Текст книги "Свенельд. Путь серебра"

* * *

Витиславе хотелось поскорее уйти, но когда она наконец решилась напомнить, что у ее свекрови сейчас очень много забот и она должна ей помочь, то по пути домой не спешила. Мысли о Свене смущали ее; она не знала, хочет ли его видеть и как с ним держаться. Вправе ли она счесть за обиду себе то, что он сказал об Ульвхильд? Но то, что сказала Ульвхильд о нем, о них обоих с Годо, смущало ее еще сильнее. Засунув руки в рукава куньего кожуха от резкого холодного ветра, Вито шла медленно, жалея, что путь от княжьего двора до Альмундова так недолог и она ничего не успеет надумать.

А когда она отворила дверь и вошла… прежние мысли разом выдуло из головы. Витислава застыла у порога, едва не разинув рот.

Привычная изба преобразилась и засияла яркими красками. На лавках, на ларях, на столе были расстелены цветные шелка, а кое-где свисали даже с полатей. На бревенчатой стене под полками с посудой появился узорный тканый ковер. Поверх тканей были расставлены серебряные чаши, позолоченные кувшины, широкие блюда, сияющие так, будто в избе взошли разом десять лун. На крюках в стенах висели длинные кафтаны с широкими рукавами. На столе поверх полосатого шелка были рассыпаны бусы из самоцветных камней и стекла.

Вся семья, кроме Илетай, была здесь: Альмунд, Радонега, все три брата. Изумленная челядь жалась по углам. Когда Вито вошла, все замолчали и с улыбками уставились на нее. Она моргала в изумлении, не понимая, куда попала, но наконец чей-то смех помог ей опомниться.

– Заходи, не бойся. – Свен взял ее за руку и провел в избу. – Нравится?

– Что это такое?

– Это наша с Годо добыча. Мы нашу часть выделили наконец. Это наша обоих, но… – Свен посмотрел на брата, который стоял, прислонившись к ларю и скрестив руки на груди, – если тебе что-то сильно понравится, Годо согласен считать, что это будет моя доля. Вот это я для тебя берег. – Свен взял небольшой кувшинчик, где в обрамлении виноградных гроздей стояла изящная позолоченная лань, и вручил ей.

– Здесь поменьше, чем досталось Ульвхильд, но не похуже, – добавил Годо.

Вспомнив об Ульвхильд, Вито переменилась в лице и опустила кувшин. Еще раз огляделась в мучительном колебании, не зная, как поступить.

Она хорошо понимала, что именно видит. Не просто сарацинскую добычу. Не просто сокровища. Она видит честь сыновей Альмунда, их удачу, сохраненную вопреки всем нападкам злой судьбы. Это была ее честь тоже. Но может ли она ее принять?

От смятения тянуло заплакать, но Вито старалась сдержаться.

– Но Ульвхильд… отвергает свою долю, – с трудом выговорила она.

– Отвергает? – Годо нахмурился и подался вперед.

– Ульвхильд сказала… что даже если бы сокровищ было в десять раз больше, она не может принять их, потому что… гибель Грима принесла позор…

Вито глубоко вдохнула, от волнения все услышанное спуталось в памяти. Ее пробирала беспокойная дрожь, но она не могла таить услышанное в себе и не поделиться с теми, кого это касалось в первую голову:

– Она сказала, что вы… вы вернулись без своего вождя… и что если бы она была женой кого-то из вас, то не позволила бы к себе прикоснуться…

– Ой божечки! – ахнула Радонега.

«И если я приму что-то из этих сокровищ, то разделю ваш позор», – сказала бы Вито, если бы могла так ясно определить свои сомнения.

Но остальные поняли ее лучше, чем она сама.

– Да ётуна мать! – Свену хотелось сказать гораздо больше, но перед ним стояла его собственная мать. – Ты слышал, – он резко повернулся к брату, – она нас еще позорит! Отдали бы мы Ётуну те мешки, пусть бы они с Хельги хоть сожрали их вдвоем! Мы их волокли от самого Итиля, а она тут еще кобенится! И эту еще научила! Мать, – он сурово воззрился на Радонегу, – не пойдет она больше к Ульке, ты слышишь! Если опять пришлют, скажи, нет, хозяин не дозволяет!

