Текст книги "Жизнь в лесу. Последний герой Америки"

Вероятно, Юстас был прав. Хотя справедливости ради отмечу, что некоторые молодые люди спокойно представляли себя на его месте. К примеру, Донна Генри. Хотя имя ее не упоминается в дневниках Юстаса, она проводила рядом с ним немало времени – прямо там, в его вигваме. И так же раздевалась до пояса и мыла волосы при минусовой температуре.

После того как она с Юстасом покорила Аппалачскую тропу, Донна никуда не делась. Следующим летом они вместе отправились в поход по национальным паркам западных штатов, снова шагая с невероятной скоростью (он шел впереди, она пыталась поспевать следом). И после того как они провели много времени наедине с природой, Донна поняла, что хочет выйти замуж за этого парня. Она так ему и сказала. И добавила: «Между нами существует какая-то связь; мы как две половинки, как лучшие друзья. Такое бывает раз в жизни». Но Юстасу казалось, что он слишком молод и ему рано задумываться о женитьбе. В двадцать лет Юстасу меньше всего хотелось жениться – худшей перспективой казалось разве что возвращение в отцовский дом. Весь его путь – учеба, путешествия, жизнь в вигваме – имел целью полную противоположность брака: смысл его был в том, чтобы достичь полной свободы.

И всё же он любил Донну и ценил ее общество, поэтому не прогонял. Во время учебы в колледже она даже ненадолго переехала к нему в вигвам и восприняла его интересы как свои собственные. Научилась шить одежду из оленьей кожи, занялась изучением индейской культуры, стала ходить с Юстасом на шаманские сборища, познакомилась с его друзьями и изображала хозяйку вигвама.

Одним словом, Донна Генри превратилась в профессиональную актрису. И из-за этого чувствовала себя растерянной и брошенной. Виделась она с Юстасом довольно редко. Он изучал две специальности – антропологию и английский, – а когда не занимался уроками, посвящал все время активной общественной деятельности и преподаванию, чувствуя, что в этом его предназначение. В двадцать лет Юстас Конвей уже работал над тем, чтобы стать человеком, который изменит мир – а это значит, что на подругу у него совсем не было времени. Он начал путешествовать по южным штатам, преподавать в школах и оттачивать наглядную интерактивную демонстрацию экологической грамотности и ответственного образа жизни – свой «цирковой номер», как он впоследствии эту деятельность окрестил. Получалось у него это просто превосходно. Даже скептически настроенные бизнесмены хлопали ему стоя. Что касается детей… Дети обожали Юстаса. Он был для них чем-то вроде лесного Санта-Клауса. «Мистер Конвей, вы очень хороший человек, – написал ему один мальчик. – Спасибо, что пришли к нам в День наследия[32]32
  День наследия – праздник в честь традиционной культуры и ремесел; такие праздники проходят в различных городах США.


[Закрыть]. Мне очень понравился рассказ об индейцах, особенно про то, как они жили и чем питались. Было очень интересно посмотреть, как вы шьете одежду. Кажется, за один день с вами я узнал больше, чем за все восемь лет учебы в школе».

Кроме того, Юстас был поглощен разработкой собственной философии. Он знал, что должен стать учителем, – но чему именно он будет учить мир? Юстасу хотелось показать, какое негативное влияние современное потребленчество оказывает на нашу планету. Научить людей быть свободными от того, что его дед называл «влиянием города, которое размягчает мозги и ограничивает восприятие». Научить их делать выбор сознательно. («Сокращение объемов потребления, вторичное использование, вторичная переработка – всё это хорошие идеи, – говорил он, – но и к ним нужно прибегать лишь в крайнем случае. А я советую вам сосредоточиться на других двух идеях: отказ от покупки и отказ от потребления. Даже прежде чем покупать вещь, которая в итоге окажется на помойке, спросите себя, зачем она вам вообще нужна. И не покупайте. Откажитесь от нее. Вам это под силу».) Все сводилось к тому, что люди должны измениться. Должны вернуться к жизни в согласии с природой, иначе миру конец. И Юстас Конвей верил, что может их этому научить.

