Текст книги "Жемчужная бухта"

Г лава 2

Брум, Австралия

Ноябрь

Потоки солнечных лучей дождем лились на землю. Даже Индийский океан был ими усмирен. Неподвижная вода отливала бирюзой, время, казалось, остановило свой бег.

Ханна Макгэрри не замечала ни чудовищной жары, ни струек пота, ни веса маленького китайца, сидевшего у нее на коленях. Лэн Макгэрри умер. Единственная жертва циклона.

Правда, несколько человек было ранено падающими обломками, а Цин Лу Иню даже разворотило щеку. Но никто из пострадавших не захотел прервать работу.

Шторм не пощадил ни плоты, ни. сортировочные эллинги, зато обошел стороной коттеджи, и дети отделались только царапинами.

Пересаживая ребенка повыше, Ханна не обратила внимания на боль в легких. С ее коротких волос еще стекала теплая соленая вода, поскольку она недавно ныряла на дно мелкой бухты. Трудная работа, но Ханна ее любила. Там, в мерцающей, прозрачной толще воды, она была свободна, а теперь, оставив работу, Ханна чувствовала себя в ловушке, в клетке из солнечных лучей, хотя не могла выказать ни страха, ни беспокойства, вообще никаких эмоций, спрятанных под хрупкой оболочкой самообладания.

– Грустно-грустно? – спросил четырехлетний малыш с милым, простодушным лицом.

– Просто размышления, дорогой. – Ханна заставила себя улыбнуться.

– Раз-мыш-ление, старательно повторил ребенок.

– Хорошо. – Из семи детей, которым она давала уроки английского, Сунь Хуэй был наиболее смышленым. – Буря испортила… сломала… много вещей.

Мальчик кивнул.

Со стороны коттеджей рабочих донеслась сердитая китайская речь.

Хуэй обернулся, посмотрел и сказал:

– Ма-ма.

– О'кей, дорогой.

Ханна поцеловала его в золотистую щечку, получила ответный поцелуй и неохотно поставила на землю энергичное существо. Из всех разочарований, которые принесло ей замужество, отсугствие детей было самым болезненным.

– Иди. Осторожно! Там много хлама… обломков… оставленных бурей.

– Хлам. Буря. Да!

Проводив ребенка взглядом, Ханна снова повернулась к «Жемчужной бухте». Все не так уж и скверно: большинство построек можно без труда восстановить и привести в божеский вид.

Зато док выступал из песка, как сломанные зубы, плоты, некогда поддерживавшие тысячи и тысячи жемчужниц на различных стадиях роста, лежали на отмелях или затонули так глубоко, что оставалось лишь взгрустнуть о них и забыть. Лодки тоже покоились на дне.

Досталось и сортировочному эллингу. Вырванная свирепым ветром главная дверь валялась аж на дорожке к дому. Металлическая крыша проломилась, искореженные ставни прикрывали пустые глазницы окон, опоры здания были подмыты неистовыми волнами, отчего оно осело и покосилось. Даже «циклононепроницаемое» хранилище Лэна не выстояло. Удары ветра дубасили металл, пока что-то не взорвалось, разбрызгивая вокруг жемчужины. И теперь предприимчивые люди присвоили радужное богатство, но Ханна не желала об этом знать. По крайней мере считала, что так будет лучше. Лэн умер. И не в результате несчастного случая. Тот, кто убил его, мог убить и ее. Она даже более легкая добыча. Лэн, прикованный к инвалидной коляске, все равно оставался весьма опасным, поскольку знал много способов убийства и был в состоянии применить их на деле.

Хотя это не означало, что он заслуживает смерти. Ханна горько усмехнулась. Не думала она, что в двадцать девять лет у нее так много сохранилось от миссионерского ребенка. Мир таков, каков есть. И она такая, какая есть: женщина, рискующая умереть, потому что доверилась не тому человеку.

И даже если бы не доверилась.

Она должна бороться за выживание, быть или не быть – для нее не вопрос. Вопрос в том, как продолжить существование.

