Текст книги "Сердце мое"

– Что-нибудь из закусок? – спросил он ее.

– Не могу выбрать между фаршированными грибами и устрицами, – призналась ему Шелли.

И облизнула губы в предвкушении изысканной еды. Кейн увидел, как розовый кончик ее языка оставил чуть заметный влажный след на тонких губах. Он вспомнил, как теплы и нежны были ее губы и снаружи, и изнутри. Мысленно выругавшись, он заставил себя сосредоточиться на меню.

И когда к ним подошел официант, Кейн уже выбрал, какие блюда закажет. Как, впрочем, и Шелли.

– Фаршированная семга с креветками и лавровым листом, пожалуйста, – обратилась Шелли к официанту.

– Держу пари, что, кроме этого, тебя прельстили креветки в лимонном масле с травами, – пробормотал Кейн себе под нос.

– Как ты угадал? – удивилась она.

– Я тоже не мог выбрать между двумя этими блюдами, – сухо пояснил он и посмотрел на официанта. – Пожалуйста, семгу для дамы и креветки для меня. Кроме того, закуску «Кентукки» из салата-латука и холодную похлебку «Новая Англия». Ну и еще, пожалуйста – это опять к вопросу о закусках, – порцию фаршированных грибов и порцию устриц.

– Но я столько не съем! – запротестовала Шелли.

– Не волнуйся, я тебе помогу, – успокоил ее Кейн. Одного взгляда на его широкие, мощные плечи Шелли было достаточно, чтобы понять, что он вполне справится с обедом, а заодно сможет съесть и ее саму, а потом еще отправится куда-нибудь на поиски подходящего десерта…

– Рискну предположить, что ты предпочитаешь сухие вина, а не сладкие, – снова обратился к ней Кейн. Шелли молча кивнула.

– Тогда как насчет шардонэ?

– Пожалуй, – согласилась она.

– Французское или калифорнийское? – уточнил он. Шелли вспомнила, что в описании заказанных ими блюд в меню значилось «привкус чеснока» и «чуть заметный вкус лука-шалота».

– Калифорнийское, если ты не возражаешь, – ответила она. – Французское шардонэ, по-моему, ни с какими «легкими чесночными привкусами» абсолютно несовместимо.

Заказав блюда, Кейн отдал меню официанту и снова повернулся к Шелли. Он улыбался.

– Похоже, чтобы обустроить мой дом, тебе вовсе не обязательно общаться со мной, – сказал он ей. – Блюда выбирала ты, но это как будто я сам все их заказывал…

– Что ж, значит, друг с другом нам может быть скучновато, – прокомментировала Шелли.

– Вовсе нет! – горячо запротестовал Кейн. – Мне с самим собой никогда не бывает скучно. Я порой и сам не знаю, что выкину в следующий момент… – Он внимательно посмотрел на ее тонкие губы, – Думаю, что и ты тоже…

Шелли опустила взгляд. Ее темные густые ресницы скрыли озорные искорки, поблескивающие в глазах, но Кейн успел их заметить. Он очень внимательно следил за ней. С каждым ее движением аметистовые бусины, искусно вплетенные в волосы, чуть покачивались, мерцая точно далекое серебристое созвездие во тьме ночи.

– Расскажи мне лучше о своей работе, – попросила его Шелли, меняя тему беседы.

Ее голос был чуть хрипловатым. Она почувствовала, как внимательно он на нее смотрит, но вместе с тем взгляды его были не навязчивыми, а напротив, нежными. Ласкающими. Все это не могло не волновать Шелли, хотя она изо всех сил пыталась казаться спокойной. Она нервно облизнула губы, пытаясь внутренне собраться, – не помогло.

Ее губы все еще хранили вкус этого человека. Нежный, удивительный вкус – солоновато-сладкий. И совершенно неповторимый.

«Господи, одного поцелуя было достаточно, чтобы я, облизывая губы, до сих пор вспоминала о страстности и нежности этого человека и желала повторения! – подумала Шелли со злостью на саму себя. – Нет, я должна прекратить все это, пока дело не зашло слишком далеко!»

– А ты попробуй отгадать, чем, по-твоему, я занимаюсь?