В годы учебы в колледже он работал над рукописью своей книги; не знаю, как точно ее охарактеризовать, назовем ее пособием. Она называлась «Прекрасная прогулка: жизнь среди природы». Это был подробный план, призванный помочь американцам отказаться от современной безжизненной культуры в пользу более насыщенной жизни на лоне природы, где они и их дети смогут процветать вдали от «смога, пластика и нескончаемого потока тупой болтовни, от которого плавятся мозги, растет кровяное давление, появляются язвы и сердечные заболевания». Юстас понимал, что внезапный переезд в глушь приведет в ужас большинство американцев, но был уверен, что если ему удастся написать четкий пошаговый путеводитель, то даже самые изнеженные семейства смогут жить в лесу в комфорте и безопасности. «Прекрасная прогулка» написана в удивительно оптимистичном тоне и внушает уверенность, что всё, о чем рассказывается в книге, под силу любому американцу. Каждое слово этой книги свидетельствует о том, что уже в двадцать один год Юстас был уверен: у него не только есть ответы – он сможет заставить всех к себе прислушаться.

Книга поделена на несколько частей: отопление, освещение, здоровье, постель («для начала надо понять принципы теплоизоляции»), гигиена, одежда, инструменты, приготовление пищи, уход за детьми, вода, животные, общество, огонь, уединение, добыча пропитания, духовный взгляд на мир. Юстас пишет четко и убедительно. Через всю книгу рефреном проходит идея: чем больше человек знает о природе, тем меньше его жизнь похожа на «поход» и тем более комфортно его существование. Юстас уверяет читателей: если вы знаете, что делаете, вы не будете мучиться в лесу от дискомфорта.

«Жить в глуши и чувствовать себя несчастным бессмысленно! Жизнь среди природы станет прекрасной прогулкой, лишь если вы научитесь гармонично подстраиваться под природную среду и жить в счастье, в довольствии, вспоминая каждый прожитый день. Вспоминая не потому, что спалили ботинки или подхватили дизентерию, выпив зараженной воды! А потому, что смогли приручить дикую природу и превратить ее в хорошее, славное, мирное, полезное и уютное место для жизни – в свой дом, каким он и должен быть».

Не спешите, советует Юстас. Действуйте постепенно. «Для начала изучите базовые навыки на дворе своего дома». Осваивая изготовление теплой постели из натуральных материалов, «попробуйте переночевать на крыльце своего дома в холодную ночь – в этом случае вы всегда сможете вернуться в спальню и разобраться, что не так». Вы готовы начать самостоятельно добывать пропитание и готовить на открытом огне? Прежде чем переезжать в австралийскую глушь, устройте пикник в местном парке. «Если ужин сгорит, всегда можно заказать пиццу. Или начать всё с начала и попробовать второй раз, третий, с каждым разом совершенствуя навыки». И самое главное, пишет Юстас, «будьте внимательны даже в мельчайших деталях! Лишь через три с половиной года жизни в лесу я понял, как важно, чтобы стекло масляной лампы всегда было чистым. Не то чтобы я не чистил его раньше – просто делал это кое-как. Но теперь на нем действительно ни пятнышка, и по ночам я вижу гораздо больше».

Юстас уверяет: нужны лишь практика, здравый смысл и присущее всем американцам стремление попробовать что-нибудь новое. Не сдавайтесь, верьте в себя, и очень скоро вы и ваши близкие будете жить в «уединенном укрытии в лесу, где тишь и благодать», совсем как в вигваме Юстаса Конвея.

Загвоздка была в том, что из-за преподавательской и общественной деятельности и работы над книгой самый главный лесной человек проводил в лесу не так уж много времени. Сидя в вигваме, мир не изменишь. Если уж вознамерился это сделать, надо выйти в люди. Нельзя упускать ни одной возможности развернуть кампанию. А Юстас видел такие возможности повсюду – их было так много, что это сводило его с ума. В один январский день он сделал замечательную запись в дневнике: «Был рад увидеть утреннюю звезду через дымовой проход». И тут же добавил: «Сегодня попробую начать статью для журнала о жизни в вигваме».

У него было столько встреч и обязательств, что нередко он отсутствовал в своем уединенном лесном жилище в течение нескольких дней. И всё это время Донна Генри, его девушка и старая походная попутчица, просиживала одна в вигваме. Она сидела и наблюдала за природой, пока ее любимый читал очередную лекцию, сам сидел на лекции, танцевал на индейской сходке или стоял в окружении восхищенных почитателей, – и с каждым днем это времяпровождение казалось ей все менее и менее безмятежным. В отсутствие Юстаса Донне было нечем заняться, кроме как наводить в вигваме порядок (теперь она признает, что сама виновата в том, что не смогла вести независимое существование, не оглядываясь на мужчину, которого боготворила).