Лэн состязался со многими опасными людьми. Он выиграл миллионы долларов.

Но проиграл свою жизнь.

– Сherie?

Низкий, с легкой хрипотцой голос Коко. Ослепительно красивая таитянская женщина была ужасно любопытна, она жаждала узнать. Ханна не знала. Да не так уж и важно.

Лэн ценил ее необычайное мастерство в работе с раковинами.

– Да?

Ханна повернулась, уверенная, что ни одна из мыслей не отразилась на ее лице. Жизнь с Лэном научила ее скрывать чувства, особенно страх. Это было необходимо, чтобы выжить. Не всегда легко, но возможно.

– Вы пойдете внутрь? – лениво спросила Коко. – Вы не рождены стоять под таким солнцем в полдень.

– А разве кто-нибудь рожден для этого?

– Моя мама, – улыбнулась Коко. Белые зубы, оттененные сочным коричневым цветом кожи (наследство ее наполовину полинезийской матери), сверкнули ярче любой жемчужины. – Мой папа нет, солнце окончательно сожгло его дотла. Мне солнце не причинит вреда. Я рождена для него. Моя сводная сестра такая же.

Ханна чуть не улыбнулась подобной самоуверенности. Нельзя, ее улыбка все больше становится похожей на улыбку Лэна – предупреждение всему миру держаться от него подальше. Она не хотела обидеть Колетт Дюпре с такой гладкой кожей и по-кошачьи грациозным телом. Даже Лэн в самом плохом настроении не вел себя заносчиво с таитянкой. Когда она, смеясь, уходила, он мог любоваться лучшей задницей всей Западной Австралии, находившейся на уровне его глаз.

– Янь скоро придет, – сказала Коко, пристально глядя на нее. Однако реакции при упоминании имени Яня Чана не последовало, и она указала на подводное снаряжение, лежащее у ног Ханны.

– Душ и одежда хорошо, да? Вы похожи на искателя жемчуга после двенадцатичасовой работы.

– Да, я ныряла.

– Нашли что-нибудь?

– Например? Еще больше обломков?

– Конечно, это плохо, но уж не настолько.

«Намного хуже», – подумала Ханна. Ей хотелось верить, что красивые руки таитянки не подбирали с жадностью рассыпанный жемчуг, сокровища ее мужа.

Она снова усмехнулась. Как же много в ней от ребенка, глупого и надеющегося.

А ведь это могло погубить ее.

– Даже если плохо, – добавила Коко, небрежно пожав плечами, – Янь все организует. Все сделает. Для вас.

– Почему вы так думаете?

– Сами знаете.

– Он давно свыкся с мыслью, что не получит меня.

– Маленький ребенок.

Улыбка и голос старой мудрой женщины, хотя Коко всего тридцать семь.

– Мужчины не могут свыкнуться с такой мыслью, – продолжала она, – тем более сейчас, когда ваш муж умер. Вы свободны…

– Но Янь…

– Что?

– …женат.

– О, его жена… Не обращайте на нее внимания.

– Не могу. Я воспитана миссионерами. Брак для меня имеет значение.

– Лэн это говорил, когда пил. – Таитянка зевнула. – Ваша… как вы говорите? Честь? Да, честь. Он пренебрегал этим. Иногда даже смеялся.

– Знаю.

Ханне уже нечего стыдиться. Когда-то она захотела выбраться из дождливых лесов Бразилии. И выбралась. Конец одной жизни. Начало другой.

Правда, не той, что ожидала. Она была тогда слишком наивной. Однако жизнь в любом случае продолжалась.

Облака красной пыли на дороге, ведущей к «Жемчужной бухте», возвестили о прибытии Яня Чана. Его машина скрылась за мангровыми деревьями, которые выстроились на полосе искрящегося белого песка вдоль одной из приливно-отливных речек. В сезон дождей они наполнялись пресной водой, а когда муссоны заканчивались, туда поступала соленая вода, которая устремлялась на мили в глубь страны. Во время прилива уровень поднимался на тридцать пять футов, что было раем для жемчужниц, но адом для всего, что пыталось завладеть береговой линией. Выжили только пальмы да невероятно выносливые мангровые деревья.

