Электронная библиотека » Элизабет Джордж » » онлайн чтение - страница 7

Текст книги "Прах к праху"


  • Текст добавлен: 3 октября 2013, 18:19


Автор книги: Элизабет Джордж


Жанр: Зарубежные детективы, Зарубежная литература


сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 7 (всего у книги 34 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Два дня я провела в клинике из-за легкого кровотечения и инфекции, которые не понравились докторам. Они хотели продержать меня неделю, но меня это не устраивало. Я выписалась и поехала домой на такси. Мать встретила меня в дверях. В одной руке она держала авторучку, в другой – светло-желтый конверт, на кончике носа сидели очки для чтения.

– Оливия, да что это, в самом деле… – начала она. – Врач сказал мне, что…

– Мне нужны деньги заплатить за такси, – перебила я и, оставив ее разбираться, прошла в столовую и налила себе выпить. Я стояла у серванта и серьезно размышляла, что буду делать дальше. Не с жизнью, с вечером.

Я залпом выпила джин. Налила еще. Услышала, как закрылась входная дверь. Шаги матери прощелкали по коридору и затихли на пороге столовой. Обращалась она к моей спине.

– Врач сказал, что у тебя было кровотечение.

Инфекция.

– Все под контролем. – Я болтнула джин в стакане.

– Оливия, мне бы хотелось, чтобы ты знала: я не приезжала проведать тебя, поскольку ты ясно дала понять, что не хочешь меня там видеть.

– Правильно, Мириам. – Постукивая ногтем по стакану, я заметила, что звук становится насыщеннее по мере моего продвижения снизу вверх, а не наоборот, как можно было ожидать.

– Когда я не смогла привезти тебя домой тем же вечером, мне пришлось что-то придумать для твоего отца, поэтому…

– Он не вынесет правды?

– Поэтому я сказала ему, что ты в Кембридже, выясняешь, что нужно сделать, чтобы восстановиться.

Я фыркнула, не разжимая губ.

– И как раз этого я от тебя хочу, – сказала она.

– Ясно. – Я осушила свой стакан и подумала, не налить ли еще, но первые две порции подействовали на меня быстрее, чем я ожидала. – А если я не восстановлюсь?

– Думаю, ты в состоянии догадаться о последствиях.

– И что это значит?

– То, что мы с твоим отцом решили поддерживать тебя во время учебы в университете, но только в этом случае. Что мы не собираемся сложа руки смотреть, как ты губишь свою жизнь.

– А-а. Спасибо. Поняла. – Поставив стакан на сервант, я вышла из комнаты, отстранив мать.

– Ты можешь подумать об этом до завтра, – сказала она. – Утром я хочу услышать твое решение.

– Хорошо, – сказала я и подумала: «Глупая корова».

Я пошла к себе. Моя комната находилась на верхнем этаже, и к концу восхождения ноги у меня тряслись, а спина взмокла. Я постояла минуту, прислонившись лбом к двери и посылая мать, а потом уже и отца по всем известным мне адресам. Мне нужно было куда-нибудь смыться на вечер. Это было лечение и забвение в одном флаконе. Я отправилась в ванную комнату, где освещение было поярче, чтобы накраситься. В этот момент позвонил Ричи Брюстер.

– Я скучаю по тебе, детка, – сказал он. – Все кончено. Я ушел от нее. Я хочу снова доставить тебе радость.

Он сказал, что звонит из «Джулипса». Их оркестр только что подписал контракт на полгода. Они вернулись из турне по Нидерландам. Раздобыли в Амстердаме достойный гашиш и сумели его вывезти, доля Ричи, вся расписанная словами «Милая Лив», лежит за сценой, ждет меня.

– Помнишь, как нам было хорошо в «Коммодоре»? – сказал он. – А теперь будет еще лучше. Я был дурак, что бросил тебя, Лив. Ты – лучшее, что случилось со мной за многие годы. Ты нужна мне, детка. Ты мое вдохновение.

– Я избавилась от ребенка, – сказала я. – Три дня назад. У меня нет настроения. Ясно?

