Текст книги "Мираж"

5

Зинаида отправилась с Зоннеком и Эрвальдом на условленную прогулку. Мечеть стояла далеко, в арабской части города, и только через полчаса езды они добрались до входа, скрытого в узкой улице. Это было одно из самых древних и величественных зданий Каира, давно уже не служившее для религиозных целей и превратившееся в руины. Обширный двор был залит лучами заходящего солнца; красноватый свет, падая сквозь подковообразные окна мечети, трепетными бликами играл на выветрившихся колоннах, древней мозаике и полустертых надписях. Здание было погружено в глубокое молчание, только стая белых голубей, гнездившихся в аркадах, вспорхнула при звуке шагов.

Зоннек сидел у подножия одной из колонн с альбомом на коленях и срисовывал почти развалившийся, но крайне живописный фонтан, расположенный посредине двора. Между аркадами мелькали светлое платье Зинаиды и высокая фигура Рейнгарда. Зоннек не мешал им бродить; наконец они вышли из-под сумрачных сводов и подошли к нему.

– Ну, Зинаида, – сказал он, как всегда, называя ее по имени, так как был в отечески-дружеских отношениях с дочерью своего приятеля, – не правда ли, я был прав, говоря, что стоит взглянуть на эту древнюю мечеть? Кажется, вы с Рейнгардом не можете наглядеться.

– Это справедливо только относительно меня, – смеясь, возразила девушка. – Правда, господин Эрвальд, как рыцарь, не покидал меня, но я боюсь, что он безбожно скучал; он далеко не разделял моих восторгов, и мне пришлось даже выслушать несколько поистине еретических замечаний.

– Я только сказал, что не особенно чувствителен к мертвому прошлому, – стал оправдываться Рейнгард. – Меня привлекает только живое, то, что еще полно сил. Однако, мы помешали вам работать?

– Нет, я закончил, – сказал Зоннек и хотел захлопнуть альбом, но Зинаида протянула к нему руку.

– Дайте мне взглянуть. Как вы быстро это сделали! Вообще, Каир значительно обогатил ваш альбом. Ах, какая прелесть! Наша маленькая Эльза как живая! Посмотрите, господин Эрвальд, – и Зинаида показала одну из страниц молодому человеку.

Это был лишь наскоро сделанный набросок карандашом, но он удивительно живо воспроизводил головку ребенка.

– Кажется, будто маленькая упрямица вот-вот заговорит, – согласился Эрвальд. – Я думаю, господин Зоннек, что если бы вы не стали знаменитым исследователем Африки, из вас вышел бы знаменитый художник.

– Разве только хороший рисовальщик, не больше, – спокойно возразил Зоннек. – Что касается девочки, Зинаида, то вы уж слишком далеко заходите в своей доброте, я просил вашего гостеприимства для нее лишь на неделю, пока не вернется Вальтер, а прошло уже три недели…

– И я все не отдаю ее, – шутливо договорила Зинаида. – Нет, не отнимайте у меня моей любимицы! Вы должны оставить ее у меня до ее отъезда, а это, к счастью, будет еще не скоро.

– Да, потому что преклонные лета и плохое здоровье не позволяют Гельмрейху приехать самому. Я обещал ему отправить его внучку не иначе как с надежным человеком, а такой случай представится лишь через несколько недель. Я уже говорил вам, что один из наших миссионеров, находящийся в настоящее время в Луксоре, возвращается в Германию и согласен взять ребенка под свое покровительство.

– Поэтому я и хочу взять Эльзу с собой в Луксор; отец говорит, что лучше там же передать ее пастору. Мне очень не хочется отпускать эту крошку, она привязалась ко мне всем своим маленьким сердечком.

– Но вы донельзя балуете ее, – вмешался Рейнгард. – Это красивый ребенок, но в то же время своенравнейшее существо, какое только мне случалось видеть.

– Только по отношению к вам, – сказала Зинаида с упреком. – И вы сами в этом виноваты, вы только и знаете, что дразните и мучаете девочку.

– Меня забавляет то, что такая крошка не может простить мне взятый силой поцелуй. Стоит мне появиться, чтобы она уже приняла воинственный вид, и это подзадоривает меня опять сцепиться с ней.

