Текст книги "Идеальная женщина"

Глава 3

Дом Дерри стоял, прилепившись на краю синеватосерой скалы, фасадом к проливу ИнсайдПасседж и его многочисленным островам. Полоса океана между терявшимся в голубой дымке материком и островом Ванкувер казалась гладким расплавленным золотом, на котором торчали черные точки небольших островков.

Повсюду вокруг на покрытой рябью воде покачивались маленькие лодки, рыбаки забрасывали удочки в поисках лосося.

Справа от дома, на берегу реки Кэмпбелл, раскинулся небольшой поселок КэмпбеллРивер, граница которого проходила там, где нефритовосиняя эта река сливалась с солеными водами океана.

Энджел едва ли удостоила взглядом открывшийся перед ней великолепный пейзаж. Чем ближе она была к дому Рамсеев, тем больше опасалась, что Хок сказал ей не всю правду о состоянии Дерри. Ей потребовалась вся сила воли, чтобы ни о чем больше не расспрашивать Хока ни во время полета на остров Ванкувер, ни в последующей поездке на переправленном паромом автомобиле.

Она молчала, интуитивно чувствуя, что и так уже слишком обнажила душу перед этим малознакомым человеком.

Как только огромный «БМВ» Хока затормозил перед домом, Энджел выскочила из машины и побежала к входной двери.

Они с Дерри делили этот дом в течение трех лет. Сначала Энджел была вынуждена поселиться с кемто, так как в первые месяцы после аварии не могла обслуживать себя. Позже она проводила здесь каждое лето, продав летний домик своей семьи в КэмпбеллРивер, чтобы помочь Дерри выплатить налог на наследство.

Юридически четверть дома и прилегающие двенадцать соток являлись ее собственностью, хотя Энджел редко вспоминала об этом: она считала, что дом и земля в ИглХед полностью принадлежат Дерри – единственному оставшемуся в живых члену семьи Рамсеев.

– Дерри? – окликнула Энджел, быстро пробежав по коридору. – Дерри, ты где?

– Сзади, – донесся до нее голос Дерри.

Хок вошел в дом как раз в тот момент, когда Энджел резко повернулась и на мгновение под взметнувшейся юбкой мелькнули очертания ее стройных ног.

«Интересно, что я буду чувствовать, когда она обхватит мое тело этими длинными ногами?» – подумал Хок.

Обругав себя за подобные мысли, он захлопнул дверь и прошел в гостиную. Светловолосая Энджел запала ему в душу, а Хок знал лишь один способ избавиться от такого рода наваждения – уложить ее в постель.

Там лживые слова обнаруживают свою пустоту, какие бы красивые губы их ни произносили. Заученные движения и страсть, за которыми нет любви. Взять, попользоваться, а потом небрежно отбросить – все это Хок собирался проделать и с Энджел. А затем – в холодное прозрачное небо и парить там в ожидании новой жертвы, когда по жилам вновь заструится адреналин и снова начнется охота, ради которой только и стоит жить.

Единожды поняв, что все женщины лживы, он с тех пор признавал только преследование и охоту.

Хок проводил глазами Энджел, которая вышла через кухню на огромную, обшитую сосной веранду, нависавшую над камнями и морем словно два красноватокоричневых крыла.

Дерри лежал в шезлонге. Левая нога от бедра к ступне была закована в гипс.

Энджел затаила дыхание, глядя на бледное лицо, фиолетовые круги под глазами, истончившиеся от боли губы. Она беззвучно опустилась на колени рядом с шезлонгом и обняла Дерри.

– Выпей таблетки, Дерри, – ласково, словно ребенку, сказала она.

Энджел провела рукой по его светлым кудрям, массируя мышцы шеи и головы, которые напрягались от боли после каждого неосторожного движения.

– Боль не научит тебя ничему новому. Попей таблетки первые несколько дней, хотя бы до тех пор, когда ты сможешь передвигаться, не чувствуя при этом, что в лодыжку тебе впивается тысяча кинжалов. – Дерри промолчал. – Обещаешь?

– Эй! – Мягкий тенор Дерри удивительно не соответствовал его широким плечам. – У меня все нормально, Энджи. Правда, все нормально.

– Единственное, что тут на самом деле правда, так это то, что ты ужасно бледный, – возразила Энджел.

