Текст книги "Лорды Белого замка"

Глава 6

Валлийская граница, лето 1189 года

Старшие мальчики из семейства Фицуорин и братья де Ходнет, Болдуин и Стивен, провели все утро на ярмарке в Освестри, изучая товары, которые предлагали шорники, торговцы лошадьми и оружейники. Фульку надо было забрать отремонтированную уздечку, Уильям искал новое седло, и, конечно, все молодые люди не прочь были поглазеть на изящные мечи, выложенные на тряпице перед лавкой кузнеца.

Некоторые из клинков были выкованы из одной полосы стали, другие изготовлены по старинке, из нескольких слоев железа, и отбиты молотом до появления на поверхности причудливых волнистых узоров. Говорили, что эти узорчатые клинки слабее обычных, но зато им не было равных по красоте.

– Когда стану рыцарем, куплю себе такой клинок. – Карие глаза Уильяма горели жадным огнем.

Ему уже исполнилось восемнадцать, и теперь этот стройный вспыльчивый юноша отчаянно жаждал наступления заветной церемонии, которая сделает его наконец настоящим мужчиной и воином.

Фульк от души одобрил выбора Уильяма. Он и сам был не прочь владеть подобным оружием, вот только лорд Теобальд пообещал, когда придет его время быть посвященным в рыцари, подарить Фицуорину меч. Церемония состоится, скорее всего, когда лорд Уолтер вернется в Англию. Сейчас он сражался где-то там, за проливами, в Анжу. Король Генрих и принц Ричард снова были готовы вцепиться друг другу в глотку. Принц Иоанн, присоединившись к отцу, выступал против Ричарда, и, судя по известиям, доносившимся до них сюда, в Валлийскую марку, противостояние это становилось ожесточенным и приобретало все более уродливые черты.

Фульк был рад, что больше не надо служить лорду Теобальду. Вместо того чтобы уехать вместе с господином на материк, он отправился домой, куда его вызвали, когда серьезно заболел отец. Хотя Брюнин и оправился от лихорадки, что какое-то время угрожала его жизни, больше Фульк ко двору не вернулся. Отец счел, что старшему сыну не пойдет на пользу оказаться втянутым в превратности семейных войн Анжуйской династии.

Одним словом, сегодня Фульк волен был наслаждаться отличной погодой, установившейся на Ламмастайд[8]8
  Ламмастайд – праздник первого урожая, отмечался 1 августа.


[Закрыть], и ярмаркой в Освестри. Англичане и валлийцы беседовали, примеряясь к покупкам и прикидывая, что на что можно обменять. Языки их смешивались, сдобренные немалой долей нормандского французского. Не всегда все заканчивалось миром. Ведь валлийцы и англичане издавна воевали друг с другом, а Освестри выступал полем битвы, на которое претендовали обе стороны, и разоряли его, соответственно, те и другие.

В прошлый раз Фицуорины были в городе в прошлом году после Троицы. Фульк, которому лорд Теобальд дал отпуск, чтобы повидать семью, отправился в Освестри послушать, как епископ Сент-Дэвидский и его дьякон, неистовый Гиральд де Барри, читают проповедь о необходимости нового крестового похода для восстановления христианского правления на Святой земле. Гиральд был столь красноречив и эмоционален, что некоторые откликались на его призыв прямо на месте и получали красные кресты, которые следовало нашить себе на плащ. Фульк тоже прочувствовал всю силу проповеди, но отказался, зная, что для его семьи Иерусалим – это Уиттингтон и будущее наследника семьи уже определено. Уильям ринулся было вперед, как выпущенная из лука стрела, но рука Брюнина легла ему на загривок и вернула назад.

– Такой молодой и такой горячий – ты себя погубишь, – отрезал отец, завистливо поглядывая на Гиральда и епископа. – Ты с самого детства был таким: не успеет нянька рассказать тебе сказку про дракона, как ты тут же бежишь на его поиски.

Принц Ричард поклялся стать крестоносцем и отправиться в Иерусалим, едва только разрешится вопрос с наследством. Брат лорда Теобальда, Хьюберт Уолтер, тоже принес клятву, как и Ранульф де Гланвиль. Сам Теобальд должен был остаться в Англии и находиться в свите Иоанна. Это был весьма разумный ход, чрезвычайно выгодный для семейства Уолтер.