У Вито слезы потекли по щекам: гнев Свена, ярость и досада в его голосе совсем лишили ее присутствия духа. Она понимала, что ей не следует повторять оскорбительные речи в собственном доме, но не могла и молчать, не зная, в какой мере должна оберегать свою честь, если ее мужа считают обесчещенным. Но выглядело это так, будто она плачет от грозящей разлуки с Ульвхильд, и успокоить Свена никак не могло.

– Да славятся боги, что я не женат! – воскликнул Годо. – Меня хотя бы позорит чужая женщина в ее доме, а не моя – в моем!

– Я не хотела… – сквозь слезы неразборчиво бормотала Вито, – но она говорит, что я тоже…

– Ты больше к ней не пойдешь и не будешь слушать ее безумные речи! – отрезал Свен. – Если она так заботится о своей чести, то мы, должно быть, скоро увидим, как она раздаст свои сокровища и пронзит себя мечом! Если уж ей вздумалось сравняться славою с Брюнхильд!

Он вспомнил о своем мече, что сам нарек Страж Валькирии, вспомнил ту ночь, когда это случилось. Вспыхнула досада на себя: пока он тут выжидает не пойми чего, зловредная вдова пытается отнять у него уважение жены!

– Ну а чтобы моей жене было некогда ходить по чужим домам и слушать, как меня там позорят, я хочу, чтобы ей хватало забот в своем доме, – добавил Свен. – Мать, помоги ей собраться и все там устроить. – Он кивнул в сторону, имея в виду новый двор. – Берите серебро, покупайте что хотите, но чтобы… ну, дня через три я своим домом жил. Хватит вам?

– Какие три дня! – Радонега всплеснула руками, хотя лицо ее прояснилось при этом известии. – В новый дом на полонь вселяются, чтобы было в дому добра полно, а теперь у нас… – она быстро припомнила вид луны и сочла на пальцах, – новец миновал две ночи… новый перекрой…[13]13
  Полонь – полнолуние. Новец – фаза появления нового месяца, новый перекрой – растущий полумесяц.


[Закрыть] Как раз и хватит, чтобы дом оживить. Первую ночь ночевать должны курица с петухом, вторую – гусак с гусыней, третью – поросенок, четвертую – овца с бараном, пятую – корова…

– Корова, в доме?

– А как же? Когда Велько вселялся к себе на двор, и корову, и лошадь на шестую ночь в избу водили. А уж на седьмую – хозяин, что, стало быть, дурного в доме ничего нет, и коли никакую жертву не взяли, значит, зла не мыслят…

– Я помню, как Велерад переселялся. – Вито смущенно улыбнулась, оттаяв. – Это весело.

– Людей позовем, – подхватил Альмунд. – Пусть подивятся на ваше житье богатое.

– Утварь перенести много времени не нужно, а скотины мы за три дня не найдем, сколько для хорошего дома требуется, – покачала головой Радонега. – Корову дам вам, кур люди принесут… Кого же с вами из челяди отправить? У нее одна Ляска своя осталась, надо ж еще девку, да и отроков бы пару… Иначе не управить…

Три года назад Вито приехала с двумя служанками, данными ей в приданое, но одну у Радонеги высватали за выкуп и взяли замуж.

– Ты ж не хотела отдавать, – напомнил Альмунд, – говорила, госпоже понадобится. Теперь пошлем к Замятке, скажем: девку взяли у нас, другую давайте…

Старшие начали обсуждать, как обеспечить челядью столь неопытную молодую госпожу, у Вито появилось время успокоиться. Не пройдет и десяти дней, как она станет хозяйкой в своем доме! Радость мешалась в душе с опасением, что Ульвхильд упрекнет ее… Да, она ведь больше не будет видеться с Ульвхильд. Но та будет говорить на княжьем дворе, что сыновья Альмунда лишились чести, и ей придется разделить…

Свен и Годо оживленно обсуждали что-то между собой; о шелках и серебре все забыли, будто все это составляло повседневное убранство избы. Вито повертела в руках кувшинчик с ланью. До чего хорошенький, у самой Сванхейд такого нет. Никто не скажет, что сыновья Альмунда – рохли и неудачники, вернулись из похода без добычи. А если без вождя… значит, это судьба Грима. И судьба Ульвхильд – овдоветь так рано. Почему позор должны нести те, чья удача оказалась сильнее?