Дерри улыбнулся и крепче прижал ее к себе.

– Все нормально, – повторил он, – или будет все нормально, как только приму ванну.

Несмотря на волнение, Энджел не могла не улыбнуться.

– Дело только за этим?

– Да.

Она оглянулась в поисках костылей, подняла их и, обхватив Дерри, попробовала приподнять его.

– Давай, давай, бревно ты мое, – бормотала Энджел, – употреби свои мышцы на чтото иное, а не только на то, чтобы произвести впечатление на хорошеньких туристок.

Хок не сразу понял, что Энджел собирается поднять Дерри на ноги. Рядом с его внушительной фигурой она выглядела невообразимо хрупкой, и все же, прежде чем Хок успел вмешаться, она уже тянула Дерри вверх.

Хок мгновенно подбежал к ним, принимая на себя тяжесть тела больного.

– Что, черт возьми, ты собираешься делать?

– Помочь Дерри дойти до ванны.

Энджел удивила сила Хока – он без видимого труда поднял Дерри с шезлонга.

– Спасибо, – с улыбкой сказала она Хоку. – Когда ты на костылях, труднее всего встать, остальные движения доставляют не так много хлопот.

Энджел подала Дерри его костыли:

– Готов?

– Я был готов несколько часов назад, только не хотелось прикладывать усилия и вставать.

– Надо было давнымдавно позвонить мне.

– О черт, Энджи, я могу и сам позаботиться о себе, к тому же не хотелось, чтобы ты уходила с выставки. – Дерри перевел взгляд на Хока, затем вновь на Энджел. – До сих пор не уверен, что поступил правильно, я же знаю, что для тебя значит твое искусство.

– Будут другие выставки, – сказала Энджел, подсовывая костыли Дерри под мышки, – а ты у меня единственный.

Хок с невольным восхищением следил за Энджел.

«Она все делает правильно, – думал он. – Эти заботливые жесты, взволнованные взгляды, решительная улыбка… Безупречная картина любви».

Хок и сам бы поверил в ее чувства к Дерри, если бы она не растаяла от первого же его прикосновения в продымленном баре. Энджел не любила Дерри, никого она не любила, просто отлично играла свою роль!

Впрочем, он тоже хороший актер.

Это стало неотъемлемой частью погони и охоты. Хок изображал из себя все то, что его жертва хотела в нем видеть, до тех пор пока надобность в этом не отпадала.

Энджел шла рядом с Дерри, стараясь не касаться его, хотя ей страстно хотелось убедиться, что он говорит ей правду.

Сначала движения Дерри были очень скованными, затем он стал передвигаться уверенней.

– Ты не часто пользовался костылями?

Дерри молча покачал головой, боясь открыть рот. Он знал, что боль, которая сейчас накатывала волнами от лодыжки вверх, изменит тембр его голоса и Энджел сразу догадается, насколько сильно пострадала его нога.

– Где болеутоляющие таблетки?

Дерри глубоко вздохнул:

– Ты же не пила их три года назад.

– Неправда, сначала пила: слишком много и слишком часто. У тебя другой случай, Дерри, да и ты сам другой. Выпей одну таблетку, пожалуйста. Я буду рядом, и если боишься, что у тебя перепутаются мысли и ты забудешь, какой нынче год, я сообщу тебе.

Энджел взглянула на Дерри своими огромными встревоженными глазами. Он было запротестовал, но затем обмяк на костылях, не в силах ей перечить.

– Откуда ты знаешь, чего я боюсь?

– Вспомни, что я сама пережила это.

Энджел привстала на цыпочки и поцеловала его в щеку. Дерри улыбнулся и закрыл глаза.

– Хорошо, что ты вернулась домой, – тихо сказал он. – Таблетки в шкафу на кухне.

– Тебе нужна помощь в ванной? – спросила Энджел, направляясь на кухню.

– Если застряну, обязательно позову тебя, – криво усмехаясь, ответил Дерри. – Почти как в старые добрые времена, верно?

Энджел рассмеялась и покачала головой:

– Да уж, веселые воспоминания.

Улыбаясь, Дерри поковылял в сторону ванной.

– Осторожней, в коридоре плитка неплотно держится, – крикнула ему вслед Энджел.

– Знаю, знаю, я жил здесь намного дольше, чем ты.

