Текст книги "Ради милости короля"

Ида была не в состоянии улыбнуться. Вместо этого она подняла руки Роджера и прижалась губами к костяшкам пальцев.

– А я в свою очередь клянусь быть хорошей женой, – пообещала она со слезами на глазах. – Вы будете моим утешением.

* * *

Ида вернулась с исповеди очищенная, освобожденная, получившая отпущение грехов. Она стала гладким берегом после прилива – с виду он прежний, но положение каждой песчинки изменилось. Грех прелюбодеяния был ей отпущен – смыт, словно его никогда и не было, и предстояло убедить себя, что холм всегда был пуст и на него не ступала нога человека. В некотором роде это было правдой. Ида, пакующая сундуки в спальной нише, была уже не та девочка, которая пять лет назад прибыла ко двору, лучась волнением и невинностью.

Стоя перед дорожными сундуками, готовясь к отъезду во Фламстед, она держала на ладони крошечные ботиночки. Это была первая обувка Уильяма. В ней он делал первые неуверенные шаги по детской. Тонкую, мягкую козью кожу покрывали сделанные Идой изысканные стежки. Ему предстоит сносить еще много детской обуви, великолепно расшитой и украшенной. В конце концов, он королевский сын, но не мать будет шить ему башмаки, и каждая новая пара, размером больше предыдущей, отдалит его еще на шаг, на фут, на ярд, на милю, пока они не окажутся в разных странах.

Внутри миниатюрного ботиночка лежала прядь волос Уильяма, мягких и темных, перевязанных алой вышивальной нитью. Ида мгновение подержала ее, запечатлевая шелковую гладкость волос в памяти пальцев. С воспаленными глазами и дрожащим подбородком она убрала ботиночки и локон в шкатулку, украшенную эмалью и драгоценными камнями, которую Генрих подарил ей в начале их отношений. Опустила крышку, повернула ключик и услышала щелчок замка. Такой тихий звук, но в нем крылась вся безбрежность потери.

Глава 16

Приорат Тетфорд, декабрь 1181 года

Клюнийский приорат Девы Марии в Тетфорде стоял близ неспешной реки Оруэлл. Дед Роджера основал его более семидесяти лет назад, и последующие лорды Биго, включая дядю и отца Роджера, способствовали его росту и процветанию. Роджер прочел устав накануне вечером, когда разбирал ларец с бумагами. «Notum sit omnibus tam futuris quam praesentibus quod ego Rogerus Bigotus, dapifer Regis Henrici…»[18]18
  «Да будет известно всем, в будущем и настоящем, что я, Роджер Биго, сенешаль короля Генриха…» (лат.)


[Закрыть] Мало что изменилось с тех пор, хотя в хорах прибавилось могильных плит. По-прежнему существовал Роджер Биго, сенешаль короля Генриха. И сегодня был день его свадьбы.

По иронии судьбы дед и тезка Роджера, упомянутый в грамоте, был похоронен не здесь, а в Нориджском соборе, – жертва упорной борьбы между епископом Нориджским и настоятелем Тетфорда.

– Впервые вижу могилу твоего отца, – пробормотала Юлиана, стоя рядом с Роджером.

Она вгляделась в резную сланцевую плиту. Из полуоткрытого рта вырывался пар, а руки были спрятаны в соболиной муфте.

– Возможно, он хотел бы большего, – ответил Роджер, – но я посчитал, что его могила не должна быть более пышной, чем у его брата или у моего деда в Норидже.

– Ты исполнил свой сыновний долг по отношению к нему чего нельзя сказать о его отцовском долге по отношению к тебе.

– Это в прошлом, – пожал плечами Роджер.

Он подошел посмотреть на новое круглое окно в апсиде, которое решил прорубить в честь своего брака. Многое предстоит оставить в прошлом. Творить будущее нужно с надеждой.

Окно было еще не готово, но художник нанес контуры и приступил к росписи. Он изобразил на стекле Деву Марию в хлеву с новорожденным Иисусом, святую покровительницу приората. Оставалось раскрасить синее платье Марии, но сюжет картины был уже очевиден.

Юлиана присоединилась к Роджеру и похвалила красоту окна.

