Текст книги "Школьная королева"

Глава XIII
Что подслушала Мэри Купп

Генриетта испытывала некоторое беспокойство. К своему удивлению, она видела, что, несмотря на обвинение, девочки любили Китти О’Донован так же, как и прежде. Генриетта заметила, что как только она подходила к какой-либо группе, разговор прекращался и все расходились. Она заметила еще, что Клотильда Фокстил старалась держаться вдали от нее. Клотильда была замечательная девочка – хотя некрасивая, но обращавшая на себя внимание необычной внешностью: довольно худое лицо и масса темных волос, очень большие бледно-голубые глаза, выразительный рот и замечательно очерченный подбородок. Она считалась обыкновенной в Америке, однако внешне несколько отличалась от английских школьниц. В Англию девочка приехала прямо из Нью-Йорка. Отец ее, Джемс Томас Фокстил, был миллионером, нажившим громадное состояние торговлей минеральными маслами. Клотильда была его единственным ребенком. От одной из своих подруг она услышала рассказ о том, как приятна школьная жизнь в Англии. Тогда Клотильда сказала отцу, что хочет учиться именно там.

– Так и будет, милая, – согласился отец.

– Папа, я выбрала себе школу, – заявила дочь.

Он спросил, как она узнала об этой школе. Девочка ответила, что одна ее знакомая, леди Мария Банистер, писала ей про свою веселую жизнь в Мертон-Геблсе. Клотильда сказала, что ей хочется поступить туда.

Фокстил всегда говорил, что ненавидит английскую знать. Однако на него приятно подействовало известие, что его Тильда так близка с дочерью графа. Переговоры были быстро закончены, и Клотильда поступила в школу.

Она пробыла тут полтора года; ей шел уже шестнадцатый год. А одно из правил миссис Шервуд – не держать в школе учениц старше шестнадцати лет. Поэтому Клотильда не смогла бы стать королевой мая, хотя была достаточно любимой и могла бы удостоиться этой чести, если бы осталась в школе подольше.

Клотильда быстро сумела отделить овец от козлищ в этом маленьком стаде. Сестры Купп показались ей жалкими – удивительно, как они могли попасть в Мертон-Геблс. Она прочла характер Генриетты Вермонт, словно в открытой книге. Китти Клотильда полюбила почти с того вечера, когда хорошенькая девочка приехала в школу. Елизавету она ставила чрезвычайно высоко и надеялась, что они навсегда останутся подругами. Она относилась очень ласково и снисходительно к маленькой леди Марии Банистер. Но леди Мария была гораздо моложе ее и ниже классом.

Клотильда вышла в сад и стала тщательно обдумывать все, что произошло в библиотеке. Ей хотелось переговорить с Елизаветой, но та, очевидно, не намеревалась вступать в разговоры. Другие девочки беспокойно и бесцельно бродили по саду. Все случившееся совершенно нарушило равновесие в школе.

Мэри Дов, очень хорошенькая, милая простоватая девочка, подошла к Клотильде.

– Можно мне походить с тобой, Клотильда, или ты занята чем-нибудь?

– Мне совершенно нечего делать, Мэри.

– Позволь мне походить с тобой, Кло. Я так зла.

Клотильда быстро взглянула на Мэри.

– Я тоже.

– В самом деле, Клотильда?

– Как может быть иначе?

– Так и ты расстроена из-за нашей королевы мая?

– Да.

– Клотильда, что же будет?

– Я не могу сказать тебе, Мэри. Но в библиотеке ты можешь открыть рукописную книгу и прочесть правила. Что касается меня, то я считаю эти правила строгими и думаю, что всякая девочка должна серьезно подумать, прежде чем решиться быть королевой мая. Тут требуется так много. Хотя одно время я жалела, что не могу удостоиться этой чести, теперь я очень рада, что этого не случилось.

Девочки дошли до беседки.