– А мне нравится вот этот. – Филип поднял один из простых стальных мечей.

Клинок этот как нельзя лучше подходил к характеру юноши. Третий сын Фицуоринов был человеком основательным и осторожным, что не слишком сочеталось с его внешним обликом – буйной гривой непокорных рыжих кудрей.

Оба юноши из семьи де Ходнет предпочли узорчатые клинки. Устав от бесплодного энтузиазма несостоятельных покупателей, оружейники наконец прогнали всю компанию, ворча, что их потные пальцы оставляют на стали пятна.

Молодые люди направились в пивную: там содержимого их кошельков, если сложить все деньги вместе, хватило бы по крайней мере на пару кружек эля. Устроившись за столом в тени дуба, они пили по очереди. Тара, теперь по праву принадлежавшая Фульку, легла рядом, уронила голову на лапы и принялась исподлобья разглядывать окружающий мир. Юноша провел пальцами по грубой шерсти волкодава, жесткой, словно тонкая серебряная проволока.

– Надеюсь, она не кусается? – Одна из прислуживавших в пивной девушек опасливо остановилась полюбоваться могучей собакой. Облизнув губы, служанка бросила не менее настороженный взгляд на группу молодых людей.

Уильям осклабился и поднял кружку:

– Не-а! В отличие от меня, красавица. Хочешь посидеть у меня на коленях и попробовать?

– Не бойтесь, собака не кусается. – Фульк толкнул брата локтем и забрал кружку у него из рук.

Уильям вечно хвастался своими победами на любовном фронте, но Фульк подозревал, что по большей части он все придумывает, чтобы поднять авторитет среди сверстников.

Опыт самого Фулька существенно расширился с момента возвращения из Ирландии: Гунильде, одной из придворных куртизанок, вздумалось расширить его образование за пределы искусства владения оружием и арифметики. И Гунильда, по собственному ее выражению, научила юношу всему тому, чем рыцарь отличается от нескладного олуха. Уроки сии оказались чрезвычайно приятными и весьма поучительными, да к тому же принесли блаженное освобождение от страданий, которые сейчас терзали Уильяма.

– А погладить ее можно? – поинтересовалась служанка.

– Конечно.

Фульк что-то мягко сказал собаке и стал внимательно изучать девушку, которая робко гладила Тару по голове. Миниатюрная, симпатичная, с обворожительной улыбкой.

– Эх, вот бы и меня кто-нибудь тоже так погладил… – завел было Уильям, но Фульк довольно резко велел брату попридержать язык.

Тот аж побагровел от негодования.

– Я первый ее увидел! – вскричал Уильям. – Ищи себе девчонку сам!

– Если ты хочешь быть рыцарем, то и веди себя как рыцарь, – коротко ответил Фульк.

– И что это значит?

– Это значит: держи язык за зубами до тех пор, пока не сможешь сказать хоть что-то стоящее… все равно кому – хоть мне, хоть девушке.

Служанка испуганно смотрела на молодых людей, явно не поспевая за их беглым французским, но прекрасно понимая по интонациям, что назревает ссора.

Уильям рывком вскочил на ноги:

– Ты считаешь, что если был при дворе, то теперь можешь нами помыкать и разыгрывать из себя господина? Как бы не так! Мне ты не хозяин, и я буду поступать так, как мне заблагорассудится.

– Вперед! – сказал Фульк, делая приглашающий жест. – Давай, выстави себя дураком.

Братья злобно глядели друг на друга. Уильям прерывисто дышал, Фульк внешне сохранял полное спокойствие, хотя по подрагивавшему на шее краю котты можно было догадаться, как отчаянно колотится у него сердце.

– Уилл, сядь и успокойся, ты делаешь из мухи слона. – Филип, вечный миротворец, потянул брата за рукав.

Уильям стряхнул с себя его руку:

– Отстань, не хочу я садиться! Вечно все указывают, что я должен делать! Мне это надоело! – И он с независимым видом зашагал к коновязи.

Фульк смотрел брату вслед, несколько озадаченный тем, что только что произошло.