Хок последовал за Энджел в кухню. Она достала из шкафчика таблетки и налила в стакан воды, затем повернулась и испуганно вскрикнула: Хок стоял почти вплотную к ней.

– Ты живешь вместе с Дерри?

– Только летом. – Энджел отодвинула стакан, чтобы не мешал, пока она будет вскрывать флакон с лекарством. – Остальную часть года я живу в Сиэтле, но, как только удается, приезжаю сюда, чаще всего на Рождество.

Энджел на мгновение замерла, вспомнив первое Рождество после гибели ее родителей и Гранта. Тот праздник был худшим временем ее жизни, когда на нее безжалостно навалились горе, воспоминания, гнев.

Они с Дерри провели конец года вдвоем, зная, что рождественские гимны и подарки вызовут у них слезы, а не улыбки и что они поймут друг друга.

Под побелевшими пальцами Энджел с флакона слетела крышка и упала на пол.

Быстрым и ловким движением Хок поднял крышку. Он заметил выражение страдания на лице Энджел и гадал, что за этим кроется.

«Не притворство ли это? Или она нашла мою ахиллесову пяту там, где другие женщины терпели поражение?

Неужели она какимто образом почувствовала, что более всего на свете я уважаю способность вновь подняться из той ямы, куда тебя забросила жизнь?»

– Спасибо, – сдержанно поблагодарила Энджел, беря крышку флакона из рук Хока.

– Ты давно живешь с Дерри?

– Три года.

Энджел вытрясла на ладонь одну таблетку.

– Летом и во время праздников, – равнодушным тоном добавил Хок.

Чтото в его голосе заставило Энджел резко поднять голову, и ее длинные светлые волосы шелковистой волной взметнулись на груди.

– Разве Дерри не говорил тебе? Мы же выросли вместе.

– Да, он рассказывал. Очень удобно.

Энджел пожала плечами:

– Наши семьи каждое лето проводили рядом, а отцы наши были близки, как братья.

– Но все же большую часть года ты все равно живешь в Сиэтле?

– Я – подданная Соединенных Штатов.

– Все изменится, когда ты выйдешь за него замуж.

– Замуж? За кого? – удивленно переспросила Энджел.

– За Дерри, – ответил Хок, следя за ней холодными карими глазами.

Ответ Энджел был именно таким, каким он и ожидал. Она негодующе затрясла головой, отрицая свою связь с Дерри. От ее волос поплыл тонкий запах духов, и Хока, словно острой иглой, пронзило желание, но он попрежнему остался внешне невозмутимым. Мужчина, который показывает, как сильно он хочет женщину, – глупец, и Хок никогда не повторял подобной ошибки со дня своего восемнадцатилетия.

– Мы с Дерри относимся друг к другу, как брат и сестра.

Энджел положила таблетку болеутоляющего в стакан с водой и встревоженно выглянула в коридор.

– С Дерри ничего не случится, – сказал Хок. – Да и что может произойти в ванной?

– Ты даже представить себе не можешь.

Энджел улыбнулась, вспомнив происшествие трехлетней давности, когда она, утверждая свою независимость, впервые проковыляла в ванную на костылях. В конце концов Дерри пришлось помогать ей.

Энджел тогда несказанно обрадовалась, увидев сочувствие, а не усмешку на его лице, когда он обнаружил, что костыли ее застряли в щелях между плитками. К счастью, пострадало лишь ее самолюбие, да и то благодаря Дерри не очень.

Хок заметил улыбку Энджел и подумал, что они с Дерри, вероятно, занимались любовными играми в ванной или под душем…

Однако думать об этом значило дать волю своей страсти, и Хок направил мысли в другое русло с той же решительностью, что когдато сделала его гонщиком, а потом помогла стать бизнесменом.

– Хочешь, я проверю, как идут дела у Дерри?

– Тебе не трудно? Костыли кажутся ужасно тяжелыми, когда ими пользуешься впервые.

Хок повернулся и вышел, про себя соглашаясь с Энджел. Ему пришлось дважды воспользоваться костылями после тяжелых аварий во время гонок. В первый раз это заняло всего несколько дней, но зато во второй раз пришлось ходить на костылях четыре с половиной месяца.

Если исключить те несколько недель после своего восемнадцатилетия, Хок не мог припомнить более неприятную пору жизни, чем время, проведенное на костылях.