И конечно же, человек, умный, легко приспосабливающийся, смертоносный примат.

Брум и его удаленные районы стали домом для людей различных рас, но все они были не менее стойкими, чем мангровые деревья, поэтому выжили и теперь наслаждались этим. Тихие сумасшедшие и абсолютно ненормальные, пьяницы и трезвенники, аскеты-монахи и развратники, святые и поклоняющиеся Сатане. Но все прекрасно уживались.

Чан тоже был на своем месте. Очень умный, очень честолюбивый, очень богатый. Он подошел к Ханне с самоуверенностью человека, которого уважают мужчины и добиваются женщины. Одет как все жители малонаселенных районов: шорты, сандалии да темные очки.

– Ханна, дорогая, вы слишком бледная, – сказал он, беря ее за руки и собираясь поцеловать.

Но та выскользнула из его объятий с изяществом, приобретенным многолетней практикой. Дело было не в Чане. Просто за семь лет Ханна отвыкла от мужских прикосновений, и уж тем более ей не нужны объятия женатого человека.

Впрочем, сейчас она вообще не хотела никого видеть.

Она приложила все силы, чтобы вежливо улыбнуться,

– Добрый день, Янь. Вам не следовало ехать из Брума в такую жару. Вы могли бы позвонить.

– Телефонные линии еще неисправны.

– Почему вы не пользуетесь сотовым или. рацией? Они работают на батарейках.

– Я хотел проверить, в каком вы состоянии, – ответил Чан. – Вы же лишились не только электричества. Вы потеряли мужа и часть «Жемчужной бухты».

Страх холодной змейкой полз по коже Ханны.

– Мне известно, что я потеряла.

– Вы скорбите по мужу или по ферме? – осведомился Чан.

Она молча смотрела на него. Глаза синие, меняющие оттенок, как вода на глубине, а волосы каштановые, с золотистым отливом. Этот контраст пленял Чана не меньше, чем ее стройное, чувственное тело. Ему хотелось бы верить, что она надела бикини, чтобы соблазнить его, но увы. Она же ныряла и, вероятно, даже не вспомнила о его приезде.

– Ну так что? – Чан не скрывал раздражения.

– Неужели вы ехали сюда лишь за тем, чтобы выяснить, о чем я больше сожалею? – безо всяких эмоций спросила Ханна.

– Не пытайтесь убедить меня в ваших теплых отношениях с Лэном. Он был змеей, и теплые отношения у него только с собственной шкурой, которую он сбрасывал раз в год, да и то чтобы доказать, что он это может. – Чан взглянул на Коко:

– Оставь нас.

Таитянка ответила ему долгим взглядом, затем нарочито медленно двинулась прочь, давая понять, что никто, даже один из самых богатых людей Австралии, не смеет ей приказывать.

– Нет, Коко, – остановила ее Ханна, которой не хотелось оставаться с Чаном наедине. – Мы как раз собирались выпить чаю. Вы могли бы составить нам компанию.

– Мы должны поговорить тет-а-тет.

– У меня ни от кого нет секретов.

– Дело касается семейного бизнеса Чанов.

Заявление удивило Ханну, она поняла, что тот не шутит, не ищет предлог, чтобы остаться с ней наедине.

– Хорошо. Коко, не могла бы ты позвонить и узнать, скоро ли фирма «Смит и сыновья» доставит строительные материалы?

– Они требуют денег.

– Они их получат. – Ханна постаралась говорить уверенно, однако и сама почувствовала фальшь этих слов. «Черная троица» похищена. Лэн умер, и теперь никто не одолжил бы ей денег. А если бы такой человек нашелся, то вмешалось бы австралийское правительство. Но против семьи Чанов австралийцы не пойдут. Во всяком случае, пока. Все претендовали на партнерство с ними.

