презренным пиратом, потому что вскоре после этого дерзкий американец перестал быть их союзником и оказался в стане врагов, поскольку их страны теперь находились в состоянии войны. Й с тех пор его лихие пиратские подвиги на море дорого обходились Англии.

– Ты просто завидуешь, что он поцеловал не тебя, – сверкнув голубыми глазами, сказала Талли.

– Ничуть! – возразила Фелисити. – Я пристрелила бы этого негодяя еще до того, как он осмелился бы достаточно близко подойти ко мне.

– Полно тебе, не прикидывайся. Ведь не хочешь же ты прожить всю жизнь нецелованной? – сказала Талли и, взяв на руки Брута, взлохматила ему шерстку, окружавшую его похожую на обезьянью мордочку.

Фелисити положила руку на томик «Дебретта», как будто для того, чтобы придать вес своим аргументам.

– Талли, поцелуи здесь ни при чем. Если бы я знала, что кто-нибудь из вас двоих будет целоваться с первым встречным пиратом и негодяем, я бы никогда не стала добиваться всеми правдами и неправдами, чтобы мы могли провести сезон в Лондоне. Разве вы не понимаете, что на карту поставлены и этот дом, и тетушка Минти, и даже наша репутация? Если хоть одна из нас совершит опрометчивый поступок, если хоть кто-нибудь узнает, на какие жертвы мы пошли, чтобы…

– На какие жертвы пошла ты, – поправила ее Талли, – так что не меня с позором изгонят из общества или сошлют на каторгу за все эти дела. К тому же, Герцогиня, в этом я на стороне Пиппин. Я предпочитаю сама найти себе мужа, а не выходить замуж за одного из одобренных тобой ничтожеств. Я хочу, чтобы это был мужчина вроде капитана Дэшуэлла, который зацеловал бы меня до потери сознания, так, чтобы я была готова буквально на все.

– Ну что ж, такой черной неблагодарности свет еще не видывал, – заявила Фелисити. – Только, пожалуйста, не поэтизируй в моем присутствии поцелуи с пиратами! Это неприлично. Нам это делать не подобает. Вы обе должны удачно выйти замуж, потому что я не могу допустить, чтобы моя кузина, а тем более моя сестра, не обладала бы такими же хорошими связями в обществе, как у меня, когда я стану невестой Холлиндрейка!

Талли спустила Брута на пол.

– «Когда»… Может быть, ты хотела сказать «если я стану невестой Холлиндрейка»?

– Я выйду замуж за герцога – и ни за кого другого! – заявила Фелисити, сердито взглянув на сестру.

– Но, дорогая моя… – Талли не договорила, прерванная звонком в парадную дверь – звонком настойчивым и требовательным, который заставил обеих сестер вздрогнуть. – Силы небесные, кто бы это мог быть? – воскликнула Талли и, побледнев, замерла на месте, окинув взглядом гостиную. – Ты не думаешь, что кто-нибудь узнал…

– Что за глупости! – прервала ее Фелисити, хотя ей в голову пришла та же самая мысль. – Но в любом случае нам, наверное, следует узнать, кто это такой.

– Я, не пойду в тюрьму, Герцогиня, – снова сказала Талли то, что ежедневно повторяла с тех пор, как они приехали в Лондон.

– Да, Талли, я знаю, – сказала Фелисити. Взяв шаль, лежавшую на спинке кресла, она набросила ее на плечи, прежде чем выйти из гостиной на верхнем этаже, которая была единственной теплой комнатой в доме, чтобы сделать то, что обычно делают слуги.

Только вот слуг у них не было.

Талли следовала за ней по пятам, а за Талли следовал Брут, который никогда не позволял хозяйке выходить за пределы его поля зрения. Он, как положено, полаял и порычал, устроив громкий шум, эхом разнесшийся по почти пустому особняку, который они сняли на сезон. Несмотря на свое благородное происхождение – его дедушка принадлежал самой Марии Антуанетте, как любила рассказывать Талли всякому, кто соглашался слушать, – Брут обладал повадками самого обыкновенного шпица.

Фелисити оглянулась на шествие за своей спиной и покачала головой:

– Прошу тебя, Талли, не позволяй ему жевать то, что он обычно жует. Я до сих пор не знаю, как нам расплатиться за ущерб, который он причинил сапогам нашего стряпчего, мистера Эллиота.

– Тот еще стряпчий, – проворчала ее сестра. – Поделом этому старому скряге. – Талли откашлялась и заговорила сдавленным голосом, передразнивая этого человека: – «Сезон в Лондоне? Но это означает выброшенные на ветер деньги! Вы должны экономить, дорогие девочки. И, учитывая ваши обстоятельства, вам было бы лучше всего…» – Талли аж зарычала очень похоже на Брута. – Этот мерзкий сукин…

– Талли! – остановила ее Фелисити. Нельзя сказать, что она не разделяла чувств сестры по отношению к стряпчему, но предпочитала занять в этом вопросе позицию, более подобающую леди. – Вспомни, что всегда говорила нянюшка Бриджет. «Среди мужчин большая редкость человек, который думает о будущем леди».