С Дерри он столкнулся в коридоре.

– Неужели я провозился так долго?

– Мне так не показалось, однако наш Ангел заволновалась.

– Ангел? А, Энджи. – Дерри помолчал, затем тихо произнес: – Она не любит, когда ее называют Ангелом.

– Знаю.

– Тогда почему…

– Ей придется привыкнуть, – сказал Хок, отворачиваясь, – так же, как я привык, что меня зовут Хок.

Глава 4

Хок и Дерри молча вернулись в кухню, где их ждала Энджел. Увидев Дерри, она облегченно вздохнула и протянула ему таблетку и стакан воды:

– Выпей.

Дерри состроил гримасу, но послушно проглотил лекарство.

– Ты ел?

– Конечно, я все же не настолько беспомощный.

Энджел коснулась пальцами щеки Дерри:

– Ты такой бледный.

Дерри потерся щекой о ее руку:

– Все в порядке. Честно, Энджи.

– Тебе лучше прилечь, – раздался резкий голос Хока, и это прозвучало скорее как приказ, чем предложение.

«Она уже запустила когти в этого мальчишку, – раздраженно подумал Хок. – Я успел вовремя».

Хок проследовал за Дерри на веранду, подождал, пока тот устроится в шезлонге, и взял у него костыли, не сделав при этом ни малейшей попытки хоть както помочь больному. Когда Энджел наклонилась, чтобы поддержать Дерри, Хок остановил ее:

– Он не инвалид.

– Но…

– Только не говори, что ты из тех фрустрированных женщиннаседок, – прервал ее Хок, смерив ледяным взглядом, – которые суетятся вокруг мужчин, пытаясь низвести их до младенческого состояния. Или, может быть, Дерри нравится, когда с ним нянчатся как с младенцем?

Он гнева у Энджел побелели губы, но, прежде чем она успела сказать Хоку все, что думает о нем, о его остром язычке и несносных манерах, раздался хохот Дерри.

– Мистер Хокинс, – произнес Дерри, всхлипывая от смеха и одновременно пытаясь поправить подушку под головой, – вы же не знаете…

– Называй меня Хок. Я же сказал, что это имя меня устраивает.

Хок повернулся и сдвинул подушку так, что она легла ровно под головой больного. Движение было настолько быстрым, что осталось почти незамеченным.

– В самом деле, – сказал Дерри, – я хочу сказать, оно в самом деле вам подходит. Только я никогда не встречал ястребов с чувством юмора. – Дерри откинулся назад. – Так вот, Энджи менее всего склонна быть наседкой. Не знаю женщины, более спокойной, чем она.

Хок удивленно вздернул брови и взглянул на Энджел, словно видел ее в первый раз.

– Неужели?

– Правда. Она, а не я, должна бы изучать хирургию. Нет ничего такого, что могло бы нарушить спокойствие Энджи.

Энджел безуспешно пыталась сохранить невозмутимость под скептическим взглядом Хока. Она догадывалась, что он сейчас вспоминает ее пылкую реакцию на его прикосновение и последовавшую за этим вспышку гнева.

– Боюсь, я сильно разволновалась, когда Хок сказал, что с тобой произошел несчастный случай, и выплеснула на него свои эмоции. – Энджел улыбнулась. – Так что, прощай мое хваленое спокойствие и мое ангельское терпение.

Взгляд Хока задержался на губах Энджел, на ее грациозной шее, видневшейся изпод черного шелка платья, на мягких волнах волос на груди.

У Энджел перехватило дыхание – взгляд Хока вызвал к жизни странную смесь удивления и чувственного восторга.

«И зачем только я разглядела одиночество под жесткой маской этого человека, – с грустью думала Энджел. – Пусть бы лучше он и в самом деле был таким бесчувственным, каким кажется на первый взгляд. Тогда я могла бы просто не обращать на него внимания, и голодные его взгляды, прикосновения оставляли бы меня равнодушной».

Однако за суровой внешностью Хока Энджел угадывала тепло и нежность – ведь вот поправил же он подушку у Дерри, – и это несоответствие восхищало и нервировало ее, выводя из равновесия.

«Спокойствие? Едва ли возможно оно рядом с Хоком».

