Текст книги "Гуннхильд, северная невеста"

– Фрейю мне не приходилось видеть, но для смертных наша Хильда достаточно хороша! – хмыкнула Одиндис. – Может, вы и правы: лучше пойти навстречу опасности и погибнуть с честью, чем трусливо дожидаться, пока тебя вытащат из дома, как лису из норы за хвост.

Одно обстоятельство внушало надежду: королева Тюра – жена Горма-конунга и мать Кнута – состояла в дальнем родстве с Асфрид, и та имела право попросить Тюру о помощи и отдаться под ее покровительство, пока их мужчины разберутся между собой. При удаче они могли бы обезопасить и себя, и вик. А медлить не следовало: ведь Кнут, сын Горма, привлеченный богатством торговых людей, и впрямь мог двинуть дружину на Хейдабьор.

* * *

Рыжие волосы Гуннхильд вымыли и тщательно расчесали, так что они пушистым облаком окружали голову и укутывали рослую фигуру ниже пояса. Тетка Одиндис достала из сундука франкское платье из миклагардского шелка, которое надевала двадцать пять лет назад на свою свадьбу – темно-красное, затканное желтыми птицами и вышитое золотой нитью. Дорогие украшения Асфрид и Гильды, покойной матери Гуннхильд, украсили ее грудь, запястья и пальцы. Самой тяжелой была золотая гривна из трех узорных обручей – была она так велика и драгоценна, что любой легко поверил бы, что это и есть Брисингамен, священное ожерелье Фрейи, дающее ей власть над жизнью и смертью. Даже сама Гуннхильд трепетала – а может, у нее просто дрожали ноги под тяжестью плотного шелка и груды золота.

– Очень похоже! – Расправив бусы на ее груди, бабушка Асфрид отошла на пару шагов. – Унн, посвети еще! Да не тычь в нее факелом, подпалишь волосы! Да, и правда, вылитая Фрейя! – с удовлетворением добавила она, будто сама не раз встречалась с Невестой Ванов. – Всякий смертный поверит. Пусть-ка эти христиане выставят против тебя такую же красотку! Не волнуйся, все будет хорошо. И… и это тоже возьми.

Асфрид потянула внучке небольшой мешочек. Багряный шелк с золотыми нитями ярко сверкнул в свете огня.

– О, ты думаешь, можно? – Гуннхильд, зная, что там внутри, даже попятилась.

– Стоит ли отдавать в руки северян сразу и нашу девушку, и наше главное сокровище! – заволновалась Одиндис.

– Я думаю, тебе лучше его взять. – Асфрид кивнула и осторожно развернула старинный златотканый шелк. – Надень под рукав, там не будет видно. Кольцо Фрейи убережет тебя от беды!

– Но если… – начала Одиндис.

– А если пропадет моя единственная внучка, зачем нам это кольцо? – с горечью перебила ее старая королева.

Среди багряной ткани блеснуло золото, заалели самоцветы, будто пылающие угли. Это было «кольцо клятв» – древнее сокровище, на котором давались обеты, которое конунги надевали на руку, когда приносили жертвы или разбирали судебные дела. Служить для этого может браслет, перстень, гривна, просто согнутый в кольцо железный прут. Но нигде и никогда не было кольца клятв дороже и прекраснее, чем то, которым владели ютландские Инглинги, потомки Годфреда Грозного и Олава Старого. Между двумя золотыми ободками располагался сложный сквозной узор в виде ветвей, листьев и цветов, сплетенный из золотой проволоки. В чашечки цветов были вставлены красные самоцветы; когда на них падал свет, в глубине каждого загоралась искра. Люди верили, что эта вещь была изготовлена подземными жителями-свартальвами, ибо руки простых смертных подобную красоту сотворить неспособны.

Кольцо Фрейи всегда хранилось у старшей женщины в роду потомков Годфреда Грозного, благодаря чему она носила титул Госпожа Кольца[3]3
  Госпожа Кольца – термин древнескандинавского права, обозначавший женщину, которая осталась единственной наследницей всего родового имущества. Кольцо считалось символом богатства вообще.