– Помню. Но ведь нянюшке Бриджет не приходилось жить в пустом особняке, экономя даже на мелочах, не так ли? – пробормотала она в ответ, но все-таки взяла на руки Брута, когда они вышли на лестничную площадку, и успокоила маленького звереныша, прошептав ему на ухо что-то ласковое. Возмещение еще одной пары штиблет пробило бы невосполнимую брешь в их уже более чем скромном бюджете. Поскольку звонок продолжал настойчиво трезвонить, Талли вздохнула: – Силы небесные! Какие же все они грубые! Почему бы нам не послать миссис Хатчинсон открыть дверь?

– Миссис Хатчинсон… плохо чувствует себя, – сообщила Фелисити.

За ее спиной раздалось весьма неделикатное презрительное фырканье.

– Миссис Хатчинсон не плохо чувствует себя, а у нее ноги заплетаются от выпитого виски.

– Да, у нее есть склонность к злоупотреблению бренди, но за такую мизерную плату мы можем нанять только такую, как она.

– Хорошо, что она согласилась работать за бренди, не так ли? – сказала Талли. – И хорошо, что нам удалось прихватить с собой так много бутылок из подвала дядюшки, прежде чем мы уехали из Суссекса, иначе мы были бы по уши в долгах, оплачивая счета поставщиков спиртного.

Звонок раздался снова. И кто бы там ни стоял за дверью, человек этот с раздражающей настойчивостью продолжал требовательно трезвонить, действуя на нервы Фелисити.

– Когда я стану герцогиней Холлиндрейк… – пробормотала она, представив себе бесконечные запасы каменного угля, вышколенных слуг и респектабельных экономок.

– Да уж, тогда все будет великолепно, – сразу же согласилась Талли. – Мы будем жить на углу Гросвенор-сквер в теплом и респектабельном доме, и нам совсем не нужно будет экономить. – Она на мгновение замолчала, и на губах ее появилась озорная улыбка. – И уж прежде всего мы наймем непьющую экономку. А вдруг сам герцог пьет и поэтому от него так долго не было никаких вестей? Что, если после смерти дедушки он покатился по наклонной плоскости? Ох, дорогая Фелисити, что, если он превратился в пьяницу и вообще не намерен жениться?

– Вздор! – заявила Фелисити. – Обри Майкл Томас Стерлинг, десятый герцог Холлиндрейк, никогда не превратится в пьяницу. Не такая у него натура. – Вздернув носик, она приложила все усилия, чтобы прогнать даже тень сомнения, которое заронила ее сестра. Она не могла допустить, чтобы была пробита хотя бы маленькая брешь в доспехах, которые она надевала на себя, когда речь заходила о любых делах, связанных с герцогом.

– Откуда ты знаешь? – попыталась возразить Талли. – Ведь ты никогда не встречалась с этим человеком.

– Это я-то не знаю его? – круто повернувшись к сестре, спросила Фелисити. – Не смеши меня. Я четыре года переписывалась с ним. Этого, по-моему, достаточно, чтобы узнать его.

Талли сжала руку сестры:

– Дорогая Герцогиня, он уже несколько месяцев не писал тебе. С тех пор, как умер его дедушка. Даже ты должна признать, что что-то…

Следует отдать ей должное, Талли не сказала «пошло не так», а сказала лишь «изменилось».

– Конечно, изменилось. Изменились его обстоятельства, – сказала Фелисити, продолжая путь к входной двери. – На нем теперь лежит огромная ответственность. Едва ли можно ожидать, что у него теперь найдется время без конца писать мне.

– Тебе виднее, – согласилась Талли. – Может быть, это он сейчас звонит в дверь. Зашел, чтобы забрать тебя и нас всех в свой великолепный дом. Это было бы весьма кстати, потому что запаса угля нам не хватит и на неделю.

На мгновение Фелисити дала себе волю и представила, как бы все это было. Много угля. И свечей. И достаточный запас чая в чайнице, чтобы приготовить приличный «пеко[1]1
  Высший сорт черного китайского чая.


[Закрыть]»? А также сахар для чая. Но сквозняк, пробежавший по ногам, вернул ее к действительности.

Почему он неожиданно перестал писать? Даже не ответил на ее идеально написанное соболезнование? Словно умер он сам, а не дедушка? Что произошло?

Снова затренькал звонок. Талли возмутилась такой требовательностью:

– Ишь, растрезвонился, будто герцог. Может, мне посмотреть из окна, нет ли там кареты с гербом, запряженной четверкой, прежде чем открывать дверь?