Энджел подошла к шезлонгу и осторожно откинула волосы со лба Дерри.

– Будешь спать?

Дерри отрицательно качнул головой и сделал знак, чтобы она еще его погладила.

– Какое блаженство! – протянул он.

Энджел с улыбкой перебирала пальцами его белокурые волосы.

Дерри улыбнулся ей, затем бросил взгляд на высокого темноволосого человека, чей быстрый ум и резкие манеры привлекли его внимание с их самой первой встречи несколько недель назад.

– Ты прав, Хок. Некоторым мужчинам безумно нравится, когда к ним относятся как к детям.

– Нанять тебе няню?

– Только если она будет молоденькой и симпатичной.

– Молодые и симпатичные называются подругому, – заметил Хок. – Они называются…

– Не важно, – оборвал его Дерри. – Я все равно ни на что не способен, пока на мне этот ужасный гипс.

Он пошевелился, пытаясь устроиться поудобнее.

Хок подошел к одному из летних кресел, взял подушку и вернулся к шезлонгу. Быстрым, ловким, хотя и осторожным, движением он подложил под гипс подушку.

– Спасибо. – Дерри вздохнул. – Эта проклятая штука весит не меньше меня самого.

Энджел взглянула на Хока и вновь поразилась контрасту между грубостью его слов и неподдельной заботой о Дерри.

Хок ответил ей ледяным взглядом.

– Давай приласкай его, – сказал он. – Это отвлечет внимание от лодыжки.

Дерри громко рассмеялся, глаза его выразили удовольствие.

– Вот это я люблю в тебе больше всего, Хок. Все остальные ходят на цыпочках, сюсюкают, как с инвалидом, а ты нет. Как будущий врач, я считаю, что в этом мире найдется место и для сильнодействующих средств.

– Да, – ехидно вставила Энджел, – в плотно закупоренных флаконах.

Дерри на мгновение удивленно замер и снова захохотал. Сморщенное раньше от боли лицо его разгладилось, и хотя было ему двадцать с лишним, выглядел он сейчас моложе. Дерри взял руку Энджел и положил ее себе на лоб.

– Приласкай меня, – попросил он, – ты на меня хорошо действуешь. Вы оба на меня хорошо действуете, а то до вашего прихода я уже стал было жалеть себя.

Раздражение Энджел моментально исчезло. Она гладила Дерри по голове, снимая напряжение его мышц, и все это время чувствовала на себе загадочный взгляд Хока.

Дерри закрыл глаза и глубоко вздохнул, расслабляясь под ее прикосновениями.

– Твои руки такие же, как ты, Энджи. Добрые, щедрые, спокойные. Ты поможешь мне?

– Конечно.

– Ты уверена? Я знаю, как ты занята.

– Сейчас лето, – тихо сказала Энджел, – а все мои занятия летом – это впитывать солнечный свет и краски природы вокруг.

Дерри открыл глаза.

– Спасибо. – Голос был тягучим и хриплым. Обезболивающее явно начало действовать. Дерри перевел взгляд на Хока.

– Когда ты хочешь… совершить свое великое путешествие?

На мгновение Хок даже пожалел Энджел, пойманную в сети этим очаровательным парнем, но затем на губах его появилось некое подобие улыбки. Очарование Дерри было неподдельным, он излучал его, как солнце излучает тепло, и оно привлекало к нему людей. Хок никогда не видел, чтобы Дерри солгал или обманул когото. Обаяние Дерри было столь же естественным, сколь естественны десять пальцев на руках и ногах. Женщины с их лживостью еще не успели испортить Дерри, и он, Хок, постарается, чтобы этого и впредь не случилось.

– Я не спешу, – сказал Хок. – Пока Энджел не уверится, что ты в состоянии сам о себе позаботиться, она не сможет с легким сердцем отвлечься на эту работу.

Энджел резко подняла голову:

– О чем вы говорите?

Дерри взглянул на нее и наморщил лоб, пытаясь собраться с мыслями.

– Надо… показать Хоку, – удалось наконец ему выговорить. – Я… не смогу…

Энджел перевела взгляд на Хока.

– Ты понимаешь, о чем он говорит? – удивленно и немного взволнованно спросила она.

Слова Энджел то появлялись, то исчезали на границе затуманенного лекарством сознания Дерри. Он хотел дать ей понять, насколько важно помочь Хоку, но язык не слушался его.