Шелли показалось, что в его голосе прозвучала какая-то враждебность, и она удивленно подняла на него глаза. Но Кейн был абсолютно спокоен.

– Не знаю, – честно призналась она. – Но, что бы ты ни делал, я готова поспорить, что ты делаешь это в сто раз лучше, чем другие.

Кейн искренне удивился:

– Почему ты так думаешь?

– Ты явно не принадлежишь к тому типу людей, которые что-либо делают наполовину, – ответила она. И добавила про себя: «Взять хотя бы простой поцелуй в губы…»

Еще до того как Кейн успел что-либо ей ответить, к ним подошел официант, неся вино.

Налив немного в бокал, Кейн молча отхлебнул, а затем, совершенно неожиданно – хотя и непринужденно – протянул бокал Шелли, предлагая и ей попробовать и оценить.

Сделав небольшой глоток, Шелли почувствовала на губах ароматное, чуть терпкое вино и только потом поняла, что всего несколько мгновений назад этого же стекла касались и губы Кейна. Когда она протянула ему бокал, руки ее чуть заметно дрожали.

И Кейн это увидел. От внимательного взгляда его светлых глаз не ускользало ни одно движение Шелли – даже едва заметное для нее самой изменение ритма дыхания. Взяв у нее бокал, он поднес его к губам и осушил одним махом до дна, как это делают обычно только мужчины.

Выпив, Кейн одобрительно кивнул официанту, все это время терпеливо ожидавшему рядом с их столиком.

Тот разлил вино по бокалам и удалился.

– Ты знаешь, а ведь во второй раз, – обратился Кейн к Шелли, – вино показалось мне даже вкуснее, чем вначале. Оно было теплее…

Шелли поняла, что он намекает на то, что краешко бокала касались ее губы, а вовсе не не тот факт, что шардонэ лучше пить не слишком охлажденным. Однако она едва ли могла упрекнуть Кейна в неделовом настроении не вспомнив при этом лишний раз и о своих собственных, не очень-то деловых мыслях.

К сожалению, слишком многое из того, что говорил Кейн, можно было понимать двояко: как исключительно в прямом смысле, так и улавливая в его словах скрытый подтекст, тонкие нюансы, игриво-чувственные намеки.

«А может быть, все дело просто во мне самой? – подумала Шелли. – Может, это просто я воспринимаю все не так, как следует? Наверное, я и впрямь слишком чувствительна…»

Кейн сделал глоток вина, посмотрел на Шелли и улыбнулся ей. Его улыбка была точно такой же, как и весь их разговор, – многозначительной и, как показалось Шелли, многообещающей.

Отхлебнув еще немного, Ремингтон устроился поудобнее. У него был вид человека, который твердо знает, чего он хочет, и, решив что-либо, твердо, до конца следует этому решению – каким бы ни оказался этот конец.

– Я геолог.

– Нефть? – уточнила Шелли.

– Практически все, кроме нее, – последовал ответ. Шелли чуть заметно кивнула, как будто эта последняя реплика Кейна совпала с какими-то собственными ее догадками и предположениями.

– И как же следует понимать твой кивок? – в свою очередь, не замедлил спросить ее Кейн.

– В большинстве своем геологи, которые занимаются нефтью, работают на большие компании. А ты слишком независим для того, чтобы работать на какую-нибудь корпорацию. – Она улыбнулась. – Если, конечно, ты сам не являешься ее президентом…

– Ну конечно, являюсь. Моя компания называется «Минеральные ресурсы». Изучение природных запасов минералов и горных пород, аэрокосмическая фотосъемка, полевые исследования и, разумеется, разработка конкретных проектов, всевозможные консультации и прочие программы, связанные с добычей полезных ископаемых и минеральных ресурсов. – Его серые глаза снова сузились. – И на что бы там ни намекала наша дорогая Джо-Линн, я вовсе не наемник, не «солдат удачи» и не какой-нибудь тайный правительственный агент.

На лице Шелли явно читалось удивление. Впрочем, она не была бы слишком уж потрясена, если бы узнала, что Кейн – «тайный правительственный агент», как он сам только что выразился. Умный, сообразительный, вполне уверенный в собственных силах и физически сильный, он мог бы выжить и без всякой компании, один, точно дикий волк…

– Все, что Джо-Линн успела мне сказать о тебе, это то, что хотя твой драндулет – так она выразилась – и ужасен, но о мужчине этого не скажешь.

