Текст книги "Лорды Белого замка"

– Да, зная про Иоанна все, я тем не менее ему служу. Он лжив, капризен, развратен и не имеет ни малейшего представления о чести. Но у него и немало достоинств: Иоанн обладает острым умом, и он, пожалуй, самый способный государственный деятель из всех сыновей Генриха – когда не ведет самоубийственную войну с тенью Ричарда Львиное Сердце.

Мод согласилась с доводами мужа, но не могла сдержать невольную дрожь отвращения, вспомнив, как груб был с ней Иоанн на свадебной церемонии.

– Другого наследника престола у нас все равно нет, – устало сказал Теобальд. – Артур Бретонский совсем еще ребенок, и он всю жизнь провел на чужбине, никогда не ступал на британскую землю, тогда как Иоанн знает Англию и любит ее. – Теобальд покрутил в руках бокал и мрачно усмехнулся. – Поверить не могу, что сижу тут в свою первую брачную ночь и обсуждаю государственные дела с шестнадцатилетней девочкой. Тебе небось очень скучно?

Мод захлестнула волна паники. Вот сейчас Теобальд прекратит говорить, задует свечу, и они приступят к акту консумации брака.

– Напротив, мне очень интересно, – сказала она, в надежде еще на некоторое время отложить неизбежное. – Я хочу побольше узнать обо всем этом. А иначе как я смогу тебе помочь?

– Ты? Помочь мне? – Теобальд улыбнулся, но как-то не слишком весело. Затем аккуратно отставил бокал и повернулся к Мод. – И как, интересно, ты можешь это сделать?

– Если бы я больше знала, то не задавала бы некстати глупые вопросы.

– Некоторые люди говорят, что знание опасно. – Он взял прядь ее волос и накрутил себе на пальцы.

– Но и неведение тоже, милорд, – возразила Мод и прикусила язычок, снова испугавшись, не зашла ли она слишком далеко.

Однако Теобальд, кажется, нисколько не рассердился. Дыхание его участилось, а взгляд стал тяжелым, но не от гнева.

– Ну хорошо, – тихо сказал он и намотал локон еще сильнее, притягивая ее к себе. – Если ты хочешь учиться, то я должен тебя научить. – Другой рукой он нежно погладил Мод по щеке. – Мое знание и твое неведение, – прерывисто дыша, проговорил он и нервно рассмеялся. – Господи, девочка моя, да это и впрямь опасная смесь!

Глава 11

До чего же хорошо скакать по прохладе раннего утра, под пение птиц! Жаль только, что удовольствие это будет недолгим: совсем скоро вновь начнется невыносимая жара, когда, кажется, вот-вот сваришься заживо внутри доспехов.

«По крайней мере, в Ланкастер мы прибудем раньше, чем нас настигнет палящее солнце середины лета. А пока что следует быть благодарным жизни за ее мелкие радости» – так думал Фульк, ведя свой отряд к северу. Последние несколько дней, когда на небе не было ни облачка, превратились в пытку: воинов мучила постоянная жажда, а кожа их воспалилась от пота.

Пока правили королева Алиенора и ее юстициарии, в стране было тихо, однако умные люди из предосторожности путешествовали в кольчугах, невзирая на физические неудобства.

Благополучно доставив Хьюберту Уолтеру письма от германского императора, Фульк и Жан отправились в Ланкастер: на сей раз они везли послание от Хьюберта Теобальду, а также подарки архиепископа молодым на свадьбу. На обратном пути Фульк должен был в целости и сохранности привезти мать в Олбербери, а затем вернуться к братьям в Нормандию.

– Интересно, как сейчас выглядит Мод ле Вавасур? – задумчиво проговорил Жан.

Ему захотелось подурачиться, и он надел ярко-красную котту, которая смотрелась бы немыслимо кричащей, если бы не гармонировала с его смуглым лицом. Лютня висела на кожаной перевязи у него за спиной, а темные кудри венчала щегольская красная шляпа, украшенная павлиньим пером. Сегодня он был менестрель, и его переполняла радость лета.

Фульк пожал плечами и стал смотреть на дорогу. Еще недавно она была пуста, но сейчас впереди можно было разглядеть облачко пыли.