Уж кем-кем, а музыкантом Ричи был классным. С ритма он не сбился, проговорив:

– О, детка. Детка. О, черт. – Я слышала его дыхание, голос сделался напряженным. – Что я могу сказать. Я испугался, Лив. И сбежал. Ты подошла слишком близко. Ты пробудила во мне неожиданные ощущения. Понимаешь, я испытал слишком сильные чувства. Раньше у меня ничего подобного не было. Поэтому я испугался. Но теперь у меня в голове все встало на свои места. Разреши мне все исправить. Я люблю тебя, детка.

– У меня нет времени на подобную чепуху.

– Это не закончится, как раньше. Это вообще не закончится.

– Точно.

– Дай мне шанс, Лив. Если я упущу его, то потеряю тебя. Но дай мне шанс. – И дальше он ждал и дышал.

Я позволила ему и подождать, и подышать. Мне понравилась возможность поставить Ричи Брюстера именно на то место, на которое я хотела.

– Ну же, Лив, – заговорил он. – Помнишь, как это было? Будет лучше.

Я взвесила возможности. Их было как будто три: возвращение в Кембридж и жизнь в плену ограничений, которую подразумевает Кембридж; работа на панели ради куска хлеба и желания отстоять свое «я»; и новая попытка с Ричи. У Ричи была работа, деньги, наркота и, по его словам, жилье – квартира на первом этаже в районе рынка Шепердс-буш. Было и еще кое-что, как сказал он. Но он мог и не уточнять, что именно. Я знала, потому что знала его: вечеринки, люди, музыка и вечный праздник. Как я могла выбирать между Кембриджем или улицей, когда, стоит мне лишь доехать до Сохо, и я окажусь в гуще настоящей жизни?

Я закончила краситься. Схватила в охапку сумку и пальто и сказала матери, что ухожу. Она сидела в маленькой гостиной за изящным письменным столом, принадлежавшим бабушке, и надписывала стопку конвертов. Она сняла очки и отодвинула стул. Спросила, куда я иду.

– Ухожу, – повторила я.

Она поняла, как всегда понимают матери.

– Он позвонил тебе, да? Это был он? Я не ответила.

– Не делай этого, Оливия, – попросила она. – Ты еще все можешь исправить. У тебя был трудный период, дорогая, но это не означает, что твоим мечтам наступил конец. Я тебе помогу. Твой отец тебе поможет. Но ты должна пройти свою половину пути.

Я видела, что она разводит пары для чтения проповеди. Ее глаза начали загораться этим огнем.

– Не трудись, Мириам, – сказала я. – Я ухожу. Буду поздно.

Это было ложью, но я хотела отделаться от матери. Она быстро сменила тактику.

– Оливия, ты нездорова. У тебя было серьезное кровотечение, не говоря уже об инфекции. Всего три дня назад у тебя была, – показалось ли мне, что ей трудно было выговорить следующее слово? – операция.

– Я сделала аборт, – сказала я, с удовольствием увидев, как по ее телу пробежала дрожь отвращения.

– Думаю, нам лучше забыть об этом и продолжать жить.

– Да. Правильно. Ты забывай, вернувшись к своим конвертам, а я буду продолжать жить.

– Твой отец… Оливия. Не делай этого.

– Папа переживет. И ты тоже. – Я повернулась. Призывы к благоразумию сменились торгом. Она сказала:

– Оливия, если ты сегодня вечером уйдешь из дома… после всего, через что ты прошла, после всех попыток помочь тебе… – Она умолкла. Я повернулась к ней. Она сжимала авторучку, как кинжал, хотя лицо ее казалось абсолютно спокойным.

– Да?

– Я умываю руки.

– Не забудь мыло.

Я оставила ее вырабатывать выражение лица, подходящее покинутой матери. И ушла в ночь.

В «Джулипсе» я встала у бара, наблюдая за посетителями и слушая игру Ричи. Во время первого перерыва он протолкнулся ко мне, не обращая внимания на пытавшихся заговорить с ним, его взгляд был прикован ко мне, как железо к магниту. Он взял меня за руку, и мы прошли за сцену.

– Лив. О, детка, – сказал он, обнимая меня, как хрустальную вазу, и перебирая мои волосы.

Остаток вечера я провела за сценой. Между выступлениями мы курили гашиш. Я сидела на коленях у Ричи. Он целовал мне ладони и шею. Отшил ребят из своей группы, когда они приблизились к нам. Сказал, что без меня он ничто.