И иногда, когда Юстас и Донна всё-таки оказывались вместе, он бывал с ней жесток. Его стремление к совершенству распространялось и на Донну. Он раздражался из-за того, что она не выполнила все домашние дела, не сумела испечь блинчики на костре и не начистила до блеска масляную лампу. Он был слишком занят своими делами, чтобы научить ее всё делать правильно. Она должна была сама всему научиться. Должна была на себя взять инициативу!

Шли месяцы, и с каждым днем Донна уверялась в мысли, что ничего не может сделать правильно и, даже если постарается, ей никогда не угодить Юстасу. Каждый день она переживала из-за того, что на этот раз вызовет его недовольство. А потом, одним холодным январским днем, наконец сломалась. Юстас пришел домой и принес несколько белок, которых нашел сбитыми на дороге. Бросил их на пол и сказал: «Свари нам на вечер суп». И тут же ушел на следующую встречу.

«Не забывайте, – вспоминает Донна теперь, – это он мечтал о такой жизни, а я соглашалась с ним и жила в его вигваме, потому что любила. Но я не умела варить суп из белок. Я же из Питтсбурга. Он лишь сказал, что головы надо оставить, чтобы ни кусочка мяса не пропало. И вот я сидела и пыталась снять мясо с костей, не зная, что лучше сварить тушку целиком, и тогда мясо от костей само отделится. Разумеется, у меня почти ничего не получилось. Но я сделала всё возможное и оставила головы плавать в супе, а кости закопала в лесу за вигвамом. Когда Юстас вернулся и заглянул в котелок, где плавали беличьи головы, он спросил: «А где же мясо? И где все кости?» Я рассказала ему, что сделала, – и он пришел в ярость. Он так разозлился, что заставил меня пойти на улицу – в январе, посреди ночи, – выкопать эти чертовы кости и показать их ему, чтобы я убедилась, сколько мяса пропало понапрасну. Потом он заставил вымыть кости и сварить новый суп. Через четыре дня я от него ушла».

После этого Донна и Юстас шесть лет не разговаривали. Донна занялась изучением индейской культуры. Переехала в резервацию и вышла замуж за индейца народности сиу – прежде всего потому, что ей казалось, будто он заменит ей Юстаса. Но ее брак был несчастливым. Ради сына – его звали Тони – она собралась с духом и стала жить одна. Впоследствии снова вышла замуж (на этот раз за хорошего человека), основала собственное успешное издательство и родила второго ребенка.

И всё же спустя двадцать лет Донна по-прежнему любит Юстаса. Ей кажется, что они были созданы друг для друга и он просто дурак, что на ней не женился. Несмотря на «глубокие эмоциональные отношения» с нынешним мужем, порядочным человеком (который без вопросов смирился с так и не угасшими чувствами жены к бывшему любовнику, приняв Донну Генри такой, какая она есть), несмотря на опасения, что «Юстас не умеет любить, только руководить», она верит, что ее предназначение на этой Земле – быть «идеальной спутницей» для Юстаса Конвея. И что, возможно, их история будет иметь продолжение. А пока она каждый год посылает сына в летний лагерь Юстаса на Черепашьем острове, где тот учится быть мужчиной.

«Для моего сына Юстас Конвей – герой, – говорит она. – Не знаю, будут ли у Юстаса когда-нибудь свои дети, но если в душе он считает детьми своих учеников, мой Тони – один из них».

Что касается Юстаса, он вспоминает о Донне с нежностью. «Из всех людей, которых я встречал, она обладала самой удивительной природной выносливостью. Сильная попутчица, готовая к приключениям». Донна была замечательной, и из нее вышла бы прекрасная жена – но он был слишком молод для брака. Когда я спросила его, помнит ли он знаменитую историю с беличьим супом (вообще-то, я сказала так: «Пожалуйста, Юстас, скажи, что всё было не так!»), Юстас вздохнул и ответил, что это не только реальный эпизод, но и один из тех случаев, что повторяются «снова и снова с разными людьми» на протяжении всей его жизни. Голос у него был очень виноватый; ему было искренне жаль, что он подходит к людям с такими высокими требованиями, а его бескомпромиссность порой заставляет других чувствовать себя несчастными. Потом мы сменили тему и закончили разговор.

Но, вернувшись домой в тот вечер, я обнаружила на автоответчике сообщение от Юстаса. Он задумался об истории с беличьим супом и ни в коем случае не хотел, чтобы я неправильно его поняла. Он вспомнил, почему вел себя так жестко. Причина того, почему он заставил Донну выкопать беличьи кости среди ночи, заключалась в том, что для него это была прекрасная возможность научить ее свежевать белку правильно!