Чан машинально протянул руку Ханне, намереваясь проводить ее к дому, и угасшее раздражение вспыхнуло с новой силой, ибо она уже легко и грациозно шла от него прочь.

Увидев выражение его лица, Коко засмеялась.

– Ты думал, будет легко? – по-французски спросила таитянка.

– Позвони Смиту, – тоже по-французски ответил Чан. – Я завладею «Жемчужной бухтой» даже раньше, чем придет счет.

– Австралийцам это не понравится.

– А не пойти ли им на три буквы.

– М-м, звучит славно. – Коко потянулась, выгибая спину. Она знала, что полностью овладела вниманием Яня, и с улыбкой погладила его по голой груди.

– Не собираешься послать нас туда же сегодня вечером?

– Нет. Шла бы сама.

– Значит, как обычно? – засмеялась Коко.

– Вряд ли. У меня телефонные переговоры со Штатами. Мы кончим не раньше полуночи.

– Ты кончишь через две минуты после того, как мое лицо окажется у тебя между ног.

– Хочешь пари?

Коко ощутила приятную слабость. Ничто так не действовало на нее, как сексуальный вызов. Состязаться с мужчинами не составляло труда: им хватало одного взгляда на ее задницу.

– Когда тебе позвонят?'

– В десять.

– Буду пять минут одиннадцатого. Что я получу, если выиграю пари?

– Черную жемчужину.

– А если проиграю?

– Только удовольствие.

Ветер относил дразнящий смех Коко к дому, и Ханна улыбнулась. Иногда ей хотелось быть похожей на самоуверенную таитянку, которая довольна жизнью, своим умом, телом и сексом.

Но это невозможно. Она воспитана миссионерами, а Коко росла в иной среде, наполовину французской, наполовину полинезийской, где чувственность не считалась грехом. Несомненно, родители Ханны назвали бы Коко похотливой сучкой, но сама Ханна так не считала. Таитянка просто реальная женщина из плоти и крови, она ела, когда голодна, спала, когда уставала, и занималась сексом, когда хотела того, кто хотел ее. А если Коко любила подразнить кого угодно… Ну… в Западной Австралии было не так уж много святых.

Ханна даже не взглянула на машину Чана. Лучше пройти по невыносимой жаре полкилометра, чем оказаться а замкнутом пространстве.

После смерти Лэна она начала страдать клаустрофобией. Запертая в эллинге. Ждущая. Обманутая. Даже обжигающее яркое солнце казалось приятным. Оно противоположность смерти.

Рядом затормозил «мерседес», обдав ее густым облаком пыли.

– Садитесь, дорогая, – сказал Чан, высунувшись в окно. – Я очень люблю смотреть, как вы покачиваете своей красивой задницей при ходьбе, но меня ждут дела в Бруме.

Ханна отошла к обочине и спокойно спросила:

– Дорогая? Красивая задница? Вы сказали, что разговор пойдет о семейном бизнесе.

– Перестаньте. Вы теперь не замужем, поэтому нечего вести себя как монахиня. Удовольствия и бизнес – лучшие вещи в мире. Скоро вы сами убедитесь, я об этом позабочусь. '

– Бизнес, Янь. Только бизнес.

Выругавшись по-китайски, Чан распахнул дверцу.

– Прошу, сестра Макгэрри.

– Я намочу ваше кожаное сиденье.

– На вас слишком мало одежды, так что не волнуйтесь.

Смерив его долгим оценивающим взглядом, Ханна села в машину и захлопнула дверцу.

– Не делайте такой вид, – отрывисто произнес Чан. – Я не собираюсь бросаться на вас, если вы боитесь именно этого.

– Вы женаты.

– Моя супруга живет в Куала-Лумпуре.

– Да хоть на Юпитере, какая разница. Мне не нужен женатый любовник. Ничего личного, Янь, я такая и вряд ли изменюсь. Я ценю вашу дружбу, но этого недостаточно. Давайте сменим тему.

– Чертова монахиня, – пробормотал Чан.

– Да.