Когда «Джулипс» закрылся, мы пошли выпить кофе. Освещение в кафе было ярким, и я сразу же заметила, что выглядит Ричи неважно. Глаза стали еще больше похожи на глаза бассет-хаунда, кожа обвисла. Я спросила, не болел ли он. Он ответил, что разрыв с женой подействовал на него сильнее, чем он предполагал.

– Лоретта продолжает любить меня, детка, – сказал он. – Я хочу, чтобы ты об этом знала, потому что лжи между нами больше не будет. Она не хотела, чтобы я уходил. Даже теперь она хочет, чтобы я вернулся. Но для меня это неприемлемо. Без тебя я не могу. – Он сказал, что первая неделя без меня открыла ему глаза. Сказал, что остальное время собирался с мужеством, чтобы сделать этот шаг. И добавил: – Я слаб, детка. Но ты, как никто другой, даешь мне силы. – Он поцеловал кончики моих пальцев и закончил: – Поехали домой, Лив. Дай мне все исправить.

В этот раз все действительно пошло по-другому, как он и пообещал. Мы поселились не в вонючей дыре на третьем этаже с ковровыми квадратиками на полу и мышами за обоями. У нас была квартира в бельэтаже в перестроенном особняке, с оригинальным эркером и стильными коринфскими колоннами по обе стороны от крыльца. В квартире был камин с кованой решеткой и изразцами. Имелась у нас и спальня, и кухня, и ванна на львиных лапах. Каждый вечер мы шли в «Джулипс», где играла группа Ричи. Когда заведение закрывалось, мы отправлялись в город. Веселились на вечеринках, пили. Нюхали кокаин, если предоставлялась такая возможность. Даже пробовали ЛСД. Мы танцевали, мы тискались на заднем сидении такси и никогда не возвращались домой раньше трех ночи. Мы ели в постели купленную навынос китайскую еду. Купили акварель и разрисовывали тела друг друга. Однажды ночью мы напились, и он вдел сережку мне в ноздрю. Во второй половине дня Ричи репетировал со своей группой, и когда уставал, то всегда приходил ко мне.

Вот так было на этот раз. Простофилей я не была, и вполне могла отличить ложь от правды. Но все же на всякий случай я подождала две недели, не сорвется ли Ричи. Когда этого не случилось, я поехала домой в Кенсингтон и забрала свои вещи.

Мать отсутствовала, когда я приехала. Это было во вторник днем, и ветер налетал порывами, ритмичность которых всегда вызывает одну ассоциацию – что кто-то в небе трясет большую простыню. Сначала я позвонила в дверь. Подождала, втянув голову в плечи, чтобы защититься от ветра, и позвонила снова. Потом я вспомнила, что по вторникам днем мать всегда допоздна задерживалась на Собачьем острове, занимаясь с гениями из своего пятого класса в надежде подобрать к ним отмычку и напитать их Души Истиной. Ключи от дома были у меня при себе, так что я вошла.

Мать предполагала, что я приду. Она съездила в Кембридж и забрала мою одежду. Упаковала ее и другие мои вещи в картонные коробки, аккуратно заклеив их скотчем и составив на полу в моей комнате. Спасибо, Мир, подумала я. Старая корова, карга старая, треска протухшая. Спасибо, что позаботилась обо мне с присущей тебе компетентностью.

Я заглянула в коробки, отобрала нужное, а остальное вывалила на кровать и на пол. Потом с полчаса побродила по дому. Ричи сказал, что с деньгами становится туговато, поэтому я взяла что могла, чтобы помочь ему выкрутиться: какую-то серебряную штучку, оловянный кувшин, одну-две фарфоровых вещицы, три или четыре кольца, несколько миниатюр, лежавших на столе в гостиной. Все это было частью наследства, которое я со временем получила бы. Я просто немного опередила события.

С деньгами было трудно на протяжении нескольких месяцев. Квартира и наши расходы съедали больше, чем зарабатывал Ричи. Чтобы помочь, я устроилась в кафе на Чаринг-Кросс-роуд, торговавшее печеным картофелем с наполнителями, но для нас с Ричи удержать деньги было все равно что в бурю гоняться за перьями. Поэтому Ричи решил, что единственный способ подзаработать – это несколько дополнительных выступлений за пределами Лондона.