– Ты задел его гордость, – пояснил Филип. – И занял его место короля в замке. Пока ты был при дворе, Уилл оставался здесь самым старшим и сильным, неизменным заводилой. Теперь ты дома, и всем понятно, что он даже надеяться не может с тобой тягаться.

– Я вовсе не хочу ни с кем тягаться, – сказал Фульк, наблюдая, как Уильям сел в седло и натянул поводья. – Ради Христа, я при дворе видел столько распрей между родными братьями, что мне теперь на всю жизнь хватит. Боже упаси, если мы когда-нибудь станем такими же, как сыновья короля Генриха.

– Ничего, скоро он успокоится, – уверенно заявил Болдуин де Ходнет, когда Уильям уехал. – Характер у него вспыльчивый, но отходчивый.

– Однако помоги Боже тому, кто попадется Уильяму на пути, пока он не остынет, – скривился Филип.

Девушка ретировалась, едва началась ссора, но ушла не дальше двери пивной. Внезапно служанка вскрикнула, что заставило Фулька и его товарищей обернуться. Они увидели, как путь Уильяму преградила группа воинственно настроенных всадников.

Заметив флаги, развевающиеся на их копьях, Фульк прищурился и прошипел:

– Морис Фицроджер. – И стремглав кинулся к своей лошади.

Морис, который обыкновенно именовал себя лордом Уиттингтоном, был их заклятым врагом. Сопровождали его двое сыновей-подростков, Верен и Гвин, и пятеро вооруженных всадников. Фульк вскочил в седло, отчаянно пытаясь понять, как лучше поступить. Даже из соображений фамильной чести они сейчас не могли позволить себе драться. Поэтому надо было выручать вспыльчивого брата, пока не произошла стычка.

Но Фульк опоздал. Там уже заварилась каша: Уильям направил своего уэльского коба прямо на жеребца Фицроджера и был немедленно выбит из седла. Под насмешки и хохот врагов бедняга растянулся на дороге. Фицроджер картинно приблизил кончик копья к шее Уильяма.

– Отпусти его, – приказал Фульк, подъехав поближе и натянув удила.

– Эге, да тут, как я посмотрю, не один щенок Фицуоринов, а сразу три, – ухмыльнулся Фицроджер. – Чего это вы заехали так далеко от своих земель?

Он продолжал шутливо поигрывать копьем у горла Уильяма, второй рукой легко сдерживая своего гнедого коня.

– Не дальше, чем ты – от своих! – отчаянно прорычал с земли Уильям, который и не думал сдаваться.

– Это еще почему? – в притворном удивлении поднял брови Фицроджер. – Уиттингтон, насколько мне известно, находится значительно ближе к Освестри, чем к Олбербери.

– Да, и он – наш!

Широкая ухмылка Фицроджера стала зловещей.

– Говоришь, Уиттингтон – ваш? Так приходи и попробуй его забрать. Ты только тявкать горазд, щенок, однако боишься высунуть нос из своей вонючей конуры.

И он с завидной ловкостью слегка надавил на кончик копья, так что на шее у Уильяма показалась крохотная бусинка крови.

– Отпусти его, – повторил Фульк. Сделав над собой усилие, он сумел сохранить спокойствие, по крайней мере внешне.

Фицроджер рассмеялся:

– А если не отпущу, тогда что, малыш? Нападешь на меня со столовым ножом, как попытался этот недотепа? У него и оружия-то нормального нету!

– Ну что ты пристал к мальчишке? Охота тебе понапрасну время тратить?

– О нет, это время потрачено не впустую! – с энтузиазмом заявил Фицроджер. – Я вполне могу уделить несколько минут, чтобы преподать наглецу урок, который он не скоро забудет. Вообще-то, следовало бы поучить отдельно каждого из вас, поскольку Фульк ле Брюн не сумел дать сыновьям хорошее воспитание.

Распластавшийся на земле Уильям закашлялся – от гнева и оттого, что копье давило ему на горло. Всадники зашевелились, не слезая с седел, вытащили оружие, принялись разминать мускулы. Из-под шлемов сыновья Мориса ухмылялись друг другу. Фульк сдерживался из последних сил, понимая, что не может позволить себе дать волю гневу.