– Я предпочел бы, чтобы Ида увидела его завершенным, – ответил он, – но времени мало, а качество важнее быстроты.

– Оно будет завершено, – улыбнулась Юлиана и легонько дотронулась до его рукава. – Я тебя знаю. Ты добьешься совершенства. Не позволяй мелким заботам лишить тебя радости свадьбы.

Роджер положил руку поверх ее ладони.

– Как мудро с вашей стороны напомнить мне, – задумчиво произнес он.

Прибыл Анкетиль, яркой вспышкой пронесся по нефу в новом красно-желтом сюрко[19]19
  Сюрко — накидка на доспехи с гербом владельца.


[Закрыть], словно сойдя с расписного окна. В обрамлении свежевымытых соломенного цвета волос его лицо было распаренным докрасна. Не только Роджеру пришлось вытерпеть пытку мытьем ради этого брака.

– Милорд, показался кортеж невесты. Вы велели предупредить.

Роджер кивнул, и его опасения возросли.

– Спасибо, – произнес он. – Поприветствуйте невесту и проследите, чтобы ее должным образом сопроводили в ее покои.

Анкетиль поклонился и зашагал обратно. Юлиана поцеловала Роджера в щеку:

– Иди, ты должен закончить последние приготовления. Скоро увидимся. – Ее голос внезапно дрогнул.

– Мама? – покосился на нее Роджер.

– Не обращай внимания, – смущенно хихикнула Юлиана. – Я рада за тебя и твою невесту. И желаю вам самого лучшего… Пусть вам не придется испытать то, что выпало мне. Иди! – Она ласково подтолкнула его. – Твои люди будут гадать, куда ты подевался.

Проводив Роджера взглядом, Юлиана промокнула глаза и выпрямилась. Разумеется, она была рада за него и не испытывала ни малейших сомнений, принимая Иду в семью. Ее слезы были вызваны любовью, предвкушением… и беспокойством. И ее сыну, и его невесте в жизни пришлось нелегко. Юлиана по собственному опыту знала, что иногда приходится обрастать непробиваемым панцирем, иначе ты будешь сожран, от тебя останется лишь пустая шелуха. Необходимо душевное равновесие, и Юлиана желала молодым его не меньше, чем радости.

* * *

Роджер вошел во двор своего дома у реки как раз вовремя, чтобы увидеть прибытие Иды. Закутавшись в теплый шерстяной плащ, спрятав лицо в глубоком капюшоне, он стоял в толпе и смотрел, как она въезжает во двор на золотистом иноходце, которого некогда сам подарил Генриху, а Генрих подарил ей, и в его сердце словно вспыхнул костер. Лошадиная грива была переплетена красными лентами, и с каждой косички свисал серебряный колокольчик, мелодично позвякивая на ходу. Госселин ехал на подаренном Роджером гнедом боевом коне, шкура которого отливала золотом.

Когда конюх помог Иде спешиться, Роджер подумал, что она немного похудела и побледнела за этот месяц, но не утратила красоты. Ее скулы стали резче, а глаза как будто увеличились. Ему захотелось защитить Иду, и он поклялся себе, что вернет на ее лицо улыбку, стертую Генрихом. Хорошо, что они женятся не при дворе и Генрих не появится в церкви. Его присутствие было бы невыносимо.

Тихо, незаметно он покинул толпу и пошел готовиться к венчанию и своей новой роли мужа.

