Текст книги "Сокровища короля"

Глава 11

Весна 1217 года

Он стоял на якоре в гавани Саутгемптона. Серые волны лизали его обшивку, теплый весенний ветерок теребил свернутый парус. Приземистый, с высоким надводным бортом, он заметно выделялся среди окружавших его более легких судов. И хотя в грациозности и изящности он значительно уступал своим товарищам, таким же, как он, морским скитальцам, Николас был от него в восторге.

– Ну, что скажешь? – спросил Роан де Босс, хозяин верфи, на которой был построен челн. Он сам привел его из колыбели у берегов Шельды к его новому дому в Англии.

Не находя нужных слов, Николас лишь покачал головой.

– Ход отличный. Ровно идет, плавно, осадка глубокая. – В голосе Босса, говорившего с сильным фламандским акцентом, слышалась гордость. – В первую ночь мы попали в шторм, а ему все нипочем. Скользил по волнам, как танцовщица. Немало хороших судов построил я за свою жизнь, но это – самое лучшее.

– Охотно верю, – хрипло сказал Николас и по сходням поднялся на палубу. В отличие от более легких скандинавских парусников – грациозных, мелкосидящих, с боковыми рулями и драконами на носах, – «Пандора» была большим прочным судном, приспособленным для быстрой и надежной доставки грузов. Она имела короткий корпус, высокие борта, руль располагался по центру на корме. Подобные суда нашли широкое применение у моряков Голландии, Фландрии и Балтики, где строились лучшие корабли и работали самые опытные корабелы. В Англии они тоже с каждым годом приобретали популярность, и все же «Пандора» пока еще оставалась диковинкой, привлекавшей к месту своей стоянки любопытных торговцев и судовладельцев.

Николас обследовал свое новое судно вдоль и поперек. «Перонель», парусник его отца, тоже был большим кораблем, с открытой палубой и килем, разрезавшим волны, словно нож. «Пандора» будет рассекать морские воды с мощью тяжелого меча.

– В трюм умещается до ста тонн груза, – сказал Роан, когда Николас спрыгнул в пещерную темноту под палубой. – Ты, кажется, говорил, что собираешься перевозить шерсть.

Николас пожал плечами:

– Шерсть, вино – все, за что будут хорошо платить. Роан погладил бороду:

– Порой новому судовладельцу нужно время, чтобы обзавестись заказчиками.

– Особенно если он молод и неопытен, – с улыбкой добавил Николас, искоса глянув на корабела. – Ты это хотел сказать?

Роан развел руками, выставляя мясистые мозолистые ладони.

– То, что ты молод, это верно. Но я сомневаюсь, чтобы сын Алена де Кана был недостаточно опытен.

Николас отвернулся, осматривая крепеж шпангоута. Роан внимательно наблюдал за ним.

– Мой отец строил для него «Перонель». Я с прискорбием узнал о его смерти. – Он помолчал в нерешительности. – Даже самый прочный корабль, управляемый опытнейшим капитаном, может пасть жертвой коварной волны. – Он закончил фразу на повышенной ноте, будто задавая вопрос. Николас фыркнул:

– Моего отца убили люди, а не море, – бросил он, не оглядываясь.

– Морские разбойники? – Роан кивнул: – Да, я тогда подумал, что как-то странно все это.

– Можешь и так их назвать. – Николас прошел мимо корабела на палубу. Глубоко вдыхая солоноватый воздух, он наблюдал за чайкой на мачте. В тот день, когда якобы затонул «Перонель», море было спокойным. Корабль исчез бесследно вместе с грузом и людьми, не оставив даже следов на морской глади.

– Пойдем, – неожиданно обратился он к Роану. – Выпьем за «Пандору». – Он направился к сходням. – Завтра будет время и команду набрать, и вывести ее из гавани.

Роан вразвалку, по-моряцки, зашагал следом.

– А почему такое название – «Пандора»?