– Тебе вообще подзадоривает всякое сопротивление, даже со стороны ребенка, – заметил Зоннек. – Того, что тебе дается без труда, ты не ценишь. Впрочем, малютка, действительно, отличается необыкновенной горячностью как в любви, так и в антипатии. В какое страстное отчаяние пришла она, когда мы вынуждены были сказать ей, что ее отец умер! Ее горе далеко превосходило все, чего можно было ожидать от ее возраста. Однако пойдемте на минарет, а то мы пропустим закат.

Он указал на минарет в западной части двора, полуразрушенный, как все кругом, но с сохранившейся витой наружной лестницей. Сверху открывался обширный вид.

Красный шар солнца стоял уже над самым горизонтом, но все еще заливал землю светом и зноем. Лежащий глубоко внизу город и могучий Нил, текущий медленно и величаво, тонули в горячих волнах багряного света. За морем домов расстилалась безграничная, необозримая, мертвая пустыня. Вдали в золотистой дымке отчетливо вырисовывались пирамиды.

– Вот наша дорога, – сказал Зоннек, указывая на юг. – Мы поднимемся по Нилу до порогов, а оттуда двинемся сухим путем.

– Но когда это будет? – горячо заговорил Эрвальд, – Сколько недель уже мы сидим здесь, как прикованные, и каждый день нас обнадеживают и опять задерживают. Просто можно прийти в отчаяние!

– Неужели вас так мало привлекает наш красавец Каир? – спросила Зинаида шутливо, но в этом вопросе и во взгляде ее прекрасных темных глаз чувствовался упрек.

Рейнгард не понял ни того, ни другого.

– Да ведь я не для того здесь, чтобы любоваться красотами Каира, – возразил он недовольным тоном. – Нас ждут великие задачи, и я только ради них выношу эту вынужденную праздность. Я не понимаю терпения господина Зоннека! Я бы уже давным-давно отправился в путь, ведь средства нам ассигнованы, их должны нам выдать, и, раз мы будем уже в пути, нас не смогут бросить на произвол судьбы.

– Ты в этом уверен? – спокойно спросил Зоннек. – Беда мне с этим горячкой, Зинаида! Он вечно старается прошибить стену лбом. Он готов хоть сейчас отправиться на собственный страх и риск, не заботясь о том, еду ли я вслед за ним.

– Нет, я не до такой степени неблагодарен, – возразил Рейнгард, – но, действительно, часто мечтаю, как хорошо было бы вскочить на лошадь и умчаться в пустыню, ехать все дальше и дальше, навстречу счастью, которое скрывается там, вдали, и которое я должен настичь.

– И которого ты никогда не настигнешь, – прибавил Зоннек с ударением. – Берегись, ты гонишься за миражем! Ты не знаешь древней саги пустыни?

– За миражем! – мечтательно повторила Зинаида. – Вы видели его когда-нибудь, господин Зоннек?

– Не раз. Его редко случается видеть, но такие скитальцы по белому свету, как я, хорошо знакомы с ним. И ты еще познакомишься с ним, Рейнгард, а также с джинами, коварными духами пустыни. Далеко на горизонте они покажут тебе страну твоей мечты, сказочную лучезарную землю, недосягаемую для смертного. Чем настойчивее ты будешь гнаться за ней, тем дальше будет она отходить от тебя и навсегда останется в бесконечной дали. Когда же ты, наконец, упадешь в изнеможении, обманчивый образ насмешливо растает перед твоими глазами… Берегись!

Молодой человек понял скрытый смысл его слов, но в порыве задора только выше поднял голову.

– Я не боюсь джинов Востока и готов посостязаться с ними. Наш немецкий сказочный мир тоже кишит ведьмами и разной нечистью. В детстве ничто не интересовало меня так, как сказки о драконах и чародеях, которые живут на вершинах скал или гнездятся в пещерах и пропастях и грозят гибелью каждому, кто приблизится к ним. Но в конце концов всегда находится такой смельчак, который пробирается сквозь пламя и всякие опасности и бесстрашно хватает чудовище. Тогда покрывало спадает, мрачное чудовище превращается в светлый образ красоты, чары рушатся, и из бездны встает роскошное заколдованное царство. Отчего же мне не быть этим смельчаком?

– Какая скромность! – насмешливо проговорил Зоннек. – Как вам это нравится, Зинаида? Он без церемонии берет на себя роль сказочного принца!

Глаза Зинаиды не отрывались от лица молодого мечтателя; она ответила вполголоса, как будто бессознательно:

– Я думаю, что эта роль по плечу господину Эрвальду.