Кейн улыбнулся с неохотой, но все же искренне. Кончики его рыжеватых усов чуть задрожали – освещенные пламенем свечей, они казались сейчас цвета расплавленного золота.

– Быть благодарной не в ее привычках, – ответил он.

– Ты так думаешь?

– Уверен. Напротив, быть настоящей сукой – это – удается временами просто блистательно.

– Честно говоря, от тебя я таких слов не ожидала. Огромные глаза Кейна сузились до узких, тонких серебряных щелочек.

– Ну почему же? – сухо возразил он. – Когда я вернулся к ним в дом сегодня, уже после нашей встречи то попросил у нее разрешения взять Билли, чтобы покатать его на мотоцикле. Знаешь, что она мне ответила? Что ей бы больше хотелось устроить небольшой пикник. Пикник для двоих – причем заранее предполагалось, что ни один из этих двоих не будет ее сыном.

– П-понимаю…

– Конечно, я мог бы что-нибудь придумать, но в то время просто не чувствовал в себе достаточно сил для словесного фехтования с этой дамой. Поэтому я просто напомнил ей о том, что Дейв Каммингс – мой сводный брати, если понадобится, я пойду прямо в суд и добьюсь, чтобы меня назначили опекуном Билли до того времени, пока Дейв не вернется из Европы.

– Так ты… – начала было Шелли, но Кейн, словно не замечая ее слов, все еще продолжал говорить – он словно выплевывал из себя слова, как будто они жгли ему язык.

– Кроме того, я заверил ее, что сумею оформить опекунство таким образом, чтобы создать ей как можно больше трудностей и лишить ее тех дармовых денежек, которыми, в частности, она оплачивает снимаемое жилье – тот самый здоровенный дом, который ты «золотишь»…

Улыбка Кейна стала такой же жестокой, как и металлический блеск его глаз.

– Она быстро поняла, что со мной шутки плохи, – медленно, растягивая слова, произнес Кейн. – Конечно, мне самому не очень-то хотелось бы таскаться по судам, но если я только увижу, что она хоть как-то обижает Билли, – я ни перед чем не остановлюсь. Как только судьи узнают обо всех ее делишках, она тут же проиграет дело, в этом можно нисколько не сомневаться. И она сама прекрасно знает это. Дейва вот только жаль…

Растерянная Шелли почувствовала себя совершенно сбитой с толку и одновременно напуганной еле сдерживаемой яростью Кейна, скрываемой за очаровательной, непринужденной улыбкой.

– Дейва? – переспросила она. – Дейва Каммингса? Так выходит, ты и в самом деле дядя Билли?

Глава 7

Кейн с изумлением посмотрел на Шелли.

– Ну разумеется, я его дядя. А почему бы… – И тут он понял. – Черт, ну, можно, конечно, предположить, что Билли всех подряд мужиков Джо-Линн зовет дядями…

– Почему бы и нет?

– Ну, в принципе… Но я – его настоящий дядя, хоть мы уже довольно долго с ним не виделись. Вот так-то. Я – настоящий дядя, а Дейв – настоящий дурак.

– Почему? Потому, что позволил Джо-Линн уйти?

– Потому, что считал, что у Джо-Линн сердце такое же мягкое, как и ее мозги…

– А ты знал Джо-Линн до того, как… ну…

– До того, как она стала женой Дейва? Шелли кивнула.

– Мы с Джо-Линн познакомились двенадцать лет назад, – ответил Кейн. – Мне было достаточно бросить на нее один взгляд, чтобы сказать Дейву: хочешь с ней переспать – ради Бога, только, во имя всего святогo, не женись на ней! Дешевые туфли никогда не сидят на ноге хорошо, а особенно если ими до тебя уже успело попользоваться столько народу…

Эти жесткие, резкие слова Кейна о женщине, которая испытывает к нему явное влечение, шокировали Шелли.

«Неужели Ремингтон так относится вообще ко всем женщинам? – подумала она. – „Хочешь с ней переспать – ради Бога, только, во имя всего святого, не женись…“ Выходит, он один из тех неуверенных в себе мужчин-мотыльков, которые если женятся, то только на девственницах из страха быть опозоренными перед возможными соперниками?»