Фелисити покачала головой:

– Едва ли это Холлиндрейк.

– Так кто же, по-твоему, там трезвонит? – спросила Талли, прижимая к себе поскуливающего Брута.

Фелисити вдруг с облегчением вздохнула:

– Как я могла забыть? Из агентства вчера сообщили, что они нашли для нас ливрейного лакея, отвечающего нашим требованиям.

Талли презрительно фыркнула:

– Что? Неужели нашелся такой, который не нуждается в зарплате и не ограбит нас дочиста?

Фелисити, сокрушенно покачав головой, возвела очи к потолку.

– Разумеется, я собираюсь заплатить ему. Со временем. А поскольку у нас нечего красть, вторая часть вопроса отпадает сама собой.

Колокольчик затренькал снова, и Брут на сей раз вырвался из рук хозяйки и с яростным лаем описал окружность вокруг юбки Талли.

Фелисити пересекла прихожую и откинула щеколду, подумав с некоторой мстительностью, что бесцеремонность этого человека будет наказана ущербом, который Брут причинит его обуви.

Сделав глубокий вдох, она распахнула дверь и уткнулась взглядом в темно-зеленое пальто, владелец которого стоял, наклонившись вперед и нахлобучив шляпу, чтобы защититься от холодного ветра.

– Чем могу быть полезна? – спросила Фелисити, пытаясь унять вдруг охватившую ее дрожь. Дрожь эту нельзя было объяснить холодным воздухом, проникшим снаружи, потому что этот огромный мужчина, стоявший на пороге, заслонял ее своим телом от пронизывающего ветра. Нет, причина была в другом, хотя она пока не понимала, в чем именно.

Потом она вдруг все поняла.

Незнакомец медленно выпрямился, поля его шляпы приподнялись, открыв внушительный мужской подбородок с намеком на черную щетину и твердого очертания губы. Римский нос придавал его чертам благородство и мужественность. Но именно взгляд его глаз был причиной охватившей ее дрожи, унять которую оказалось не по силам даже ей.

Его взгляд был темен как ночь, а глаза – насыщенного коричнево-черного цвета, как русские соболя.

Фелисити почувствовала себя словно под гипнозом. Ей вдруг вспомнилось, как Пиппин однажды призналась, что, лишь взглянув в глаза капитану Дэшуэллу, она сразу же почувствовала, что он ее поцелует.

Фелисити в то время заявила, что все это глупости. Но сейчас она вдруг поняла, о чем говорила кузина. Потому что именно в этот момент она поняла, что не сможет прожить жизнь, так и не ощутив этих губ на своих губах. При этой мысли у нее перехватило дыхание.

Она не могла бы объяснить, откуда ей это известно. Она просто знала это.

– Я хотел бы видеть мисс Лэнгли, – сказал он. Его сочный баритон эхом отозвался в пустой прихожей. Все в нем, начиная от самоуверенной осанки и кончая удивленно приподнятой бровью, когда он глядел на нее, породило у нее самую невероятную мысль, от которой она не только вздрогнула, но и запаниковала.

«Это он, – пело ее сердце. – Господи, прошу тебя, сделай так, чтобы это был он!»

«Холдиндрейк!»

Она попыталась найти слова, чтобы ответить ему. Но впервые за всю свою жизнь Фелисити Лэнгли лишилась дара речи. Она двигала губами, пыталась привлечь на помощь разум, но под пристальным взглядом импозантного мужчины ей это не удавалось сделать.

Но как это могло случиться? Как ему могло прийти в голову пожаловать к ней без предупреждения? Да еще в столь неурочный час?

Неудивительно, что он так пристально смотрит на нее, ведь она не причесана как следует, ее платье давно вышло из моды, а на ногах у нее… Боже милосердный, она вышла, чтобы открыть дверь, в красных шерстяных носках!

Талли толкнула ее в спину:

– Скажи что-нибудь, Фелисити!

Она неохотно оторвала взгляд от его гипнотизирующего лица, взяла себя в руки и стала вспоминать, что следует сказать человеку, с которым почти помолвлена.

Но именно в этот момент потрясенный взгляд Фелисити вновь упал на его пальто, и она заметила его обшлага. «Обтрепанные обшлага?» О нет, что-то здесь не так. А там, где на нем должны бы быть надеты бриджи безупречного покроя, она увидела немодные брюки. Но последним, что охладило ее разыгравшиеся мысли сильнее, чем ледяной пол охлаждал по утрам ее ноги, была пара поношенных сапог, один из которых уже успел прочно оседлать их Брут.

Сапоги, которые, судя по их виду, прошагали через всю Испанию и обратно, сапоги, которые никогда не знали нежной заботы камердинера. Короче говоря, сапоги, которые могли принадлежать служивому человеку, но не герцогу.