– Отец всегда учил нас выказывать почтение исключительно достойным людям, так что у нас никогда не было причин вести себя вежливо с семейством Фицроджер, – ядовито парировал он и, бросив косой взгляд вниз, отрывисто скомандовал что-то Таре.

Серебристо-серая молния и резкий удар клыков по рукояти копья – вот что увидел и почувствовал Морис, когда волкодав бросился на него. Он заорал и отдернул руку, уронив копье. Фульк ловко подхватил оружие, ткнул им в противника и скинул того с седла. Собака потянулась было к лицу лорда, но Фульк успел окриком остановить ее за мгновение до того, как стальные челюсти сомкнулись на носу Фицроджера.

Засверкали мечи, вылетающие из ножен, а Фульк прикоснулся концом копья к горлу поверженного противника:

– Не думай, что я этого не сделаю, потому что проявлю сострадание. Еще как сделаю. – Он оглядел спутников Фицроджера жестким, как кремень, взглядом. – Я уже дрался в Ирландии и знаю вкус крови. Если мой брат щенок, то я – волк.

Люди Фицроджера таращились на него, ошеломленные тем, сколь быстро и внезапно переменились роли.

– Уильям, садись на лошадь, – мотнул головой Фульк.

Юноша кое-как поднялся и сел в седло. Он сильно побледнел, и струйка крови у него на горле казалась ярко-малиновой.

– Ты за все заплатишь, – прохрипел с земли Морис Фицроджер. – Клянусь своей бессмертной душой, дорого заплатишь.

Глядя вниз, в наполненные злобой глаза, Фульк испытал сильный соблазн надавить на копье, но тут же одернул себя: сейчас их цель – спокойно уйти отсюда. Не сводя взгляда с Фицроджера, он коротко приказал товарищам скакать домой.

– Живо! – заорал Фульк, даже не увидев, а почувствовав, что Уильям колеблется.

Услышав удаляющийся топот копыт, он слегка надавил на копье, чтобы пролить каплю крови, так же как Фицроджер недавно поступил с Уильямом.

– Ты прав, – хрипло сказал Фульк. – Я обязательно заплачу́ за все. И Бог свидетель: ты получишь по заслугам. Клянусь своей бессмертной душой!

И, убрав копье от горла Фицроджера, он легко взял оружие наперевес и вскочил в седло. Отдав краткую команду, Фульк подозвал собаку к стремени и галопом поскакал за остальными.

– Фульк, мне так стыдно, – удрученно произнес Уильям.

Позволив тяжело дышащим коням перейти на рысь, они, дабы миновать деревню, срезали путь и поехали по старой дороге, по которой обычно гоняли скот.

– Еще бы тебе не было стыдно! – воскликнул Фульк. Он до сих пор не мог успокоиться, поскольку не был уверен, что они в безопасности. – Из-за тебя нас всех могли бросить в тюрьму или привязать к лошадиным хвостам и протащить из одного конца Освестри в другой! Хотя Морис Фицроджер и настоящий подонок, он тем не менее считается в городе человеком влиятельным. А кто мы по сравнению с ним? Заезжие оруженосцы, зеленые юнцы со столовыми ножами на поясе вместо мечей и парой серебряных монет в кармане: на две кружки эля на всех и то еле-еле наскребли.

– Послушай, я ведь уже сказал, что мне стыдно. И, кроме того, не один я виноват. Фицроджер все равно не дал бы мне спокойно уехать.

– А тебе не пришло в голову просто отойти в сторонку?

Фульк мог бы и не задавать этого вопроса. Он прекрасно знал своего брата: Уильяма не остановили бы даже все демоны ада.

– Скажи честно, неужели ты сам на моем месте так поступил бы?

– Чтобы избежать беды – да.

Некоторое время Уильям недоверчиво смотрел на брата. А потом губы его тронула улыбка.

– После всего, что ты сделал с Фицроджером, даже если это было только ради спасения моей шкуры, я тебе не верю. Да твой волкодав чуть не загрыз его. Разве не так?

– Так, но если бы ты хоть немного пораскинул мозгами, прежде чем лезть в драку, мне не пришлось бы спускать на Фицроджера пса, и тогда мы бы сейчас не бежали через поля, как разбойники.