– Я как-то не думал об этом, – рассеянно сказал он.

– Помяни мое слово, с такими глазами и такими волосами она сейчас должна стать редкой красавицей.

Фульк хмыкнул. В голове у него возник образ маленькой девочки: вот она завладела мячом его брата и требует, чтобы мальчишки приняли ее в свои игры. Своевольная и коварная, скорее необычная, чем хорошенькая. Фульк вспомнил, с каким упрямым любопытством Мод подглядывала за пиром в честь коронации Ричарда и как потом стояла в аббатстве рядом с Теобальдом Уолтером, с остекленевшими от страха глазами и негнущейся спиной, собрав всю свою храбрость, чтобы не сбежать. В зависимости от обстоятельств Фульку становилось то весело, то досадно, а временами его переполняло сочувствие. Но представить эту малышку прекрасной молодой женщиной – подобное просто не укладывалось у Фицуорина в голове.

Облачко пыли выросло, и, судя по скорости, с которой оно передвигалось, это был немалый конный отряд. Фульк натянул поводья и дал знак своим людям сдвинуться на пыльную обочину.

Первый возникший на дороге всадник оказался рыцарем на сером мерине. В руке он держал копье, увенчанное развевающимся красно-золотым знаменем, на шелке которого скалились анжуйские львы. Сюрко рыцаря тоже было красное с золотом. Потом показались остальные, в таком же облачении. Двигался отряд быстрым галопом. В центре верхом на испанском жеребце ехал с перекошенным от гнева лицом принц Иоанн. Едва он увидел Фулька во главе отряда, как в нем буквально заклокотала ярость. Принц рывком натянул поводья, заставив коня резко остановиться, так что рыцари у него за спиной чуть не столкнулись.

– Сир. – Фульк неохотно склонил голову, дабы изъявить почтение наследнику престола.

– Вам надлежит спешиться и преклонить передо мной колена! – проскрежетал Иоанн. – Я хочу, чтобы уважение ко мне выказывали, как подобает.

Фульк долгим взглядом посмотрел на Иоанна, давая понять, что́ он думает об этом приказании. Ни один человек за его спиной не шелохнулся.

– Я сказал, спешиться и преклонить передо мной колена! – прошипел Иоанн. – Слышите, подонки?

Не сводя взгляда с принца, Фульк соскочил с седла и опустился на одно колено. Повинуясь короткому жесту командира, его люди тоже слезли с лошадей, но видно было, что сделали они это по приказу Фулька, а не Иоанна.

Принц злобно смотрел на них, чуть ли не дымясь от гнева:

– Однажды, Фульк Фицуорин, твоя дерзость погубит тебя!

Фульк поднял голову:

– Если бы вы были королем Англии, Божьим помазанником и моим сувереном, я бы немедленно преклонил колено, сир. А так вы хотите получить то, что вам не принадлежит.

Иоанн задохнулся от ненависти. Его лошадь, подергиваясь, пошла боком, а затем начала взбрыкивать и приседать. Жирар де Мальфе быстро перехватил поводья и успокоил животное.

– Я покажу тебе, что я могу и чего не могу требовать! – сквозь зубы процедил Иоанн. – Имей в виду, Фицуорин, если я и пощадил сейчас твою жизнь, то только ради того, чтобы в один прекрасный день ты узнал, что такое раскаяние. – И, вонзив шпоры в серые бока лошади, принц устремился вперед так резко, что у де Мальфе вырвало поводья.

Королевский отряд ускакал. Фульк медленно поднялся. Ноги его вдруг ослабели, и ему пришлось схватиться за уздечку своего коня.

– Ну что, – сказал Жан де Рампень, – да вы с твоим братцем Уильямом, как я погляжу, одного поля ягодки. И ты еще осуждал его за безрассудство! Интересно, что ты будешь делать, когда Иоанн наденет корону Англии?

– Во-первых, еще не известно, дойдет ли до этого дело. Но если однажды подобное все-таки случится, то можешь не сомневаться: я смиренно преклоню перед ним колено, поскольку тогда он будет иметь на это полное право. – Фульк мрачно глянул на Жана. – Ты не обязан был следовать моему примеру. Мог бы выразить Иоанну почтение по собственной воле.