– Это самый несчастный день в моей жизни, – сказала Мэри Дов. – Плохо, что нет уроков; я хотела бы заниматься, как всегда. Все было бы совершенно иначе, если бы Китти была здесь. Ты знаешь, сколько у нас дел. Первый пикник, на который мы пригласим двух девочек Довел и трех Маркгейм, должен быть через неделю. Мы собирались переговорить сегодня об этом с Китти. Потом наши еженедельные приемы. Миссис Шервуд еще несколько дней назад говорила, как она надеется, что в этом году приемы будут блестящими. Она намеревалась открыть свой дом для всех желающих и ожидала, что новая королева мая сумеет придумать интересные развлечения. Ты, конечно, знаешь, Клотильда, что эти приемы – особенность Мертон-Геблса.

– Я знаю… я знаю, но в этом году вряд ли что выйдет.

– Вообще, это самый несчастный день моей жизни, – повторила Мэри. – Меня все это в особенности тревожит, потому что мама приедет в Лондон. Я получила сегодня письмо от нее; она спрашивает, может ли приехать на первый наш прием. Я так подробно их описывала ей. Первый прием должен быть в следующую субботу. Ты знаешь, что все эти празднества устраиваются самими школьницами. Конечно, ты знаешь это, Клотильда?

– Да, знаю. Я уверена, что Елизавета устроит все так же хорошо, как в прошлом году. Если ты тревожишься только об этом, Мэри.

– Это не все, – уточнила Мэри. – Меня тревожит мысль о бедной Китти, которая не будет играть первой роли. Клотильда, ты не думаешь, что ее развенчают и что она не будет больше королевой мая?

– Ничего не знаю, – покачала головой Клотильда, – я только чувствую себя несчастной. Послушай, Мэри. Загляни в глубину твоего сердца: не находишь ли ты во всем этом какого-то обмана?

Мэри схватила руку Клотильды и крепко пожала ее.

– Я… я не понимаю! – сказала она. – Ты пугаешь меня.

– Ну это неважно, что я испугала тебя. Почему ты побледнела? О чем подумала?

– Мне пришло на ум такое ужасное, что я не могу сказать.

– Если это может помочь Китти – то ты должна будешь сказать это, – заявила Клотильда. – Так что пришло тебе на ум, Мэри?

– Не могу сказать – это было бы нехорошо. Эта мысль пугает меня.

Клотильда заметила, что Мэри Дов легко пугается и становится упрямой от страха. Нужно было уговорить ее, чтобы она открыла свою тайну.

– Скажу тебе, что дела Китти очень плохи: если нам, подругам, не удастся спасти ее, она будет развенчана; в Мертон-Геблсе еще никогда не развенчивали королев, за исключением одной бедняжки, которую ложно обвинили – она умерла. Миссис Шервуд, я уверена, страшно огорчена из-за Китти, а ты представь себе чувства девочек! Ну, Мэри, если ты можешь спасти ее, то что значит страх? Ты боишься кого-нибудь?

– В школе есть девочка, которая никогда не была ласкова со мной, а в последнее время относится ко мне еще хуже. Я должна ей немного денег. У нее всегда есть деньги, а мне было очень нужно, и она дала мне. Занимать деньги не позволено, но она заметила, что я очень беспокоюсь, и предложила мне. Я знаю, что она придерживается в деле Китти другого мнения, чем мы, совсем другого.

– Я думаю, что смогу отгадать ее имя, – улыбнулась Клотильда.

– Не говори слишком громко, Клотильда.

– Оно начинается с «Г» и кончается на «а»; в нем четыре слога?

– О, да, да. Только не будем говорить очень громко.

– Конечно. Я и сама наблюдала за этой девочкой, – сказала Клотильда. – Нет ни малейшего сомнения: она надеялась, что ее изберут королевой мая; потому она сердита на Китти.

– Да, это так, – ответила Мэри.

Клотильда помолчала и продолжила.

– Хотя она и сердилась на Китти, но все же не могла заставить ее написать письмо, которого не следовало писать, и отправить его по почте. А между тем ясно, что Китти написала это письмо, так как тот, кому оно было написано, ответил утвердительно на посланную ему телеграмму. Должна сказать, что это страшно запутанная история.