– Я крайне польщен! – со смехом сказал Рейнгард, шутливо кланяясь. – Постараюсь оправдать ваше доверие. За мной дело не станет, а трудов и опасностей тоже будет, надо полагать, вдоволь. Кто знает, может быть, мне удастся завоевать сердце одной из прекрасных фей Востока и вместе с ней получить волшебное царство фата-морганы[4]4
  Фата – Моргана – фея Моргана – разновидность миража.


[Закрыть].

Солнце зашло, и алое зарево на западе начало бледнеть. Ветер, поднявшийся при закате солнца, довольно сильно чувствовался здесь, наверху. Зоннек предложил спуститься.

– Пора уходить, становится свежо, а вы легко одеты, Зинаида. Только осторожнее, ступеньки очень разрушены. Хотите, я вам помогу сойти?

Вопрос был излишен – Эрвальд уже предложил девушке руку. Ее ноги достаточно твердо ступали по выветрившимся ступеням, а при взгляде вниз голова не кружилась, но она не отказалась от предложенной помощи, и ее рука крепко оперлась на руку Рейнгарда, а щеки порозовели. На губах Зоннека, шедшего сзади, играла легкая улыбка, в то время как глаза были устремлены на спускавшуюся пару.

Обширный, безлюдный, уже темный двор мечети был полон ночного покоя, но за воротами ее посетителей снова ждала шумная, кипучая жизнь Каира. Когда их экипаж остановился у дома Осмара, мужчины простились с молодой девушкой и пошли пешком в свою гостиницу.

Уже стемнело, но до обеда оставался еще целый час, и Зоннек, не любивший сидеть в комнатах, отправился со своим спутником на плоскую крышу дома, превращенную с помощью стульев и декоративных растений в террасу. Здесь никого не было, и они могли спокойно беседовать.

Разговор зашел о предстоящей экспедиции. Рейнгард опять стал придумывать меры для того, чтобы ускорить дело, но Зоннек только качал головой.

– Все это неисполнимо, – сказал он. – Тут остается только запастись терпением и ждать. И чего ты так рвешься вперед? Каир должен был бы привлекать тебя больше, чем кого бы то ни было, и, кто знает, когда дело дойдет до отъезда, пожалуй, именно ты захочешь, чтобы он был отложен.

– Я? Никогда! Что может привлекать меня здесь?

– Странный вопрос! Неужели ты в самом деле не видишь? Или ты не хочешь видеть, что стоит тебе протянуть руку – и весь Каир будет тебе завидовать?

– А если бы и видел? Разве вы считаете счастьем быть мужем богатой женщины?

– Нет, – серьезно ответил Зоннек. – Но быть мужем прелестной, достойной любви женщины, которая будет любить тебя всей душой, это – счастье. Что касается богатства и блеска, которые окружают ее, то они совершенно не мешают.

Прошло несколько секунд. Рейнгард молчал. Наконец он вполголоса спросил:

– А господин фон Осмар? Вы думаете, ему придется по душе такой жених, как я, если бы даже Зинаида решилась принадлежать человеку, который вечно будет оставлять ее и, проведя с ней каких-нибудь несколько месяцев, снова пускаться в дальние странствия?

Зоннек с красноречивой улыбкой пожал плечами.

– Ты спрашиваешь? Попробуй! Медлить и раздумывать обычно не в твоих привычках. Впрочем, это жребий каждой жены моряка, и с вашими характерами это единственное, что может обеспечить вам прочное счастье. Вы оба не вынесете обыденной, будничной, мирной супружеской жизни; разлука же и опасности будут постоянно придавать вашей любви новую прелесть, каждое свидание будет медовым месяцем. Впрочем, к чему рассуждать? Весь вопрос в том, любишь ли ты Зинаиду.

Рейнгард сел и опустил голову на руки.

– Не знаю, – медленно проговорил он. – Я никогда не задавал себе этого вопроса.

– Так задай его теперь и тогда говори или… молчи. Я не хочу оказывать на тебя давление, но натура, подобная твоей, требует узды; ей необходимо где-нибудь прочно осесть, чтобы не заблудиться в безграничном просторе. Ты мечтаешь о сказочном, безмерном счастье, таящемся где-то в бесконечной дали, и не видишь того, что прелестная действительность стоит перед тобой и протягивает тебе руку… Решайся! Ты еще можешь выбирать.