[Закрыть]. Сейчас это была старая королева Асфрид. Гуннхильд случалось прикасаться к нему всего раз в году – когда она надевала его в обрядах Дня Фрейи, и каждый раз ее при этом пробирала дрожь благоговения. Браслет был довольно легким – и в то же время Гуннхильд ясно чувствовала, как вместе с ним на нее нисходит особая сила. Так и сейчас: вдруг стало жарко, будто в жилы влился божественный огонь. Не отрываясь, она смотрела на переплетение ветвей и листьев из золотой проволоки, и ей вдруг показалось, что сама она – дерево в листьях и цветах, растущее корнями из нижнего мира, а кроной уходящее в бесконечную высь… Наверное, таким деревом чувствует себя весной сама Фрейя, несущая жизненную силу из божественных пределов каждой земной травинке.

Когда Гуннхильд вышла из женского покоя в грид, ждавшие там хёвдинги разразились восторженными восклицаниями. Янтарно-рыжие волосы конунговой дочери золотились в свете очага, на щеках от волнения горел яркий румянец. Богатый наряд ослеплял взор блеском и игрой ярких красок: белая сорочка, собранная в частые складки, багряное с золотом платье, голубой хенгерок с золотыми наплечными застежками, красный кафтан с отделкой из шелковых шнуров, ожерелья в пять рядов – бусины из золота и серебра, из разноцветного стекла, из хрусталя и сердолика, с золотыми подвесками.

– Пора! – решила королева Асфрид. – Унн, поди узнай, лошадь оседлали? Пусть подают к двери. Богута, давай плащ.

Рабыня-вендка кинулась к сундуку и притащила широкий плащ из синей фризской шерсти, подбитый щипаными бобровыми шкурками. По краям его блестела золоченая тесьма, и сама бабушка Асфрид принесла круглую застежку – размером с женскую ладонь, из чистого золота, с цветной эмалью и четырьмя гладко отшлифованными разноцветными камешками. Олав-конунг привез из набега на какой-то франкский монастырь несколько досок, служивших прежде обложками богослужебных книг. Книги данам были без надобности, а из украшений, содранных с обложек, конунгов домашний кузнец, тоже венд, изготовил несколько подвесок к ожерельям и застежек для плащей.

Служанки помогли Гуннхильд сесть на лошадь, оправили плащ и волосы. И вот она выехала со двора в холодный туман зимнего вечера. Пошел снег – крупные влажные хлопья белыми звездами усеяли ее синий плащ и рыжие волосы. Если она теперь войдет в теплый дом и снег на ней растает, она будет вся мокрая. «Ну да ничего!» – Гуннхильд усмехнулась. По пути из небесных палат Асгарда к устью реки Сле богине пришлось одолеть долгий путь, ничего удивительного, если она немного промокла. А если спросят, почему она не приехала в повозке, запряженной кошками, она ответит, что кошки отказались везти по такой грязи!

Путь Гуннхильд лежал через хорошо знакомые места – наследственные владения ее семьи. Многие поколения сменились с тех пор, как возле озера в верховьях реки Сле, впадающей в Восточное море, образовался вик Хейдабьор. Его положение было чрезвычайно удобно для торговли, позволяя купцам двигаться по судоходной реке вместо того, чтобы в морских проливах Скаггерак и Каттегат подвергать свою жизнь и товары опасностям от морских бурь и разбойников-викингов. Через волок между реками Сле и Трене из Восточного моря можно было попасть в Северное. В удобной гавани постоянно теснилось множество кораблей из всех Северных стран, от вендов или франков. Вдоль ручья тянулись улицы, где жили ремесленники – резчики по кости и рогу, плавильщики железа из добываемой в Швеции болотной руды, стеклоделы, золотых и серебряных дел мастера, гончары, ткачи. Торговые люди в основном приезжали весной, из-за чего население вика летом было в два-три раза больше, чем зимой, и достигало нескольких тысяч человек! Но и зимой здесь жили даны, венды, саксы, фризы, иной раз и франки. Торговали всем: рабами, мехами, посудой, солью, вином, тканями, украшениями. По мере распространения Христовой веры, предписывающей посты, все увеличивалась торговля соленой и сушеной рыбой.

Каждый год Гуннхильд с нетерпением ждала Дня Фрейи – первого дня весны. В домах проводилась большая уборка: мели полы, чистили углы в жилых постройках и стойлах скота, заменяли подстилки, драили котлы, проверяли кладовки, чтобы избавиться от испорченных припасов. Пекли свежий хлеб, сбивали масло, чтобы принести его в жертву богине, свежим молоком обрызгивали дверные косяки, постели, стены дома.