– Это из греческого мифа, – ответил Николас, внезапно сощурившись. Ему по-прежнему снился корабль, носящий название «Мириэл», но он отнюдь не собирался запечатлевать свое недавнее безрассудство в прочном дереве. После того, что случилось в Ноттингеме, он всячески старался стереть из памяти образ лживой ведьмы. Поиски оказались тщетными. Она будто сквозь землю провалилась. Впрочем, имея в своем распоряжении столь огромные средства, она вполне могла себе это позволить. Гнев и горечь мешали предать забвению память о ней, но, в конце концов, он освободился от нее, оценив произошедшее с ним как один из жестоких уроков, которые преподнесла ему жизнь.

В портовой таверне Николаса хорошо знали, и, едва они с Роаном вошли, их немедленно проводили к чистому столу, на который тут же поставили кувшин гасконского вина. Немолодой торговец за соседним столом, с которым Николас был едва знаком, в знак приветствия с улыбкой приподнял кубок. Сидевшая с ним пышная красотка, явно не жена, смело посмотрела на Николаса и тут же потупила взор. Николас недолго полюбовался ее аккуратным носиком, чувственными губами и полной грудью, а потом безжалостно выбросил ее из головы. С кораблями гораздо меньше хлопот, чем с женщинами.

– За «Пандору», – провозгласил Роан. – За «Пандору», – вторил ему Николас.

Роан зажал кубок в ладонях и посмотрел Николасу в глаза.

– Ты не боишься, что она тоже может пасть жертвой морских разбойников? После смерти твоего отца на море спокойней не стало. Из-за войны между французским Людовиком[10]10
  Людовик VIII (1187–1226) – из династии Капетингов, король с 1223 г.


[Закрыть] и регентами вашего юного короля северные воды буквально кишат грабителями и мародерами. Мне просто повезло, что я добрался до Саутгемптона целым и невредимым.

– Опасность, разумеется, существует, – здраво рассудил Николас – Но корабль не выйдет из гавани беззащитным. Я намерен взять на борт пехотинцев и лучников.

– Тебе придется искать очень дорогой груз, чтобы оправдать расходы, – скептически заметил Роан.

Николас знал, что корабел теряется в догадках относительно источника его богатства. Каны, даже в пору своего наивысшего благополучия, считались господами среднего достатка и, безусловно, не могли себе позволить такой корабль, как «Пандора». Николас поднял кубок:

– Не волнуйся. Я пробью себе дорогу в жизни. – Он вытащил из кошелька монету, чтобы расплатиться за вино. В серебре был отчеканен профиль короля Иоанна. – Жаль только, что мои родные этого не увидят, – мрачно добавил он.

Ночевал он на корабле. Завернувшись в плащ, лег на площадке с бойницами, расположенной над кормовым рулем. Парусник покачивался на волнах, тихий скрип дерева успокаивал нервы. В ночном небе мерцали, словно драгоценные камни, белые звезды. Николас пересчитал их на сон грядущий. Вон Орион, опоясанный сверкающей россыпью. Вон Малая Медведица. Вон Большая. Он знает их все как свои пять пальцев. Они – его друзья, помогают ему не заблудиться в ночном океане.

Наконец он заснул, заснул крепко и ничего не видел во сне.

На сундуке лежала горсть дорогих изящных колец, рядом – аккуратно сложенное голубое полотняное платье, сорочка с изящной вышивкой и пара желтых шелковых чулок с подвязками такого же цвета. Убрав за уши свои рыжие волосы, обнаженная Магдалена сидела на коленях в постели и сильными белыми пальцами мяла дряблое тело старика. Тот стонал от наслаждения. Она уже три года была его любовницей и знала, что ему нравится.

– Эдвин, кто были те двое мужчин в таверне? – спросила она, разминая его сутулые плечи.

– Которые?

– Ты их поприветствовал кубком.

Эдвин повернул голову, лежавшую на его руках, словно на подушке.

– Полагаю, тебя интересует тот, что помоложе? – поддразнивающим тоном уточнил он.

– Не смейся. – Ухоженные ноготки впились в его плоть, отчего он сладострастно содрогнулся.

– Дорогая, я так не выдержу.

У Магдалены едва не вырвалось, что это было бы чудом, но она вовремя прикусила язык. Эдвину необходимо было тешить себя иллюзиями, и она ему в том помогала. Такая сделка устраивала обоих: он получал удовольствие, она вела безбедное существование. Лучше уж старика ублажать, чем изо дня в день потрошить рыбу.