* * *

Стоя посреди комнаты, Ида терпеливо ожидала, когда служанки снимут головной убор и расплетут закрученные каштановые косы. Утром она расчесала волосы с настоем специй и роз, который ее научила готовить Годьерна. Освобожденный теплом тела аромат окутывал ее экзотическими волнами, как благовония в Песни Соломона. Она подняла руки, чтобы женщины могли распустить шнуровку на боку зеленого с золотом свадебного платья. Хотя в комнате не было камина, в ней весь день горели жаровни и было уютно. Темно-красный полог кровати был собран завязками из янтарного шелка, и женщины отвернули одеяло в тон, под которым обнаружились тонкие льняные простыни, вышитые красные валики и пухлые белые подушки. Постельное убранство принадлежало Иде, и она велела женщинам приготовить ложе, пока в парадном зале шел свадебный пир. Теперь это ее владения, что подтверждено одобрением церкви и скрепленным печатью брачным договором. У Иды кружилась голова от выпитого вина, веселых танцев и неустанного внимания новоиспеченного мужа. Роджер сделал все, чтобы этот день стал для нее идеальным, чтобы она запомнила и блеск свечей, и вечнозеленые растения в церкви, и щедро накрытые столы, и музыкантов, которые сыграли сочинение, написанное специально для нее. Хотя Генрих окружил Иду роскошью, он никогда не думал о ее вкусах и предпочтениях. А вот Роджер подумал, он захотел ее порадовать, и это стоило дороже целой комнаты золота.

Женщины сняли с Иды платье и шелковые чулки с подвязками, но сорочку она оставила. Юлиана восхитилась белой вышивкой, которая до сих пор была скрыта под верхним платьем.

– Какая тонкая работа, – заметила она. – Вы сами вышивали сорочку?

– Да, матушка. – Иде было непривычно произносить это слово, но она знала, что привыкнет к нему.

– Вы искусны в обращении с иглой, – улыбнулась Юлиана. – Я вижу, что мой сын не будет испытывать недостатка в красивой одежде.

Ида зарделась от похвалы:

– Он не будет испытывать недостатка ни в чем, насколько это в моих силах. Мой долг – потворствовать его желаниям.

Юлиана продолжала улыбаться, но в ее взгляде появилось предостережение.

– Не сомневаюсь. Я знаю, что вы будете хорошей женой, но хочу дать вам совет. Мужчина должен считать себя хозяином, но женщина должна управлять теми мелочами, которые составляют целое.

– Благодарю, миледи, это хороший совет, – вежливо ответила Ида, но не приняла близко к сердцу слова Юлианы.

Она пока не знала, как относиться к свекрови. Та ей нравилась, но разглядеть ее суть под оболочкой сдержанности и спокойствия было нелегко. В Роджере тоже чувствовалось это спокойствие, но в меньшей степени. Юлиана просто обожала своего сына, хотя, к счастью, не казалась собственницей. Ида полагала, что все будет хорошо, но больше не доверяла людям на основании одной лишь видимости.

Юлиана внимательно посмотрела на нее:

– Судя по тому, что я видела в церкви и на пиру, Роджер будет горячо любить вас, и вам с ним будет хорошо… лучше, чем было мне с его отцом. Ведь мой сын – совсем другой человек. Черты, унаследованные им, смягчились, ведь он видел, во что превратился отец.

– Я плохо знаю Роджера в мелочах, о которых вы говорите, – ответила Ида, – но видела его в более серьезных делах. Он вежлив и непреклонен, и он не из тех, кто помыкает своими домочадцами или не считается с ними. Ваш сын обладает мужеством, рассудительностью и благородством. – Хотя лицо ее пылало от таких слов, она взглянула на Юлиану твердо. – Вот почему я его выбрала.

Юлиана вскинула голову, она внезапно насторожилась. Затем в ее глазах мелькнуло веселье и уважение.

– Вот как! Мне урок – не судить по внешности. Вы очень милая девочка, но, полагаю, способны на многое. Мой сын и графство в безопасности.

– Но он не граф, – слегка нахмурилась Ида.

– Нет, но будет графом… а вы графиней. К этому вы оба должны готовиться. – Наклонившись вперед, Юлиана поцеловала Иду в щеку. – Желаю вам радоваться сегодня ночью и до конца своих дней.

Ида поблагодарила ее и решительно изгнала образ, который непрошеным явился в ее мысли, – образ красно-синей эмалевой шкатулки, в которой лежали ботиночки ее сына. Сегодня нет места для подобных воспоминаний.

Служанки расчесали волосы Иды, они свисали до талии благоуханной каштановой гривой. Женщины смазали розовым маслом ее запястья и шею, накинули плащ на плечи, стянув его шнурами из золотистого шелка. Слуга принес хлеб и сыр, кусочки фруктов, обкатанных в сахарной пудре и райских зернах[20]20
  Райские зерна — специи со жгучим вкусом и пряным ароматом.