Дерри осознал вдруг, каким беспомощным сделало его лекарство, и в панике попытался преодолеть его действие.

– Энджи!

Энджел почувствовала, как напряглись его мышцы. И тут же вспомнила свое собственное ощущение беспомощности три года назад в больнице. Уколы снотворного погружали ее во мрак, лишали даже возможности кричать.

Закованная в барбитуратовые цепи, она кричала тогда только во сне.

– Не сопротивляйся, – как можно тверже проговорила Энджел. – Ты слышишь меня, Дерри? Не сопротивляйся. Пусть все идет своим чередом. Все в порядке.

– Не могу… Хок…

– Я позабочусь о Хоке, – мгновенно ответила Энджел. – Не волнуйся, Дерри. Я рядом.

Она гладила его лоб и щеки, страстно желая, чтобы Дерри успокоился.

– Все в порядке. Спи, Дерри. Я рядом.

Дерри минуту внимательно смотрел на нее. Затем глубоко вздохнул, медленно кивнул и расслабился; и только тут Энджел осознала, что Хок держит Дерри за плечи и что без него она не смогла бы помешать Дерри встать.

– Спасибо, – тихо сказала Энджел. – Дерри понял, что лекарство сильнее его, а это очень неприятный момент. Беспомощность всегда пугает.

Пальцы Энджел сжались, когда она снова вспомнила свои переживания трехлетней давности.

Хок заметил это, не раздумывая взял ее руку в свою и легонько раскрыл кулачок.

– В Дерри силы не меньше, чем обаяния, – сказал он, нежно поглаживая пальцы Энджел.

Она немного успокоилась, но тут же вздрогнула, ощутив, какая горячая у Хока кожа. И внезапно почувствовала себя такой беззащитной, словно стоит нагая на ледяном ветру.

Резко выдернув руку, она вновь принялась гладить волосы Дерри, хотя теперь это скорее успокаивало ее, а не Дерри.

Хок молча, не отрываясь, смотрел на руки Энджел, на волосы, блестевшие от солнца, а главное – на то, как медленно поднимается и опускается под черным шелком ее грудь.

Стремление обладать этой женщиной казалось Хоку естественным, но неожиданно возникшее желание успокоить ее привело его в смущение.

«Чем быстрее я уложу ее в постель, тем лучше. Я еще никогда не видел актрисы, которая так легко и убедительно изображала бы и силу, и невинность. Но в постели игра исчезнет, и я освобожусь от лжи ее и от чар».

– О чем говорил Дерри? – спросила Энджел после нескольких минут молчания.

– Ты имеешь в виду «великое путешествие»?

Не отрывая глаз от Дерри, Энджел кивнула, отчего ее волосы разметались по плечам.

Как хотелось бы Хоку намотать сейчас эти пряди на палец, а потом медленно выпустить их, позволяя нежным, шелковым нитям ласкать чувствительную кожу между пальцами.

– Я ни разу не был на СевероЗападе, – сказал он, – и, честно говоря, ничего не знаю об этом районе. Прежде чем начать здесь строительство, я должен быть уверен, что мне есть что предложить покупателям, кроме роскошных коттеджей и не менее роскошного оздоровительного комплекса.

Энджел молча слушала, с трудом заставляя себя выглядеть спокойной и равнодушной. Когда она думала о предстоящем расставании с ИглХед, ей хотелось плакать, кричать, молить Хока, чтобы он отказался от сделки.

Однако только продажа участка земли позволит Дерри оплатить восемь лет обучения и практики и стать хирургом.

Она не будет препятствовать этому, как бы она ни любила ИглХед, Дерри она любит больше.

– Вот здесьто ты мне и понадобишься. – Голос Хока был таким же невыразительным, как и его глаза. – Ты станешь моим проводником.

– Что?! – Энджел не верила своим ушам.

– В нынешнем своем состоянии Дерри с трудом залезет в машину, не говоря уж о лодке, – как ни в чем не бывало продолжал Хок. – Прогулка по пляжу, а тем более спуск по тропинке через скалы для него сейчас невозможны.

Энджел молчала.

– Дерри обещал, что ты мне поможешь. – Хок внимательно наблюдал за ней. – Он сказал, что рыбачишь ты лучше многих мужчин в округе, готовить умеешь, как шефповар из парижского ресторана, и знаешь все красивые места в радиусе ста миль вокруг.