– Что ты смотришь на меня с таким ужасом в глазах? – рассмеялся Кейн. – Если Джо-Линн чего и заслуживает на самом деле, так это только таких слов.

– И это все только потому, что она не была девственницей, когда выходила замуж за твоего брата?

– Господи, ну конечно, нет. Это потому, что после их женитьбы в ее постели, прости, побывало больше мужчин, чем в общественном туалете..

– Кейн!

– Прости, прости, Шелли. Хотя нет, не прости. Вернее, прости, но это правда. Джо-Линн – настоящая дубинноголовая…

Внезапно Ремингтон замолчал. Проведя рукой по мягким, выгоревшим на солнце волосам, он нетерпеливо дернул плечами.

– Ну как бы ты сама назвала женщину, – снова обратился он к Шелли, – которая подложила мне несколько часов в обществе ее сына в обмен на то же время в постели с ней? – И Кейн кисло улыбнулся.

На этот раз Шелли не смогла скрыть своего изумления. И отвращения. Она вспомнила, как умолял Билли мать не убивать его любимца, вспомнила его комнату – такую живую и яркую, вспомнила, как заботливо проверил он, хорошо ли сидит на голове у Шелли защитный шлем, вспомнила замечательную улыбку мальчика – теплую и искреннюю.

– Судя по твоим словам, – заговорила она наконец, – у Джо-Линн скорпионьи материнские инстинкты.

– Ну зачем же так оскорблять скорпионов? – возразил Кейн.

– Прости, – быстро сказала Шелли. – Я сказала, не подумав. В конце концов, я не имею никакого права осуждать эту женщину.

– А почему нет? За короткое время общения с Билли ты подарила ему больше тепла и нежности, чем Джо-Линн за весь последний год. Хотя, конечно, он-то, бедняга, ее любит…

– Ну конечно! – подхватила Шелли. – Она ведь все же его мать…

– Я бы мог ей простить всех бесчисленных ее мужчин, но не то, как она обращается с мальчиком. – Кейн горько улыбнулся. – Хотя чего это я о ней разговорил. Не люблю говорить о дураках. Я ведь и сам был женат на сучке вроде Джо-Линн. Если на ней не было мужика – любого, понимаешь, абсолютно любого, хоть вообще первого встречного, – она начинала чувствовать себя больной, а то и вовсе мертвой. Слава Богу, не успели мы детьми обзавестись, а то была бы у них «сладкая» жизнь…

Шелли нервно нахмурилась. Когда она заговорила, голос ее был чуть хрипловатым, но тихим, она почти перешла на шепот.

– Думаю, твоя жена была очень несчастной женщиной…

– Хотелось бы надеяться. Однако она, как и Джо-Линн, в конце концов умудрилась остаться с немалыми деньгами…

– Но Джо-Линн в итоге осталась с сыном…

– Да уж, его она заполучила. Ловко, ничего не скажешь. Подожди, через несколько лет он станет вполне самостоятельным и тогда-то быстро от нее уйдет. А она, разумеется, начнет тогда за ним бегать. Можешь мне поверить: станет гоняться повсюду, будто на нем свет клином сошелся.

Шелли снова подумала о Билли и с грустью покачала головой:

– Господи, как же его жалко… Ужасно жалко… Сильная рука Кейна легла на ее запястье.

– Нежная маленькая ласка… – прошептал он. – Не грусти так, не надо… Это все не твои заботы. Вот и пришлось мне оставить дела в Юконе – не вовремя конечно, ох как не вовремя, не так уж там все и ладилось… – и прилететь в Лос-Анджелес.

– Да, но Билли… – И Шелли беспомощно махнула рукой.

– Билли осталось потерпеть ее всего несколько месяцев. Дейв недавно познакомился с очаровательной француженкой. Они собираются вместе приехать в Америку в конце ноября, на праздники (В последний четверг ноября в Америке отмечается День благодарения – официальный праздник в честь первых колонистов Массачусетса.). И скоро у Билли будет настоящий дом – дом, где царят тепло и любовь. Ну а до этого я постараюсь бывать с ним как можно больше.