Дочь рыбака, она до четырнадцати лет прозябала в нищете. Потом в один прекрасный день ее увидел хозяин манора, объезжавший свой владения вместе с бейлифом. Спустя час она уже потеряла девственность, зато разбогатела на целых три пенса серебром. На следующий день лорд Ингрэм вернулся за ней, и она стала его постоянной любовницей. Эта роль не утомляла ее. Напротив, она любой ценой стремилась укрепить свое положение, поскольку у нее не было другого выхода. Она привыкла носить красивые наряды и драгоценности, есть белый хлеб с серебряного блюда и считала, что лучше уж умереть, чем возвращаться к прежней жизни. Когда спустя четыре года лорд Ингрэм неудачно упал с лошади и скончался от полученных травм, она незамедлительно нашла ему замену в лице Эдвина. Он был не барон, но человек состоятельный и ей нравился. К тому же он многого от нее и не требовал. Ее обязанности заключались в том, чтобы обеспечивать ему репутацию мужчины недюжинной силы – как в глазах окружающих, так и в его собственных.

– Мне просто любопытно, только и всего, – проронила она, пожимая плечами.

– Не сомневаюсь. Ниже, детка, а-а, вот так. – Он выделывал ягодицами медленные вращательные движения.

Магдалена выгнула брови. Эдвин явно был настроен доказать сегодня свою мужскую состоятельность.

– Он из Нормандии, – сказал Эдвин, опуская голову на сложенные руки. – Его зовут Николас де Кан. Он только что приобрел в собственность корабль – предмет зависти всех владельцев судов. Вот и все, что о нем известно.

Магдалена массировала Эдвину поясницу, а сама думала о молодом мужчине из таверны, представляя, какая у него упругая кожа, мускулистый торс, вспоминая его энергичное, выразительное лицо.

– Кстати, женщины его не интересуют, – сухо добавил Эдвин и усмехнулся – Что, рухнули твои надежды?

Магдалена испытала одновременно досаду и облегчение. Чтобы не рисковать своим благополучием, она доселе не позволяла себе увлекаться более молодыми мужчинами, но Николас де Кан произвел на нее впечатление. К тому же он, очевидно, был богат, раз смог купить такой парусник.

– Ты хочешь сказать, ему нравятся мужчины? Значит, в таверне с ним был его любовник?

Эдвин повернулся на спину, выставив вверх свое толстое брюхо, выпирающее, будто спина кита с пупком вместо дыхательного отверстия.

– Я хочу сказать, что у него нет времени ни на тех, ни на других и, чтобы заинтересовать его, нужно обладать несколько большими достоинствами, чем те, которыми располагаешь ты, дорогая. – Он схватил ее руку и положил на свой живот. – Но я всегда в твоем распоряжении. Пусть я не такой сильный, как некоторые из них, но и старому псу иногда требуется ласка.

Мысленно вздохнув, Магдалена, с улыбкой на губах, приступила к исполнению своих обязанностей.

Глава 12

Светло-карие глаза Роберта Уиллоби лучились удивлением и юмором.

– Что-о? Ты купила ткацкие станки Элис Лин? – Он положил руку на спинку пристенной скамьи в комнате Мириэл и скрестил ноги. В Ноттингем он приехал по торговым делам к Герберту и заодно навестил Мириэл, чтобы узнать, как она поживает, и обсудить с ней цены на шерсть. – Хм… ты весьма предприимчива.

Мириэл сердито смотрела на него, пока улыбка не исчезла с его лица.

– Будь я мужчиной, ты бы так не ухмылялся, – резко произнесла она. – Элис ни за что не продала бы мне свои мастерские, если б опасалась, что я загублю ее дело.

– Разумеется, – быстро сказал Роберт и пригладил усы. – Просто ты сообщила мне эту новость с таким ожесточенным видом, уже заранее готовясь выпустить когти, будто ожидала услышать от меня возражения.

Мириэл покраснела. Замечание Роберта было абсолютно верным. Поскольку ей всегда приходилось добиваться своего в борьбе, воинственность стала частью ее натуры.

– Что же тогда тебя развеселило?