Он встал, собираясь идти вниз. Рейнгард ничего не ответил и не пошел за ним. Слова Зоннека произвели на этот раз впечатление. Минут десять молодой человек сидел не шевелясь, потом встал и подошел к балюстраде.

Снизу доносился городской шум, который к вечеру, казалось, еще усилился; везде сверкали огни. Над Нилом стоял мрак, но на небе горели звезды; они казались гораздо крупнее и гораздо ближе, чем на севере, на далекой родине Эрвальда. Эта полная тайн, сверкающая звездами восточная ночь дышала опасными чарами, и Рейнгард чувствовал, что поддается ее обаянию. Прекрасное лицо с темными тоскливыми глазами, только что стоявшее перед ним, потускнело и исчезло, а его взгляд затерялся в звездной дали. Он мечтал… мечтал о фата-моргане.

6

По Муски, самой оживленной торговой улице Каира, двигалась плотная, пестрая толпа, наполняющая ее ежедневно с самого раннего утра и до поздней ночи. Под навесами лавок, тянущихся непрерывным рядом по обе стороны, приценивались и торговались покупатели, не заботясь о людском потоке, который, проносясь мимо, немилосердно теснил и толкал их. Серьезные, с достоинством шествующие фигуры мужчин с ниспадающими на грудь бородами и в тюрбанах на бритых головах, женщины в волочащихся синих одеяниях, под покрывалами с прорезями для глаз, черные и коричневые люди, выкрикивающие названия всевозможных товаров, с трудом пробирающиеся экипажи, фыркающие, взвивающиеся на дыбы лошади, высоко нагруженные верблюды, верховые ослы с проводниками, во всю силу легких выхваляющими своих разукрашенных бляхами животных, шум, давка, часто представляющая опасность для жизни на такой узкой улице, и ко всему этому полуденное солнце, обжигающее, как в разгар лета, несмотря на зиму, – от этого зрелища кружилась голова, и тем не менее невозможно было оторвать от него глаз.

У входа на базар, где давка была больше всего, появилась высокая, худая фигура, энергично пробивавшая себе дорогу плечами и локтями; дама потрясала над головой огромным зонтиком, как бы подавая сигналы о случившемся несчастье, и кричала громким, пронзительным голосом: «Зельма! Зельма!» Ее крики бесследно тонули в шуме улицы, и никто не обращал на них внимания – ведь здесь все кричали и вопили, только один господин оглянулся и, остановившись, произнес:

– Здравствуйте, фрейлейн Мальнер!

– Доктор Вальтер! – воскликнула Ульрика, пробиваясь к нему и цепляясь за его руку. – Слава Богу, что я вас встретила! Вы должны помочь мне! Я потеряла невестку, ее оттеснило толпой!..

– А-а! – с удивлением произнес Вальтер, но Ульрика с обычной бесцеремонностью оборвала его:

– Это всякий может сказать: «А-а!» Вы должны помочь мне искать!

– Это тоже всякий может сказать, – сухо возразил доктор. – Будьте любезны объяснить, где вы потеряли свою невестку.

– Там! – указала Ульрика в сторону входа на базар. – Мы стояли на углу. Тут появилась одна из этих дурацких свадебных процессий, где видишь все, что угодно, только не невесту, которая, казалось бы, должна быть главным лицом. Все мчатся мимо, толкаются, и вдруг Зельма исчезла. Я кричу, зову, бегу назад на базар – нигде нет, как в воду канула!

– Значит, она где-нибудь на Муски.

– Но уже не живая! Ее задавили, переехали!.. Ведь в этой проклятой суматохе нельзя поручиться за свою жизнь, а Зельма без меня беспомощна, как ребенок! Вот что значит слушаться докторов и ехать в Африку из-за кашля! Если бы это знал мой покойный Мартин! Зельма! Зельма!

– Крик ни к чему не приведет; вашего голоса и за два шага не слышно. Ищите в той части улицы, а я – в этой, и мы сойдемся опять у базара. Если только госпожа Мальнер еще здесь, то мы ее найдем.

Ульрике понравился этот план. Она поспешно направилась в указанную сторону, а доктор, не прощаясь, двинулся в противоположную. Он уже давно проявлял в обращении с этой дамой ту же бесцеремонность, какую она позволяла себе по отношению к нему, и едва ли снизошел бы до исполнения ее требования, если бы речь шла не о его пациентке, беспомощность которой была ему хорошо известна.