[Закрыть], и пикантные жареные орехи. На блюдечке лежали засахаренные семена кардамона, чтобы подсластить дыхание, а кувшин вина со специями мог подкрепить силы новобрачных.

Мужчины ворвались вихрем ярких красок и непристойных шуток, доставив Роджера к его невесте. Его уже освободили от бордовой свадебной котты и тонких синих чулок, и теперь, как и Ида, он был облачен в длинную сорочку и свободный плащ. Заключивший брак епископ Джон Нориджский приготовился благословить пару, хотя успел отдать должное рейнвейну и едва стоял на ногах, а язык у него заплетался. Госселину приходилось поддерживать его, а о посохе с навершием из слоновой кости заботился помощник епископа. Ида скромно держала очи долу и боролась с желанием захихикать. Она не смела смотреть в глаза окружающим, особенно Роджеру.

Женщины подвели ее к постели и уложили на правую сторону потому что таковая благоприятствовала зачатию сыновей. Простыни были нагреты камнями, и, хотя Ида была охвачена волнением, она все равно с удовольствием погрузила ноги в блаженное тепло и вдохнула сладкий аромат розовой воды, исходящий от свежего белья.

Самые буйные мужчины запихали Роджера в кровать рядом с ней, отпуская шутки о верховой езде и метании копья в цель. От их замечаний щеки Иды горели, хотя никто не переступил запретную грань. Роджера любили и уважали, что же касается Иды, люди помнили о ее былых отношениях с королем и не рисковали перегибать палку.

Когда епископ, шатаясь, закончил благословлять ложе, Госселин вывел гостей из комнаты, чтобы продолжить празднование в зале.

Юлиана коснулась плеча Роджера и улыбнулась новобрачным:

– Желаю вам самого лучшего. – Возле ее глаз пролегли веселые морщинки. – Возможно, мое благословение и не свято, как у доброго епископа, но я прилагаю к нему свою любовь.

Она поцеловала Роджера в щеку, обогнула постель, поцеловала Иду и вышла из комнаты последней, аккуратно опустив за собой защелку. Они услышали, как Юлиана обращается к епископу, и его невнятное бормотание затихло на лестнице.

Роджер сперва поморщился, затем засмеялся:

– Совсем забыл, что он питает слабость к вину. Архиепископ Йоркский может уложить любого под стол и остаться трезвым, но не Джон Нориджский.

– Утром у него будет болеть голова, – согласилась Ида.

– Как и у многих других.

Снова наступила тишина.

– А вы не хотите еще вина? – прокашлялся Роджер. – Или еды?

Ида покачала головой, но тут же передумала, потому что это заняло бы ее и дало им время привыкнуть друг к другу. Ведь они впервые за день остались наедине.

– Довольно половины кубка, – сказала она.

Их уложили в постель с расчетом, что они консумируют свой брак до наступления утра, но с приближением заветного мига оба начали испытывать неловкость.

– Мне не терпится увидеть Фрамлингем, – сказала она, принимая кубок и делая глоток.

Вино было подогретым, и от добавленного в него перца и калгана по венам разлилось тепло.

Роджер залез обратно на кровать и натянул одеяло.

– Он слишком далеко, за день не добраться, но мы навестим другие поместья по пути, и вы сможете оценить предстоящие труды. Прошло немало времени с тех пор, как у владений Биго была достойная хозяйка.

Ида наградила его быстрой улыбкой:

– Тогда я с радостью начну с чистого листа… во всех отношениях, милорд. – Она протянула Роджеру кубок, и он тоже отпил. Ида смотрела, как подрагивает его горло, и в ее лоне разгоралось тепло.

– Вы получите все, что нужно, чтобы навести лоск. Только скажите.

– Благодарю, милорд, мне не терпится приступить к делу. – Ей действительно не терпелось.

Чем скорее она вступит в новую жизнь, тем скорее забудется старая.

– Разумеется. – Он вернул ей кубок и поморщился. – Но на рождественские праздники нам необходимо вернуться в Винчестер.