«И к чему выбрасывать хорошее мясо? – продолжал он. – А то, что был январь, только сыграло нам на руку: температура была низкая, и мясо прекрасно сохранилось в холодной земле. Если бы дело было летом, я обо всем забыл бы – ведь мясо давно протухло бы на солнце, покрылось личинками и насекомыми. Должно быть, я принял все это во внимание и понял, что мясо хорошее и шанс научить Донну идеальный. Вот я и решил, что нельзя так просто его отбрасывать, понимаешь? Поэтому, когда я попросил ее выкопать кости, я действовал из чистой логики».

Завершив свое сообщение в надежде, что мне теперь все ясно, Юстас пожелал мне приятного вечера и повесил трубку.

«Что пытается доказать этот современный Робинзон?» – вопрошал один из многих газетчиков, наведавшихся в вигвам Юстаса за годы его обучения в колледже. И приводил ответ Юстаса на этот вопрос: «Ничего. Большинству людей нравится жить в домах, смотреть телевизор и ходить в кино. Мне нравится жить в вигваме, смотреть, как падает с неба дождь или снег, и слушать язык природы. Если им кажется, что деньги и материальные ценности в жизни главное, разве я могу их осуждать? В ответ я прошу лишь, чтобы и ко мне относились столь же непредвзято».

Но на самом деле всё было не так просто. Юстас требовал куда большего, чем неотъемлемое право жить в покое и одиночестве вдали от осуждающих человеческих глаз. Легко сделать так, чтобы тебя все оставили в покое – просто ни с кем не разговаривай, не выходи на улицу и не приглашай к себе в дом репортеров; не говори о том, как тих шум дождя и не пиши книги, которые учат людей, как изменить жизнь. Хочешь, чтобы тебя оставили в покое? Тогда переезжай в лес и сиди там тише воды ниже травы. Это называется отшельничеством, и если не рассылать из своего укрытия «бомбы» в конверте, вполне возможно, что никто не обратит на тебя внимания. Если ты этого добиваешься.

Но Юстас добивался совершенно иного. По сути, его желания были противоположны тому, что он сказал репортеру: он хотел, чтобы люди смотрели на него и задумывались, потому что верил, что знает лучший образ жизни для всех американцев, – и люди должны внимательно рассмотреть этот образ жизни, чтобы понять, что он, Юстас Конвей прав. Он хотел, чтобы люди, которые смотрят телевизор и ходят в кино, увидели, как живет он, задали ему вопросы об его жизни, убедились, что он счастлив и здоров, тщательно обдумали его идеи и опробовали их на себе. Хотел достучаться до них – до каждого из них.

Потому что именно так должен вести себя человек, который стремится изменить мир, а Юстас Конвей по-прежнему видел себя в этой роли. Как и его мать. Когда в 1984 году Юстас с отличием окончил университет, миссис Конвей написала ему письмо, чтобы поздравить с успехами и напомнить, что его путь еще не окончен.

«Это новое достижение на твоем пути – выдающийся успех, достигнутый долгим, тяжелым трудом, – писала она. – Как человек, способный понять и оценить обстоятельства, при которых ты получил диплом по двум специальностям, я аплодирую тебе и поздравляю тебя с великой гордостью и восхищением! Но помни: твое образование должно продолжаться до самой смерти. Только что ты заложил хорошие основы, но я желаю тебе обрести мудрость, которая важнее знаний. Молю Бога, чтобы Он направил тебя на путь и защитил, и благословляю тебя на продолжение путешествия по нашей прекрасной Земле. Твоя гордая и преданная мать».

Юстасу и не нужно было об этом напоминать. Он и так сгорал от нетерпения. «Хочу сделать что-нибудь великое, почувствовать, что у меня получилось, что я достиг цели», – писал он в своем дневнике.

С каждым днем его всё больше тревожило то, что он видел вокруг. Однажды вечером произошел эпизод, который его особенно удручил. К вигваму Юстаса пришли ребята из деревни и попросили одолжить дробь, чтобы пристрелить большого енота, которого они загнали на дерево у водораздела, где жил Юстас. Они напились, отправились на охоту – и теперь пребывали в весьма веселом настроении. Но охотники из них такие плохие, признались они Юстасу, что, даже выстрелив в енота более двадцати раз, они не смогли достать его с того дерева. Наверняка упрямец сидит на нем раненный. Не одолжит ли Юстас дробь, чтобы прикончить поганца раз и навсегда?