От улыбки, вновь засветившейся в глазах Роберта, еще глубже прорезались привлекательные морщинки на его щеках. В Мириэл проснулось теплое чувство к нему. Если Герберт напоминал ей дедушку, то Роберт больше был похож на отца, которого она никогда не знала.

– Просто твой поступок стал для меня полной неожиданностью, – отвечал он… – Элис говорила, что ты, по всей вероятности, сумеешь вести дело, но все же ты еще так молода. – Заметив, как Мириэл втянула в легкие воздух, он поднял указательный палец – И пока ты вновь не набросилась на меня, позволь добавить, что я также преисполнен восхищения и гордости.

Девушка прикусила губу. Отвечать на комплименты ей было еще труднее, чем на критику. Она не привыкла, чтобы ее хвалили. Пытаясь скрыть замешательство, она встала и долила ему в кубок вина.

– Она решила удалиться в Лентонский монастырь. Говорит, ее старым костям будет трудно перенести еще одну зиму и она уже не в состоянии уделять должное внимание своим мастерским.

– Значит, она все тебе продала?

– Все как есть, – кивнула Мириэл.

– Должно быть, ты располагаешь недурным состоянием. – На последнем слове он повысил голос, будто задавая вопрос, и взял кубок.

– Мне хватает, – уклончиво ответила Мириэл. Она открыто посмотрела ему в лицо ничего не выражающим взглядом.

– И твое прошлое, как я понял, тоже покрыто мраком, – задумчиво произнес он. – Мы встречались лишь несколько раз, но ты всегда упорно избегала этой темы.

– Мое прошлое касается только меня, – сухо ответила она.

Он взболтал вино в кубке и отхлебнул глоток.

– Это, конечно, так, но твоя скрытность лишь возбуждает мое любопытство.

– Это твои проблемы. – Ее сердце, словно почувствовав угрозу, гулко застучало. – Ты же вроде бы пришел обсудить цены на шерсть, а не удовлетворять свою страсть к сплетням.

– О, ты разжигаешь во мне страсть не только к сплетням, – промурлыкал Роберт, да так тихо, что Мириэл решила, будто она ослышалась. Она впилась в него взглядом. От гнева, страха и еще некоего странного чувства, названия которому она не знала, у нее участилось дыхание.

– Думаю, тебе лучше уйти, – холодно сказала она. Роберт жестом выразил раскаяние:

– Я не хотел оскорбить тебя, госпожа Стамфорд. Просто пошутил – и, как вижу, не очень удачно.

Мириэл настороженно смотрела на него. Когда он говорил о разжигании страстей, голос его вызвал прилив жара в ее теле – сладостное ощущение. Она невольно представила, как целуется с ним, но тут же укротила свое воображение. Лишние сложности в жизни ей ни к чему.

– С мужчиной ты бы так не шутил, – ледяным тоном заметила она.

– Верно. Но тебе время от времени придется сталкиваться с подобным отношением. – Роберт допил вино и поставил кубок на сундук. – Ты – богатая и красивая молодая вдова, и со стороны мужчин это вполне естественная реакция. Они будут думать, что твоя жизнь бедна без того, что они могли бы тебе дать… если ты понимаешь, о чем я говорю. – Он пошевелил бровями.

Мириэл покраснела, ибо она прекрасно поняла его намек, перекликавшийся с мыслями, посетившими ее мгновение назад.

– Понимаю, – сказала она, чопорно кивнув. – Наверно, имело бы смысл нанять посредника, который вел бы за меня переговоры. – Она глянула на свои руки, стиснутые в кулаки на коленях, потом посмотрела на него из-под полуопущенных ресниц. – Но я также знаю, что лучше меня никто не защитит мои интересы. Мужчины, возможно, сочтут меня слабой, потому что я – женщина, но ведь у них тоже есть слабости, которыми не грех и воспользоваться… верно?

Глаза Роберта Уиллоби вновь засветились юмором.

– Я вижу, ты будешь грозным конкурентом.

– Деловым партнером, – с улыбкой поправила его Мириэл и отставила свой кубок. – А теперь давай все-таки поговорим о ценах на шерсть. Я хочу знать, почем ты брал с Элис за один сарплер.[11]11
  Сарплер – мера веса шерсти, равная 2240 фунтам.