– Ты и так много работаешь, – сказал он. – Давай я съезжу в Бристоль, или Эксетер, или Йорк, или Чичестер, – чтобы поправить наши дела, Лив.

Оглядываясь назад, я понимаю: я должна была сообразить, что все это значит – недостаток денег в сочетании со всеми этими дополнительными выступлениями. Но сначала я не поняла. Не потому, что не хотела, а потому что не могла себе это позволить. В Ричи я вложила гораздо больше, чем деньги, но я не была готова это признать. Поэтому я лгала себе и закрывала на все глаза. Я говорила себе, что нам отчаянно не хватает денег и с его стороны вполне разумно поехать на заработки. Но когда с деньгами стало совсем плохо, а его поездки вообще перестали приносить доход, я вынуждена была сложить два и два: он не приносил денег, потому что тратил их.

Я выступила с обвинениями. Он покаялся. Он погряз в расходах. Жена в Брайтоне, я в Лондоне, девица по имени Сэнди в Саутенд-он-Си.

Про Сэнди он сначала не сказал. Не дурак был. Все распинался про свою жену, мученицу Лоретту, которая по-прежнему его любит, не может заставить себя расстаться с ним, мать его детей и так далее и тому подобное. Он взял за правило время от времени заезжать в Брайтон, как любой ответственный отец. И во время этих своих трех или четырех визитов – а может, их было пять, Ричи? – не преминул наведаться и в трусики Лоретты. Она была беременна.

Он плакал, говоря мне об этом. Что он мог поделать, говорил он, ведь они столько лет были женаты, она была матерью его детей. Как он мог отвергнуть предложенную ею любовь, раз она не смогла разлюбить его, раз она никогда не сможет его разлюбить… Это ничего не значит, она ничего не значит, то, что они были вместе – ничего не значит, потому что «ты единственная, Лив. Ты вдохновляешь меня как музыканта. Все остальное шелуха».

Кроме Сэнди, как выяснилось. О Сэнди я узнала однажды в среду утром, когда врач объяснил: то, что считала неприятным и вызывающим неудобства воспалением, на самом деле оказалось триппером. С Ричи я покончила к вечеру четверга. У меня хватило силы выкинуть его вещи на крыльцо и договориться о смене замка. К вечеру пятницы мне казалось, что я умираю. К субботе врач назвал это «самым интересным и необыкновенным случаем заражения», что на его языке означало: он никогда ничего подобного не видел.

На что это было похоже? На лихорадку и жжение, на крики в полотенце, когда я ходила в туалет, на ощущение, будто крысы отхватывают большие куски от моей вагины. У меня было шесть недель, чтобы поразмышлять о Сэнди, Ричи и Саутенд-он-Си, пока я таскалась от врача до своей кровати и обратно в полной убежденности, что гангрена не страшнее того, что происходит со мной.

Дело быстро дошло до отсутствия еды в квартире, до грязного белья в коридоре и швыряния посуды об стену. У меня быстро кончились деньги. О враче заботилась Национальная служба здравоохранения, но больше никто ни о чем не заботился.

Помню, как я сидела у телефона и думала: черт побери, вот я и капитулирую. Помню, я засмеялась. Все утро я допивала оставшийся джин, и понадобилось сочетание джина с отчаянием, чтобы я позвонила. Это было в воскресенье днем. Трубку снял папа. Я сказала: – Мне нужна помощь. Он ответил:

– Ливи? Ради бога, где ты? Что случилось, милая моя?

Когда я в последний раз с ним говорила? Я не могла вспомнить. Неужели он всегда так ласково разговаривал? И его голос всегда был таким добрым и негромким?

– Ты заболела, да? – спросил он. – Несчастный случай? Ты не ранена? Ты в больнице?

Со мной произошло что-то странное. Его слова подействовали как анестезия и скальпель. Без всякой боли я открыла ему свою душу.

Я все ему рассказала. А в завершение я попросила:

– Папа, помоги мне. Пожалуйста, помоги мне из этого выбраться.

– Я все устрою, – ответил он. – Я сделаю все, что могу. Твоя мать…

– Я больше не могу тут находиться, – сказала я и заплакала. Я ненавидела себя за это, потому что знала – он расскажет ей о моих слезах, а она станет говорить ему о детях, которые пускаются во все тяжкие, и о родителях, которые твердо стоят на своем и верны своему слову и закону и как последние идиоты считают, что их образ жизни – единственно правильный. – Папа! – Должно быть, я прорыдала это в голос, потому что долго еще после того, как я произнесла его, слово «папа» звучало в квартире.