– Увы, похоже, я столь же безрассуден, как и ты, – сказал Жан и снова сел на коня.

Пока Фульк забирался в седло, его друг всматривался в оседающее на дороге облачко пыли.

– Кажется, до Иоанна дошло известие о скором освобождении Ричарда.

– Ни за что не поверю, что он мчится на юг собирать выкуп, – мрачно сказал Фульк. – Помешать сбору денег – вот это вполне может быть.

И с этими словами он пришпорил гнедого.

Мод повернулась на другой бок и подсунула руку под мягкую перьевую подушку, не желая отпускать от себя глубокий сон, что еще несколько секунд назад окутывал ее. Приглушенные звуки проникли в затуманенное сознание. Они становились все громче, и темный покой сна отступил, хотя она и не открывала глаз.

Ее обнаженное плечо тронула рука. Ладонь была теплая, широкая, мужская.

– С добрым утром, моя милая жена. Там пришли твои женщины, чтобы помочь тебе.

Мод подняла веки и увидела, что над ней склонился Теобальд. Он был полностью одет, а за защитной стеной прикроватного полога сияло в полном разгаре великолепное утро.

– Доброе утро, милорд.

Звук получился сухим и хриплым, а во рту стоял привкус прокисшего вина. В висках пульсировало, голова нестерпимо болела, не говоря уж о том, что между ног ощущение было не из приятных.

– Который час?

– Уже почти два пополудни, – сказал Теобальд и с тревогой взглянул на нее. – Я дал тебе поспать, сколько мог, но все гости уже собрались в зале. Ты хорошо себя чувствуешь?

Мод хотелось закрыть голову подушкой, застонать и велеть ему уйти. Однако пришлось ответить:

– Да, милорд.

Она с трудом села в постели. Свет ударил ей в глаза и заставил сощуриться.

– Твои женщины пришли, чтобы помочь тебе, – вновь повторил он, показав через плечо в направлении, откуда раздавался приглушенный шепоток, и кашлянул. – Извини, если вчера ночью сделал тебе больно.

– Только немного, мило… Тео.

Она вспомнила его слова о том, что дома следует называть супруга по имени, и увидела, как лицо его смягчилось от нежности.

– И все равно, я бы предпочел вообще не делать тебе больно, – проговорил Теобальд и погладил ее по щеке. – Боюсь, милая, что тебе придется поторопиться. Простыню с брачного ложа ждут в зале, чтобы гости могли ее освидетельствовать.

Мод поморщилась, представив себе, как доказательство ее невинности будет вывешено на всеобщее обозрение.

– Ладно, не буду мешать тебе одеваться.

Теобальд, неловко пятясь, отошел от кровати, что-то сказал служанке и удалился.

Бабушка Мод и прислуга сразу окружили кровать. Одна из женщин протянула ей горячий травяной отвар. Мод сжала в ладонях дымящуюся кружку и с наслаждением отхлебнула.

– Ты хорошо себя вела, – сказала Матильда де Шоз, коротко кивнув, что могло считаться похвалой. – Твой муж, кажется, остался очень доволен.

Мод молча пила отвар. Хотя акт консумации и не оказался удовольствием, о котором говорила Хависа Фицуорин, однако он не стал и жестоким испытанием, как намекала бабушка. Мод почувствовала боль, за которую, задыхаясь, извинился Теобальд, пока еще был в состоянии говорить. Боль осталась и сейчас, но вовсе не такая уж невыносимая, и после прошедшей ночи Мод понимала, что теперь обладает силой и влиянием, которые не идут просто ни в какое сравнение с ее положением в доме отца. Теперь она была леди Уолтер, и Теобальд поверял ей свои мысли. Да одно лишь это с лихвой возмещало физическое неудобство, которое он ей причинил.

– Вот вода, леди Мод, умойтесь, – сказала Барбетта, одна из служанок, которых приставили к ней в Ланкастере. – И еще успокаивающий бальзам, если надо.

Мод покачала головой:

– Не надо. Лорд Уолтер хорошо со мной обращался.

Бабушка сразу насторожилась:

– Но он консумировал ваш брак?