[Закрыть]

Спустя два дня Мириэл принимала в своих новых мастерских у подножия скалы, на которой стоял замок, тюки шерсти, купленные у Роберта Уиллоби. Старая Элис тоже была там, проверяя качество руна, которое Мириэл раздавала местным хозяйкам для сучения и прядения.

– Пойдет, – нехотя буркнула Элис, теребя в пальцах маслянистые желтоватые волокна. Мириэл расценила ее замечание как одобрение. Она вздохнет с облегчением, думала девушка, когда старушка на следующей неделе переберется в свое новое жилище в монастыре.

– Почем брала? – Элис пристально посмотрела на нее.

– По сходной цене, – уклончиво ответила девушка. Потирая липкие от жирной шерсти ладони, она пошла проведать Томаса, старшего ткача, занятого плетением светло-коричневой саржи с красной полоской. От станка, за которым работал Томас, исходил громкий стук. Нажимая на ножные педали, ткач создавал из нити основы зев, в который вводил челноком уток.

Подле него один из подмастерьев готовил для станка мотки пряжи. Жена Томаса за станком поменьше сплетала в жгут обрывки руна, непригодные для изготовления сукна.

Мириэл вынуждена была признать, что в мастерских Элис царят чистота и порядок. Старушка оставила ей процветающее производство, но по объемам изготовляемого сукна оно значительно уступало мастерским ее дедушки. Тот слыл одним из крупнейших суконщиков в Линкольне, его ткани славились по всей Англии. Мириэл решила, что поставит пару станков для выработки тканей линкольнского плетения, как только разберется во всех тонкостях своего нового дела.

Элис вздохнула, наблюдая, как Томас прогоняет из стороны в сторону заправленный нитью челнок.

– Мне всего этого будет очень не хватать, – сказала она. – Я ведь только этим и жила после смерти моего Герберта. Мы начинали на пустом месте во времена старого короля Генриха и стали лучшими суконщиками на берегах Лина.

Мириэл раз двадцать слышала подобные сантименты, но раздражения не выказала. Возможно, лет через сорок она, как сейчас Элис, будет вот так же жаловаться своей молодой преемнице. При этой мысли девушка поежилась.

– И ваши мастерские по-прежнему будут самыми лучшими. Клянусь. – Улыбнувшись через силу, она стиснула костлявое плечо старушки.

– Что ж, ладно. Я буду часто приходить.

– И мы всегда будем вам рады, – сказала Мириэл, несколько покривив душой. Она усадила Элис в углу, подала ей чашку вина и, льстя старушке, стала выпытывать у нее сотни разных мелочей. Хотя Элис была занудой, она обладала огромным жизненным опытом, и Мириэл не собиралась из ложной гордости вредить себе. Ей только не хотелось, чтобы у нее над душой постоянно стоял надсмотрщик, наблюдающий за каждым ее движением.

В ткацкой мастерской Элис с одной стороны находились жилые помещения: на нижнем этаже – зал, на верхнем – спальня, в которую можно было подняться по наружной деревянной лестнице. Мириэл уже решила для себя, что, как только Герберт вернется из поездки по сбору шерсти, она уведомит его о том, что перебирается на новое место жительства.

Весь тот день она провела в шумной мастерской и вечером вернулась домой с гудящей головой. В ушах все еще стоял стук станков, веки отяжелели от усталости, но это была приятная усталость. Она с наслаждением опустилась в кресло и осторожно потерла ноющие ступни. Элфвен, старшая дочь Брайдлсмитов, подрабатывала у Мириэл, помогая ей по хозяйству. В этот вечер она приготовила на ужин яйца с ветчиной и пшеничные вафли. Проголодавшаяся Мириэл проглотила все с благодарностью и похвалила девушку:

– В жизни не ела ничего вкуснее. Ты – лучшая стряпуха на весь Коровий переулок.

Элфвен зарделась от удовольствия.

– Я люблю готовить, – призналась она. – И вести домашнее хозяйство.

– Каждому свое, – заметила Мириэл, не испытывавшая тяги ни к тому, ни к другому. Она отослала девушку домой, заплатив ей серебряной монетой в четверть пенса, и пообещала подарить ей отрез на платок с первой партии изготовленной ткани. Потом задвинула засов и, довольно улыбаясь, прислонилась к двери.