Зельма, действительно, стояла на Муски, растерянная и в полном отчаянии. Правда, когда ее и золовку внезапно разлучили, она попробовала искать Ульрику, но пошла в противоположном направлении, и они только разошлись еще дальше. В смятении ей даже не пришло в голову взять экипаж и ехать домой, так как название гостиницы кучер, конечно, разобрал бы; она только со страхом оглядывалась, ища Ульрику, и терпеливо предоставляла прохожим толкать ее из стороны в сторону. Но ее ужас дошел до крайних пределов, когда к ней протиснулись два погонщика со своими ослами, оглушительно предлагая ей свои услуги. Она забилась в маленькую нишу, прижалась к стене и разразилась слезами.

– Здравствуйте, госпожа Мальнер! – проговорил вдруг кто-то возле нее по-немецки, и, обернувшись, она увидела молодого человека, все лицо которого сияло от радости. – Это называется везет! В первый раз я вышел на улицу в Каире и сейчас же встретил вас!

Должно быть, он показался Зельме ангелом-спасителем, по крайней мере, она с громадным облегчением перевела дух, хотя потом покраснела.

– Ах, доктор!..

– К вашим услугам! Честь имею представиться! Доктор Бертрам, судовой врач с парохода «Нептун» общества «Ллойд»! Итак, вы не совсем забыли меня? Я ничего не слышал о вас с тех пор, как мы высадили вас в Александрии. Но что с вами?

– Я так испугалась… – призналась Зельма. – Я потеряла в толпе свою золовку и осталась одна, а кругом такая суета.

– Теперь вы не одни, потому что с вами я, – объявил молодой человек, загораживая ее собой от толпы. – Будьте спокойны, я не оставлю вас.

– Я… я вам очень благодарна. Если бы вы помогли мне отыскать мою золовку…

– Подождем ее здесь, – Предложил доктор Бертрам, по-видимому, не спешивший возобновить знакомство и с этой дамой. – Она, наверно, где-нибудь да покажется.

– Нет, нет, я уже и так долго ждала! – со страхом воскликнула молодая женщина. – Пожалуйста, помогите мне найти Ульрику!

– Как прикажете! – и Бертрам предложил ей руку. Зельма колебалась; она не привыкла к такому вниманию. Но доктор не дал ей времени на размышления: он бесцеремонно овладел ее рукой и повел сквозь толкающуюся толпу.

У молодого врача, человека лет двадцати восьми-тридцати, была красивая, представительная внешность. На загоревшем от солнца и морского ветра лице блестели веселые карие глаза, фуражка с инициалами Ллойда лихо сидела набекрень на темных, слегка вьющихся, волосах. Он был явно очень доволен неожиданной встречей и своей ролью покровителя, и ему удалось сделать несколько доверчивее и свою даму. Маленькая, хрупкая женщина, как дитя, висела на его руке, чувствуя себя под охраной, в полной безопасности, и скоро начала отвечать уже не так робко и односложно, а потом даже и смеяться в ответ на забавные фразы своего спутника. Разговаривая, они до известной степени упустили из виду цель своего путешествия, и Ульрика Мальнер отступила на задний план.

Но эта дама вовремя сумела снова выдвинуться вперед. Внезапно вынырнув из толпы, она, как хищная птица, налетела на пропавшую невестку.

– Наконец-то, Зельма! Ты была… – Она вдруг замолчала и превратилась в соляной столб; невиданное зрелище, которое представляла вдова ее брата под руку с чужим человеком, на мгновение лишило ее дара речи и способности двигаться. Однако, когда она узнала ее спутника, то быстро опомнилась и протяжно проговорила: – Доктор Бертрам! Вы как сюда попали?

– Прямо из Александрии, – ответил врач, прикладывая руку к козырьку. – Я имел удовольствие встретить госпожу Мальнер и предложил ей свои услуги, чтобы разыскать вас.

– Неужели? Ну, теперь я здесь, – сказала Ульрика, видимо, находя эти услуги совершенно лишними. – Не понимаю, Зельма, как ты могла быть до такой степени невнимательной, чтобы потерять меня! Пойдем, пора домой!