– Я очень боюсь девочку, имя которой начинается с буквы «Г», а кончается на «а», – призналась Мэри Дов.

– Предположим, что в настоящую минуту тебе нечего бояться ее, так не можешь ли ты быть посмелее? – сказала Клотильда.

– Может быть. Но я всегда буду бояться ее, потому что… потому что я в ее руках.

– Мэри Дов, ты – хорошая, честная девочка. Скажи же правду. В чем дело?

– Я не могу говорить здесь, потому что кто-нибудь, может быть, подслушивает нас.

– Господи! Ну так уйдем отсюда. Они вышли из беседки. И ушли вовремя – если бы оглянулись, то увидели бы, как одна девочка, с очень бледным лицом, убежала из-за беседки в глубь сада, они увидели бы, как она бросилась на землю и разразилась отчаянными рыданиями. Тут через несколько минут и нашла ее Генриетта Вермонт.

– Что с тобой, Мэри Купп? Вставай и рассказывай, в чем дело. Должна заметить, что если бы ты не была нужна мне, то я не стала бы больше разговаривать с тобой.

– Я… я кое-что узнала! – сообщила Мэри.

– Меня это радует. Я недаром послала тебя в беседку, когда увидела, что они пошли туда.

– Никогда мне не было так гадко, – ответила Мэри. – Я сказала, что буду хорошей, а становлюсь все хуже и хуже.

– Какое кому дело, хорошая ты или дурная. Сядь сюда, в тень, – здесь никто не может подслушать нас, – и расскажи, что ты слышала. Мэри, перестань рыдать. Ты сама видишь, что должна продолжать то, что начала.

– Вижу, Генни.

– Да это вовсе и не страшно, – сказала Генриетта. – Елизавета будет пока нашей королевой, а эта крошка, которая вовсе не достойна оказанной чести, должна будет перенести свой позор и занять подходящее ей место в школе. Ее не исключат. И запомни мои слова: она настоящая ирландка и, по своей ирландской натуре, переживет все до начала летних каникул. Мы можем все сговориться и быть особенно ласковыми к ней до конца занятий. И мы можем сделать так, чтобы она не особенно почувствовала свое унижение.

– В самом деле? – поспешно спросила Мэри. – Ты думаешь, мы можем сделать это?

– Конечно, можем. И сделаем. Ну, теперь рассказывай, что ты слышала.

– Ясно только одно, – сказала Мэри, – что Клотильда вполне на стороне Китти.

– Я сразу догадалась об этом, – заметила Генриетта. – Но что она делала с этой глупенькой Мэри Дов?

– Они разговаривали, и Мэри ворчала, какой это несчастный день, и желала, чтобы у нас были занятия. Говорила она еще что-то о предстоящих праздниках – пикниках и приемах.

– Хорошо бы Китти устраивала пикники и приемы! – съязвила Генриетта.

– Ну а вот глупышка Мэри думает, что Китти устроила бы все очень хорошо. Потом она вдруг сказала, что подозревает что-то неладное.

Лицо Генриетты вспыхнуло, потом побледнело.

– Мэри Дов сказала это?

– Да. Клотильда сейчас же попросила Мэри Дов объяснить и добавила, что с ее стороны очень дурно скрывать, если она знает что-нибудь. Мэри не сказала, собственно, что она знает, но, очевидно: что-то знает. Она призналась только, что находится во власти кого-то и не может сказать.

– Продолжай же, продолжай скорее!

– Клотильда сначала презрительно говорила с Мэри Дов, но потом вдруг оживилась и стала расспрашивать, в чьей она власти, но Мэри не хотела сказать. Тогда Клотильда пыталась выведать иначе: «Ее имя начинается с “Г” и кончается на “а”? В нем четыре слога?» – А она сказала: «Да», и еще что-то о… о деньгах. Генриетта, она должна тебе?

– Противный злой котенок! – сказала Генриетта. – Славу Богу, что ты слышала. Надеюсь, я не опоздаю.