– Дай мне твой номер телефона, Ливи, – мягко попросил он. – Дай мне твой адрес. Я поговорю с твоей матерью и свяжусь с тобой.

– Но я…

– Ты должна мне довериться.

– Обещай.

– Я сделаю, что смогу. Это будет нелегко.

Полагаю, он постарался как можно лучше представить дело, но мать всегда была экспертом в том, что касалось Семейных Проблем. Она не отступила от своих убеждений. Два дня спустя она прислала мне пятьдесят фунтов в конверте. Банкноты были завернуты в лист белой бумаги. На нем она написала: «Дом – это место, где дети учатся жить по правилам своих родителей. Когда сможешь дать гарантию, что будешь придерживаться наших правил, пожалуйста, дай нам знать. Слез и просьб о помощи тут недостаточно. Мы любим тебя, дорогая. И всегда будем любить». Вот так.

Мириам, подумала я. Добрая старушка Мириам. Я читала между строк, написанных ее идеальным почерком. Все то же умывание рук в отношении собственной дочери. Мать, как могла, постаралась, чтобы я получила по заслугам.

Ну и черт с ней, подумала я. Я обрушила на нее все проклятия, какие смогла вспомнить. Все болезни, все несчастья, все неудачи. Раз она находит удовольствие в том положении, в каком я очутилась, я найду пьянящую радость в ее бедах.

Занятно, как поворачивается жизнь.

Оливия

Солнце греет щеки. Я улыбаюсь, откидываюсь и закрываю глаза. Я отсчитываю минуту, как меня учили: тысяча один, тысяча два и так далее. Мне надо дойти до трехсот, но в настоящее время мой лимит составляет шестьдесят. И все равно, как только я добираюсь до тысячи сорока, то норовлю поскорей закруглиться. Я называю эту минуту «отдыхом», который полагается мне несколько раз в день. Не знаю, почему. Думаю, вам советуют отдыхать тогда, когда не могут предложить чего-то более действенного. Они хотят, чтобы вы закрыли глаза и медленно отключались. Мне эта идея не по душе. Словно человека просят свыкнуться с неизбежным, когда он еще не готов. Хотя неизбежное черно, холодно и бесконечно, я, сидя здесь, на барже, в брезентовом кресле, закрыв глаза, вижу мелькающие в темноте красные солнечные полосы и разводы, а тепло кажется мне пальцами, прижимающимися к моему лицу. Моя футболка впитывает жар, леггинсы распределяют его по голеням. И все – особенно мир – кажется таким ужасно великодушным…


Извините, отключилась полностью. Моя беда в том, то всю ночь я борюсь со сном, поэтому днем он иногда захватывает меня врасплох. Но вообще-то так лучше, потому что он мирный – как будто прибой медленно относит тебя от берега. И грезы, которые приходят с дневным сном, уводящим твое сознание… они самые сладкие.

Во сне я видела Криса. Но когда он улыбнулся, я увидела, что он превратился в моего отца.

Я убила своего отца. Я живу с этим знанием, на ряду со всем прочим. Крис говорит, что я не несу ответственности за смерть папы в том объеме, в котором мне, якобы, хочется ее нести. Но тогда Крис меня не знал. Он вытащил меня из помойной ямы и вынудил, в своей идеально разумной манере, поступать в соответствии со словами, а в словах раскрывать себя такую, какой, по его мнению, я могла быть. Я не устаю спрашивать его, почему он меня подобрал, но он лишь пожимает плечами и отвечает:

– Повинуясь инстинкту, Ливи. Я увидел, какая ты на самом деле. По твоим глазам.

– Это потому, что я напомнила тебе их, – говорю я.

– Их? Кого?

Но он знает, кого я имею в виду, и мы оба знаем, что это правда.

– Спасать, – говорю я. – В этом ты особенно силен, верно?

– Тебе нужно было что-нибудь, во что ты могла бы поверить. Как всем нам, – отвечает он.

Но дело в том, что Крис всегда видел во мне больше, чем было там на самом деле. Мое сердце кажется ему добрым. Мне же оно кажется пустым.