На глазах Шелли выступили слезы, когда она услышала эти слова Кейна – «дом, где царят тепло и любовь». Сам того не зная, он высказал вслух ее заветную мечту.

– Я очень рада, – сказала она. – Иначе я, ей богу, взяла бы да и выкрала Билли у Джо-Линн, пусть меня потом и посадили бы в тюрьму…

– Не бойся, я бы вытащил тебя оттуда, – засмеялся Кейн. – А потом посадил бы тебя на плечо и показал весь мир. Весь, весь мир…

Шелли словно окатили холодной водой.

– Нет уж, спасибо, – сухо сказала она. – Я мир уже повидала, хватит с меня.

– Весь мир? Ты хочешь сказать, что побывала в каждом его уголке?

– По крайней мере в каждом, где водятся змеи. Это уж точно.

– И тебе это не понравилось.

– Что не понравилось? Змеи? Вовсе нет, я нахожу их замечательными созданиями…

– Тогда что же тебе не понравилось?

– То, что у меня нигде не было настоящего дома. Эти слова Шелли произнесла очень мягко, но тем убедительнее они прозвучали.

– Ну что ты, целый мир был тогда твоим домом, – возразил ей Кейн. – Любое его место, любой уголок, ..

– То есть на самом деле ни один. – Тон голоса Щелли явно показывал, что на сегодня эта тема закрыта для обсуждения.

Возникло напряженное молчание.

Кейн чуть скрипнул зубами, и в воцарившейся тишине этот звук напомнил щелчок золотой ручки Шелли, Кейн хотел пуститься в яростную полемику по поводу того, что считать домом, а что нет, однако сумел вовремя сдержать себя. Одного взгляда на Шелли было достаточно, чтобы понять, что эта тема ей не слишком-то приятна. По крайней мере пока.

Он поднял бокал вина и, сделав большой глоток, насладился терпким, пьянящим ароматом.

– А как жили твои родители? Их брак оказался удачным?

– Странный вопрос, – почти все так же сухо ответила Шелли.

Кейн удивленно пожал плечами:

– Почему же?

– Они жили просто замечательно. Иначе и не выжили бы…

– Но почему?

– Мы постоянно переезжали, – со вздохом объяснила Шелли. – Мама затрачивала огромные силы, чтобы сделать домом каждое место, где мы останавливались – пусть даже на очень короткое время. И когда я стала достаточно взрослой, чтобы понять, что настоящего-то дома у нас как раз и нет, я с трудом сдерживала слезы, когда видела, как она старается сделать уютными все эти арендуемые комнаты, дома и номера…

– А что же она сама?

– В смысле – плакала ли она по этому поведу?

– Да.

Шелли попыталась вспомнить, видела ли она свою мать хоть раз плачущей, когда они начинали собирать вещи, чтобы в очередной раз переехать жить куда-нибудь на новое место.

– Нет, знаешь, не помню, – честно сказала она наконец. – Кто плакал, так это я. Время от времени.

– Ну а потом?

– Однажды я поняла, что этот бродячий образ жизни может навсегда засосать, и уже не остановишься. И тогда твердо решила осесть где-нибудь. Создать свой дом – настоящий дом. Или по крайне мере попытаться сделать это. – Она пожала плечами. – Мне пришлось довольно долго учиться хотя бы не жить, а даже просто существовать на одном месте.

Потягивая вино, Кейн осторожно спросил:

– И сколько же тебе было лет, когда ты ушла от родителей и начала жить самостоятельно?

– Восемнадцать, – ответила она.

– Совсем юная, – удивился Кейн.

– Может быть. Зато я твердо знала, чего я хочу.

– Собственный дом?

– Вот именно. Я решила, что, если уж судьба не подарила мне настоящего дома, я должна сама создать его себе.

– И как?

– Ты ведь был у меня сегодня…

– Да нет, я не об этом, – прервал ее Кейн. – Я спрашиваю, как ты жила все это время – между восемнадцатью и… Сколько тебе сейчас? Двадцать три?

– Двадцать семь, – холодно ответила Шелли и невесело улыбнулась: – Подходящий возраст для того, чтобы числиться в старых девах, да?

Кейн поморщился:

– Слушай, ну сколько еще ты будешь это повторять? Не надоело?