Оба молчали, пока машина не оказалась в тени веранды. Буря не слишком повредила дом, оставив после себя только порванную сетку, задранный угол крыши да поломанные ветром растения. Но все это мелочи по сравнению со смертью.

– Кто вставил стекла? – спросил Чан.

– У Кристиана зять стекольщик. А Кристиан повесил сетку. Веранда тогда превратилась в развалины.

Чану не нравилась мысль о сексуальном, практичном молодом австралийце, околачивающемся возле «Жемчужной бухты», хотя тот жил с великолепной блондинкой, при виде которой мужчины начинали пускать слюни.

– Почему не сообщили мне? Я бы прислал рабочих.

– Благодарю, но Кристиан был рядом.

– Полагаю, крышу починил тоже он?

– Нет, Том. Он покончил с нырянием и теперь просто незаменим в роли помощника.

Чан представил согбенного японца, карабкающегося по-лестнице на крышу.

– Накамори стар для такой работы.

– Ему всего шестьдесят. – Ханна собралась напомнить Чану про его собственные пятьдесят три года, но промолчала. Лэну было сорок пять. Слишком молод, чтобы умереть.

– Шестьдесят. Бывший ныряльщик. Он уже стар. – Янь посмотрел на часы. – У меня есть десять минут. Максимум пятнадцать.

– Чаю? Пива? Воды?

– Спасибо, ничего.

Ханна ополоснула свое подводное снаряжение, положила в корзину, указала Чану на плетеные кресла, а сама устроилась в гамаке. Новая противомоскитная сетка, защищающая веранду, блестела на солнце, отчего весь мир казался сказочным, нереальным.

– Итак, что за семейный бизнес, Янь?

– Мы готовы оплатить долги «Жемчужной бухты».

– Почему? Особая причина?

– Самая обычная.

– Какая?

– Бизнес.

– Понятно. И что мне это даст?

– Партнера, который может восстановить «Жемчужную бухту»,

– Партнера, – задумчиво повторила Ханна. Если Чан знал, что у нее уже был партнер, то ничем этого не выдал. Может, он и убил Лэна?

– То есть я отдаю вам пятьдесят процентов «Жемчужной бухты», а вы оплачиваете все долги, так?

– Семьдесят пять процентов.

– Мы должны отдать вам семьдесят пять процентов?

– Кто «мы»? Лэн мертв. Остались только вы, сестра Макгэрри.

– Я обдумаю предложение вашей семьи.

– Но думайте не слишком долго.

– Разве я ограничена во времени?

– Матерь Божья, вы не можете быть столь наивной! – Чан вскочил в места.

На некоторое время повисло молчание.

– Мне кажется, могу, – наконец сказала Ханна. – Теперь объясните.

– Вы правда считаете, что Лэна убил шторм?

Она напряглась. Захотелось вскочить, закричать, броситься прочь. Но это было бы чересчур глупо.

– Сколько у Лэна друзей? – Чан показал один палец. – Но мне не хватит пальцев на четырех руках, чтобы сосчитать его врагов. И дело тут не в его очаровательном характере, а в жемчуге и особых гибридах. Он приложил слишком много крупных игроков.

– Скольких?

– Не тратьте мое время. Вы его жена.

– Да, жена, но не деловой партнер. Я занимаюсь домом, оформляю платежные ведомости, беру арендную плату с рабочих, заказываю оборудование. Кроме того, я имею право высказывать окончательное мнение по поводу цвета. Вот и все.

– Как насчет черных жемчужин?

– А что с ними? Ваши «крупные игроки» сами знают, как заставить серебристогубые раковины производить жемчужины черного цвета, золотистого, розового или все эти тона одновременно. Члены консорциума разработали собственную технологию, которая принадлежит только им и никак не связана с «Жемчужной бухтой».

– Я не имею в виду обычную партию черных жемчужин. Я говорю о жемчужинах-радугах.

Ханна замерла от ужаса. Предполагалось, что об этих необыкновенных жемчужинах никому не известно, хотя кое-какая информация, видимо, просочилась. Слухи распространялись по Западной Австралии с быстротой термитов, однако видели это чудо только Лэн и она. Все считали, что она тоже знала секрет их выращивания, и глубоко ошибались.