Уже пять лет дочь Олава представляла Фрейю в обрядах этого дня – с тех пор как ее старшая двоюродная сестра Рагнейд, дочь Сигтрюгга и Одиндис, была выдана замуж за одного из вендских князей и с тех пор звалась княгиней Громославой. Красиво одетая, Гуннхильд выходила из дома, ведя за собой наилучшую в усадьбе корову и неся в другой руке котел. В сопровождении домочадцев и многочисленных гостей она обходила ближние угодья, а женщины пели славу Невесте Ванов. В доме для нее устраивали постель из соломы, покрытую отбеленным льняным полотном, сбрызнутую молоком, и сотни людей приходили поклониться юной богине на ее соломенно-молочном ложе, поднести ей подарки и получить благословение.

Но в этот раз ей предстояло отправиться в облике Фрейи в свой собственный дом, где расположился враг. Вот и родная усадьба – трудно было представить, что хозяева здесь теперь чужие люди! Вот ворота в бревенчатой ограде, вон темнеют крыши домов. Ворота стояли не запертыми – ведь челядь находилась с хозяйками в Хейдабьоре, а хирдманы Кнута не позаботились о чужом доме. Подобную беспечность на чужой враждебной земле Гуннхильд могла объяснить только волей помогающих ей богов. Соскочив с лошади, она сама привязала ее и направилась к двери хозяйского дома.

В это время дверь распахнулась и на пороге показался крупный мужчина с длинным хвостом плохо расчесанных рыжих волос и красным лицом. Почти столкнувшись с ней, полупьяный хирдман оторопел и с изумленным возгласом подался назад. Все получилось отлично: гости в доме обернулись на его голос и увидели, как здоровяк Рыжий Орм пятится, пошатываясь, будто его толкает невидимая сила, а вслед за ним входит рослая статная девушка в роскошной одежде. Тающие снежинки блестели на ее синем плаще и волосах, отчего она напоминала диковинный зимний цветок в каплях росы – не иначе, упавший из рук самой богини.

Еще кто-то крикнул, шум стал стихать, многие поднялись с мест. Гуннхильд прошла между подавшимися в стороны хирдманами. Кое-кто уже храпел на полу, но через пару тел она переступила, слегка приподняв подол одежды и даже не глядя под ноги.

С ясной улыбкой, как и полагается небожительнице, Гуннхильд окинула взглядом «теплый покой». До чего чужим показался ей родной дом! От прежнего остались только стены и резные столбы, подпиравшие кровлю, да еще камни очагов. Всю утварь, посуду, ковры, шкуры Асфрид увезла, оставив лишь старые, изрубленные и изломанные щиты на стенах: королева все мечтала выкинуть эту рухлядь, но Олав не позволял, видя в них приятное напоминание о прежних битвах и своей доблести. Теперь они исчезли, их место заняли щиты северян; чужие секиры, бродексы и копья были развешаны и прислонены к стенам. На широких спальных помостах вдоль стен грудами лежали шкуры и плащи. На столах стояла чужая походная посуда, над очагами висели чужие большие котлы, по углам были свалены мешки, свертки тканей, связки мехов.

За столами сидели десятки незнакомых людей, кто-то устроился на полу, кто-то уже спал за спинами сидящих на помостах. Однако Гуннхильд сразу угадала, кто здесь Кнут, сын Горма, хотя никогда его не видела. Кому же еще сидеть на почетном месте, которое обычно занимал ее отец?

Когда Гуннхильд его увидела, у нее екнуло сердце. Судя по разговорам о молодости Гормова сына, она ожидала увидеть парня лет пятнадцати-шестнадцати, которому нетрудно заморочить голову. Но Кнут оказался зрелым мужчиной лет двадцати шести или даже двадцати семи. Гуннхильд едва не оробела, но тут же взяла себя в руки. Зато он был весьма хорош собой: выше среднего роста, плечистый, с правильными чертами лица, с опрятно подстриженной светло-русой бородкой. Волосы его были чуть темнее и красиво вились. Даже при свете огня был заметен румянец на щеках, и весь вид Кнута источал здоровье и бодрость. Серо-голубые глаза смотрели на Гуннхильд с изумлением и восхищением.