Зельма покорилась и попыталась выдернуть руку из-под руки своего спутника, но тот крепко прижал ее к себе и сказал, оставляя без внимания весьма ясный намек:

– Госпожу Мальнер пугает толпа. Да и в самом деле на Муски опасно. Я немножко провожу вас.

При виде такого нахальства Ульрика смерила его взглядом с головы до ног и возразила:

– Благодарю вас. Вы можете спокойно оставить нас одних… Это что такое?

Последнее негодующее восклицание вырвалось у нее потому, что она почувствовала прикосновение чего-то странного к своей шляпе и, обернувшись, увидела над самой своей головой длинную шею верблюда и коричневого египтянина на его спине; верблюд вынужден был на минуту остановиться ввиду того, что толпа в этом месте была особенно плотной, и воспользовался остановкой для того, чтобы с самым невинным любопытством освидетельствовать шляпу Ульрики. Но последней это не понравилось; она подняла зонтик и нанесла животному такой основательный удар по носу, что оно испуганно попятилось, а ездок разразился громкими, угрожающими криками.

– Кричи, кричи, обезьянья рожа! – крикнула Ульрика, пылая гневом. – Ты думаешь, я так сейчас и позволю твоему африканскому чудовищу сожрать меня? Чтобы этого у меня не было! Понял?

– Обычно верблюды не питаются живыми людьми, – со смехом возразил врач. – Он просто заинтересовался незнакомым предметом, у него не было намерения причинить вам зло.

– Ну, так он хотел съесть мою шляпу, а этого я тоже не позволю, – настаивала старая дева. – Пойдемте, чтобы выбраться, наконец, из этого шабаша ведьм. Никогда в жизни не пойду больше на эту проклятую Муски!

– Я не советовал бы вам ходить сюда без провожатого; но под защитой мужчины…

– У нас есть провожатый, – отрезала Ульрика, – у базара нас ждет доктор Вальтер.

Если она надеялась отделаться таким образом от непрошенного спутника, то горько ошиблась. – Бертрам радостно воскликнул:

– Коллега Вальтер? А я собирался к нему! Я недавно познакомился с ним в Рамлее, в одной немецкой семье. Я непременно должен сейчас же поздороваться с ним! – И молодой человек, крепко держа руку своей дамы, принялся весело прокладывать себе путь в толпе.

Бедная Зельма дрожала от страха; она знала, что ей придется поплатиться за то, что Бертрам шел с ней, и потому с облегчением вздохнула, когда они добрались до базара.

Вальтер уже ждал их.

– Ну, вот и моя пропавшая пациентка! – крикнул он им навстречу. – Кого я вижу! Коллега Бертрам! Сдержали слово? Приехали? Очень рад.

Казалось, молодой врач был еще более рад встрече, потому что приветствовал коллегу так бурно, что тот с удивлением посмотрел на него. Он без приглашения присоединился к маленькому обществу, но теперь вынужден был идти сзади дамы; Ульрика воспользовалась минутой, когда мужчины здоровались, и, завладев невесткой, уже не выпускала ее. В конце Муски она и совсем отделалась от провожатых, подозвав экипаж и заявив:

– Мы поедем домой. Прощайте!

– Но погода такая чудесная, – попробовал возразить Бертрам. – Не лучше ли было бы…

– Иди же, Зельма, садись! – перебила Ульрика, бросая на него уничтожающий взгляд. – Прощайте!

Она стала у самой подножки, так как видела, что Бертрам желает помочь ее невестке, втолкнула Зельму в экипаж, села вслед за ней, и они уехали.

– Воинственная особа! – со смехом сказал Бертрам, глядя вслед экипажу. – Командует, как унтер-офицер, и утащила свою невестку, как военную добычу. Приятная родственница!

– Замечательная женщина, – согласился Вальтер. – Мы с ней, при всем обоюдном уважении, стараемся обращаться друг с другом как можно грубее. Так мы уживаемся, А что, коллега, не затащить ли мне вас сейчас к себе? У вас, должно быть, мало времени, ведь «Нептун» стоит в Александрии всего три дня. Но часок-другой вы все-таки можете нам уделить?

– «Нептун» уже ушел. Я взял отпуск на месяц, чтобы основательно осмотреть Каир.

– В самый разгар пароходного движения?

– Ну и что же, ведь на пароходе все дело только в том, чтобы на нем вообще был врач, и меня заменил молодой коллега, у которого пока нет места. Однако, один вопрос. Вы назвали госпожу Мальнер своей пациенткой, она у вас лечится? Вот удача!