Отбросив покрывала, она жестом велела Мод сойти с кровати и вздохнула с облегчением, увидев пятна крови на простынях и красные полосы, испачкавшие внучке внутреннюю сторону бедер.

– Я горжусь твоей храбростью, – сказала Матильда.

Повернувшись к служанкам, она приказала им снять простыню и отнести ее в большой зал.

– Я вовсе не была храброй, – призналась Мод. – Я столько выпила, что едва понимала, что происходит, а теперь у меня болит голова.

– Вам нужно принять порошок из ивовой коры, миледи, – встрепенулась Барбетта. – Сейчас принесу.

Она выскочила за дверь, а две оставшиеся служанки принялись снимать с кровати окровавленную простыню – доказательство девственности Мод. Если через девять месяцев она родит, то это будет ребенок Теобальда, и никого другого.

Мод омыла кровь с бедер. Когда муж впервые вошел в нее, она стиснула зубы, чтобы сдержать крик. Теобальд извинился, но продвинулся еще глубже, прерывисто шепча, что нужно потерпеть, что в первый раз всегда трудно. Потом станет легче, она должна ему довериться. И она доверилась, обхватив Тео за шею, прижавшись к нему изо всех сил, а он еще дважды сделал ей больно, а затем забился в ее руках, словно умирающий. В эти мгновения, омытые липкой кровью, Мод утратила беспомощность и уязвимость, и ей было даровано первое смутное представление о власти, которую женщина может иметь над мужчиной.

Бабушка помогла Мод надеть нижнюю котту и платье из темно-зеленого льна. Потом Матильда заплела тяжелые светлые волосы внучки в две толстые косы и покрыла их накидкой из легкого шелка. От туго заплетенных кос и тесного серебряного обруча, придерживающего покрывало, головная боль разыгралась еще сильнее. Вернулась Барбетта, неся еще одну дымящуюся чашку, на сей раз – с отваром молотой ивовой коры.

Мод выпила, порадовавшись, что в напиток добавлен мед, который убрал горькое послевкусие. Потом отважилась бросить взгляд на свое отражение в зеркале. Бурная ночь оставила под глазами темные круги, но более ничего в лице не изменилось. Взглянув на Мод, никто бы не догадался, какую пропасть она пересекла прошлой ночью.

В зале новобрачную ждали. Некоторые молодые люди, до сих пор еще не протрезвевшие после свадебного пира, приветствовали ее появление радостными возгласами, ибо прибытию Мод предшествовало торжественное внесение свадебной простыни. Она упорно делала вид, что не обращает на гостей внимания, но лицо ее залил предательский румянец. Мод знала, что мужчины смотрят на испачканный пятнами крови лен и воображают себе ее дефлорацию – не обязательно с участием Теобальда.

Свадебную простыню, как того требовал обычай, развернули и прибили к стене позади почетного стола, как знамя. Взглянув на нее, Мод тут же отвела взгляд и заняла законное место рядом с Теобальдом. Он поцеловал ей руку и официально поприветствовал, назвав «миледи супруга». Он тоже избегал смотреть на простыню.

Оруженосец Теобальда подал ей хлеб и сыр. Мод отказалась от вина и удовлетворилась чашкой пахты. В голове еще стучала боль, но напиток из ивовой коры медленно начинал действовать. Когда они закончили завтрак, Теобальд поднялся на ноги и призвал всех к тишине.

– Как вы знаете, – громогласно объявил он, – по традиции наутро после свадьбы муж в знак признательности преподносит жене подарок. Причем подарок сей предназначается только ей одной и не может быть передарен или продан без ее согласия. – Повернувшись к Мод, он продемонстрировал присутствующим пергаментный свиток, перевязанный красной лентой и скрепленный личной печатью сэра Уолтера Теобальда. – Призываю всех вас в свидетели, что вручаю своей молодой супруге этот подарок, а именно: доходы от пяти замков, двух рыбных хозяйств и двух мельниц, в Эмаундернессе и Норфолке, и распоряжаться этими доходами она будет по собственному усмотрению.

Он торжественно передал Мод свиток, прибавив к нему шкатулку из слоновой кости. Из шкатулки свисала нитка речного жемчуга с золотым крестом, инкрустированным рубинами, в пару к обручальному кольцу.