Фульк оглянулся через плечо. Слава Богу, оставшаяся позади дорога была пуста, насколько хватало глаз!

– Но согласись, что я не зря ввязался в драку. Оно ведь все-таки того стоило, да? – Улыбка Уильяма стала шире, и вот уже он ухмылялся во весь рот.

Фульк почувствовал, как его губы тоже кривятся в невольной улыбке. Тем не менее он строго сказал в ответ:

– Задашь этот вопрос отцу, после того как он ремнем сдерет с тебя шкуру.

Уильям скорчил гримасу и пожал плечами.

– Подумаешь, мне не привыкать. Можно я понесу копье? – попросил он и протянул руку.

– И когда ты только наконец поумнеешь, – вздохнул Фульк, передавая ему оружие.

Уильям обхватил ладонью гладкую ясеневую рукоять, стиснув ее так, что жилы на запястье выступили, как натянутые веревки. По довольному выражению на лице Уильяма Фульк понял, что брат предпочел пропустить его последнее замечание мимо ушей.

Они вновь поскакали в таком бешеном темпе, что, когда через несколько часов въехали в Олбербери, лошади были все в мыле. Отец, держась руками за пояс, с мрачным видом поджидал сыновей во дворе.

Прекрасно зная, что это невозможно, Фульк тем не менее на мгновение предположил, что известие о происшествии в Освестри опередило их. Но Брюнин шагнул вперед и, даже не поинтересовавшись, почему лошадей так сильно гнали по летней жаре или зачем Уильяму копье, сказал:

– В полдень прискакал гонец. Король Генрих умер, и нас вызывают в Винчестер, чтобы принести присягу Ричарду.

Глава 7

Вестминстерский дворец и его окрестности, сентябрь 1189 года

– Фульк! – Теобальд Уолтер заключил своего бывшего оруженосца в медвежьи объятия и снова отодвинул, разглядывая с ног до головы. – Боже милостивый, да ты никак еще подрос? – Он покачал головой и продолжил: – Нет, это просто темный цвет котты делает тебя выше, и ты уже не выглядишь долговязым мальчишкой. – Уолтер повел Фицуорина в шатер из полосатой парусины, служивший ему жильем. – Ты готов к посвящению в рыцари?

– Да, милорд, – с жаром ответил Фульк. – И двое моих братьев тоже получат шпоры!

– Ваш отец должен гордиться. Три сына, посвященные в рыцари королем Ричардом Львиное Сердце, – воистину знак милости.

Для видимости Фульк согласился. Получив известие, отец, разумеется, был доволен, но отнюдь не пришел в бурный восторг. «Может, Ричард и оказывает мне честь, возводя моих сыновей в рыцарское достоинство, но намного большей честью было бы признать наши претензии на Уиттингтон», – запальчиво говорил он.

– А что, ваша мама тоже здесь? – поинтересовался Уолтер.

Фульк кивнул:

– Да, и тетка, и остальные братья. Коронация и возведение в рыцарство – события слишком редкие и слишком торжественные, чтобы их пропустить. Хоть женщинам и не дозволяется присутствовать на коронации, но моя мать рассчитывает побывать на базаре – отец опасается, как бы она не оставила там все наши накопления! – и повидаться с подругами, которые тоже приехали в столицу побродить по торговым рядам да посплетничать. – Он хмыкнул.

Теобальд тоже усмехнулся в ответ:

– На других посмотреть и себя показать.

Он жестом велел своему младшему оруженосцу Адаму налить им вина. Фульк покраснел от удовольствия и смущения. Они с Теобальдом впервые будут пить как равный с равным, а не как господин со слугой.

– За короля Ричарда! – поднял кубок Теобальд. – И за наших славных рыцарей! – Если в тосте и присутствовала толика цинизма, барон тщательно это скрыл.

– Аминь, – отозвался Фульк. Он повторил движение учителя и сделал глоток.

– Наверное, ты пришел сюда в поисках Жана, – предположил Уолтер, опустив кубок.

Лицо Фулька озарила улыбка.

– Отчасти, милорд, но прежде всего я хотел засвидетельствовать свое почтение вам. Зная Жана, можно предположить, что он, скорее всего, не здесь, а где-нибудь на кухне или в конюшне.