– Ну, я не вполне уверена в этом, – пожала плечами Мэри, – но мне кажется, что она услышала мое дыхание, потому что сказала: «Я не могу больше говорить, здесь нас могут подслушать». И обе они вышли из беседки. О, Генни, я пережила тяжелую минуту: если бы они оглянулись, то увидели бы меня. Думаю, что все становится хуже и хуже.

Генриетта приказала:

– Поищи Мэри Дов и скажи ей, что я хочу с ней поговорить.

– Я не знаю, где она. Если она с Клотильдой, то…

– Глупости. Ты должна идти, и сейчас же. Скажи ей, что она мне нужна.

– Хорошо, я пойду.

Мэри пошла по лужайке. Трава была немного смята и вытоптана там, где танцевали веселые ножки. Мэри удивлялась: возможно ли, чтобы мир Божий так изменился за несколько дней.

«Если станет еще хуже, я убегу, – мысленно говорила она. – Я не смогу вынести этого. Делаю вид, что люблю Генриетту, но только Богу известно, как я ненавижу ее. А тут еще эта моя несчастная тезка – Мэри Дов. Она также попадет в передрягу. Хотела бы я знать, что известно ей? Что она может знать? Подумаю».

Мэри остановилась. Лицо ее залилось румянцем.

– Невозможно, чтобы это, – прошептала она, – нет, невозможно.

Но чем более думала Мэри, тем более убеждалась, что пришедшая ей на ум мысль справедлива.

Дело было в том, что Мэри Купп до последних дней не имела никакого веса в школе. Все три сестры Купп не представляли из себя ничего выдающегося. Они были из тех, которые проходят незамеченными в жизни. Мэри Дов тоже до некоторой степени принадлежала к числу таких же людей. Она была очень милая девочка, дочь одной бедной леди, овдовевшей, когда Мэри была маленьким ребенком. Миссис Шервуд предложила матери отдать ее бесплатно в ее школу. Мэри была в школе уже два года и за это время приобрела много друзей, врагов же не имела вовсе. Она никогда не сталкивалась с затруднениями и неприятностями и, по-видимому, вела очень счастливую жизнь, хотя не выделялась ни умом, ни красотой. Вполне естественно, что сестры Купп, Мэри Дов и еще несколько незаметных девочек составляли особую группу. Никто из них не мог стать королевой мая и вообще чем-нибудь поразить мир. Они стояли в стороне от Китти О’Донован, Елизаветы Решлей, Клотильды Фокстил, леди Марии Банистер и Генриетты Вермонт.

Генриетта была решительна, смела и страшно честолюбива, а еще: нехороший характер; никаких нравственных принципов. Время от времени она привлекала к себе «мелюзгу» (как она называла сестер Купп, Мэри Дов и некоторых других девочек) своей щедростью: угощала их, дружила с ними, помогала им выходить из затруднительных обстоятельств и была с ними, насколько могла, ласкова и весела.

Месяц тому назад Мэри Дов испытала большую тревогу. Она потеряла соверен. Узнав об этом, Генриетта подарила ей два. Этим она рассчитывала привязать к себе Мэри Дов и сделать ее своей верной союзницей.

Глава XIV
Затруднение

Мэри Купп, сильно дрожа, отыскала Мэри Дов – та сидела на качелях, медленно раскачиваясь: щеки ее горели, а глаза были красны, как будто только после плача. Увидев Мэри Купп, она легко соскочила с качелей и пошла по направлению к дому.

– Мэри! Остановись, я хочу поговорить с тобой, – сказала Мэри Купп.

– А я не хочу говорить ни с тобой, ни с кем другим, – ответила Мэри Дов.

Сердце Мэри Купп забилось сильнее. Страх, внезапно охвативший ее в саду, стал еще больше.

– Я не желаю сама говорить с тобой, – уточнила она, подумав, что надо держаться спокойно. – Должна только сообщить, что Генриетта желает видеть тебя.

– Генриетта? Зачем?

– Она не сказала этого мне. Ты пойдешь к ней?

– Не хочу, – неуверенно ответила Мэри Дов.

– На твоем месте я пошла бы, – сказала Мэри Купп.

– Это почему?