– Но ведь это правда, – с грустной улыбкой произнесла Шелли. – Не очень веселая, конечно, но все-таки правда.

– Ты предпочитаешь определение «одинокая самостоятельная женщина»?

– О Господи, конечно же, нет. Жуткое словосочетание. В моем представлении сразу же возникает образ «старой развалины»: еле ходит и не вылезает из зубоврачебного кабинета. Я уж скорее предпочту называться старой девой…

Кейн рассмеялся. Он собрался и дальше расспрашивать собеседницу о ее прежней жизни, особенно о ее бывшем муже, но, пока он подбирал нужные слова, подошел официант с огромным подносом. И вот уже перед ними на столе появляются закуски – аппетитные, красиво сервированные блюда: фаршированные грибы и устриц.

Какое-то время они молчали. За их столиком раздавались лишь хруст раковинок сочных устриц и позвяки-вание вилок и ножей о тарелки. Потом Шелли, продолжая орудовать вилкой, все же взглянула на Кейна.

– Ну а что ты мне расскажешь о своем детстве? Как вы жили? На одном месте или тоже много переезжали? Хорошо, счастливо или плохо? А?

– Да.

– Очень содержательный и, главное, понятный ответ, – прокомментировала Шелли. – Предупреждаю тебя, если ты и дальше будешь давать лишь односложные ответы, я так «позолочу» твой дом, что, кроме пожелтевших манекенов и постеров со звездами тяжелого рока, ты там ничего не найдешь.

– Не верю, – отозвался Кейн.

Шелли игриво улыбнулась, обнажая ряд белоснежных зубов.

– Хотя кто тебя знает… – задумчиво произнес Кейн, откладывая вилку. – Если ты улыбаешься так хитро, от тебя всего можно ожидать… Я просто хотел отвечать как можно короче, чтобы у тебя не было возможности делать письменные пометки.

Шелли с силой воткнула вилку в одну из очищенных устриц. Этот блокнот она использовала как своего рода щит, препятствующий дальнейшему ее сближению с этим человеком. Однако, по-видимому. Ремингтон как-то догадался об этом.

Разжевывая лакомый кусочек, Шелли молча проклинала необычайную чувствительность и потрясающую проницательность собеседника. Никто никогда не понимал ее так хорошо – даже родители. Для них она почти всегда оставалась загадкой – с ее мечтами о жизни всегда на одном и том же месте, всегда в одном и том же доме, о постоянных друзьях, о предсказуемом будущем, о размеренной жизни по распорядку дня.

– Хорошо, я постараюсь ничего не записывать, – ответила она достаточно прохладно, тайно надеясь создать и удержать дистанцию между ними хотя бы тоном голоса – раз уж блокнот не поможет…

Только услышав ее голос, Кейн сразу догадался обо всех ее переживаниях, но удержался от комментариев. Вместо этого он начал говорить о себе. Он говорил тихо, почти нежно, понимая, что его голос – единственная ласка, которую Шелли может сейчас ему позволить.

– Мы долгое время безвыездно жили на одном месте, в Нью-Мексико. И мои дни были столь же упорядоченными, однообразными и размеренными, всегда предсказуемыми, как движение планет.

Шелли едва сумела подавить возглас удивления: Кейн словно прочитал ее мысли и говорил сейчас почти теми же словами, которые звучали в ее сознании всего несколько мгновений назад!

– Я дружил с одними и теми же людьми, ходил в одну школу, мы играли в одни и те же игры – и все это длилось очень долго. Пока мне не исполнилось двенадцать лет.

Он внезапно замолчал.

– И что же случилось? – спросила Шелли.

– Обычное дело.

– Переехали?

– Мои родители развелись.

Карие глаза Шелли потемнели: зрачки расширились от удивления. Она понимающе качнула головой.

Кейн улыбнулся, но вовсе не оттого, что емуу было очень весело.

– И я даже обрадовался этому тогда, – скалзал он откровенно. – Я же прекрасно видел, что уже неосколько лет отец с матерью живут, словно непримирримые враги. От их постоянных ссор весь дом просто-таки ходил ходуном. Непрекращающаяся, вечная война, даже без временных перемирий и уж, разумеется, безо всяких правил. Хоть ты, может быть, и думаешь по-другому, но все это – вести предсказуемую жизнь, общатсгься с одними и теми же друзьями, иметь постоянные занятия – еще не значит, что у человека есть дом. Я имею в виду настоящий дом.