Мод была ошеломлена. Несмотря на то что происходила она из семьи благородной и состоятельной, ее никогда еще столь щедро не осыпали подарками, как за два последних дня. К тому же Теобальд поступил не просто щедро, но и мудро: драгоценности были символом безбедной жизни, которую он приготовил для жены, а право на доходы давало ей независимость.

– Благодарю вас, милорд, вы очень добры, – сказала она, едва дыша.

– Это очень скромный подарок, – срывающимся голосом произнес он.

Теобальд взял жемчужное ожерелье, возложил ей на шею и поправил крест, чтобы тот висел ровно.

– Моя дочь еще слишком юная, чтобы можно было доверять ей такое богатство, – заметил отец, сидевший по другую сторону от Мод и придирчиво наблюдавший за происходящим.

Теобальд повернулся к тестю.

– Но вы же не считаете свою дочь слишком юной, чтобы выдать ее замуж и вверить ей мое благополучие и благополучие всех обитателей замка, – резко ответил он. – Если Мод готова к одному, то, значит, готова и к другому.

Робер ле Вавасур оттопырил толстую нижнюю губу и менторски изрек:

– Даже самых опытных женщин необходимо наставлять, дабы они не сбились с пути.

– Все необходимые наставления Мод получит от меня, – заявил Теобальд и положил руку на плечо молодой жене: легонько, но словно утверждая свои права собственника. – Ей достаточно лишь попросить.

Ле Вавасур недовольно хмыкнул и помрачнел:

– Не хотел бы я, чтобы мой зять сам вырезал розгу для своей спины.

Теобальд склонил голову, показывая, что понимает опасения ле Вавасура.

– Мы пожинаем то, что сами сеем, – вежливо ответил он.

Во время этой беседы Мод хранила молчание, но ей было приятно, что Теобальд встал на ее защиту. Пожалуй, этого человека она сможет уважать по собственной воле, а не потому лишь, что так велит супружеский долг.

– Милорд муж, позвольте мне удалиться и убрать этот свиток в надежное место, – попросила она.

Конечно же, вполне можно было послать служанку, но Мод хотелось улизнуть под благовидным предлогом. Хорошо, что Теобальд защищает ее, но все равно, присутствуя при этом разговоре, Мод чувствовала себя костью, которую не могут поделить два пса.

– Разумеется, миледи. – Он встретился с ней взглядом, давая понять, что прекрасно все понял.

Мод сделала Теобальду глубокий книксен, коротко кивнула отцу и удалилась.

– Она благородная и славная девушка, – сказал Теобальд, восторженно разглядывая гибкую фигурку поднимавшейся по лестнице Мод. – Она моя супруга, и я вправе немножко ее порадовать.

– Так-то оно так, но ради собственного спокойствия будьте благоразумны: смотрите, чтобы «немножко» не превратилось в «слишком», – проворчал ле Вавасур. – Женщин легко избаловать.

С превеликим трудом Теобальд смог промолчать. У него на языке так и крутилось замечание насчет того, что Роберу ле Вавасуру, безусловно, видней: ведь он своим обращением настолько избаловал мать Мод, что преждевременно свел бедную женщину в могилу. Избавь нас, Боже, от таких советчиков!

Вскоре Мод вернулась в большой зал. Нельзя долго отсиживаться в спальне, если тебя поджидают неутомимые гостьи-сплетницы во главе с родной бабушкой. Очутившись среди них, Мод почувствовала себя молодой курочкой, которую клюют и задирают в курятнике старшие птицы, знающие свое место и желающие указать новенькой ее собственное.

Отца за столом для почетных гостей уже не было, и его место занял молодой рыцарь с черными как смоль волосами. Он показался Мод смутно знакомым, но она не сразу вспомнила, откуда его знает. В первый день свадьбы его здесь явно не было – эти выразительные черты орлиного лица Мод бы запомнила. Рыцарь с удовольствием ел хлеб с сыром и энергично кивал, слушая Теобальда. То, что прибыл он недавно, было видно по лежащим рядом с тарелкой шлему и мечу, а также по пыли на сюрко, надетом поверх кольчуги. По другую сторону от ее мужа расположился еще один молодой человек, в наряде, более подходившем для праздника. Вместо меча и шлема под правой рукой у него лежала изящная лютня, и, в отличие от своего спутника, он, похоже, не носил ни кольчугу, ни сюрко. Рядом сидели еще несколько юношей в доспехах, причем все они усиленно налегали на еду.