Горячая пища восстановила ее силы. Она выпила для бодрости чашу пряного медового напитка и решила сейчас же заняться подготовкой к переезду в ткацкую мастерскую. В первую очередь она закрыла ставни, отгораживаясь от летних сумерек и болтовни соседей, которые переговаривались друг с другом, стоя у дверей своих домов. Стены сомкнулись вокруг нее, но в отгороженном пространстве она чувствовала себя покойно, как во чреве. Комната наполнилась золотистым дымом, поднимающимся от очага и пламени свечей. Несколько мгновений она наслаждалась тишиной и уютом, а потом извлекла из вырубленной в скале кладовой лопату, оттащила от стены сундук и принялась копать.

В дверь громко постучали.

– Мириэл, открой, – раздался требовательный крик Герберта. – Не может быть, чтобы ты так рано легла спать!

Девушка охнула в смятении, резко развернулась. Расходившееся сердце едва не выскочило из груди.

– Я уже в постели. У меня болит голова, – солгала она, дрожащими руками пряча лопату в сундук.

– Открой, у меня к тебе важный разговор.

– Разве нельзя подождать до утра? – Согнувшись, Мириэл быстро забросала соломой яму и поставила сундук на место, затем окунула ладони в котел с теплой водой и пошлепала себя по лицу.

– Нельзя. Открывай! – Мириэл впервые слышала, чтобы Герберт обращался к ней столь категоричным тоном. Может, он узнал о ее намерении перебраться под другую крышу и пришел отговорить ее? Только этого не хватало в довершение тяжелого дня. Судя по его голосу, отступать и внимать увещеваниям он не собирался.

– Ладно, только недолго. Голова болит. – Она отворила дверь.

Он стремительно шагнул через порог. Мириэл с одного взгляда стало ясно, что Герберт чем-то сильно расстроен. Одежда на нем была измята и заляпана дорожной грязью, белая борода стояла торчком, как шерсть ощетинившейся кошки, лицо почернело. Казалось, его вот-вот хватит апоплексический удар. Мириэл уже начала жалеть, что отворила дверь.

– Что случилось?

Герберт сверлил ее свирепым взглядом.

– Госпожа Стамфорд желает знать, что случилось. – Фамилию он произнес с издевкой.

У Мириэл похолодело в животе.

– Хотите медового напитка?

Она смотрела, как он борется с собой, сжимая и разжимая кулаки, играя желваками. Наконец он взял себя в руки, холодно кивнул и опустился на ее сундук.

Мириэл отвернулась и взяла кувшин – красивый сосуд с зеленой обливкой и горлышком в форме лошадиной головы. Чтобы успокоиться, она обхватила ладонями его холодную гладкую поверхность. Герберта, очевидно, расстроила весть о том, что она вознамерилась оставить его дом – ведь он к ней привязался. Поэтому он так расстроен. Девушка налила в чашку медовый напиток и подала старику.

– А теперь объясните, – ласково сказала она, – чем я заслужила ваш гнев?

– Ты меня обманула, – рявкнул Герберт и отхлебнул из чаши большой глоток.

– Обманула? – Мириэл вскинула брови.

Он поставил чашу на колено. Его рука тряслась мелкой дрожью, вызывая рябь на поверхности пряной жидкости.

– Полагаю, ты хорошо знакома с монастырем Святой Екатерины?

Мириэл невольно отступила на шаг, до боли стискивая в побелевших пальцах ручку кувшина.

– Значит, не отрицаешь? – На его одутловатом лице отразились одновременно торжество и разочарование.

Мириэл стало дурно. Интересно, что ему известно и как он вообще об этом узнал?

– Что я не должна отрицать? – с вызовом спросила она, как всегда, отчаянно сопротивляясь даже в безвыходном положении. – Я не совершила ничего постыдного, – На самом деле грешок за ней числился, но это касалось только ее и Николаса.

– В таком случае ты просто бесстыжая шлюха. – Вены у него на шее угрожающе вздулись, кожа приобрела сливовый оттенок.