– Потому что… – подняв глаза и устремив пристальный взгляд на тезку, начала Мэри Купп, – нам, младшим, лучше быть в хороших отношениях с Генриеттой, чем в дурных.

– О, я это отлично понимаю, – кивнула Мэри Дов. – Ты, очевидно, так и поступаешь, Мэри Купп. Но я не имею к ней никакого отношения. Я хочу подчеркнуть, что меня-то она не напугает.

– Напугает тебя? Как она может напугать?

– Не знаю. Во всяком случае, это ей не удастся.

– Тогда лучше повидайся с ней, – посоветовала Мэри Купп и засмеялась, но смех ее не был веселым.

Мэри Дов повернулась и пошла из сада. Отойдя немного, она обернулась. Мэри Купп следила за ней.

– Где она, ты сказала?! – крикнула Мэри Дов.

– Где-то в глубине сада. Сегодня слишком жарко для того, чтобы быть на лужайке.

– Да, знаю.

Мэри Дов пошла дальше.

Генриетта расположилась в «кресле», устроенном ею из прошлогодних сухих листьев, сена, принесенного младшими девочками, подушек и мягкой красивой шали своей матери. Со значительным видом сидела она на этом подобии трона, глубоко задумавшись над тем, что ожидало их всех. Ей надо было держаться особняком и сохранить свое влияние на младших.

– Подойди, Мэри. Ты заставила себя ждать, – произнесла она, когда показалась Мэри Дов.

– Я не знаю, зачем понадобилась тебе.

– Узнаешь через несколько минут. Можешь присесть на конец шали, если хочешь.

– Благодарю.

– Какой у тебя расстроенный вид, Мэри. Должно быть, ты сидела на солнце.

– Да, но сегодня мне жарко не от солнца.

– От чего же?

– У меня неспокойно на сердце. Я устала и чувствую себя несчастной, – ответила Мэри Дов.

Генриетта внезапно положила свою сильную руку на плечо девочки.

– Мэри Дов!

– Что, Генриетта?

– Я не желаю слышать этой сентиментальной чепухи.

– Я говорю вовсе не чепуху, Генни.

– Ты очень сентиментальна. Одна из девочек в школе сделала дурной поступок, и ее необходимо наказать. Тебя это тревожит. Те, кто делает дурное, должны быть наказаны.

– Будь это кто-нибудь другой, а не Китти, – возразила Мэри.

– Именно то, что ты печалишься о такой девочке, как Китти, и сердит меня, – объяснила Генриетта. – Могу я спросить, что такого в этой Китти, что все вы теряете из-за нее голову?

Мэри молчала.

– Говори, Мэри. Терпеть не могу надутых людей.

– Я не надутая, а говорю, когда хочу.

– Ну так и молчи, моя милая. Я позвала тебя для приятного разговора. Думала, что ты в плохом настроении; ты так впечатлительна, и я надеялась успокоить тебя. Но ты, по-видимому, не желаешь никаких советов. Тогда я ничего не могу сделать для тебя, но хочу только сказать: если поступят по очень суровым правилам, изложенным в рукописной книге, – а я уверена, что будет так, – наступит время, когда тебе, Мэри Дов, придется стать на ту или другую сторону.

– На какую сторону? О чем ты?

– Это очень просто. Ты должна быть или за Китти О’Донован, или против нее. Ты никогда не думала о церемонии развенчания?

– Этого никогда не будет, – отмахнулась Мэри.

– Все зависит от решения учениц школы. Будут собирать голоса, и судьба Китти О’Донован определится большинством голосов.

Мэри улыбнулась.

– В таком случае, Китти, наверное, не будет развенчана.

– Ты думаешь так, но я не согласна с тобой. Надеюсь, что девочки в Мертон-Геблсе не лишены любви к правде, сознания своего долга, страха перед ложью, чтобы оставлять на целый год во главе школы эту девочку. Если бы это случилось, то я, по крайней мере, сочла бы своим долгом написать своим родным, чтобы они взяли меня из школы. Конечно, нам нужно доказать виновность Китти О’Донован, но, в сущности, это ясно. Если после того, как вина Китти будет доказана, девочки все же решат оставить ее во главе школы, иначе сказать, если они решат против своей совести, что она невиновна, я покину школу. А за мной многие сделают то же. Школа миссис Шервуд погибнет.