Мод хотела было развернуться и уйти, но быстро отвергла эту мысль. Лучше уж побыть среди незнакомцев, чем возвращаться в курятник. Изобразив на лице приветственную улыбку, она двинулась вперед.

Рыцарь поднял голову и, когда их глаза встретились, так и застыл с открытым ртом, не дожевав угощение. У Мод волосы зашевелились на затылке, ей показалось, что ее вдруг изо всей силы ударили под дых. Она положила руку на корсаж и тихонько выдохнула.

Теобальд жестом пригласил жену подойти и сесть рядом.

– Ты помнишь Фулька Фицуорина? – указал он на рыцаря.

– Нет. Я… То есть я хотела сказать, помню, – запинаясь, произнесла Мод и с трудом оторвала взгляд от дымчато-ореховых глаз молодого человека.

Фицуорин, чтобы прийти в себя, поднял бокал и запил хлеб с сыром.

– Ни за что бы не узнал вас, миледи! – с восхищением произнес он. – Жан предупреждал меня, что вы, должно быть, выросли и превратились в редкую красавицу, но его слова едва ли отдают вам должное.

Молодой человек в изящных одеждах улыбнулся.

– Воистину, миледи, вашу красоту не опишешь словами, – подтвердил он.

Теобальд представил второго юношу как Жана де Рампеня, своего бывшего оруженосца. С усилием собрав разбежавшиеся мысли, Мод ответила, как и полагается гостеприимной хозяйке. Жан был красивее Фицуорина, вернее, черты его лица были более правильными, но… эта шаловливая усмешка и веселые глаза могли только расположить к себе: никакого сравнения с мужественностью Фулька, его жгучей притягательностью.

Мод села на свое место рядом с Теобальдом, прижимаясь к мужу, чтобы случайно не коснуться рыцаря. Его одетая в кольчугу рука покоилась на столе. Мод увидела отблески солнечного света на заклепках, скользнула взглядом по руке до самого края рукава гамбезона и котты и невольно залюбовалась загорелой кистью юноши. Тонкие и сильные пальцы его были весьма красивы. Узкий белый шрам через все костяшки и второй, совсем свежий, розовый, извивающийся вокруг основания большого пальца, лишь усиливали притягательность: рука Фицуорина выглядела такой сильной, опытной и одновременно беззащитной.

– Так что же заставило тебя покинуть рыцарский турнир? – поинтересовался Теобальд.

Фульк убрал руку и откинулся назад:

– У Жана было поручение к лорду Хьюберту, а я вызвался его сопровождать.

– Эх, жаль, я не знал, что ты в Англии, а то пригласил бы на свадьбу! Я всегда рад тебя видеть!

– Не сомневаюсь, милорд, но, учитывая, кто еще был среди гостей, пожалуй, даже к лучшему, что семью Фицуорин представляла наша мама.

– Возможно. – Теобальд был слегка смущен таким поворотом разговора. Однако затем он беспечно махнул рукой. – Но я настаиваю, чтобы сегодня ты остался ночевать. Мне не хватало твоего общества, а рассказать надо столько, что, кажется, и нескольких лет не хватит. Вот что, Фульк, первым делом тебе надо смыть дорожную пыль и избавиться от тяжелой кольчуги. – Он глянул на Мод и кашлянул.

А та вдруг страшно перепугалась, осознав, что теперь это ее обязанность как хозяйки замка – позаботиться об удобстве гостей. «О господи!» – подумала Мод. Пусть прошлой ночью она и утратила целомудрие, но сколько еще оставалось сфер, где она еще по-прежнему была невинной. Так, только без паники. Что бы сделала на ее месте бабушка? Мод неуверенно поднялась и с отчаянием посмотрела на мужа.

– Полагаю, комната в торце освободилась, ведь принц Иоанн уехал, – подсказал жене Теобальд.

– Ах да, ну конечно. – Мод благодарно улыбнулась ему и повернулась к гостям. – Я провожу вас и велю служанкам наполнить бадьи водой, чтобы вы могли искупаться.