– Ты хорошо его изучил, – усмехнулся Теобальд. – Возведение в рыцарское достоинство явно не прибавило твоему приятелю ни светскости, ни высокомерия.

– А что, Жан все еще собирается отправиться в Святую землю?

– Да, – посерьезнел Теобальд. – Мне будет его не хватать, зато моему брату повезло: Жан отправится в составе его свиты. – В голосе Уолтера появилась нотка недовольства. – Между нами, этот парень, в отличие от большинства крестоносцев, отнюдь не пылает религиозным рвением. Всему виной его проклятая страсть к путешествиям. Хочет посмотреть дальние страны и чужеземные обычаи – говорит, мол, всю жизнь только об этом и мечтал. – Теобальд внимательно взглянул на Фулька из-под тяжелых светлых бровей. – Сам-то не вдохновился идеей отправиться в Святую землю?

– Немного, сэр, но не настолько, чтобы нашить крест себе на плащ. Вот мой брат Уильям горячо желал поехать, однако отец чуть ли не силой удержал его.

– А в молодости, думаю, твой отец и сам бы поехал, – фыркнул Теобальд. – Известный был задира. Никто никогда не выступал с копьем против Брюнина Фицуорина, если была хоть малейшая возможность избежать этого.

Фульк почувствовал легкий прилив гордости за отца:

– Ну, он до сих пор такой.

Юноша отпил еще вина. Оно было нежное, словно красный шелк, и напомнило ему, что Теобальд всегда отличался безупречным вкусом.

Полог шатра откинулся в сторону, и вошел брат Теобальда, Хьюберт, в сопровождении незнакомого Фульку стройного лысеющего мужчины средних лет. Последний был представлен ему как барон Робер ле Вавасур, лорд Шипли и Уоррингтона, чьи северные владения граничили с землями Теобальда. Как и все крупнейшие вассалы короны, ле Вавасур прибыл, дабы присутствовать на коронации и принести новому монарху вассальную клятву.

– Фицуорин? – Он смерил Фулька с ног до головы взглядом, в котором таилось какое-то странное, ревнивое выражение. – Ты, должно быть, один из отпрысков Брюнина?

– Сэр, вы знаете моего отца? – Фульку был неприятен этот пристальный взгляд.

На губах ле Вавасура появилась кривая улыбка.

– Волею судьбы мы с ним в свое время оказались соперниками: оба претендовали на руку и сердце твоей матери. Брюнин выиграл – что, в общем-то, неудивительно: ведь он некогда был личным оруженосцем ее отца. А это явное преимущество, так что борьба была не совсем честной.

Фульк не нашелся, что на это ответить.

Ле Вавасур презрительно скривил губу:

– А я вместо Хависы женился на Ионетте де Беркин. К несчастью, она не одарила меня выводком сыновей, как твоя мать, а родила мне лишь одну-единственную дочь. Горести и неудачи преследовали бедняжку Ионетту до самой смерти. – В голосе его звенела горечь.

– Да упокоится душа твоей супруги с миром, – перекрестившись, сказал Теобальд, рассудив, что необходимо привнести в разговор толику сострадания.

Фульк последовал его примеру, осенив себя крестом и пробормотав приличествующие случаю слова.

Ле Вавасур только хмыкнул и сложил руки на груди, всем видом своим давая понять, что он человек, с которым надо считаться.

– Да уж, хорошо бы, – грубо сказал он. – Особенно если учесть, сколько серебра я потратил на мессы на помин ее души. – После столь пренебрежительного замечания барон решил сменить тему и перешел к разговору о дочери: – Я привез с собой юную Мод. Всегда лучше делать все заблаговременно. Так что пора уже начать присматривать ей подходящую партию. Приданое за дочерью я даю хорошее. Трудно сказать, будет ли она красавицей, когда войдет в возраст, хотя от матери девчонке достались роскошные волосы. А вот характер Мод явно унаследовала от Вавасуров. – Он потер подбородок и хитро глянул на Теобальда. – И вот что я скажу тебе, лорд Уолтер: если бы ты посватался, я бы не стал возражать.

Похоже, предложение это искренне изумило Теобальда.

– Я? А сколько лет твоей дочери? Если не ошибаюсь, она ведь совсем еще ребенок, да?