Таким оно было, когда я б последний раз столкнулась лицом к лицу со своим отцом.

Вечером в пятницу я увидела мать и папу у самого входа на станцию метро «Ковент-Гарден». Они ходили в оперу. Даже в моем состоянии я это поняла, потому что мать с головы до ног была в черном, на шее ожерелье из четырех ниток жемчуга. Плотно обхватывающее шею, оно зрительно укорачивало ее и делало мать похожей, как я всегда говорила, на переодетого в женское платье Уинстона Черчилля. Папа облачился в смокинг, пахнувший лавандой. Он недавно постригся, и волосы были слишком коротки. Уши его походили на витые раковины, прижатые к голове, и придавали ему вид удивленный и невинный. Папа раскопал где-то и лакированные туфли, которые начистил до зеркального блеска.

Со дня моего звонка домой, когда я попросила папу о помощи, я со своими родителями не виделась и не разговаривала. Прошло почти два года. Я сменила шесть мест работы, пять дружков и вела тот образ жизни, который казался мне подходящим – ни перед кем не отчитываясь и довольствуясь этим.

Я была с двумя парнями, которых подцепила на Кинг-стрит в пабе под названием то ли «Баран», то ли «Бык». Нанюхавшись в мужском туалете кокаина, мы направлялись на вечеринку в Брикстон. Парням не терпелось поиметь меня одновременно с двух сторон, о чем они мне и сообщили, клянясь, что мне очень понравится, и в красках расписав, какие они жеребцы, а мне не терпелось получить еще кокаина. Строго говоря, проблема заключалась в следующем: когда, кто, что и от кого получит первым, и я достаточно соображала, чтобы понимать – едва я им уступлю, как мне уже не на что будет надеяться.

Вам неприятно это читать, да? Отложите блокнот в сторону и посмотрите в окно, пока тот или иной красивый пейзаж не придаст вам сил продолжить.

Парни были болванами, несмотря на их выговор выпускников закрытых школ и престижную работу в Сити. Они полагали, что трахнут меня, когда захотят, пригрозив, что не дадут наркоты.

Но они ошибались. Я велела им отвалить, и этого оказалось достаточно, чтобы они малость осадили, лишь бы их жалкие грязные мечты сбылись. Мы остановились, чтобы нюхнуть кокаина с багажника какой-то машины, а потом под руки отправились к метро. Не знаю, как они, но я чувствовала себя великаншей восьмидесяти футов ростом.

Кларк распевал «Удовлетворение» с чувством, воспрявшим в ожидании новых сексуальных радостей. Барри то засовывал средний палец мне в рот, то терся об меня, таким образом поддерживая форму. Словно горячий нож масло, мы рассекали толпу пешеходов, постоянно слоняющихся вокруг Ковент-Гардена, Один взгляд в нашу сторону – и люди просто сходили с тротуара. Пока мы не налетели на моих родителей.

Я до сих пор не понимаю, что они делали в тот вечер у станции метро. Если мать не могла вести машину, она неизменно вызывала такси, принадлежа к числу тех женщин, которые всем своим видом говорят: скорее я соглашусь, чтобы у меня один за другим вырвали все ногти, чем спущусь в недра лондонского метро. Папа никогда не возражал против подземки. Для него поездка на метро была всего лишь поездкой на метро, удобной, недорогой и сравнительно спокойной. С понедельника по субботу он ездил на работу на метро и вряд ли хоть раз на мгновение задумался, кто сидит рядом с ним или как может быть расценено прибытие в типографию на чем-нибудь менее престижном, чем «феррари».

Возможно, в тот вечер он убедил мать поехать его видом транспорта. Возможно, не было свободных такси когда они вышли из театра. А может, папа предложил сэкономить несколько фунтов ввиду предстоящего летнего отдыха на Джерси, прокатившись по линии «Пиккадилли». Во всяком случае, я меньше всего ожидала их здесь увидеть.

Мать молчала. Папа сначала меня не узнал. Ничего удивительного: я коротко остригла волосы и выкрасила их в вишневый цвет с пурпурными «перьями». И моя одежда была для него непривычной – раньше он видел меня только в джинсах, – и серьги я сменила. Кроме того, их у меня стало больше.