Шелли покачала головой, но не стала ничего ему возражать.

– И наоборот, – продолжал Кейи, глядя прямо на Шелли огромными серыми глазами, – если два человека любят друг друга, то там, где они, там и дом, в любом месте, в любом уголке земного шара. А если между ними нет любви, то хоть бы они и жили на одном месте до скончания света, у них все равно никогдда не будет своего дома. Я знаю, ты не веришь мне, но тем не менее это так.

Не выдержав его пристального взгляда, Шелли опустила глаза на тарелку, делая вид, что пытается подцепить аппетитный кусочек.

– Но когда моя мать вышла замуж во второй раз, я узнал, что такое настоящий дом. Сст, мой отчим, показал мне, как может изменить жизнь женщины мужчина. Если только он настоящий мужчина и если он любит ее. Живя с ним, моя мама перестала плакать – теперь она только смеялась. И она больше не пугалась и не втягивала испуганно голову в плечи – нет, она улыбалась, даже если думала, что в комнате нет никого, кроме нее.

Рука, в которой Шелли держала вилку, замерла на полпути ко рту.

– Потом, уже от Сета, – вспоминал Кейн, – я узнал, что и женщина – любящая женщина – может превратить жизнь мужчины в сказку. Понимаешь, моя мать и Сет… они как бы открыли друг в друге все самое лучшее, забывая о худшем…

Шелли невольно подняла глаза на Кейна, завороженная убедительностью его слов. Он же неотрывно смотрел на нее, и холодный, стальной цвет его глаз казался теперь несколько смягченным, согретым пламенем свечей, которое отражалось в больших зрачках. На какое-то мгновение Шелли почувствовала себя совершенно заблудившейся в ясной глубине его взгляда, и она уже не слышала и не видела ничего вокруг, чувствуя только почти непреодолимое влечение к человеку, сидящему сейчас рядом с нею… Но его глубокий, низкий голос снова завладел ее вниманием.

– По профессии Сет был инженером. Ему постоянно приходилось путешествовать – мне козалось, что он был нужен всем, везде, в каждой точке земного шара. И он брал нас с собой.

Шелли затаила дыхание.

– Дейв был на четыре года меня младше – он сын Сета от первого брака. А потом у Сета и мамы родились еще двое ребятишек. – Кейн тепло улыбнулся, вспоминая. – Девочки. Обе хорошенькие, живые, умные… Сейчас они уже замужем. Так что скоро у меня появятся очаровательные племянники…

Улыбка на лице Кейна была удивительно теплой, любящей и искренней – таким Шелли еще никогда его не видела. Как будто он наблюдал за игрой маленьких резвящихся котят, еще совершенно беспомощных и беззащитных. Шелли почувствовала, как все тает у нее внутри. По всему ее телу, от пят до кончиков пальцев на руках, прошла нервная дрожь, волна удовольствия.

Но вот уже улыбка исчезла с лица Кейна, оставляя о себе только самые замечательные воспоминания. Теперь его необыкновенно красивый рот искривился в зловещей, пугающей усмешке.

– Господи, если бы Дейв был хотя бы наполовину так умен, как эти девочки! – пробормотал он сквозь зубы. – Но беда в том, что Джо-Линн была самой сексуальной бабой из всех, которых он когда-либо видел. Он безумно хотел ее. Ну и получил чего хотел. И так далее. Далее, далее – дальше просто некуда.

Взяв вилку, Кейн подхватил кусочек гриба с тарелки и стал жевать его с такой яростью, что Шелли подумала: точно так же он съел бы и саму Джо-Линн… Перемолол бы зубами. Это человек, привыкший страстно защищать все то, что любит. А в том, что он любит и своего брата по отцу, и его сына, у Шелли не оставалось уже никаких сомнений.

Кейн резко взмахнул рукой, словно пытаясь отмахнуться от всех неприятных воспоминаний, связанных с Джо-Линн. Сейчас он хотел думать только о Шелли – какой эффект произведут на нее его слова…

– Мой отчим был одним из тех, кого ты именуешь путешественниками и бродягами, – сказал он наконец.