– На Иванов день двенадцать исполнилось. Так что по закону Мод уже может вступать в брак, – ответил ле Вавасур, задиристо выставив вперед подбородок.

– Господи, Роб, да я ей в дедушки гожусь!

– Ну, не прибедняйся! Седых волос у тебя на голове почти нет, а я бы предпочел выдать дочь за человека, который знает жизнь и умеет сражаться и повелевать, нежели вручить ее какому-нибудь молокососу. По мне, так зрелый мужчина, обладающий опытом, гораздо лучше смазливого юнца. – Барон покосился на Фулька, не имея, впрочем, намерения оскорбить его, поскольку высказал свои воззрения вообще. И заключил, обращаясь к Уолтеру: – Наши с тобой земли граничат на севере. Это был бы взаимовыгодный союз.

– Но я не собираюсь вступать в брак, – покачал головой Теобальд.

– И напрасно. Пора подумать о потомстве. Твой братец уж точно не обеспечит вашему роду законного наследника, верно? – Он кивнул на Хьюберта и добавил: – Так что тебе надо жениться.

– Но не на двенадцатилетней девочке! – возразил ему Теобальд.

Ле Вавасур не стал настаивать.

– Как знаешь. Но если вдруг передумаешь, помни, что я всегда предпочту прочим женихам человека твоего положения и достатка. – И он плавно сменил тему, начав говорить что-то незначащее о коронации.

Фульк вежливо откланялся и отправился в поисках Жана на кухню, пробираясь среди нагромождения шатров и построек. Робер ле Вавасур ему решительно не понравился. Очень уж высокого мнения этот человек был о себе, и слишком уж безапелляционно он судил обо всех остальных.

Наконец Фицуорин отыскал друга на кухне, в компании толстой Марджори, которая громко бранилась.

– Подумать только, тысяча дополнительных чашек и две тысячи кувшинов! – возмущалась кухарка. Марджори хлопотала над тремя котлами сразу, отчего по ее разрумянившемуся лицу струился пот. – И это только начало. Да старый король в гробу бы перевернулся, увидев такое мотовство! – Она погрозила деревянным черпаком Жану, а потом – Фульку, словно в том была их вина.

Фульк огляделся. Дворцовая кухня, на его взгляд, сильно смахивала сейчас на преисподнюю. Под котлами вовсю пылал огонь, от наполненных углем топок волнами исходил дрожащий жар. Повара размешивали подливу и готовили начинку для пирогов. За горой тушек кур, уток и куропаток не видно было печь, в которой пекли хлеб для предстоящего пира. Несколько служанок ощипывали дичь и набивали перьями мешки. В углу ждала мясника туша огромного кабана. Поскольку погода стояла хорошая, то работа кипела даже на улице: на площадке перед входом в кухню слуги при свете факелов рубили мясо, что-то мешали и разделывали. Сегодня ночью никто не собирался спать, так же как и завтра утром.

– Просто Ричард знает, как важно произвести должное впечатление, – сказал Жан возмущенной женщине и показал рукой на Фулька. – Накорми человека до отвала, дай ему почувствовать собственную важность, и он захочет проявить ответную щедрость.

– Так, значит, нам должны поднять жалованье? – мрачно поинтересовалась Марджори. Потом, досадливо крякнув, кухарка смягчилась и бросила каждому из юношей по большому имбирному прянику: их на деревянном подносе лежала целая куча. – А теперь идите отсюда. – Марджори махнула рукой в сторону открытой двери. – Сегодня у меня нет времени языком чесать, а пользы от вас все равно никакой не дождешься.

– Очень жаль, мадам, что вы о нас столь нелестного мнения. Увы, мы вынуждены удалиться, – поклонился ей Жан.

Кухарка шутливо погрозила ему кулаком и не смогла сдержать улыбку, после чего вновь вернулась к скоплению котлов, кипящих на медленном огне.

– Как я рад тебя видеть! – Жан хлопнул Фулька по плечу.

– И я тебя тоже!

Фульк с удовольствием откусил солидный кусок сдобренного специями пряника и, работая челюстями, поведал приятелю о предстоящем ему посвящении в рыцари.