Ида смотрела на темное блестящее вино. Она отчаянно хотела быть рядом с Роджером, но сомневалась, что готова явиться ко двору. Если Уильям сейчас там, уезжая, она заново испытает боль расставания, а если в Вудстоке, она вовсе не увидит его. В своем нынешнем положении Ида не могла решить, что хуже.

– В чем дело? – спросил Роджер.

– Ни в чем. – Ида заставила себя улыбнуться, но задрожала вполне непритворно. – Задерните полог, милорд, сегодня ночью холодно.

Она допила вино, поставила пустой кубок на сундук и задернула полог со своей стороны.

– Что-то случилось, – настаивал он. – Я хочу, чтобы вы рассказали.

Ида прикусила нижнюю губу, не зная, как ответить. Она не вправе взваливать на него бремя своей тоски, хотя он наверняка имеет о ней некоторое представление. Кроме того, жизнь научила ее, что если кто-то говорит, будто хочет знать правду – это не всегда означает, что он действительно хочет ее знать. Иногда он просто хочет банальностей.

– Вы сочтете меня глупой… – Она решила рассказать большую часть правды. – Но я в смятении. Я не хочу возвращаться ко двору… так скоро после свадьбы, но и быть вдали от вас не хочу.

Ида коснулась его со значением, как касалась в саду, и ощутила под тонкой льняной рубашкой жесткую грудную клетку. Генрих был мягче, на нем наросло больше плоти, которая с годами сделалась дряблой.

– Это наша общая проблема, поскольку я тоже хочу, чтобы вы были рядом, и не хочу возвращаться ко двору.

– Мы можем не ехать, – предложила она скорее с надеждой, нежели всерьез.

– Король требует, чтобы я вернулся как можно раньше, – покачал головой Роджер. – Я у него в услужении и должен повиноваться. Какими бы ни были его мотивы, он согласился на наш брак и вернул мне три поместья, за что я благодарен. – Его губы изогнулись в улыбке. – Он не сознает истинной ценности дара, который пожаловал мне.

Не сводя с Иды глаз, Роджер задернул полог на своей стороне. Единственный свет давала глиняная лампа над их головами, так что они были окутаны мягким красным полумраком, словно находились в сердцевине розового бутона.

Несколько лет имея в любовниках Генриха, Ида полагала, что знает, чего ожидать, но она ошибалась. Этот акт физического слияния был совершенно иным, теперь она была с мужчиной, которого хотела, а не с тем, кто не оставлял ей выбора. Отныне она была достойной уважения супругой, новое обручальное кольцо сверкало у нее на пальце, а значит, в соитии не было греха и Ида наконец могла удовлетворить все потаенные желания последних месяцев.

У нее кружилась голова от вина, от новой любви и страсти, и она обнаружила, что дрожит, как дрожала в первую ночь с Генрихом, но на этот раз не от потрясения или страха. Роджер тоже дрожал, но его прикосновения были медленным и осторожным исследованием неведомой территории. Он бормотал ее имя, целуя брови, виски, подбородок, касаясь лица почти только дыханием. И поскольку он никуда не спешил, Ида вздохнула и расслабилась. Отвечая той же монетой, она могла притвориться, будто ничего не знает… будто это ее первый раз. А из притворства рождалась реальность, ведь это действительно был первый раз, и, поскольку все было совершенно по-другому, ее вера окрепла.

Ида запустила пальцы Роджеру в волосы, более длинные, чем у Генриха, пушистые и густые, приглушенного красновато-бронзового оттенка в свете лампы под пологом кровати. Коснулась его лица и шеи. Набравшись смелости, просунула ладонь под рубашку и ощутила контраст жестких мускулов и костей, гладкой кожи и курчавых волос. Он ахнул, сел и стянул рубашку через голову, показав темные пучки волос под мышками. Ида тоже ахнула при виде рельефных мышц его рук, плоского живота, дорожки темно-золотистых волос от пупка к чреслам, которая побудила ее вновь коснуться его кожи, повторить ладонями путь взгляда по плечам, груди и бокам.

Роджер сглотнул и хрипло спросил:

– Вы не… могли бы снять сорочку?