Юстасу было совершенно невыносимо слышать лай собак, треск выстрелов («Как будто война началась», – сокрушался он позднее, делая запись в дневнике), наблюдать неспособность охотников и их полное неуважение к жизни животного. Разве можно стрелять в живое существо, как в пластиковую мишень на ярмарке, а потом оставить его страдать и больше часа слоняться в поисках дроби? И разве они не куча неумелых ослов, если промахнулись целых двадцать раз? И главное, почему он должен решать проблемы этих идиотов, которые нарушили его уединение посреди ночи, в то время как он пытается скрыться от человеческого общества?

Не высказывая ничего из этого вслух, Юстас встал и оделся. У него не было дроби, но он взял старую винтовку и проследовал за собаками и охотниками по залитой лунным светом тропе к дереву. Один выстрел – и еноту пришел конец.

«Лишь когда я снял с него шкуру, – писал он потом, – я увидел, что единственное отверстие в ней оставила моя пуля».

Деревенские парни даже не задели енота. Хотя стреляли двадцать раз. Впрочем, им было все равно. Им нужна была лишь шкура, которую Юстас снял и отдал им, чтобы они потом ее продали. Снимая шкуру, он чуть не плакал; мясо он оставил себе, чтобы съесть позднее, торжественно поблагодарив енота за то, что тот отдал свою жизнь. Деревенские парни все равно не стали бы есть мясо енота.

Этот случай поверг Юстаса в уныние. Неуважение к природе. Жадность. Глупость. Пренебрежение жизнью другого существа, полное отсутствие уважения к законам природы – при виде всего этого у Юстаса болела душа, ведь его миссией на Земле было проповедовать старинные принципы святости любой жизни. Но как внушить это людям столь грубым, столь невежественным? Людям, для которых стрельба по животным – пьяное развлечение, которым не нужно даже мясо?

«Пропади всё пропадом, – писал он в дневнике. – Что мне делать? Если я попытаюсь объяснить им, что к чему, они просто скажут, что я очередной хиппи, свихнувшийся на экологии».

И это тоже не давало Юстасу покоя. Ему надоело, что все воспринимают его как чудака, свихнувшегося хиппи – ведь он мог дать миру намного больше. Он всё больше погружался в раздумья, стал более раздражительным; ему уже не приносило удовлетворение шитье одежды из оленьих шкур или охота на дичь с помощью духового ружья. Юстас был готов к чему-то большему, к настоящему подвигу.

«Мне нужно новое, более свежее, живое и стимулирующее занятие, – писал он. – Хочу видеть жизнь крупным планом, с зубами и когтями. Настоящую, мощную, заставляющую выбиться из сил. Есть вещи более реальные и более способствующие удовлетворению и самореализации, чем бесконечная болтовня с ребятами об одном и том же из года в год. Не хочу больше говорить о том, что надо бы что-то сделать, – хочу делать, хочу собственными глазами увидеть, что такое реальная жизнь и какие ограничения она накладывает! Не хочу, чтобы моя жизнь обернулась пшиком, чтобы я ничего не оставил после себя. Мне постоянно твердят, что я много чего делаю, но мне кажется, я топчусь на месте. Я не продвинулся ни на шаг! А жизнь слишком коротка, и, возможно, завтра меня уже не будет… Так что же мне делать? И как? И что я смогу? В каком направлении мне идти? Уход от реальности – это не ответ. Есть только один путь – судьба. Судьба. Я должен довериться судьбе».

Другими словами, он не мог просто сидеть в вигваме, штопать мокасины и слушать шум дождя. И кстати, о вигваме – Юстас не хотел всю жизнь переезжать с места на место, с чужой земли на чужую. Все участки земли, где он когда-либо разбивал лагерь, в итоге продавались и застраивались прямо у него на глазах. И наблюдать, как это происходит, было ужасно. Он словно стоял на песчаной отмели и ждал приближения прилива. Но где можно укрыться от коммерческого строительства? Он всего лишь хотел продолжать преподавать, но на своих условиях, не сорок пять минут в конце учебного дня по милости директора очередной школы. Юстасу нужны были новые сложные задачи, и больше власти, и больше людей, до которых можно достучаться. И еще ему нужна была земля.