– Стало быть, теперь к тебе придется обращаться «сэр Фульк», – с невинной улыбкой поддразнил друга Жан.

Его самого посвятили в рыцарское достоинство еще два года назад, но в отличие от Фицуорина де Рампеню не приходилось рассчитывать на наследство, и он зарабатывал себе на жизнь, служа семейству Уолтер.

– Не думаю, что кто-нибудь удостоит меня таким обращением, – рассмеялся Фульк.

– А у тебя разве не будет оруженосца?

– Будет. Мой брат Иво. И уж он-то точно не станет говорить мне «сэр».

Выйдя из кухни, они остановились у котла с вином и водой, в который мальчишка-поваренок мисками засыпал пшеницу и ячмень. Там готовилась сладкая каша.

– А что ты будешь делать после церемонии?

– Может, для начала съезжу на турниры.

Так поступали многие молодые люди, недавно посвященные в рыцари. Те, у кого не было земли, выходили на ристалище в надежде наняться на службу или заполучить собственный феод. Те же, у кого имелись перспективы получить наследство, участвовали в турнирах, чтобы просто убить время, развеять скуку и заодно набраться боевого опыта. То была прекрасная школа, хотя и несколько опасная.

– Значит, как я понимаю, отправиться в Святую землю ты не жаждешь? – Жан показал на крест из красного льна, нашитый на его плаще в знак принятия обета последовать за королем Ричардом. – Это тебя совершенно не интересует?

– Интересует немного, но я не такой ревностный христианин, да и земли нашей семьи для меня важнее. Для тебя это не имеет такого значения, и я знаю, как у тебя начинают зудеть ноги, когда ты слишком долго остаешься на одном месте.

Жан усмехнулся, услышав из уст приятеля такую оценку, и подтвердил:

– Мне непременно надо знать, что по ту сторону холма, и не важно, трава там или пустыня.

– Обычно там – новый холм, – сказал Фульк.

По молчаливому согласию они направились в сторону одного из трактиров, где собирались дворцовые слуги и стражники, свободные от несения караула. Друзья заняли недавно освободившийся стол и заказали кувшин меда – залить жар от пряных сладостей.

– Отец говорит, что Ричард выставит Англию на продажу, – сказал Фульк, когда они наполнили чаши. – Что теперь абсолютно все – будь то титул лорда или должность шерифа – отберут у нынешних обладателей и продадут тому, кто больше предложит.

– Похоже на правду, – кивнул Жан. – Дядю лорда Теобальда, Ранульфа, уже лишили должности шерифа Йоркского и заставили заплатить полторы тысячи фунтов штрафа за злоупотребление полномочиями.

– Злоупотребление полномочиями? – Фульк представил себе седовласого, исполненного достоинства Ранульфа. – Вот уж надуманное обвинение!

– Отчасти да. Ранульф не может быть везде одновременно, и поэтому он передал часть работы своему управляющему – того тоже оштрафовали на немалую сумму. Раздули мелкое нарушение до невозможности. – Жан потер пальцем рисунок, вырезанный на толстом днище кружки. – Вся власть Ранульфа исходила от короля Генриха, а Ричард хочет показать, кто теперь в стране хозяин. Нынче его слово – закон. Семья де Гланвиль не сильно пострадает, но им дали понять, чтобы они не слишком кичились своей властью.

– А что обо всем этом говорит лорд Теобальд?

Жан пожал плечами:

– Почти ничего. Лорд Уолтер достаточно дальновиден, чтобы понимать, когда язык лучше держать за зубами. Его брат Хьюберт квартирует в лагере Ричарда, а он сам остается в свите Иоанна – так что они, как говорится, не складывают все яйца в одну корзину. Пока Ричард не женится и не обретет наследника, Иоанн – его преемник.

Фульк криво усмехнулся. Что-то Ричард не торопится обзаводиться потомством. Новому королю уже исполнилось тридцать два. Он был помолвлен с французской принцессой Алисой дольше, чем Фульк жил на свете, и до сих пор не слышно никаких разговоров о свадьбе. А теперь он еще затеял Крестовый поход, что, как известно, отнюдь не способствует долгой жизни. Так что Иоанн и впрямь вполне может со временем оказаться на троне Англии.