Ее муж не доверял никому, – всегда открывал «экспериментальные» раковины сам, к тому же всегда держал несколько обычных жемчужниц среди особых, именно жемчужный хлам он и показывал любопытным. Возможно, Лэн никогда бы не рассказал жене о радугах, если бы не нуждался в ее способности ощущать цвет, чтобы выбрать гармонирующие среди ярких черных жемчужин.

Правда, за последние несколько лет пара-тройка черных жемчужин была все же украдена и появилась на рынке, но Лэн Макгэрри никогда и ни с кем не поделился бы секретом производства черных радуг.

За это его убили. Если бы убийца обнаружил, что Ханна ничего не знает, ее жизнь стала бы только быстро устранимой помехой на пути к владению «Жемчужной бухтой», производящей уникальный черный жемчуг.

– Радуги? – переспросила она, едва шевеля одеревеневшими губами. – У нас было несколько чудесных синих…

– Нет, не это.

– Если ваша семья готова взять на себя оплату долгов ради так называемых радуг, вы будете разочарованы. У меня нет ни одной.

Ханна не лгала. Большинство опытных жемчужин было забраковано и уничтожено, остальные Лэн хранил в тайнике, который теперь лежал разбитым стальным яйцом внутри разрушенного эллинга.

– Подумайте о нашем предложении. – В глазах Чана затаилось нечто страшное.

– Вы мне не верите?

– Я верю, что скоро наступит сезон дождей.

– Это угроза?

– Это факт. Продайте нам «Жемчужную бухту», мы достаточно сильны, чтобы выдержать надвигающуюся бурю, а вы нет. Зачем следовать за Лэном в могилу?

На миг Ханна пожалела, что «Жемчужная бухта» не принадлежала ей одной. Тогда бы она передала ее Чанам и убежала. Деревни в лесах Бразилии никогда еще не казались ей такими привлекательными. Такими безопасными.

Но Ханна быстро справилась с малодушием. Продать жемчужную ферму нельзя, и нет денег, чтобы убежать. Она снова почувствовала себя девятнадцатилетней беглянкой без средств к существованию, в чужом городе, ночью. Ей нечего продавать, кроме собственного тела.

– Я не могу продать «Жемчужную бухту», – очень спокойно произнесла Ханна.

– Вы имеете в виду, не хотите?

– Нет. Именно не могу.

– Почему?

– Половина «Жемчужной бухты» принадлежит Арчеру Доновану.

– Что?!

– Арчер… мистер Донован был партнером Лэна.

– Долго?

– Семь лет.

– Черт возьми. Неудивительно, что Лэн мертв. Он связался не с тем человеком.

– То есть?

– Арчер Донован. Трудно найти более жестокого человека, – засмеялся Янь.

– Я не думала, что семья Чанов отступит перед чем-нибудь.

– Человек, поссорившийся с Красной триадой и тем не менее оставшийся в живых, заслуживает уважения. Но Арчеру Доновану это удалось. Я должен позвонить. Это меняет дело.

Сетчатая дверь закрылась за Янем, взметнулась и осела горячая пыль на дороге, а Ханна все сидела в гамаке, легонько раскачиваясь взад-вперед.

Да, Арчер Донован мог быть жестоким. Только не с Лэном. Несмотря на множество поводов, он никогда не действовал против сводного брата, наоборот, спас ему жизнь, заплатил за лечение, сделал его своим партнером, затем выполнил требование Лэна и навсегда ушел из его жизни.

Ханна не знала, что связывало этих двух людей. Но возможно, Арчер Донован сделал бы то, чего не сделал бы никто другой: нашел убийцу.

Если не ради желания отомстить за брата, то хотя бы ради денег. Ибо даже самого безжалостного человека можно уговорить на поиски исчезнувшего сокровища, пообещав ему половину стоимости, которая составляла три миллиона долларов.

«Черная троица».