У Вито не оставалось другого пути, и она это знала. Семья Альмунда была единственным для нее местом на земле, и то, что ее муж пока лишь назывался ее мужем, не избавляло ее от обязанности разделять его радость и горе, честь и поношение. Если начнут говорить, что один из них пренебрегает другим – она ли им, он ли ею, – это лишь ухудшит дело. Если они будут жить своим домом, как полагается, то склонных прислушиваться к Ульвхильд найдется куда меньше. Женщины уж точно сочтут, что дочь Олава просто завидует подруге, у которой муж вернулся живым! Особенно когда у нее родится ребенок, как у Илетай…

Подумав так, Вито даже чуть-чуть развеселилась и метнула на Свена робкий взгляд сквозь мокрые ресницы. Он стоял у того ларя плечом к плечу с Годо, точно так же скрестив руки на груди, и пристально смотрел на нее. Мысль о том, что вот-вот она станет настоящей хозяйкой, отчасти утешила Вито. Но самой заниматься домом, следить за челядью и скотом, рассчитывать припасы, ставить хлеб… Радонега всегда поможет ей советом, но сумеет ли она так все устроить, чтобы муж был доволен? Он такой зрелый, прославленный человек, повидал столько далеких земель, прошел через столько опасностей! Если бы он был с ней поласковее, Вито ожила бы, но Свен говорил с ней мало. Ему бы больше подошла взрослая, умелая женщина вроде Сванхейд…

Но он сам выбрал себе жену. Для Вито было слишком сложно разобраться, правда ли возвращение без вождя опозорило сыновей Альмунда или, скажем, Олав признает их правоту в этом деле. Но зато Сванхейд больше не придется смеяться, что-де Свен до сих пор спит с хирдманами, а это уже кое-что…

Остаток этого дня Витислава осматривала свое привезенное три года назад приданое. Хоть ее и собирали замуж раньше срока и второпях, родители и брат дали ей все, что нужно княжеской дочери для достойного прибытия в новую семью. Три года все это лежало без употребления, ожидая дня, когда она заведет свое хозяйство, – тонкое полотно, крашеная фризская шерсть, франкское цветное платье, греческая посуда, серебро, назначенное для покупки скота. Скатерть с бранным узором – покрыть новый стол, на который молодая хозяйка будет ставить ею испеченный хлеб. Когда-то ее старший брат Мстислав передал все это Свенельду прямо перед престолом Сигтрюгга-конунга из Хедебю – их обручение состоялось там, и все знатные даны были свидетелями. Пришло время всему этому выйти на свет. Вместе с Радонегой они решали, что куда употребить, чтобы показать будущим гостям и приданое Вито, и добычу Свена. Занимаясь этим, Вито так укрепилась духом, что забыла не только о попреках Ульвхильд, но и про нее саму. Часть свеев, человек с полсотни, оставались на новом дворе самое меньшее до весны, но Свен и Годо поговаривали о том, чтобы оставить их насовсем – люди понадобятся не только зимой, и все строили расчеты, смогут ли их прокормить и обеспечить. Вито смущала мысль о том, чтобы оказаться хозяйкой не одного дома, а целого двора с дружиной, но она старалась этого не показать – ведь и рождение ее, и воспитание, и замужество именно для того ее и предназначили. И теперь, не в пример былому, она уже не может сказать, что слишком мала для такой чести.

– Они умеют о себе заботиться, – утешил ее Свен. – Пока ты привыкнешь, они будут сами себе кашу варить, ну а со временем…

У Вито захватывало дух при мысли о том, что будет «со временем» – когда она будет следить за столом и припасами для дружины, будет повелевать женами всех этих людей, которых им еще предстоит найти, их дети будут играть с ее псами. Скотина ее будет ходить целым стадом, ее челядины будут пасти овец и стричь дважды в год. Ее служанки будут доить коз и коров, снимать сливки, сбивать масло, делать сыры, готовить пищу на сотню людей, мыть и чесать шерсть, прясть и ткать… Она видела себя такой, как Сванхейд, уверенной госпожой знатного дома, перед которой все расступаются, под взглядом которой все опускают глаза, а она идет среди суеты, все замечая и до последней мелочи зная, кому что делать.

И лучше всего, если под передником она будет носить нового, будущего господина всего этого имущества, челяди и дружины… При мысли об этом Вито казалось, что она начинает сиять, испуская золотые лучи, будто солнце.

Но как ей из нынешней Вито сделаться той, что в мечтах и так не похожа на нее нынешнюю?