Я была достаточно накачена, чтобы устроить сцену. Вскинув руки, как певица, собравшаяся взять верхнее «до», я сказала:

– Господи помилуй! Ребята, вот чресла, произведшие меня на свет.

– Чьи чресла? – спросил Барри. Положив подбородок мне на плечо, он сжал мою промежность. – Разве у девочек есть чресла? Ты об этом знаешь, Кларк?

К тому моменту Кларк уже не слишком соображал. Он покачивался слева от меня. Я захихикала и стала тереться о руку Барри в моей промежности. Прислонившись к нему, я сказала:

– Хватит, Барри. А то мамочке станет завидно.

– Почему? Ей тоже хочется? – Он оттолкнул меня и, пошатываясь, двинулся к ней. – Что, нерегулярно живешь? – спросил Барри, положив руку матери на плечо. – Не дает тебе, как подобает хорошему мальчику?

– Он хороший мальчик, – сказала я. – Он знает, что к чему. – Я похлопала папу по лацкану. Он дернулся.

Мать сняла руку Барри со своего плеча и посмотрела на меня.

– Ты еще недостаточно глубоко пала? – спросила она.

И только тогда папа сообразил, что перед ним не три хулигана, намеревающиеся оскорбить его и унизить его жену. Перед ним стояла его дочь.

–Боже милостивый,—проговорил он. – Это Ливи?

Мать взяла его за руку и сказала;

– Гордон.

– Нет, – ответил он. – Довольно. Ты идешь домой, Ливи.

Я ухмыльнулась во весь рот.

– Не могу, – сказала я. – Должна отсосать сегодня вечером. – Подошедший сзади Кларк со знанием дела принялся орудовать рукой у меня между ног. – О-ох. Классная вещь, – заметила я. – Но настоящего секса не заменит. Тебе нравится трахаться, папа?

Едва шевеля губами, мать сказала:

– Гордон. Пойдем.

Я увернулась от руки Кларка и подошла к отцу. Похлопала его по груди и прислонилась к нему лбом. Он был как деревянный. Я посмотрела на мать.

– Ну так что, нравится? – спросила я.

– Гордон, – повторила она.

– Он не ответил. Почему он не хочет отвечать? – Я обняла отца за талию и слегка отклонилась, чтобы видеть его лицо. – Тебе нравится трахаться, папа?

– Гордон, нам не о чем с ней говорить, когда она в таком состоянии.

– Я? В состоянии? – переспросила я. Прижалась к отцу и принялась тереться об него бедрами. – Ладно. Поставим вопрос по-другому. Хочешь трахнуться со мной? Барри и Кларк хотят. Они бы сделали это прямо посреди улицы, если бы могли. А ты? Если я соглашусь? Потому что я, между прочим, могу.

– Заметано . – Кларк встал позади меня, так что наше трио образовало на тротуаре волнообразно двигающийся сексуальный сэндвич.

Барри засмеялся и приказал:

Сделай это.

И я запела:

– Папа хочет, хочет, хочет, папа меня хочет.

Люди обходили нас стороной.

Откуда-то с другой планеты донесся голос матери:

– Гордон, ради всего святого… Кто-то произнес:

– Сделай это.

Кто-то выкрикнул:

– О-о-о-х!

Кто-то приказал:

– Седлай ее.

А затем чьи-то руки железной хваткой сомкнулись у меня на запястьях.

Я не подозревала, что папа такой сильный. Когда он расцепил мои руки и оттолкнул меня, боль отдалась в плечах.

– Эй! – обиделась я.

Он отступил. Достал платок и прижал к губам.

– Требуется помощь, сэр? – услышала я и краем глаза уловила серебристую вспышку. Шлем полицейского.

– Спасен местным констеблем, – фыркнула я. – Повезло тебе, папа.

– Спасибо, – сказала мать. – Эти трое…

– Ничего страшного, – сказал папа.

– Гордон. – В голосе матери зазвучало предостережение. Им предоставлялся шанс как следует проучить свое дьявольское отродье.

– Это недоразумение, – сказал папа. – Спасибо. Мы уже уходим. – Взяв мать под локоть, он сказал непререкаемым тоном: – Мириам.

Мать трясло. Я поняла это, видя, как играют на свету жемчужины.

– Ты чудовище, – сказала она мне.