Теперь, спустя годы, когда Юстаса Конвея спрашивают, зачем он поселился на Черепашьем острове и вложил столько сил в сохранение тысячи акров этой территории, он говорит следующее (в итоге эта речь стала одним из самых мощных моментов в его лекциях):

«В детстве мне нравилась книга „Возвращение в тенистую рощу“. Это книга о зверях, которые жили в чудесном лесу. Жизнь их была идеальной, счастливой и безопасной, пока однажды не приехали бульдозеры и не снесли их дом, чтобы построить дорогу для людей. И вот зверям некуда идти, их дом уничтожен. Но они забираются в товарный поезд и едут на Запад. Там находят новый лес, такой же, как старый, который они потеряли, и живут долго и счастливо.

Я всегда вспоминаю эту книгу, потому что все мои дома тоже были уничтожены. В детстве я жил в Колумбии, штат Южная Каролина, рядом с глухими местами, лесами и болотами. Потом пришли застройщики, надругались над землей и уничтожили ее. И моя семья переехала в Гастонию, штат Северная Каролина, – там родители купили дом рядом с несколькими сотнями акров леса, через который пробегал прозрачный красивый ручей. Я любил этот лес. Я знал, что он лучше, чем любое другое место, потому что проводил там все дни, играл и исследовал природу. Всё детство я наслаждался этой землей. Строил в лесу крепости, прокладывал тропинки, учился бегать по чаще со спринтерской скоростью, перекатываться при падении, вставать и бежать дальше. Лазал по кустам и прыгал с дерева на дерево, как Тарзан. Знал рисунок листьев, чувствовал тепло земли. Все звуки, цвета и чувства этого леса были мне знакомы.

А потом по всему лесу стали появляться землемерные столбы. Я не знал, для чего они, – но понимал, что ничего хорошего ждать не приходится. Понимал, что это вторжение в живую природу и пытался вырвать столбы там, где они появлялись. Но я был всего лишь ребенком – разве мог я остановить строителей? Они с корнем вырубили мой лес и застроили всю территорию домами. Землю, которую я любил, уничтожили, а ручей превратился в очередной загрязненный водоем. Леса не осталось. Гарднер-Вудз умер. От него осталось лишь имя.

Потом я переехал в вигвам, который поставил на участке моих друзей недалеко от Алленз-Ноб, где растет лиственный лес. Я жил там до тех пор, пока участок не расчистили под жилое строительство. Потом я встретил старого горца из Буна, Джея Миллера, и тот разрешил мне поставить вигвам на своей чудесной земле в Аппалачах. Мне там очень нравилось. Я жил на опушке леса Говардс-Ноб, где водились медведи, дикие индюшки и рос женьшень. У самого входа в вигвам был источник, из которого я пил каждое утро. И жизнь моя была прекрасна до того дня, когда старина Джей Миллер не решил погнаться за всемогущим долларом и не продал лес на древесину. Приехали ребята из лесозаготовочной компании и построили лесопилку прямо рядом с моим домом. Они подбирались всё ближе, уничтожая все деревья до последнего, что стояли между ними и моим вигвамом. В то время я как раз заканчивал колледж, и, чтобы готовиться к экзаменам, мне приходилось пользоваться берушами – столько шума было от лесопилки. Когда я наконец переехал, лес, который я любил и который дарил мне жизнь, пропитание, одежду, превратился в гигантское поле с пеньками. Чистейший источник, из которого я пил, был испорчен и заилился.

Так что мне было делать? Именно тогда я понял, что мораль из „Возвращения в тенистую рощу“ – сплошное вранье. Это наглая ложь, цель которой – убедить детишек в том, что на Западе всегда найдется другой лес, да и звери всегда найдут другой дом – он где-то там, за холмами. Детям пудрят мозги, внушая, что нет ничего страшного в том, что приехали бульдозеры. Но это не так, и мы должны рассказать людям, что это ложь, потому что бульдозеры будут приезжать и приезжать, пока деревьев больше не останется. И нет безопасных мест. И что я сделал, когда понял это? Я решил купить свой лес и бороться насмерть с любым, кто захочет его уничтожить. Это был единственный выход и самый важный мой поступок в этой жизни».

Юстас понял, что пришло время искать Черепаший остров.

«Земля, я должен купить землю, – раз за разом писал он в дневнике в начале 1980-х годов, точно напоминая себе о том, что нужно сделать. – Своя земля! Я мечтаю о ней. Хочу ее. Ради нее я готов пойти на жертву».