Невольно она поискала на его лице след от удара ковшом: ей все казалось, что тот дикий случай на пиру выдумали пьяные хирдманы. Потом сообразила: ведь с йольских пиров прошло почти полтора месяца, синяк сошел.

Кнут, сын Горма, смотрел на нее не менее пристально: пытался понять, живая ли эта красавица, не мерещится ли ему спьяну. Да и откуда ей взяться в брошенной усадьбе? Словно сошла с неба! Рослая, с пышной высокой грудью, румяная от скачки по свежему воздуху, девушка источала свежесть и юную жизненную силу. Наряд ее, богатый и яркий, пристал бы королеве. Под взглядами стольких незнакомцев она ничуть не смутилась; лицо ее дышало приветливостью, нежностью и притом веселой отвагой. Первый луч весеннего солнца, пробившийся сквозь зимний снегопад – вот что она напоминала.

– Кто ты, девушка? – наконец обратился к ней Кнут. – Откуда ты пришла к нам, не из небесных ли палат? Как твое имя?

Гуннхильд улыбнулась. Она знала, конечно, что ее об этом спросят, и припасла подходящий ответ.

 
Людям я известна:
Хлинн котлов железных,
Ива льда ладони,
Солнца вод береза.
Есть еще прозванья:
Норна ровной пряжи,
Фрейя частых гребней –
Так зовется гостья.
 

Она не сказала ничего особенного: всеми этими словами скальды обозначают женщин. Но все услышали имя богини Фрейи, и на лицах изумление сменилось восторженным благоговением. Все помнили, что сегодня праздник пробуждения Невесты Ванов, пили за нее и вдруг увидели перед собой ее саму!

– А кто ты такой, муж, ростом и статью превосходящий многих? – в свою очередь обратилась она к Кнуту. – Вижу я, что род твой непростой и многие люди, наверное, называют тебя своим господином.

Польщенный Кнут слегка приосанился и ущипнул бородку. Но и он, как всякий высокородный, был обучен искусству скальдов, по крайней мере, мог быстро сложить пару строф, к тому же сама гостья дала ему образец.

 
Людям всем я ведом, –
 

охотно ответил он, подтверждая ее слова.

 
Фрейр котлов сраженья,
Льда руки дробитель,
Солнца вод убийца.
Есть еще прозванья:
Ясень прялки Гёндуль,
Видур гребня Хильды –
Так зовется конунг.
 

– Вижу я, что умом ты не хуже, чем видом, – Гуннхильд снова улыбнулась. – Не кем иным ты не можешь быть, кроме как Кнутом, сыном Горма и Тюры.

– Ты права. А ты не можешь быть не кем иным, как Фрейей, Невестой Ванов.

– Ведь сегодня первый день весны. Вы призывали Фрейю и поднимали кубки в ее честь и в честь брата ее Фрейра – дивно ли, если она услышала и пришла разделить с вами радость этого дня?

– Тогда я прошу тебя сесть рядом со мной и разделить также угощение! – охотно предложил Кнут и указал ей место рядом с собой.

Изящно приподняв платье и дав ему краткий миг полюбоваться ее кожаным башмачком, Гуннхильд прошла ближе и села на скамью.

– Угощенье богине! – крикнул Кнут, махнув рукой своим людям. – Что разинули рты?

– Да уж мы сомневаемся, хороша ли эта еда для такой знатной гостьи? – пожал плечами один из его людей, Холдор, уже немолодой хёвдинг. – Ведь богиня привыкла у себя в небесных палатах питаться… – Он задумался, пытаясь вообразить небесные блюда. – Молоком и медом?

– Никогда не поверю, что у такого удачливого вождя не найдется молока и меда, – засмеялась Гуннхильд.

– Да уж… вроде что-то здесь такое было, – согласился Холдор и сделал знак дренгам. – Ну, чего расселись, как на свадьбе, пошарьте там в кладовых!

Посуду из усадьбы королева Асфрид увезла, и Кнуту приходилось пользоваться собственной, взятой в поход. Поэтому перед Гуннхильд очутилась обычная деревянная миска с щербатым краем, но она поблагодарила с улыбкой, точно это было дорогое блюдо из Грикланда, расписанное яркими красками. Но ела и пила она немного, лишь чтобы выразить благосклонность нынешним хозяевам. Ведь не годится богине, будто нищей бродяжке, набрасываться на еду за чужим столом. Кнут, не сводя глаз со своей соседки, предлагал то вина, то еще чего-нибудь из угощения.

– Ну, как там дела в небесных палатах? – расспрашивал Кнут.

Видно было, что он на самом деле не знает, как отнестись к этой девушке, считать ли ее богиней, норной, валькирией? Собственным пьяным видением?

– Все ли хорошо у Отца Богов? Может быть, ты принесла нам какое-нибудь его послание? Может быть, ты скажешь, велика ли будет моя удача в этом походе?

– Не могу тебя порадовать, Кнут-конунг. Чтобы стяжать славу в военном походе и порадовать своей доблестью Отца Ратей, нужна одна малость…

– Какая? – Кнут чуть ли не подпрыгивал на скамье от нетерпения, и Гуннхильд подумала, что душой он моложе своих лет. – Уж не думаешь ли ты, будто мне чего-то не хватает? У меня отличная дружина, посмотри-ка на них!

Он взмахнул рукой, и десятки людей на длинных скамьях, с напряженным любопытством следивших за этой беседой, ответили дружным ревом. Многие в воодушевлении вскочили с мест, стали бить по столу кулаками, чашами питейными рогами и рукоятями ножей.

– Кто еще смог бы пойти с малой дружиной во вражескую страну и захватить ее? Мы изгнали за море Олава Говоруна и теперь захватим Хейдабьор, если захотим!

– Да! Захватим! – закричали некоторые, доказывая, что опасения хёвдингов вика имели основания.

Но, как отметила Гуннхильд, кричали не все.

– Почему же ты думаешь, что нам не будет удачи? – допытывался Кнут.

– Потому, Кнут-конунг, что для удачи в военном походе нужно еще кое-что… – Гуннхильд взглянула на него с лукавой улыбкой. – Для этого нужен враг, о доблестный, но недогадливый муж! А если ты явишься на место сражения, но не застанешь там врага, доблесть твоя пропадет даром, а иные, пожалуй, скажут, что противник оставил вас в дураках! И я пришла, чтобы спасти тебя от этой неудачи, ибо такой, как ты, отважный и знатный воин, заслуживает лучшей участи, чем слава победителя трусливых рабов и беспомощных женщин!

Кнут несколько оторопел: раньше ему не приходило в голову взглянуть на дело с такой стороны.

– Но мы ведь разбили и изгнали его!

– Однако Олав ушел, сохранив свободу, оружие, стяг и часть дружины. Он еще может вернуться. Но чтобы захватить его владения, вам придется воевать с женщинами. А не боитесь ли вы, что люди скажут, будто вы, воюя с женщинами, и сами стали походить на женщин?

Это были довольно опасные слова – многие восприняли бы их как обиду, – но лицо и звонкий нежный голос Гуннхильд выражали такую искреннюю заботу о чести ее собеседника, что он никак не мог на нее обидеться.

– Я хотела предостеречь вас и потому решилась на этот долгий путь!

– Но… что же делать? – Кнут внимательно взглянул ей в лицо. Во всем облике этого уже зрелого и сильного мужчины тем не менее проглядывало добродушие и почти детская способность радоваться, и Гуннхильд поняла, почему он получил прозвище Радостный. – Никто ведь не знает, когда Олав теперь вернется, а сидеть здесь до лета я не хочу. Мой отец уже давно ждет меня дома… Ты можешь подсказать достойный выход?

– Нетрудно это сделать. Ведь, как мне известно, твоя мать, королева Тюра, состоит в родстве, хоть и дальнем, с королевой Асфрид, вдовой Кнута шведского, сына Олава Старого?

– Да, это так. Обе они ведут род от Сигфреда-конунга.

– А через него род их восходит к самому Годфреду Грозному, а родством с ним должен гордиться любой конунг! И его потомкам не годится ронять свою честь. Так не лучше ли тебе, раз уж мужчины пытались тебя перехитрить и улизнули от боя, предоставить решить это дело женщинам?

– Женщинам? – Кнут в изумлении поднял брови.

– Я прикажу королеве Асфрид поехать к твоей матери и просить ее о перемирии. Прислушаешься ли ты, а также твой отец, к словам королевы Тюры, знатной женщины, прославленной добротой и мудростью, если она посоветует вам дождаться возвращения Олава и лишь потом выйти на бой с мужчинами, как подобает мужчинам? Иначе никто, даже сам Один, не сможет предотвратить бесчестье. А за бесчестьем и беда тут как тут – ни в чем вам потом не будет удачи.

– В этих словах есть немало смысла, – заметил сидевший рядом немолодой, рослый и сильный человек, темноволосый, с седеющей бородой и серебряными висками. Он был из тех, кто считал, что Кнуту сейчас следует как можно скорее вернуться домой.

– Это Регнер-ярл, – пояснил Кнут. – Очень умный человек.

– Ты ведь будешь учтив с королевой Асфрид и проводишь ее к твоей матери, если она приедет к тебе?

– Так, как если бы она была моей собственной матерью!

– Тогда боги и богини всегда будут к тебе благосклонны и удача тебя не покинет. Ну а теперь мне пора! – с сожалением добавила Гуннхильд и поднялась. – Я была бы рада продолжать нашу беседу, но время истекло. Отворяются ворота рассвета!

Она прошла к дверям; опомнившись, Кнут устремился за ней и сам помог сесть на коня, с недоумением трогая его влажную шкуру и будто сомневаясь, что это животное способно скакать по воздушным тропам между морем и небом.

– Желаю тебе удачи, Кнут-конунг! – Гуннхильд помахала рукой на прощание. – Я знаю, ты достоин моей благосклонности!

Она послала коня вперед и выехала за ворота. Многие устремились за ней, но прекрасная всадница быстро исчезла в темноте. Стук копыт, постепенно отдаляясь, замер, но казалось, он еще доносится еле слышно откуда-то сверху. Хирдманы задирали головы, обшаривая взглядом небесный свод, надеясь хоть мельком увидеть среди звезд силуэт девы верхом на коне.

* * *

Назавтра той же дорогой двинулась старая королева Асфрид. Сопровождали ее служанки и двое хёвдингов из Хейдабьора, Торберн Сильный и фриз Альвбад. Кнут принял гостей хорошо. Северяне старались держаться уверенно, как победители, всем видом давая понять, что именно южане должны пытаться склонить их к миру.

Кнут предложил старой королеве и ее спутникам признать власть Кнютлингов над Южной Ютландией и Хейдабьором, раз уж их прежний конунг сбежал.

– Это не в нашей власти, – твердо ответил Торберн Сильный. – Годфред Грозный победил конунга фризов, который раньше владел этими краями, а потом привез купцов, которых захватил в вендском Рёрике и поселил здесь. Годфред-конунг предложил купцам самое выгодное место, где встречаются все пути по морю и по суше, и выстроил Датский вал, чтобы защитить нас от саксов, прикрывал вик от нападений с моря. Между ним и торговыми людьми был заключен договор о том, что никто не изменит другому: конунг не нарушит условий и не будет требовать чересчур много, а мы не станем искать другого покровителя. Фрейр и Фрейя были призваны в свидетели клятвы, и в знак своей благосклонности Фрейя дала Годфреду кольцо, которое с тех пор служит кольцом клятв…

– Неправда! – возмутился Альвбад. – Этим кольцом владел наш конунг Фольквальд, и оно звалось кольцом Фроувы, а Годфред…

– Да знаем мы ваши старые песни! Не об этом сейчас речь. В этом кольце и его законных владельцах заключена удача нашего вика. Если мы нарушим старинный договор, боги отвернутся от нас, и ни в каких делах на море и на суше не будет нам удачи. Потомки Годфреда – наши единственные законные конунги, и пока их род жив, мы не примем другого.

Часть дружины Кнута – в основном молодые и горячие – стояли за то, чтобы захватить вик силой, пограбить и уйти. Но почти все знатные люди и старшие хирдманы были против: разорение Хейдабьора нарушило бы всю торговлю северных морей, а это принесло бы множество убытков и поссорило Горма со всеми соседями.

– Мы предлагаем вам, королева Асфрид и хёвдинги, следующие условия, – сказал в конце концов Регнер-ярл. – Кнут-конунг уводит дружину, не причиняя вреда никому в Южной Ютландии. Но чтобы мы были уверены, что нам не нанесут удара в спину и позволят благополучно пройти по стране, мы хотим получить заложников. Пусть это будут мать и дочь Олава-конунга. Им не будет грозить ничего дурного, ибо они родственницы королевы Тюры; когда же Олав-конунг пожелает получить их назад, он знает, где нас найти.

Асфрид взглянула на своих спутников: хёвдинги выглядели довольными. Эти условия обещали безопасность Хейдабьору, но в то же время не порочили его чести. Женщин из семьи их конунга, в том числе Госпожу Кольца, не брали в плен, а всего лишь приглашали погостить, пока мужчины уладят свои дела.

– Буду рада повидать свою родственницу Тюру, – величаво произнесла Асфрид.

Как женщина королевского рода, она разделяла ответственность за судьбу его владений. Не в силах выйти на поле сражения, она тоже умела, когда надо, проявить мужество.

* * *

Итак, Одиндис, не состоявшая в родстве с королевой Тюрой, оставалась присматривать за усадьбой Слиасторп со всем имуществом, а Асфрид и Гуннхильд ехали с Кнутом и его дружиной. На сборы им оставалась всего пара дней.

– Нужно выбрать подарки, – сказала Асфрид, вернувшись в дом Торберна и велев внучке готовиться к поездке в Среднюю Ютландию.

– Для Тюры?

– Да, и для ее невестки.

– Невестки? – Гуннхильд подняла глаза от сундука и нахмурилась.

Она ничего не слышала о том, чтобы Кнут Радостный был женат, и эта мысль так неприятно кольнула ее, что она сама удивилась.

– Да, жены Харальда, его младшего сына.

– А! – Гуннхильд вспомнила, что у Горма и Тюры двое сыновей. – А он, оказывается, женат?

– Не совсем, но все же! – Асфрид усмехнулась. – С ним живет дочь Хальвдана, бывшего конунга Съялланда. Когда Горм разбил его, от всей семьи осталась она одна, и ее забрали с собой. Харальд был с ним в этом походе, и ее отдали ему в жены. Но раз уж за нее не платили выкупа, да и в дом она попала как пленница, то ее стоит называть скорее наложницей. Однако другой жены у Харальда нет, и если мы не хотим нажить себе врага в их доме, то следует и ей подарить что-нибудь. Вот это хотя бы! – Она встряхнула шелковое головное покрывало, когда-то белое, а теперь пожелтевшее от времени, но еще вполне пригодное. – Такие женщины особенно чувствительны к неуважению.

Гуннхильд вздохнула. С одной стороны, жаль было раздаривать наложницам врагов остатки своих сокровищ – долгая война опустошила сундуки. А с другой – в судьбе Хлоды, дочери Хальвдана, она увидела отражение своей собственной судьбы – такой, какой она могла бы быть. Ведь не придумай они эту поездку в Слиасторп, возможно, сегодня сама Гуннхильд уже была бы пленницей, а потом и наложницей Кнута, или Харальда, или самого Горма…

И только норны знают, не грозит ли ей подобная участь в будущем. Ведь чего они достигли на сегодняшний день? Только обещания отвезти их с бабушкой к королеве Тюре, но именно поэтому новое столкновение между Гормом и Олавом неизбежно!

– Не очень-то мне хочется водить дружбу с наложницей… – пробормотала Гуннхильд. – Неудача заразна…

– Она теперь из семьи Горма, и ссориться с ней не стоит. Ведь как знать…

– Что? – Гуннхильд посмотрела на бабку.

– Как знать, сколько времени нам придется провести в том доме…

Ранним утром, как и было условлено, к воротам усадьбы Слиасторп подкатила повозка, где сидела старая королева Асфрид в окружении мешков и сундуков. Две служанки шли следом, двое рабов-мужчин вели в поводу еще двух лошадей. Как и в прошлый раз, Кнут, сын Горма, вышел встретить ее и помочь выйти из повозки.

– Мои люди уже готовы, – сказал он, подавляя зевок: час был ранний. – Отдохни немного, и тронемся. Хорошо, что у вас есть лошади.

– Нужно чуть подождать, – заметила Асфрид. – Моя внучка едет следом.

– Твоя внучка уже взрослая?

– О да! Это единственная дочь моего младшего сына Олава и единственная ныне девушка в нашем роду. Да вон она.

Королева Асфрид указала на дорогу позади себя. Кнут обернулся.

Хмурое зимнее солнце, проглянув меж туч, осветило каменистую дорогу, покрытую островками полурастаявшего снега. Светло-серый, почти белый конь сам казался сделанным из этого снега – или облаком, спустившимся к земле. Хвост и грива развевались, будто метель, и всадница в синем плаще и с вьющимися по ветру длинными рыжими волосами была подобна валькирии, мчащейся на битву. При свете дня она казалась еще лучше, чем в дрожащих отблесках пламени, и Кнут застыл, не в силах отвести глаз. Он снова видел свою богиню Фрейю и теперь уже знал, кто она; но и открытие, что эта девушка – обычная смертная, ничуть его не разочаровало.

У ворот она остановилась. Рабы подбежали, чтобы помочь ей сойти с седла. Кнут было двинулся, но остался на месте. Спешившись, Гуннхильд подошла к бабушке.

– Кто этот человек, ростом и всем видом так похожий на конунга? – весело обратилась она к Асфрид. – Должна ли я приветствовать его как Кнута, сына Горма, или как Харальда, сына Горма? Ведь не может быть, чтобы он был простого рода!

– Да ты же меня знаешь! – Кнут наконец пришел в себя и улыбнулся. – Неужели у женщин и впрямь такая короткая память, как говорят, и ты всего за три дня успела меня забыть?

– За три дня? – Гуннхильд вытаращила глаза в выразительном недоумении. – Я никогда тебя не видела. Может, ты сам скажешь, как мне тебя называть?

– Я уже отвечал тебе на этот вопрос.

Гуннхильд обернулась к Асфрид с выражением недоумения и легкой обиды.

– Он смеется надо мной! Кто этот человек и почему он думает, будто я его знаю?

– Это Кнут, сын Горма, сын королевы Тюры, нашей с тобой родственницы через моего деда Сигфреда-конунга, – обстоятельно пояснила Асфрид с самым достойным и невозмутимым видом. – А почему он думает, будто ты должна его знать – наверное, он так прославлен в Ютландии, что лишь невежды не поймут с первого взгляда, кто перед ними. Надеюсь, он простит девушку, которая не по своей вине осталась в неведении.

– Но ты же приезжала сюда! – воскликнул Кнут. – Приезжала ночью, на пир в честь Дня Фрейи!

– Я? – Гуннхильд вытаращила глаза. – Я приезжала? Что ты такое говоришь, Кнут-конунг? Как я могла сюда приехать в День Фрейи? Как я могла бы сама отдаться в руки враждующего с нами рода, пока не заключено даже перемирия? Я надеялась, что моей бабушке, мудрой королеве Асфрид, удастся склонить тебя к миру, но как это могла бы сделать я, молодая девушка?

– Но мне ведь это не приснилось! Ты была здесь! – Кнут оглянулся на своих людей, и те дружно закивали. – Ты приехала – правда, конь был другой, вороной, – и мы все подумали, что к нам на пир явилась сама Фрейя! Любой бы подумал… – добавил он, еще раз оглядев Гуннхильд.

Было ясно, что он хочет сказать: такую красивую девушку всякий примет за богиню.

Сейчас она казалась даже более красивой, поскольку при свете дня яснее была видна нежность белой кожи, прелесть каждой черты, яркий румянец, золотистые веснушки на чуть вздернутом носике, серо-голубые глаза, будто весеннее небо. От влажного воздуха ее волосы распушились и окружали голову и фигуру девушки, будто пламя.

– О боги… – прошептала Гуннхильд с потрясенным видом. – О Фрейя…

Изумленными глазами взглянув на Кнута, она перевела взгляд на Асфрид.

– Я поняла, в чем дело! – Королева Асфрид кивнула. – Боги благосклонны к тебе, Кнут-конунг. В свой праздник Фрейя и правда спустилась с небес, желая повидаться с тобой, но, чтобы не ослепить смертных истинным видом своей красоты, она приняла облик моей внучки. И мы от всего нашего рода горячо благодарим богиню за эту честь! – Асфрид подняла ладони к небу, потом поклонилась. – Да славится вечно Невеста Ванов! А мы ежегодно будем приносить Всаднице Кошек особые жертвы в этот день в благодарность за ее великую милость и завещаем делать это всем потомкам!