Краснея, чувствуя себя смущенной и распутной одновременно, Ида убрала руки и распустила завязки на горле. Она скромно держала глаза опущенными, высвобождаясь из сорочки. Потом, услышав, как Роджер неровно выдохнул, рискнула бросить на него взгляд и увидела, как он пожирает ее глазами. Он потянулся к ней и продолжил целовать и поглаживать, уже не ограничиваясь только лицом. Его прикосновения оставались почтительными, но делались более настойчивыми, когда он исследовал ее грудь, талию, бедра и мягкую ложбину между ними. Ида отвечала признательным бормотанием и вздохами удовольствия.

Она обвила Роджера руками и потянула на себя, наслаждаясь сочетанием силы и нежности. До сих пор она сдерживалась, не желая показаться слишком опытной, но теперь расположилась под углом, чтобы помочь ему. Роджер оказался в ней, и она услышала, как он выдохнул сквозь зубы, и его удовольствие усилило ее собственное. Она подарит ему эту ночь и сделает ее незабываемой для них обоих. Ида чуть двигалась под ним и тихонько вздыхала от блаженства, потому что союзное движение их тел было чудесно. Извиваясь, она насадила себя на него, обвила ногами и крепко вцепилась. Ощутив, как возросло его напряжение, зная, что миг наивысшего наслаждения близок, она запустила пальцы ему в волосы и выгнулась дугой. Она сама была близка к чему-то, чувствовала, как напряжение копится в ее лоне и становится невыносимым.

– Подари мне ребенка! – выдохнула она из глубины души. – Я хочу от тебя сыновей. Хочу дочерей!

И внезапно она упала с обрыва, захваченная острыми ощущениями, которые заставили ее кричать вслух. У Роджера перехватило дыхание, и он дал себе волю, тесно прижимаясь к ней, впиваясь в нее. Ида крепко держала его, пока бушевала буря, а когда волны наслаждения улеглись, нежно гладила и целовала неистово пульсирующую жилку на шее.

В жаровне щелкнул уголек и перескочил на новое место. Ида наслаждалась тяжестью расслабленного тела Роджера. Он не был легким, но она могла дышать, и ей не хотелось шевелиться, поскольку она жаждала этой близости. Тепло его тела служило дополнительным покрывалом, обещая, что ей никогда больше не будет холодно. Его голова на ее груди и невесомые прикосновения губ наполняли ее нежностью. Она гладила его по волосам, чуть влажным от пота, и не могла удержаться от слез, которые украдкой вытирала тыльной стороной кисти.

Роджер поднял голову, чтобы посмотреть на нее. Его взгляд был туманным от пресыщения, лицо расслабленным, хотя блаженное выражение быстро сменилось беспокойством.

– Ида? Я сделал вам больно? – Он попытался отстраниться, но она вцепилась в него еще крепче, придерживая рукой за ягодицы.

– Нет! – пылко затрясла она головой. – Пожалуйста, останьтесь. Вы не сделали мне больно, честное слово. Просто… я… я плачу, потому что вы вернули мне то, что я считала утраченным. – Ее голос задрожал, и снова пришлось вытереть глаза. – Для меня это впервые по любви, не из долга и не потому, что не было выбора… А потому, что у меня был выбор.

Роджер приподнялся на руке, погладил ее по волосам и поцеловал с такой пронзительной нежностью, что Ида заплакала еще сильнее.

– Для меня это тоже впервые, – ответил он, – и я не разочарован. Я не знаю, что сказать… скажу лишь, что вы тоже вручили мне несравненный дар.

Он поцеловал ее снова, затем лег рядом и притянул к себе.

Ида не знала, как понимать его слова, что для него это тоже впервые, но уточнять не стала. Роджер не был неловок и не казался неопытным, но она видела, с какой нежностью и уверенностью он обращается с лошадьми, а его манеры за столом были безупречны – он получал наслаждение, медленно смакуя пищу, а не пожирая ее впопыхах. Она также имела возможность убедиться в его самообладании и удали. При мысли, что она действительно может оказаться у него первой, ее горло сжалось от пронзительной радости. Сегодня для обоих началась новая жизнь, и они пойдут по ней вместе.