– А он? – спросила я. И вдогонку им крикнула: – Ведь мы-то знаем, папа, верно? Но не волнуйся. Это будет нашей тайной. Я буду нема как рыба.

Понимаете, я возбудила его. У него встал, как надо. А мне понравилась заключенная в этом восхитительная ирония. Мысль о том, как он пойдет по ярко освещенной станции и все будут видеть выпуклость у него в брюках – и Мириам будет видеть выпуклость у него в брюках, – так позабавила меня, что я даже ослабела от смеха. Вызвать реакцию у молчаливого, бесстрастного Гордона Уайтлоу. Если я смогла сделать это на людях, перед лицом бог знает какого количества свидетелей, значит, я могу сделать что угодно. Я была воплощением всемогущества.

– Проваливайте отсюда, – сказал нам полицейский. И добавил, обращаясь к оставшимся зевакам: – Здесь смотреть не на что.

Мы с Барри и Кларком так и не добрались до вечеринки в Брикстоне. Вообще-то мы даже не пытались. Вместо этого мы устроили собственную вечеринку в квартире на Шепердс-буш: два раза втроем, один раз – вдвоем и напоследок цепочкой. У нас было достаточно наркотика на всю ночь, к концу которой Кларк и Барри решили, что наш ансамбль понравился им настолько, чтобы переехать ко мне; меня это устраивало. Они поделились со мной наркотиками, я поделилась с ними собой. Такой расклад сулил выгоду нам всем.

К концу первой совместной недели мы приготовились отпраздновать нашу семидневную годовщину. Безмерно счастливые, мы расположились на полу с тремя граммами кокаина и полулитровой бутылкой эвкалиптового масла для тела, когда принесли телеграмму. Каким-то образом она договорилась, чтобы ее принесли, а не зачитали по телефону. Без сомнения, ей хотелось произвести незабываемый эффект.

Я заглянула в нее не сразу. Я наблюдала, как Барри измельчает лезвием бритвы кокаин, и все мое внимание было сосредоточено на мысли: скоро ли?

Дверь открыл Кларк. Он принес телеграмму в гостиную и со словами «Это тебе, Лив» положил ее мне на колени. Потом включил музыку и открыл бутылку с маслом. Я стянула футболку, потом джинсы.

– Читать не будешь? – спросил Кларк.

– Потом, – ответила я.

Он налил масло, и – началось. Закрыв глаза, я отдалась волнам удовольствия, захватившим сначала плечи и руки, потом груди и бедра. Я с улыбкой слушала, как постукивает лезвием Барри, дробя волшебный порошок. Когда все было готово, Барри, захихикав, сказал:

– Ну теперь повеселимся.

О телеграмме я забыла до следующего утра, когда проснулась с тяжелой головой, во рту ощущался вкус размякшего аспирина. Кларк, обычно первым приходивший в себя, брился, готовясь к очередному Дню в Сити, посвященному финансовым премудростям. Барри лежал как бревно там, где мы его оставили, – наполовину сползшим с дивана. Он лежал на животе, и его поджарые ягодицы казались двумя розовыми оладьями, а пальцы то и дело подергивались, словно во сне он пытался что-то ухватить.

Разбудить Барри не удалось, и пришлось звонить ему на работу, притворяться сестрой и врать, что у него простуда.

Проводив Кларка, я вернулась в гостиную. Шлепнула Барри по заду, он застонал. Тогда я пощекотала его яйца, он улыбнулся.

– Давай же, туша, – сказала я. – Нас ждут великие дела. – И перевернула его на бок. Тогда я и увидела телеграмму снова. Она валялась на полу, и сонные пальцы Барри скребли по ней.

Сначала я отшвырнула телеграмму и, опустившись на пол, занялась Барри. Увидев, что ничто не выведет его из ступора, не говоря уже о том, чтобы подвигнуть его на какие-то действия, я чертыхнулась и взяла телеграмму.

Пальцы меня не слушались, поэтому, открывая конверт, я разорвала сообщение пополам. Я выхватила слова «крематорий» и «вторник» и сперва подумала, что это отвратительная реклама, как приготовиться к загробной жизни. Но потом я увидела в начале сообщения слово «отец». А рядом с ним – «метро». Я сложила половинки и попыталась прочесть.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 | Следующая
  • 4 Оценок: 15

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации