Текст книги "Костик из Солнечного переулка. Истории о самом важном для маленьких взрослых и огромных детей"

5. Про Бога

Я редко разговариваю с кем-то из людей. Чаще я разговариваю с Богом. Не потому, что я в него так уж верю, хотя и сказать, что не верю, было бы неправдой. Я делаю это только потому, что мне ещё очень давно, когда я был совсем маленьким, мама объяснила, что Он, может, и не отвечает словами, но всё внимательно слушает и обязательно потом человеку помогает.

Это меня устраивает, потому что я не умею вести диалог. Во-первых, я медленно мыслю. Папа говорит точнее: «Медленно соображаю». А во-вторых… Я немного заикаюсь, особенно если волнуюсь.

С Богом можно разговаривать мысленно. Богу всё равно, как быстро я соображаю. У него очень много времени. Он вечный. Я погуглил.

По правде говоря, я не очень уверен в Его существовании, потому что такие вещи иногда происходят несправедливые, что, если Бог есть, Он не должен был бы такое допускать.

Прошлым летом воры залезли в квартиру Светланы Павловны из четвёртого дома. Она и так бедно живёт, а тут ещё эти воры. Нечестно получается. Если уж грабить, то кого-то сильно богатого, а у неё ничего нет. Она воспитательницей в детском саду работает. Когда я в садик ходил, то в её группе был. И каждый раз на праздник она одно и то же платье надевала. Красивое, но одно. Тут даже ребёнку понятно, что брать у неё в квартире нечего.

Приезжали полицейские, всех опросили, но никто ничего не видел. Никаких чужаков не было, а своих таких соседей у нас нет. Всякие есть – противные некоторые, ворчливые и даже несправедливые, но воров нет. Мы всей улицей в этом уверены.

Светлана Павловна была больше расстроена тем, что ей дверь сломали, и надо новую ставить, и ещё что беспорядок устроили и грязь нанесли. Но соседи у нас дружные, даже те, что противные немного. Скинулись на новую дверь. А Светлана Павловна потом испекла пирог, собрала всех нас во дворе на чай и сказала: «Спасибо, Господи! Если бы не это ограбление, то я бы и не узнала, какие рядом люди отзывчивые живут».

Пирога на всех не хватило, поэтому соседи начали из дома приносить к чаю, что у кого было. Вкусно посидели. Потом мужчины алкоголь принесли, и сразу стало понятно, что скоро начнутся серьёзные мужские разговоры про политику и экономику, поэтому я ушёл в беседку, пока её никто не занял, чтобы поговорить с Богом.

«Никак не могу понять: с одной стороны, это же плохо, что у Светланы Павловны взять нечего, даже её самое нарядное платье ворам не понравилось. С другой стороны, хорошо, что ничегошеньки не взяли. Но происшествие-то неприятное. Это что же получается? Если ты бедный, то к тебе в квартиру чужие вламываться могут, потому что тебе обидно не будет?

Или вот Светлана Павловна радовалась, что соседи у нас такие отзывчивые и что если бы не ограбление, то она бы этого не поняла…

Господи, что же Ты не дал заранее Светлане Павловне людей разглядеть? Зачем для этого нужно было дверь ломать?

Я понял, что это урок. Но страшно немного, если я тоже чего-то хорошего не замечу в жизни, а Ты мне будешь неприятности устраивать, чтобы я что-то понял».

Я с этого дня решил быть повнимательней.

Два раза я слышал, как в нашем дворе прямо вслух молились Богу. И тут тоже всё очень непросто для понимания оказалось. Первый раз, когда приехала скорая к третьему дому. Санитары вынесли на носилках соседа Мишу, а его жена бежала за ними, плакала и кричала: «Господи, помоги! Господи, помоги! Мишенька, живи!» Я тогда сразу понял, что нам всем надо за Мишу просить. Тоже про себя много раз повторил: «Господи, помоги Мише! Он хороший, хоть и скандалист немного, но только когда пьёт. А так, я точно знаю, что он хороший. Он всем что-то чинит всегда. И денег не берёт. Всем по-соседски помогает».

Дверь вот Светлане Павловне тоже Миша помогал устанавливать. Мама всегда им восхищалась и говорила: «Миша, ну какой же вы рукастый!»

Мишина жена так громко кричала, когда Мишу на скорой увозили, что я уверен на сто процентов: не один я у Бога попросил помочь ему. Но Бог Мишу не спас. Видимо, очень был занят в этот день.

Потом у нас во дворе поминки были, и мужики говорили, что Бог сначала забирает лучших. Я тогда подумал: «Спасибо, Господи, что я заикаюсь и что никогда не стану великим музыкантом. Это значит, что Ты меня пока забирать не собираешься». Мне никак нельзя маму и папу бросать.

Мама говорит, что я – смысл её жизни. Папа так не говорит. Он мной не всегда доволен. Но я почему-то знаю, что он тоже думает, что я очень важен для него. По крайней мере, он всё время старается «сделать из меня человека».

Вторая молитва, которую я слышал во дворе, была совсем странной. В доме № 8 живёт Ленка. Её так все и называют – «Ленка». Хотя она взрослая. Ей лет двадцать.

Ленка не учится нигде и не работает. Она блогер. Я смотрел её страничку в Инстаграме, она там всегда селфи размещает и красит лицо. Лицо у Ленки красивое, но выражение такое противное, будто рядом плохо пахнет. Комментарии у неё на странице хорошие. Люди пишут, что она красавица, а многие девчонки даже оставляют отзывы типа «хочу жить так же, как ты». Я хотел однажды написать там, что жизнь у Ленки совсем неинтересная, но потом передумал – вдруг мама с папой тоже на Ленку в Инстаграме смотрят и как-то догадаются, что это я написал.

А меня легко можно узнать. На моей странице только одна фотка, и то скачанная из интернета. И подписчиков у меня всего пять – мои одноклассники. Мы, когда в Инстаграме решили страницы завести, сразу друг на друга подписались. Только я не знаю, что там размещать. Ещё не решил.

У Ленки подписчиков тысячи. И мне интересно понять, почему? Она не звезда какая-то, не герой и не космонавт. Иногда Ленка снимает видео. Я даже знаю, какое у неё любимое место для съёмок. Рядом с беседкой у большого дерева. Там сразу и не поймёшь, где она находится. То ли в лесу, то ли в парке.

И вот однажды Ленка делала это своё селфи-видео и сказала: «Господи! Я бы себе за сумку Шанель руку дала отпилить!» Я тогда сильно за неё испугался… Про Шанель погуглил. Ничего не понял. Узнал только, что эти сумки стоят очень дорого. Красоты тоже не понял. Наверное, потому что я мальчик и ничего в женских сумках и не должен понимать.

Пришёл домой и у мамы спросил, дала бы она себе руку отпилить за сумку Шанель. Мама удивилась и даже смеялась, думала, что я так умно шучу. А вопрос был серьёзный. Потом мама сказала мне, что им с папой вдвоём на такую сумку за год не заработать. Папа очень рассердился. Нет, он ничего не сказал, но резко встал и вышел из кухни.

Мама сразу за ним побежала, начала говорить ему быстро что-то шёпотом. Папа шёпотом отвечал. Они так всегда делают, когда не хотят, чтобы я слышал, как они ссорятся. Но некоторые слова всё равно прорываются. Не очень-то мой папа шептать умеет: «Не надо меня упрекать! Найди себе побогаче».

Я в шоке был: как какая-то дурацкая сумка может людей поссорить? Решил у родителей не про всё спрашивать. Нельзя, чтобы они из-за моих вопросов ссорились. Надо учиться какие-то выводы делать самому. Это, наверное, мне был урок.

Самое интересное, что через какое-то время у Ленки нашей сумка Шанель появилась! Как я об этом узнал? Все об этом во дворе знали. Что-то не так с этими сумками… Я чуть ли не первый побежал на Ленку смотреть. Не из-за Шанель, а чтобы убедиться, на месте ли у неё рука. На месте… Ну разве это не чудо?

Вечером у меня состоялся серьёзный разговор с Богом. Я спросил у Него: почему Он не услышал молитву Мишиной жены, а Ленкину услышал? Конечно, Бог мне ничего не ответил. Но потом, чуть позже, мама в телефонном разговоре с подругой сказала фразу «божий замысел», и я попросил её со мной об этом поговорить.

Моя мама про сумки не очень умеет разговаривать, как выяснилось, а на большие и непонятные темы – с удовольствием. Это был первый раз, когда я решил набраться терпения и выслушать её до самого последнего слова, даже если она час будет говорить. И знаете что? Я ещё больше запутался.

И вот тогда я сделал вывод. Не верить в Бога очень страшно. Потому что страшно подумать, что вот за это всё непонятное, что происходит, никто не отвечает. Нас много, а Он один, поэтому Он не всё успевает. Я буду очень терпеливым и буду разговаривать с Ним, пока Он меня не услышит.

Просить пока ничего не буду. На всякий случай.

6. Про кошек

Я кошек не люблю. И они меня не любят. Когда я был совсем маленький, в деревне меня одна кошка поцарапала, а я ничего плохого ей не делал, просто хотел погладить. Может, поэтому, когда мама с папой обсуждали, не завести ли мне домашнего питомца, чтобы я понял, что такое ответственность, я очень протестовал против кота.

Мама меня убеждала, что не все они царапаются, что бывают и ласковые, но что-то мне не верилось. И вообще я всегда хотел собаку. Большую собаку, друга. Чтобы мы выходили с моим верным псом во двор и он выполнял все мои команды. Это было бы здорово. Но мама сказала, что с собакой нам не справиться, что ей нужен режим прогулок, а они с папой и так недосыпают и оба «забеганные».

Папа сказал, что он тоже хотел бы собаку, но «не какую-то болонку, а серьёзную», а для неё у нас мало места. Я попробовал убедить папу, что в моей комнате найдётся место и для серьёзной собаки, а маме обещал, что сам буду гулять с ней и утром, и вечером. И у папы даже какая-то надежда была в глазах. Мне показалось, по крайней мере, что он на моей стороне. Но очень быстро выяснилось, что в вопросе «кошка или собака» мама – главная. Она очень твёрдо сказала: «Так! Константин! Вот вырастешь большой и заведёшь себе хоть три собаки, а сейчас выбирай: рыбки, птички или кошка». Выбор, конечно, был интересный… Я сказал, что мне всё равно.

Ровно через месяц у нас появилась кошка Муся. Мама сияла, будто какое-то огромное чудо случилось! Папа терпел. Он всегда терпит, если видит, что мама счастлива, даже если ему что-то и не нравится. Я видел, что он от Муси не в восторге. Хотя надо признать, что она была симпатичная. Рыжая, пушистая.

Мусе поставили лоток в туалете и миски на кухне. А мне торжественно поручили менять наполнитель в лотке, раз в день насыпать корм в миску и следить за тем, чтобы вода всегда была во второй. Это они называют ответственностью…

Корм я насыпаю. А лоток чистить не люблю. Это противно. Наверное, потому, что совсем не хочется убирать за тем, кого ты не любишь.

Я Мусю не люблю, потому что я её не выбирал. Это мамина кошка. На мамин голос она отзывается, любит мурчать у неё на коленях. Папу Муся побаивается, всегда старается прошмыгнуть мимо него. А меня она игнорирует, иногда даже издевается надо мной.

Какие там команды? Я её сто раз могу позвать, она даже головы не повернёт, не посмотрит в мою сторону. Только когда корм в миску насыпаю, она медленно так и лениво подходит, будто делает мне одолжение. А к маме просто так бежит, чтобы приласкаться.

Мы с Мусей уже три года вместе живём. Папа говорит, что мама кошку больше нас с ним любит. А мама смеется: «Не говори ерунды». Но это не ерунда. Когда я плакат хотел на стену повесить и обои нечаянно порвал в своей комнате, мне так досталось! А Муся уже и стул на кухне когтями подрала, и диван, и на шторах раскачивается, а мама только руками хлопает: «Му-у-у-уся, проказница».

За неубранный лоток меня мама не ругает, убирает сама, но говорит всё время странное: «Вот так заведёшь ребёнку кошку, и сама за ней убираешь. Хорошо, что собаку не согласилась завести, сейчас бы сама утром и вечером после работы с ней гуляла».

Ну это же совсем не так! Я кошку не просил! Тем более Мусю. А с собакой я точно бы гулял! А с кем мне ещё гулять? Брата или сестру мне заводить родители отказываются. Я как-то пробовал с ними про это поговорить, но мама сказала, что я у них «единственный и любимый» и что больше нам троим никто не нужен. Я отказываюсь понимать: значит, кошка нам нужна, а ребёнок нет. Лучше бы у меня был маленький брат. Даже на сестру я согласен. Но кошка – это абсолютно странно.

Дедушка из дома № 3а как-то сказал мне, что все люди делятся на два типа: люди-кошки и люди-собаки. Мы с ним немного поговорили об этом, и я стал наблюдать за людьми и делать выводы. Дедушка оказался прав.

Сам он точно был человеком-собакой. Я понял, что в душе он такой большой и преданный пёс-полукровка, смесь овчарки с дворнягой. Ленка из восьмого дома – кошка. Как раз такая, которая царапается, хоть ты ей ничего плохого и не делал. Мой папа похож на охотничьего пса, которого заперли в городской квартире. Он всё время хочет куда-то бежать, дичь ловить, но не бежит, потому что очень любит свою хозяйку, а хозяйка у него мама. И мама у меня – тоже человек-собака. Наверное, «несерьёзная», как папа маленьких собачек называет. Она очень милая и ласковая, немножко хитрая, когда надо семейные вопросы с папой решать, и, несмотря на «несерьёзность», вожак стаи. А вот я… Я – человек-кот.

Как неприятно понимать про себя то, чего ты не хочешь понимать, оказывается. Я тоже люблю больше наблюдать, чем участвовать в общем веселье, и команды я выполнять ненавижу, и не с первого раза откликаюсь, когда меня зовут. И вообще, часто, когда зовут, делаю вид, что не слышу. А иногда, чтобы с кем-нибудь не здороваться, притворяюсь, что и не вижу человека, хотя заметил его ещё издалека. То есть игнорирую людей, получается, как Муся.

На днях Муся у нас потерялась – прошмыгнула в открытую дверь, когда папа пакеты с продуктами из машины носил. Я бы и не заметил, что кошка пропала, но мама всегда волнуется, если её нет рядом, и всегда зовёт и ищет по всей квартире, пока не убедится, что она там.

Мне это очень странным кажется. Чего кричать-то? «Муся, Муся!» Муся наверняка или под ванной спряталась, или на шифоньере за чемоданами, или за диван забилась зачем-то. Других мест нет. А мама всё время как новость какую-то нам с папой сообщает: «Муся за диваном спряталась». Мы с папой ничего ей на это не отвечаем.

Только в этот раз Муси действительно нигде не было. Мама начала сильно нервничать и даже заплакала. Папа стал её успокаивать: «Найдем мы твою Мусю».

Мы вышли во двор. Мне поручили всё внимательно на площадке осмотреть, на ближайших деревьях. Папа налево побежал, мама направо: «Муся, Муся» – будто она откликнется. Не-а, не откликнется. Она же не собака.

Я немножко по двору походил, посмотрел для порядка наверх на деревья, но недолго совсем, минут пять. Потом просто пошёл в беседку и сидел там, занимался своим любимым делом: смотрел перед собой. Потом позвонила мама: «Костик, ну что? Не видишь Мусю?» Конечно, не вижу. Странный вопрос. Если бы увидел, сразу бы позвонил.

На маму я немного сердился. Она же видела, что, кроме неё, Мусю никто из нас не любит. Как можно так переживать за кошку? В этот момент я сознательно совершил подлость. Я принял решение Мусю не искать. Решил, что буду просто сидеть в беседке, а потом скажу, что всё внимательно посмотрел, весь двор.

Иногда мне кажется, что я умею спать с открытыми глазами. Сижу, смотрю в одну точку, а потом раз – и полчаса прошло, а мне казалось, что я только три раза моргнуть успел. В этот раз так же получилось: не успел я хорошо всё обдумать про то, как легко человек может подлость совершить, как времени не меньше часа пролетело. У меня аж шея затекла в одну сторону смотреть. Поворачиваю голову, а напротив сидит Муся и не отрываясь смотрит на меня таким же взглядом, как я в пустоту обычно смотрю. Мы с ней встретились глазами впервые… И вот сидим так: она меня разглядывает, а я её.

Мне вдруг стало ужасно стыдно. Я только что чуть не стал подлецом и предателем. Мысленно, не вслух, я Мусе сказал: «Прости. Я не хотел тебя искать. И… спасибо. Ты спасла меня». Мне показалось, что она ответила: «Бывает».

Я снова не знал, как правильно поступить: позвонить маме или сначала схватить Мусю, чтобы она снова не убежала. С одной стороны, схватить – хорошая идея. Ведь пока буду звонить родителям, может и уйти. С другой – кошка может меня поцарапать. Решение я принять не успел. Муся сама подошла и запрыгнула мне на колени, покрутилась немного с непривычки (это же не мамины колени), потом всё-таки улеглась, свернулась клубочком и замурчала. Было очень приятно. Я боялся пошевелиться. Вспомнил, как дедушка из дома № 3а сказал: «Собаки, они человека понимают, а кошки – чувствуют».

«Муся, Муся!» – это мамин голос приближался. И папа для порядка бурчал: «Да где же эта кошка?» Родители вернулись во двор. И я быстрее, быстрее, пока они нас с Мусей не заметили, решил воспользоваться моментом и погладить Мусю по спине. Шерстка у неё была шелковая, приятная…

Ну конечно же, она меня тут же поцарапала! Тут же! Я от обиды и неожиданности вскрикнул и схватил её за спину, а она ещё и извиваться начала, будто я её бить собирался, а не гладить. Но тут к нам родители подбежали. Мама счастливая и заплаканная (ну надо же, столько плакать из-за какой-то кошки!). Папа счастливый, потому что устал кошку искать, а по телеку футбол.

Мама Мусю на руки схватила и поцеловала её в макушку, а потом меня поцеловала и назвала героем. А я никакой не герой. Я чуть не стал предателем.

Дома мне мама царапины перекисью обрабатывала, очень приятно дула мне на руку и отчитывала Мусю ласковым голосом: «Муся, как же ты могла Костика поцарапать? Он же тебя спас!» Таким же ласковым, как за подранный стул Мусю ругала. Но я не обижался. Я вот что подумал: если маме для полного счастья нужно, кроме нас с папой, любить кошку, то пусть любит.

Папа сразу пошёл досматривать футбол, мы с мамой тоже сели рядышком, чтобы составить ему компанию. А Муся… Снова забралась ко мне на колени. Но я её, конечно, уже не трогал. Пусть лежит себе, раз ей так нравится. Я потерплю.

Мама почему-то стала преувеличенно удивляться, радоваться и сказала: «Видишь, какая Муся умная? Ты теперь её герой!» Она ошибалась. Муся просто почувствовала, что за мной надо присмотреть, что я могу вырасти не очень хорошим и совсем не честным человеком. А мама никак не унималась и хвалила меня, поэтому я сказал папе: «Вообще-то, я не люблю футбол, а смотрю просто с тобой за компанию, чтобы тебе было не скучно» – и пошёл в свою комнату. Без Муси.

7. Про политику

У меня во дворе есть прозвище. Меня дразнят «дедом». Так и здороваются часто: «Привет, дед». Это всё потому, что я чаще не с пацанами играю, а с дедами сижу в беседке. Но это случайно так получается. Это не я к ним пристаю, а они ко мне.

Если я вижу, что в беседке кто-то сидит, я ни за что к ней не подойду, чтобы меня внутрь не позвали. Все знают, что я там люблю быть один. Но иногда ко мне деды сами приходят. Вот мы и сидим там вместе. Не могу же я встать и уйти, когда ко мне кто-то из стариков подсаживается? Это же будет неуважение. А я знаю, как обидно, когда подходишь к пацанам, которые во что-то интересное играют или смеются над чем-то, а они сразу замолкают или, ещё хуже, говорят: «Пойдём отсюда», – и уходят, а ты, как дурак, стоишь один.

Бывает, могут спросить: «Тебе чего?» А я не знаю ответа на этот вопрос. Я придумывал дома какую-нибудь классную фразу для начала разговора, но, когда подхожу, боюсь, что не смогу сказать, как дома подготовился, и торможу. Ну и вот. Так всё общение обычно и заканчивается.

Наверное, я добрый человек, потому что, когда ко мне кто-то подходит, я никогда сразу не ухожу, даже если мне неприятно. Я хотя бы скажу что-то вежливое перед уходом и «обосную». Слово «обоснуй» очень нравится папе.

Дедов я, вообще, обижать не хочу. В них есть что-то детское. Они мне нравятся. Их даже немного жалко. Некоторые очень умные, но всё равно ведут себя иногда как детсадовцы. Они любят собираться в нашем дворе за столом. Иногда просто сидят, на всех глазеют, а иногда в шахматы играют или в домино. И это очень удобно: их родственники всегда знают, где их искать. У нас в переулке ещё ни один дед не потерялся.

Когда сильно жарит солнце или дождь идёт, то не все деды во двор приходят. А те, что приходят, сразу ко мне в беседку усаживаются поболтать. Сначала они всегда разговаривают о погоде. Это такое долгое перечисление того, что происходило вчера. Потом говорят о том, как погода изменилась сегодня, и рассуждают, какой она будет завтра и следующей зимой. Это мирный разговор.

Потом чаще всего идут воспоминания. Это моя любимая часть разговора. Дедушка из дома № 3а рассказывает про то, какой наша улица была, когда он был маленький. Он у нас единственный старожил. Все остальные деды уже позже приехали. Мне нравится представлять, какие они все были молодые и могли бы не в беседке сидеть, а бегать по двору и играть в какие-нибудь игры. Может, и я бы с ними поиграл.

Иногда они про работу разговаривают или про свои семьи, но, о чём бы ни говорили, рано или поздно разговор доходит до политики. Вот этой части я очень боюсь. Здесь мне всегда хочется побыстрее встать и уйти без всяких объяснений, потому что мне кажется, что эти старые люди обязательно подерутся. Однажды точно подерутся. По крайней мере палками друг на друга они замахиваются и страшно кричат.

Я почти ничего не понимаю, про что они… Одно я усвоил: политика – большая гадость. Как только о ней заходит речь, люди страшно меняются.

Родители мне сказали, что однажды я тоже должен буду в политике разбираться, чтобы знать, за кого голосовать. Я хорошо подумал и решил, что если бы я и мог за кого-то проголосовать, то только за себя, потому что я никогда не кричу и не дерусь с дедами. Мне всех их очень сильно хочется успокоить. А ещё я переживаю, чтобы никому из них плохо не стало.

Пал Семёнычу из второго дома как-то чуть в больницу не пришлось ехать после такого политического спора. Ему даже дочка лекарство принесла. Но он, пока не стал задыхаться и за сердце держаться, даже пытался одного дедушку палкой стукнуть.

Я однажды набрался смелости и, когда в дождливый день три деда ко мне в беседку пришли, поздоровался с ними и вежливо их попросил не разговаривать про политику, потому что это опасно для их здоровья. Деды смеялись и думали, что я шучу. Я давно привык к тому, что, когда говорю что-то важное и серьёзное, взрослые думают, что это шутка. А я почти никогда не шучу. Я очень серьёзный человек. Да и какие уж тут шутки, если людей спасать надо? Вдруг опять за каплями бежать придётся или скорую вызывать.

Мы с дедами всё-таки договорились, что, как только в разговоре будет намёк про политику, я сразу же покашливать начну. Я весь вечер кашлял. Потому что я не знаю, как разговор про погоду или семью в политический превращается. Вот и кашлял на всякий случай заранее. Пал Семёныч сказал мне, что если бы я не был таким замкнутым и не заикался немного, когда волнуюсь, мне бы в дипломаты нужно было идти.

Я и про дипломатов не особо чего знал, но деды мне объяснили, что это такие люди, которые умеют предотвращать конфликты и всякие обидные вещи сообщать очень вежливо. Надо подумать. Это неплохая профессия. Не совсем для меня, потому что разговаривать я вообще не люблю, но можно же писать, наверное. Письма отправлять.

Повод проверить мою теорию подвернулся довольно скоро. Пал Семёныч умудрился поссориться с дедушкой из дома № 3а так сильно, что они друг другу начали кричать абсолютно страшные вещи. Ругались они про Сталина. Дедушка кричал, что Сталин монстр, а Пал Семёныч – что при нём был порядок. Я понял, что дело серьёзное, когда они вскочили и пошли в разные стороны по домам, не попрощавшись. Пал Семёныч продолжал кричать очень обидные слова, а дедушка из дома № 3а… подобрал камень с обочины и кинул его в спину Пал Семёнычу. Я чуть не упал от страха, что попадёт. Промахнулся… Пал Семёныч даже не заметил, что в него что-то кинули. Повезло! А то вдруг он лучше камни метает, чем дедушка из 3а? Я схватил дедушку за руку и пошёл провожать его до квартиры. А потом ещё полчаса на лавочке под его окном посидел, чтобы он не передумал, не вышел на улицу и не стал опять чем-нибудь кидаться.

Про Сталина я дома погуглил. Мы ещё в школе про него не проходили. Я многого не понял. Спросил у папы, потом у мамы, но быстро заметил, что им разговор показался интересным, и сделал вид, что у меня интерес пропал, чтобы они себя не начали вести как деды в беседке.

На следующий день я написал два письма и бросил их в почтовые ящики дедушки и Пал Семёныча. В этих письмах я назначил им встречу для примирения и попытался объяснить, что я чувствую, когда они ссорятся из-за вещей, которых я не понимаю и которые так далеки от нашего двора и нашей беседки. И ещё попросил оставить в тайне друг от друга, что получили от меня письма. Маме заранее дал прочитать. Мне очень нужно было с кем-то посоветоваться, чтобы письма были грамотными.

На следующий день в беседке я ждал обоих дедушек в назначенное время. Они шли на встречу друг к другу, как два героя из блокбастера – медленно и пристально смотрели друг другу в глаза. Всё ближе, ближе подходили, а я даже зажмурился: что мне делать, если мои письма неправильно были написаны и будут не на пользу, а во вред? Но Пал Семёныч и дедушка из дома № 3а остановились друг напротив друга, помолчали немного, а потом протянули друг другу руки.

Я был такой счастливый от этого рукопожатия! Я в тот момент показался сам себе очень сильным и умным. Мне было приятно, что они помирились.

Потом мы сидели в беседке и очень уютно говорили о погоде. Даже я что-то говорил. Например, про то, что прошлое лето было жаркое, а сейчас дождливое. А когда Пал Семёныч сказал фразу: «Да-а-а-а, были времена», – я сильно закашлялся, не специально, и мы втроём стали смеяться.

Да… С дедами бывает очень весело. Они мне потом много анекдотов рассказывали, и мы снова смеялись. Там, где были неприличные слова, они их замалчивали, и было не смешно, но нам и от этого было здорово.

Мама потом сказала мне, что это «чудеса тайной дипломатии». Надо серьёзно подумать на тему будущей профессии.