– Удача? Что вы хотите сказать?

– Ну, разумеется, я смотрю на дело с медицинской точки зрения! По-видимому, очень интересный случай.

– Ничего подобного! Напротив, все очень просто. А вы ее выслушивали? Разве она была больна во время переезда?

– Нет! Ее золовка все время страдала морской болезнью и не выходила из каюты, а сама госпожа Мальнер отделалась коротким припадком в первый же день. Я предписал ей проводить побольше времени на палубе, потому что ей полезен морской воздух…

– И там занимались изучением интересного случая, – договорил Вальтер с совершенно серьезной физиономией. – Конечно, мы, врачи, никак не можем удержаться от этого, даже когда дело нас, в сущности, не касается.

– Но картина болезни мне все-таки далеко не ясна, – продолжал Бертрам, в пылу нетерпения не замечая насмешки и желая поскорее заставить коллегу высказаться. – По одному виду больного да по рассказам еще нельзя ни о чем судить; тут нужно исследование, которое вы, конечно, сделали. Дело серьезно?

– Смотря как на него взглянуть. Все зависит от лечения.

– Легкие затронуты? И серьезно? Боже мой, коллега, да говорите же!

У Вальтера хватило жестокости помедлить с ответом, а потом многозначительно пожать плечами.

– Судя по всему, что я вижу и слышу, дело, несомненно, серьезно, так серьезно, как только может быть.

– Господи! – растерянно вырвалось у молодого человека.

Это заставило Вальтера отказаться от своей серьезности, и он со смехом хлопнул его по плечу:

– Это вам наказание! Если вам угодно врать, то я буду платить вам той же монетой. Впрочем, я стою на своем; дело серьезно, то есть насколько это касается вас. Итак, будьте любезны оставить медицину и признаться, иначе вы ровно ничего от меня не узнаете.

Загорелое лицо молодого человека сильно покраснело, и он молча потупился.

– Ваш продолжительный отпуск в такое время года мне сразу показался подозрительным. Признавайтесь! Вы влюблены! Вы приехали в Каир вслед за ней и хотите знать, можно ли вам жениться; врачам известно, что легочные страдания наследственны. Или вы станете и теперь еще отпираться?

– Нет, я сдаюсь, но не пытайте же меня, скажите правду! Можно ли…

– Уж если нельзя иначе, то… можно. О чахотке нет и речи, все дело в крайнем истощении нервной системы.

– Но Фельдер нашел болезнь легких…

– Он был настолько догадлив, что пригрозил чахоткой, потому что поездка была для молодой женщины вопросом жизни, ведь иначе не было возможности заставить ее золовку согласиться. Легкие у нашей пациентки совершенно здоровы. Что касается нервных страданий, то уже один месяц в Каире оказал поразительное действие. Если же госпожа Мальнер проведет здесь зиму, то я ручаюсь за ее выздоровление.

– Ура! Женюсь! – в восторге крикнул Бертрам. – Коллега, милейший, почтеннейший коллега, не сердитесь, но за такое сообщение я непременно должен обнять вас! – И он, среди улицы, бросившись на шею товарищу, с чувством сжал его в объятиях.

– Не будьте так самонадеянны! – засмеялся тот. – Дело еще не сделано. Мне кажется, вы только что имели случай убедиться, что вам предстоит, когда вы станете ухаживать за госпожой Мальнер.

– Вы говорите о драконе, охраняющем мое сокровище? Ну, я его не боюсь.

– Напрасно вы так легко смотрите на это; госпожа Мальнер запугана и в высшей степени несамостоятельна. У нее не хватит смелости сбросить опеку золовки, а та, по-видимому, обрекла ее на вечный вдовий траур.

– Совершенно верно. Она возит с собой в чемодане призрак покойного Мартина и при каждом удобном случае вытаскивает его на свет Божий. Но меня она им не испугает; я готов сражаться и с покойным братцем, и с живой сестрицей.

– Ну, в добрый час! Только вам придется перенести поле битвы в Луксор, потому что на днях я отправляю туда наших дам. Однако пойдемте же к моей жене и вместе составим план нападения. Повторяю, задача нелегкая. Плохо придется бедной женщине, когда золовка доберется до истины и узнает, что крылось под вашими «медицинскими наблюдениями на палубе».