Шелли вздрогнула.

– Да, да, это так, – продолжал Кейн. – И представь себе, этот бродяга-путешественник научил меня лучше понимать, что такое настоящий дом и семья, чем мой личный опыт – все мои предшествующие двенадцать лет жизни на одном месте, в одном и том же доме, несчастном доме. Уезжая и возвращаясь, дома или в командировке, Сет всегда оставался настоящим мужчиной – человеком, который умеет любить. Вот что создает настоящий дом. Любовь.

– Только смотри, никому больше об этом не говори, – иронично улыбнулась Шелли. – А то ведь я останусь без работы, если все узнают, что самое главное в доме – это любовь. Ее ведь не арендуют.

– Не бойся, не останешься…

Голос Кейна показался ей таким глубоким и искренним, что она невольно снова подняла на него глаза. Взгляд его чуть затуманился от напряжения – так внимательно Кейн смотрел на нее.

– Ведь эта работа – не более чем выражение твоей способности искренне любить, – пояснил он, не отрывая от нее глаз. – Ты ведь в состоянии понять, насколько нужен каждому человеку дом, и прекрасно понимаешь неутоленный голод своих клиентов по уютному человеческому жилью, их отвращение к бездушным номерам отелей и гостиниц… И ты видишь, легко угадываешь их вкусы и наклонности, чтобы создать им уют, дом, хотя бы ненадолго, хотя бы отчасти наполненный теплом и жизнью. Это чужие дома ты строила и достраивала до конца, Шелли Уайлд, а не свой собственный…

Сама того не осознавая, Шелли кивнула, подтверждая тем самым все сказанное Кейном.

– Взять хотя бы эту несчастную, убогую Джо-Линн. – Голос Кейна снова стал грубым. – Ты ведь оставишь ее дом почти таким же стерильным и безжизненным, каким увидела его в первый раз. И все потому, что ты прекрасно понимаешь: только в такой бездушной обстановке ей будет уютно. Ты внесешь ровно столько тепла и жизни в ее дом, сколько она будет в состоянии принять, и только втайне будешь сожалеть о том, что способность этой женщины принимать добро и любовь крайне ограниченна…

Широко раскрыв глаза от изумления, Шелли молча смотрела на этого едва знакомого ей человека, спокойно высказывавшего вслух все ее тайные мысли – может быть, даже те, в которых она не решалась признаться и самой себе.

В самом деле, ей ведь понадобились долгие годы, прежде чем она поняла, почему выбрала именно эту работу. Кейн Ремингтон знал ее меньше одного дня и уже как будто видел насквозь. Если бы она не убедилась уже несколько раз, насколько чутким, деликатным и понимающим может быть этот человек, она бы испугалась. Кому, скажите, понравится, если ты становишься для кого-то совершенно прозрачным?

И все же Шелли не сумела скрыть своего волнения.

Она вздрогнула.

– Ты удивительно внимателен, – только и смогла она сказать в конце концов. – Должно быть, это здорово помогает тебе в работе.

Огромные глаза Кейна на мгновение сузились – он явно услышал страх в голосе Шелли.

– Ты права, – спокойно ответил он. – То, что я могу практически сразу определить, любит ли человек приврать, ценит ли он силу превыше всего, – это умение несколько раз спасало мне жизнь. Кроме того, в моих делах мне практически не требуется то, что называют у нас прелюдией к деловым отношениям, – я практически сразу понимаю, с кем мне предстоит иметь дело. В конце концов есть такие люди, о которых больше и узнавать-то ничего и никогда не хочется – что-то вроде временных партнеров по постели.

– Тебе виднее, – серьезным, но мягким тоном; произнесла Шелли, при этом иронично улыбаясь. Кейн улыбнулся ей в ответ.

– Да и у тебя ведь все то же самое, не так ли? – спросил он ее.

– Я в отличие от тебя никогда не вступаю е людьми во временные отношения, будь то в бизнесе или в личной жизни, в постели, как ты называешь это. Но в остальном ты прав. Умение видеть немножко глубже, а не судить только по внешности, много раз помогало мне не оказаться в объятиях красавцев мужчин… Я говорю о тех, у которых, кроме приятной смазливой физиономии и привлекательной фигуры, нет больше ровным счетом ничего.