Мириэл едва не плеснула ему в лицо остатки медового напитка. Удержалась лишь из опасения, что с ним может случиться приступ.

– Прежде чем судить других, на себя посмотрите, – презрительно бросила она. – С прошлым покончено, и я стараюсь создать для себя пристойную жизнь.

– Основанную на лжи, – прохрипел он, задыхаясь. – Я верил тебе. Думал… думал, ты порядочная, добродетельная вдова, нуждающаяся в защите.

– А я порядочная женщина. – Мириэл молча молила Господа о спасении. – И добродетельная. Не знаю, что вы слышали обо мне и от кого, но ведь одни и те же факты всегда можно истолковать по-разному. – Он злится из-за того, что она обманула его доверие, что он изначально ошибся в собственных суждениях, догадалась девушка.

Герберт резко отхлебнул из чаши и сердито посмотрел на нее:

– На бостонской ярмарке по случаю дня святого Иоанна я заключил договор на покупку шерсти у монастыря Святом Екатерины. Они рассорились со своим прежним покупателем и искали нового заказчика. – Он впился в нее взглядом. – Разрыв произошел из-за молодой монахини, сбежавшей из монастыря вместе с гостившим там мужчиной. Беглянкой оказалась Мириэл Уивер, внучка Эдварда Уивера, знаменитого суконщика из Линкольна, а гостем – случайно забредший к ним странствующий солдат по имени Николас де Кан.

Мириэл жевала губу.

– Это не то, что вы думаете.

– Откуда тебе знать, что я думаю? – Он влил в себя остатки напитка и со стуком поставил чашу на сундук.

– У вас на лице написано.

Он выпятил бороду.

– В моем лице ты можешь видеть только гнев оскорбленного ложью человека.

– Чем же моя ложь навредила вам? – Мириэл махнула рукой. – Разве я не содержу дом в чистоте и порядке, разве не плачу вовремя? К тому же я стремлюсь устроиться здесь основательно, стать уважаемой горожанкой и при этом даю работу и заработок местным жителям. – Она топнула ногой. – Разве я своим поведением хоть раз навлекла позор на вас как владельца дома, в котором я живу?

– Чем навредила твоя ложь? – страдальчески возопил Герберт, – Боже мой, девушка, ты даже не представляешь, во что это может вылиться. – Он глянул в пустую чашу. Мириэл не стала ему доливать. Ее отчим после каждой чаши становился все дурнее и противнее.

– А что стало с твоим любовником, этим Николасом де Каном? – требовательно спросил Герберт.

– Он не был мне любовником, – вспылила Мириэл. – В монастырь он попал еле живой, со страшной лихорадкой. Я выходила его, и в благодарность он довез меня до Ноттингема. Наши тела ни разу не соприкоснулись в похоти, и доказательством тому служит моя девственность!

– Твоя девственность, безусловно, принадлежит Христу.

Мириэл оскалилась, теперь даже не пытаясь сдерживать ярость.

– Я ничего не должна Христу, ибо постриг я не принимала. Мои благословенные родственники поместили меня в монастырь, потому что дома я им мешала, а милые святые сестры обрезали мне волосы в наказание за то, что я нарушила их установления. Они держали меня взаперти на хлебе и воде, ожидая, когда я раскаюсь. И при первой возможности я конечно же сбежала! – Девушка гордо приосанилась, хотя в ее глазах стояли гневные слезы. – Я ничего им не должна, – выпалила она. – Моя жизнь принадлежит мне, я буду распоряжаться ею так, как сочту нужным. И ни вы, ни кто другой мне не указ!

Удушающая ярость в лице Герберта сменилась жалостью. Он поднялся, развел руками.

– Не плачь, – взмолился он. – Я не выношу женских слез.

– Незачем было доводить меня до такого состояния! – Мириэл рукавом смахнула слезы, отвергая его утешения.

– Ты солгала мне, я разозлился, думал, у тебя был любовник. Не плачь, дорогая, прошу тебя. – Он неуклюже обнял ее за плечи и поцеловал в щеку.

Почувствовав на лице его горячее дыхание и колючее прикосновение бороды, девушка судорожно вздохнула и рывком высвободилась из объятий старика.