И уж конечно, они не могли принадлежать герцогу Холлиндрейку!

Она снова робко взглянула ему в лицо и убедилась, что его дерзкие и благородные черты по-прежнему заставляют замирать ее сердце, но на сей раз от разочарования и смущения.

И как она могла подумать о поцелуях такого человека? Нет, так не бывает. А если и бывает, то только в волшебных сказках и французских романах, которыми зачитываются Талли и Пиппин.

Безумным страстям и таким понятиям, как «любовь с первого взгляда», самое подходящее место на страницах таких книг.

– Очевидно, вы и есть тот самый человек, которого мы ждали, – сказала Талли, удивленно поглядывая в сторону Фелисити. Красивые черты лица этого мужчины явно не производили на Талли большого впечатления, и она, поймав Брута за задние ноги, оттащила от сапог незнакомца этого маленького тирана. – Прошу прощения за его поведение. Он обожает хорошую обувь. Надеюсь, у вас это не единственная пара.

Обри Майкл Томас Стерлинг, десятый герцог Холлиндрейк, сначала оценил на глазок ущерб, причиненный его сапогам, потом перевел взгляд на двух молодых леди, стоявших перед ним. Близнецы, догадался он, хотя и не идентичные. Та, которая отловила и взяла на руки собачонку, была изящной красавицей, но его внимание привлекала другая – та, которая еще держалась рукой за щеколду.

Ее волосы имели тот неуловимый оттенок карамели, который вечно соблазняет и поддразнивает мужчину. Особенно такого, как он, который слишком долго был лишен хорошего Общества, тем более общества молодых женщин.

Двенадцать лет на войне. Три месяца на транспортном судне из Португалии в Англию. Потом месяц в седле из одного конца Англии почти в другой по дорогам, заметенным снегом так, как будто вы случайно оказались в России, а не в Суссексе. А далее – потрясение по прибытии домой, когда он узнал, что стал не только наследником дедушки, но и герцогом. Герцогом Холлиндрейком.

И прощай навсегда, капитан Тэтчер. Этот псевдоним он взял себе, когда в один прекрасный вечер много лет назад отказался от будущего, предначертанного, ему его дедушкой. Тогда, проведя ночь за карточным столом, он использовал, выигрыш на покупку патента на младшее офицерское звание и умчался к черту на кулички, где никто не вмешивался в его жизнь.

Герцог Холлиндрейк. Он содрогнулся. Его страшили не огромная ответственность и необходимость исполнять массу обязанностей. Ему приходилось нести на своих плечах и гораздо большую ответственность, командуя войсками в ходе войны на Пиренейском полуострове. Дело было не в этом, а в титуле. Он не был герцогом. По крайней мере он не соответствовал тому стереотипу обладателя этого титула, которому следовали его дедушка и восемь поколений Стерлингов до него, полагавшие, что герцог должен быть высокомерным, консервативным и с рождения приученным к роли повелителя, которая отведена ему по произволению Божьему.

Гораздо лучше оставаться Тэтчером. Потому что, несмотря на замерзшую спину, чуть ли не отмороженный нос и онемевшие от холода пальцы, при виде этой девушки у него вдруг взыграла кровь. Но будь он Тэтчером, он немедленно сорвал бы сладкий поцелуй с этих упрямых губок, тогда как герцогу Холлиндрейку приходилось вести себя подобающим образом.

Очень жаль, конечно, что эта очаровательная маленькая ведьмочка не была той мисс, за которой ухаживал от его имени дедушка. Нет ни малейшего шанса, что она окажется той карабкающейся по социальной лестнице девчонкой, которая со всей прямотой написала о своем намерении выйти замуж за герцога, исключая разве что герцога – члена королевского семейства.

– Я хотел бы видеть мисс Фелисити Лэнгли, – повторил он.

Заметив, как эта мисс смотрит на него – словно он был каким-то мародером, явившимся с единственной целью – грабить, – он понял, что его тетушка была, пожалуй, права. Прежде чем отправляться к этой леди, следовало бы привести себя в более презентабельный вид.

Ну что ж, возможно, что его вид действительно отпугнет мисс Лэнгли, как это предсказывала тетушка Дженива.

– Мисс Лэнгли – это я, – сказала она, чуть вздернув хорошенький носик.

Так это и есть его невеста? Поскольку ко всей этой истории приложил руку его дедушка, он ожидал увидеть мегеру с выступающими вперед зубами либо какую-нибудь абсолютно бесцветную мышку. Но только не девушку, которая открывает дверь в ярко-красных носках.

– Мисс Фелисити Лэнгли? – уточнил он. Наверное, здесь какая-то ошибка. Его дедушка никогда бы не выбрал такую хорошенькую девушку. При виде которой даже дух захватывает.