Мысль об отъезде Генриетты вовсе не была смертельным ударом для Мэри Дов. Она сидела очень спокойно, глядя в землю. Генриетта была достаточно проницательна, чтобы прочесть мысли девочки, а так как они были нелестны для нее, то гнев ее дошел до крайности.

– Мэри Дов, ты сейчас должна дать мне обещание: если будут собирать голоса, – а это будет, вероятно, завтра, – ты подашь голос против Китти О’Донован.

– Почему это? – спросила Мэри. – Я не желаю слушать проповедей. Ты не имеешь права командовать мной. Я буду голосовать, как считаю правильным. Я думаю, я уверена, я знаю, что она невиновна.

– Маленькая дурочка! Ну, поступай, как знаешь. Но, Мэри Дов, можно тебе напомнить тот день, когда ты потеряла соверен – все твое состояние на эту часть года?

– Конечно, я помню. Не могу представить себе, куда он девался.

– По всей вероятности, его поднял кто-нибудь из мальчиков садовника. Во всяком случае, ты не ощутила этой потери, не правда ли?

– Нет, ты была очень добра ко мне, Генриетта.

– Да, мне кажется. У меня много денег, и я поставила себе девизом помогать людям, находящимся в затруднительном положении. Я хотела помочь тебе и помогла, вот и все.

– Ты была очень добра ко мне, Генриетта, и мне трудно выразить словами свою благодарность тебе.

– Потеря была счастьем для тебя, не так ли? – сказала Генриетта. – Потому что я дала тебе два соверена вместо одного, потерянного тобой.

– Да, правда.

– Я думала, – продолжала Генриетта тихо, устремив на девочку взгляд своих блестящих, странных глаз, – что, имея столько денег – сорок шиллингов – ты удержишься от искушения, Мэри.

– Что ты хочешь сказать?

– Неужели ты не понимаешь, что я хочу сказать?

– Нет… нет, – сказала Мэри. Она побледнела и опустила глаза.

– Мэри, нужно быть осторожнее, когда совершаешь свои мелкие кражи.

– Мои мелкие… О, Генриетта!

– Если бы я и решила украсть деньги у какой-либо девочки, то залезла бы в стол уж хотя бы не к Марии Банистер. Потому что она такая маленькая и такая милая девочка. Но ты выбрала стол Марии, ибо все в школе знают, что она никогда не считает своих денег и бросает их где попало.

– Генриетта, ты мне обещала не рассказывать этого; хотя ты не видела, но я положила деньги обратно тотчас же. Ты спасла меня. Не захочешь же ты быть против меня?

– Конечно, милая. Я не буду действовать против тебя, если ты будешь вести себя как следует, не сентиментальничать – и дашь свой голос против Китти О’Донован.

– Генриетта, как это ужасно! Я… я не могу.

– Ну слушай, Мэри. Ты должна быть на моей стороне в этом деле. Если нет, то я расскажу, что видела. Я расскажу, как однажды вечером увидела, как одна тихая девочка прокралась в комнату леди Марии Банистер и открыла стол. Я могу изобразить это очень живо. Расскажу, как девочка вынула из стола маленький кошелек, а из него соверен. И разве я не была добра к тебе тогда?

– Да, Генни, да. Я сказала тебе, почему на меня нашло искушение взять деньги. Мне так хотелось иметь хорошенькое платье к первому мая, а у меня не хватало денег даже с теми, что ты так великодушно дала мне. Я хотела сказать потом леди Марии; портниха ждала моих распоряжений, а я не могла дать их, пока не была уверена, что смогу заплатить ей.

– Ну, ты положила деньги обратно, а я – я помогла тебе, и ты получила свое платье, все это так. Теперь ты должна мне три фунта.

– Да.

– Когда ты собираешься отдать их мне?