Фульк забрал со стола меч и шлем. Мод завороженно следила за движениями его рук, потом наконец оторвала от них взгляд.

Фульк смотрел на Теобальда с кривой усмешкой:

– Мне предстоит занять комнату принца Иоанна? Даже не знаю, говорит ли это о вашей деликатности или о чувстве юмора.

– Лишь о здравом смысле, – отмахнулся Теобальд. – Места сейчас у нас катастрофически не хватает. Иди располагайся.

Фульк с шутливым сарказмом отсалютовал Теобальду и повернулся к Мод:

– Ведите нас, миледи.

С горящим лицом она повела Фулька и его небольшую свиту прочь из зала. Мод с облегчением заметила, что Фульк не стал глазеть на окровавленную простыню. Ей даже показалось, что Фицуорин специально старался не смотреть в ту сторону, и за это проявление благородства Мод была ему благодарна.

Однако на самом деле отводить глаза Фулька заставляло не столько благородство, сколько смущение. Старинный обычай коробил Фицуорина, поскольку он вырос в семье, где тайны супружеской спальни свято охранялись, а не выставлялись на всеобщее обозрение. Была у него, признаться, и еще одна причина для смущения. Когда Мод вошла в зал, Фульк чуть не подавился хлебом. Тощенькая, нескладная девчушка, которую он помнил, куда-то исчезла, и ее сменила молодая женщина, все еще полная ребячества и худощавая, но уже явно не дитя. Глаза, ярко-зеленые, кошачьи; тяжелые светлые, с серебряным отливом косы, ниспадающие из-под покрывала; тонко очерченные скулы и подбородок, и – Боже милостивый! – какие мягкие и пухлые губы!

Когда их глаза встретились, жар его мыслей, должно быть, обжег Мод, поскольку она сильно смутилась, чего раньше за ней не водилось. Неудивительно, что Фульк не осмеливался смотреть на простыню: он и без того был порядком ошеломлен и пытался привыкнуть к мысли, что Мод ле Вавасур уже далеко не та щуплая девчушка, к кому он мог относиться как к младшей сестре, и не просто жена его бывшего наставника, которой можно мимоходом выказать почтение, а, чего уж греха таить, самая соблазнительная женщина, какую он когда-либо видел.

Хозяйка провела гостей в покои, недавно освобожденные принцем Иоанном, а затем извинилась, сказав, что ей надо поторопить служанок и вызвать леди Фицуорин из женских комнат. Фульк еще долго смотрел в дверной проем, после того как Мод скрылась из виду.

– Я же говорил! – с радостным превосходством воскликнул Жан и от души ткнул Фулька под ребра. – Эй, приди в себя, а то выглядишь словно бык на бойне: точь-в-точь такие же стеклянные глаза.

– А? – обернулся Фульк, тряся головой. – Ты про что толкуешь?

– Про Мод ле Ва… В смысле, про Мод Уолтер. Я ведь говорил тебе, что она окажется необыкновенной красавицей, – ухмыльнулся Жан. – Опомнись, Фульк, не слишком прилично по уши влюбляться в жену своего наставника, пусть даже и бывшего. – Он ловко увернулся от последовавшего удара и отпрыгнул подальше, чтобы Фульк его не достал. А затем резюмировал: – Но тебя можно понять, она очаровательна.

Фицуорин, насупившись, некоторое время смотрел на приятеля, а потом отвернулся, чтобы поставить в угол меч и положить рядом шлем.

– Леди Уолтер и впрямь мила, – пожал он плечами. – Но с чего ты взял, что я потерял от нее голову? Да на мой взгляд, Мод, хотя и достигла брачного возраста, все равно еще почти дитя.

Жан тронул струны лютни:

– Верно, однако это скоро изменится. Бьюсь об заклад, что через пару лет Мод войдет в силу и будет как та колдунья, соблазнившая графа Анжуйского.

– Улетит из окна часовни, словно летучая мышь? – Фульк намеренно говорил непринужденным и саркастическим тоном.

– Нет, – закатил глаза Жан. – При чем тут летучая мышь?! Я хочу сказать, что она заберет твою душу, а ты и рад будешь ее отдать.