– Он преувеличивает.

– Тебе виднее. – Хок пожал плечами.

Энджел не сводила глаз с Дерри.

– Ты же понимаешь, – холодно добавил Хок, – что я не стану покупать кота в мешке. Не будет осмотра достопримечательностей, не будет сделки. Прости, но жизнь жестока, в ней нет места благотворительности.

Хок следил, как Энджел медленно осознает всю значимость только что сказанных слов: не будет поездки, не будет продажи. И не будет денег за ее долю земли.

Дерри сам рассказал Хоку, что Энджел владеет двадцатью пятью процентами территории ИглХед. Хок решил, что это вознаграждение она получила от Дерри за оказанные ему «услуги».

За право находиться в ее компании надо платить. Четвертая часть перспективного земельного участка – неплохая оплата за трехлетнюю «работу». А иначе как бы еще Энджел могла позволить себе бездельничать три месяца в году?

Энджел не замечала циничного взгляда Хока. Она смотрела на Дерри и видела на его лице следы боли и бессонных ночей. Хотя Дерри и выглядел очень молодо, ейто было известно, что юность его закончилась в ту памятную ночь три года назад. Она глубоко вздохнула.

«Дерри, должно быть, очень полюбил Хока, если обещал, что я стану его проводником. Видимо, он, как и я, почувствовал одиночество Хока за его уверенными и грубыми манерами. Хок одинок, как ястреб, оседлавший холодный ветер, и, как он, неукротим. Загорелый, сильный, изящный, так и сверлит тебя глазами насквозь».

Рука Энджел на мгновение замерла над головой Дерри.

«А почему бы и не показать Хоку прелести тихоокеанского СевероЗапада? Я же все равно проведу лето в странствиях по острову Ванкувер. Та что совсем несложно взять его с собой и таким образом помочь Дерри осуществить свою мечту».

Энджел взглянула на Хока, не сомневаясь, что он наблюдает за ней.

– Как долго понадобятся мои услуги?

Уголки рта Хока опустились в циничной усмешке.

«Не дольше, чем на ночь или две, могу поспорить».

Но эти слова так и остались у него в голове. Когда он заговорил, его голос был спокойным и равнодушным.

– Максимум шесть недель. Только на это время я могу позволить себе забросить дела, а потом меня ждут другие сделки с землей.

Хок нахмурился. Через шесть недель станет ясен результат этих его многочисленных сделок: либо они вдвое увеличат его состояние, либо заставят начинать все заново.

В любом случае это будет захватывающе. Для Хока имел значение только азарт. Адреналин, а не деньги. С тех пор как он бросил карьеру гонщика, он уже несколько раз обретал и терял крупные суммы, хотя, как и в гонках, предпочитал выигрывать, а не попадать в аварию.

Однако и при победе, и при поражении все равно в кровь поступает адреналин. Преследование цели, а затем последний, сокрушительный удар: бесконечный цикл, возбуждающий и доказывающий тебе, что ты жив.

– Шесть недель, – повторила Энджел, с трудом сохраняя спокойствие.

– С перерывами; я буду появляться и уезжать. – Хок бросил на Энджел косой взгляд. – Можно составить план путешествий. Ты скажешь, что тут стоит посмотреть, и мы выберем подходящее обоим время.

Энджел рассеянно кивнула.

– И никаких обещаний, – продолжал Хок. – Если увиденное мне не понравится, сделка отменяется.

Энджел взглянула на Дерри, который в этот момент шевельнулся и застонал: боль, очевидно, утихла, но не исчезла совсем.

Энджел вспомнила, как просиживал Дерри возле ее кровати, наблюдая за ее беспокойным сном, а когда беспамятство высвобождало скрытые в глубине эмоции, он был свидетелем ее рыданий.

Как часто, когда она открывала глаза, Дерри одобрительно улыбался ей, убеждал, что теперь она выглядит много лучше.

Она не имеет права раздумывать, помогать или не помогать Дерри! Даже если Хок потребует сопровождать его в течение не шести недель, а шести лет, она немедленно согласится.

– Хорошо, – тихо сказала Энджел, отвернувшись от Хока. – Все, что тебе угодно.