– Не… не знаю. Я думаю, когда приеду после каникул. Постараюсь набраться храбрости и попрошу маму не брать меня на берег моря. Это всегда обходится в несколько фунтов. Я попрошу маму дать мне эти деньги и привезу их, тогда не буду больше должна тебе.

– Отлично, сделай так. Или дай мне подумать. Тебе хочется ехать на море с матерью?

– Конечно, страшно хочется.

– Вот что я скажу тебе. Мне кажется, будет плохо, если ты не поедешь на берег моря с твоей матерью, – внушала Генриетта. – Ты мне нравишься, Мэри Дов. Богу известно, что умом ты не блещешь, очаровательного в тебе ничего нет, но ты хорошая девочка, а хорошим девочкам всегда следует помогать. Китти О’Донован совсем другого сорта. Она красива, у нее хорошие манеры, и она околдовала всех маленьких девочек.

– Не только нас, младших. А Елизавета Решлей или Клотильда Фокстил? Ведь и им она нравится.

Генриетта крепко сжала руки. Ей было слишком хорошо известно, что это правда.

– И мисс Хонебен, – продолжала Мэри, – и мисс Хиз, и миссис Шервуд – все в школе, кроме… кроме, я думаю, тебя, Генни, любят маленькую Китти. Она всем нравится.

– Ну, это недолго будет продолжаться. Однако, к делу. Если ты подашь свой голос за меня, то есть не за меня, а против Китти О’Донован – завтра или когда бы то ни было, ты можешь оставить себе эти три соверена; я забуду, что ты была должна мне. Что ты скажешь на это?

– Я? Я не знаю, что и сказать, как благодарить тебя.

– Конечно, ты исполнишь мое желание?

– Я подумаю и скажу тебе.

– Помни: я не терплю нерешительности. Приди ко мне в комнату сегодня вечером и скажи, что ты решила. Если исполнишь мое желание, все будет хорошо. Если пойдешь против меня, то, боюсь, мне придется рассказать о тебе миссис Шервуд. Право, голос совести упрекает меня за то, что я скрываю это. Хорошенькую историю могу я рассказать миссис Шервуд! Итак, ты поступай, как желаешь, Мэри. Иди, ты теперь знаешь, что ожидает тебя.

Мэри встала и вышла из комнаты. Она сжимала руки и тихо вздыхала. Ей было известно то, что могло бы совершенно изменить будущую жизнь Китти О’Донован, если бы она решилась сказать это.

Однажды, в середине апреля, три сестры Купп и Мэри Дов сидели в саду. Они болтали обо всем, что приходило им в голову, и были очень веселы. Мэри Дов была рада, что имела драгоценный соверен, а девочки Купп еще не тревожились о своем брате Поле. Они и не представляли, какая буря должна была вскоре разразиться над их головами.

Матильда и Джен встали и прошли по лужайке.

– Как они любят друг друга! – заметила Мэри Дов, взглянув на другую Мэри.

– Да. Видя их вместе, всякий мог бы подумать, что Матти младше меня.

– А разве она не младше? Я всегда думала так.

– Нет, она старше меня на полтора года.

– Так кажется потому, что у тебя более сильный характер, – высказалась Мэри Дов.

Другая Мэри рассмеялась.

– Может быть. А потом на меня имел большое влияние мой брат.

– Как хорошо иметь брата – сказала Мэри Дов. – Мне так хотелось бы иметь брата.

– А у тебя нет, Мэри?

– Нет ни брата, ни сестры, только моя драгоценнейшая мамочка. Но зато она стоит всех – она такая милая, хорошая.

– И моя мама очень милая. Папа немного строг, – сказала Мэри Купп. – Но когда я бываю дома с Полем, мне все равно. Он такой чудесный и очень красивый.

– Красивый? – удивилась Мэри Дов.

– Да, нисколько не похож на всех нас. Он просто красавец, и мысли у него такие возвышенные. Ему, например, не нравится мой единственный талант.

– Твой единственный талант? – воскликнула Мэри Дов.