Неизвестно, что ответил бы на это Фульк (и, возможно, не только на словах), но тут, к счастью, их разговор был прерван появлением слуг, несущих бадьи с водой, и нескольких служанок с чистыми тюфяками и бельем. А следом за ними появилась леди Фицуорин. Так что волей-неволей на некоторое время все насмешки, как фривольные, так и невинные, прекратились.

Вечером свадебные празднества продолжились, хотя и не с таким размахом, как накануне. Фульку пришлось танцевать с невестой: если бы он отказался, его бы сочли невоспитанным.

– Наверное, теперь, без кольчуги, вам гораздо удобнее, – сказала Мод, когда они встали на исходную позицию на открытом пространстве, образованном прямоугольником из обеденных столов.

– И намного легче, миледи, – с улыбкой ответил он.

Они стиснули друг другу запястья и медленно повернулись, исполняя фигуру под названием «восьмерка». Это был традиционный кароль, который всегда танцевали на свадьбах: он символизировал вечную связь между мужчиной и женщиной. В свете свечей зрачки Мод так расширились, что почти скрыли яркую зелень ее глаз. «Господи Боже, – говорил себе Фульк. – Поверить не могу, что этот ребенок – жена Теобальда». Ребенок ли? Нет, вовсе не детское тело поворачивалось и с гибкой грацией двигалось под его руками. Восхитительно тонкая талия. Пышные косы, задевавшие лицо партнера, когда она скользила рядом или вокруг него.

– Я помню, как вы стащили у моего брата мячик, потому что мальчишки не брали вас играть, – сказал Фульк, еще раз попытавшись привязать нынешний облик Мод к образу ребенка, которого он помнил.

Мод наморщила нос. Когда она была маленькой девочкой, эта манера казалась трогательной. Сейчас у Фулька по позвоночнику пробежала дрожь откровенного вожделения.

– Бабушка была тогда в ярости, – сказала она, – но я не обращала на нее внимания.

– Вы все такая же?

– Только внутри, – ответила Мод, скромно опустив ресницы. – Внешне я учусь быть леди.

Танец окончился. Поклонившись даме, Фульк удалился, с облегчением позволив занять свое место другому рыцарю. Однако ему не стало легче, даже когда в танцах был объявлен перерыв. Жан взял лютню и спел балладу, которую однажды снежным декабрьским вечером сочинил на кухне Вестминстерского дворца. Жан долго шлифовал эту песню, пока не превратил ее в подлинное произведение искусства. Слушатели словно воочию видели ведьму, стоящую перед ними с мерцающими серебряными волосами и горящими глазами.

– Тебе нездоровится, сынок? – заботливо спросила Хависа, тихонько положив ладонь Фульку на рукав.

Он выдавил из себя улыбку:

– Ничуть, мама, просто Жан исполняет эту проклятую балладу так часто, что я ее уже просто слышать не могу.

Он резко встал и вышел из зала. Хависа испуганно смотрела вслед старшему сыну.

На улице Фульк несколько раз глубоко вдохнул и потряс головой, прогоняя назойливый дым, не менее назойливую песню и винные пары. На дворе горели костры, скрашивающие часовым службу. От группы стражников отделилась женщина, разговаривавшая с ними, и не спеша подошла к Фульку. На ней было платье с клиньями, как у богатой, и с такими длинными рукавами, что они чуть не волочились по земле. Зато низкий вырез не был целомудренно защищен нижней рубашкой и не скрывал ложбинки между грудей, а блестящие черные волосы были беззастенчиво открыты всем взорам.

Фульк сразу узнал эту женщину. Гунильда, куртизанка, с которой он когда-то давно – чего уж греха таить – был знаком достаточно тесно. Уже не первой молодости и не сказать, чтобы красавица, Гунильда тем не менее выгодно отличалась от прочих дворцовых шлюх каким-то грубоватым обаянием, которое неудержимо влекло к ней представителей сильного пола. Имелось у Гунильды и еще одно бесспорное достоинство: все знали, что она бесплодна. Любой мужчина – или юноша вроде Фулька – мог лечь с ней, не опасаясь, что случайная подружка постучится потом к нему в дверь с большим животом или с младенцем на руках.