– Уходите, – с достоинством произнесла она. – И еще, хочу довести до вашего сведения, что я переселяюсь в мастерскую Элис. Собиралась на следующей неделе, но теперь перееду завтра же.

Герберт оторопел:

– В том нет необходимости.

– После того, что вы мне наговорили, оставаться здесь я не могу, – угрюмо промолвила Мириэл.

Герберт тихо выругался и мясистыми лопатообразными ладонями провел по лицу. Потом вскинул подбородок, собираясь с духом.

– Я еще не все сказал, – заявил он с напыщенностью городского старейшины, выступающего на площади. Подойдя к полке, где стоял кувшин с медовым напитком, он наполнил свою чашу и с жадностью отпил из нее.

Теряясь в догадках, Мириэл не сводила с него настороженных глаз.

Герберт расправил плечи:

– Я пришел сюда, чтобы получить подтверждение тем фактам, которым стали мне известны. Вообще-то я хотел сообщить о тебе шерифу и церкви, но потом передумал.

– Вы очень добры, – съязвила Мириэл.

– Нет, я сделал это из эгоистических побуждений. – Он стоял перед ней, широко расставив ноги и величаво выпятив грудь, плавно переходящую в округлый живот. – Мне вовсе не хочется, чтобы тебя в наказание за былые грехи плетьми изгнали из города или посадили в колодки, но, если по-другому нельзя, так и будет.

– Если по-другому нельзя? – повторила Мириэл с возрастающим чувством тревоги.

Держа одну руку на ремне, туго опоясывающем его живот, Герберт осушил чашу и прокашлялся.

– Я хочу, чтобы ты стала моей женой, – сказал он. – Мне надоело жить вдовцом и довольствоваться дома только компанией Сэмюэля. Нужно, чтобы кто-то вдохнул свежесть, новую жизнь в унылые стены моего жилища.

– Стать вашей женой? – Мириэл едва не захлебнулась от негодования. Его намерения ей стали понятны с первой же встречи, но Мириэл по наивности думала, что сумеет управлять им. Теперь же он имел против нее грозное оружие. – Не глупите, – резко сказала она. – Оградив меня таким образом от одного скандала, вы тем самым вовлечете нас обоих в другой. Когда женщина выходит замуж за человека втрое старше ее, праздные языки не стесняются в выражениях.

– Ну и пусть болтают, – упорствовал Герберт. – Сплетни скоро улягутся. В городе меня уважают за рассудительность. А что можно придумать разумнее, чем объединить мои предприятия по торговле шерстью с лучшими суконными мастерскими Ноттингема?

Если б Мириэл могла пошевелиться, она схватила бы сковороду и прогнала бы его прочь из дома, не думая о последствиях.

– Я не уступлю вам свое дело, – процедила она сквозь зубы.

Герберт пожал плечами:

– А я этого и не жду. Судя по слухам, ты прекрасно разбираешься в ткацком ремесле. Я предоставлю тебе полную свободу действий.

– Как же! Так я и поверила! – прошипела Мириэл. – Я хоть и девственница, но прекрасно осведомлена о вероломстве мужчин!

– Мое слово – залог моей честности, ибо я никогда не лгу, чего нельзя сказать о тебе, – выдавил Герберт.

Щеки Мириэл заалели, будто он отхлестал ее по лицу.

– Тогда почему вы хотите жениться на мне, если не из корыстных побуждений?

– Проклятая девчонка! – взревел Герберт. – Конечно, я ищу выгоды. Я ведь не святой! Разве я отрицаю, что моя торговля и твои мастерские как нельзя лучше дополняют друг друга? Но дело не только в этом. Боже мой, да если б меня интересовала одна лишь выгода, я бы уже давно женился на Элис Лин!

Мириэл насмешливо кивнула:

– А теперь мастерские Элис отошли ко мне. Как кстати! Ведь вам хочется наслаждаться мною в постели, щеголять красавицей женой перед друзьями и знакомыми, чьи супруги уже состарились и утратили привлекательность.

Она думала, что он ее ударит, и в какой-то мере далее желала этого, ибо тогда решение было бы очевидным. Однако Герберт владел собой. В одной руке он по-прежнему держал чашу, другой – цеплялся за свой ремень.