– Да, это даже немного смешно. Ты знаешь, у меня необыкновенная способность подражать любому почерку. Отец говорит, что это поразительный, но опасный дар. А Поль однажды позвал меня к себе и сказал, что это ужасный дар, который может сделать много вреда другим. Он умолял меня не упражняться в этом, никогда не писать чужим почерком. Бедный, милый мой!

– И ты обещала ему? – спросила, заинтересовавшись, Мэри Дов.

– Да, обещала.

– Мне хотелось бы посмотреть, как ты можешь подражать чужому почерку.

– Но я же обещала Полю не делать этого. Мне нужно отучиться, хотя это очень забавно. Ради Бога, Мэри, никому не рассказывай об этой моей способности.

– Конечно, не буду, – улыбнулась Мэри Дов.

До сегодняшнего утра она совершенно забыла о необыкновенной способности Мэри Купп, но после того, как начальница публично обвинила Китти О’Донован и отдала ее на суд подруг, Мэри Дов вспомнила весь разговор. Воспоминание об этом разговоре преследовало бедную девочку. Не это ли решение загадки? Нахлынувшие чувства мучили ее, и было трудно вынести их. Если она скажет, то что будет с ней? Генриетта добьется ее исключения из школы, в этом нет ни малейшего сомнения. Девочка, которая могла украсть деньги у другой девочки, не останется и часу в Мертон-Геблсе. Она должна будет вернуться к матери, которая так рассчитывала, что она получит хорошее образование и сможет впоследствии зарабатывать себе на хлеб. Она должна будет вернуться в свой бедный дом – несчастная, униженная, опозоренная. А с другой стороны – Китти. Если она скажет, что знает, то Китти будет спасена. О, что ей делать!

В этот вечер Мэри Дов должна была сначала увидеться с Генриеттой, потом с Клотильдой. Клотильда, заметив, что Мэри известно что-то, употребила все свои усилия, чтобы заставить свою маленькую подругу облегчить душу признанием. Но Мэри помнила свое обещание. Она думала, что, может быть, Мэри Купп действительно ни в чем не виновата. Подозрение могло перейти с Китти на Мэри, и жизнь Мэри была бы загублена. Она, Мэри Дов, нарушила бы обещание, данное Мэри Купп, которая и без того была почти совсем убита болезнью брата.

Мэри Дов, входя в дом, встретилась с той, о которой только что думала. Мэри Купп была с сестрами. В руке она держала открытую телеграмму.

– У вас есть известия о брате? – спросила Мэри Дов.

– Да, и хорошие, – ответила Мэри Купп, стараясь, чтобы получилось как можно веселее. – Они уже на пути в Швейцарию. Мама говорит, что пришлет телеграмму, когда приедут туда. Действительно, миссис Шервуд чудная женщина.

– Да, – кивнула Мэри Дов.

Мэри Купп пристально взглянула на свою тезку.

Мэри Дов очень захотелось помочь приятельнице. Она жалела ее. Китти не было видно все время, поэтому ее очарование не действовало так сильно. Китти была всеобщей любимицей, несмотря на ее проступок, а у бедной Мэри Купп совсем не было друзей. Она была не из таких девочек, у которых бывает много подруг.

Кто-то позвал Джени, и обе сестры побежали по лужайке. Мэри Купп и Мэри Дов остались одни. Вдали показались Генриетта Вермонт, Клотильда Фокстил и Елизавета Решлей. Вдруг Мэри Купп подбежала к Мэри Дов и схватила ее за руку.

– Ты забудешь? – спросила она. В голосе ее чувствовалась мучительная тревога. – Я не думала об этом до нынешнего дня, – прибавила она. – Потом мне вдруг вспомнилось, что я сказала тебе. Тебе могло бы прийти на ум, что… что я могла сделать такую ужасную вещь. Ты забудь. Если бы узнали, мое положение было бы ужасным. А если Полю станет известно, он умрет. Ты, ты забудешь? Сдержишь, ты сдержишь свое слово?

– Да, я сдержу слово, – сказала Мэри Дов, ненавидя себя за это. Мэри Купп ушла.