* * *

Сам того не зная, Свен нашел наилучший способ уязвить Ульвхильд – может быть, единственный достойный. Назавтра Вито обошла молодух Хольмгарда и пригласила через семь дней к себе в гости. Ульвхильд она миновала по совершенно законному поводу – будучи вдовой, та не имела права и близко подойти к новому гнезду молодой семьи, чтобы не занести туда своих злых норн. Свен и Годо объехали несколько ближних селений, созывая к Вито молодых замужних женщин, еще не имевших детей. Все понимали, что это новоселье будет почти той же свадьбой, и готовили в подарок кур и новые горшки, которые полагается приносить не пустыми – с зерном или мукой.

Ближе к вечеру за Витиславой снова пришли с княжьего двора.

– Госпожа Витислава благодарит госпожу Ульвхильд, но не может прийти, – ответил Свен. – У нее много работы в своем доме.

Витислава и правда была занята – вместе с Ляской чистила серебряную посуду, потемневшую от времени, смесью яичного белка, уксуса и соли, чтобы все сияло. Разговаривая со служанкой, Свен посмотрел в лицо супруге – она осталась спокойной, не ударилась в слезы, как он опасался. С ними сидел и Годо, не без тайной зависти осматривая преображенную избу. Дорогих вещей для убранства достаточно нашлось бы и у него, но где взять молодую знатную хозяйку, ради которой стоит расставлять по полкам серебряные кружки с оленями и блюда с ланями? Когда Добрушка, служанка Ульвхильд, вышла, Годо невольно повернул голову, глядя ей вслед, будто ждал еще какой-то вести.

– Если ты хочешь, – начал Свен, взглянув на Вито, – можешь сходить к ней ненадолго. Не хочу, чтобы она подумала… и ты сама тоже, будто я обращаюсь с тобой как с рабыней.

Он уже немного пожалел о своей вчерашней резкости. Все-таки Вито еще так молода и так сдружилась с Ульвхильд, пока он был за морем… Не слишком ли жестоко наказывать Вито за чужую вину заточением дома? Когда они станут жить вместе, злой язык завистливой вдовы станет им не страшен – Свен верил, что сумеет, как муж и господин, одолеть влияние жениной подруги.

Вито помолчала, внимательно разглядывая блюдо: на дне его бородатый мужчина в высокой причудливой шапке, сидящий верхом на быке, поражал копьем другого быка, поменьше. Линии рисунка на светлом серебре были тонко подсвечены золотом. Потом подняла глаза на мужа, слегка поджимая губы от нерешительности. Она никак не могла придумать, как ей держаться, и была рада, что здесь сидит Годо, с которым Свен разговаривает, а ей можно молчать. Но теперь она знала, как ответить, чтобы не выглядеть в его глазах глупым ребенком.

– Я не хочу идти туда, где о моем муже говорят неуважительно. Это задевает и мою честь. Пока Ульвхильд плохо думает… о вас, мне не следует у нее бывать.

Годо одобрительно хмыкнул:

– Слышишь, брат? Девчонка молодая, а понимает, что такое честь!

Однако Свен не улыбнулся в ответ, хотя мог бы радоваться – брат наконец признал достоинства его супруги.

– Но мы с тобой не можем вечно сидеть дома, как женщины, пока тут поблизости о нас говорят гадости. Я не хочу, чтобы моя жена, едва лишь я вернулся, не могла показаться у конунга без того, чтобы…

Свен запнулся: он не хотел говорить, что юная супруга стыдится его или жалеет о своей участи. У нее не было выбора, в этот брак она вступила вовсе не по собственной воле. Зная, что увез ее из дома и привязал к себе силой, Свен еще острее ощущал стыд при мысли о том, что приготовил ей участь не самую завидную. К чему тогда все эти шелка, блюда и чаши, если самого главного – чести – они не могут ему дать? Если связь с ним позорит Вито в глазах людей, а он только и может сделать, что запереть ее в доме, к одному несчастью прибавив другое? Осознав это все, Свен едва не пожалел о своей женитьбе. Не лучше ли ему было оставить эту девочку там, где взял, отдать Мстиславу, когда тот пытался выкупить сестру из плена? Пять красивых девок сулил…

– Я, наверное, еще слишком молода и глупа, – тихо подала голос Вито, и оба брата, не ожидавшие, что она вмешается в их разговор, удивленно воззрились на нее. – Мне еще не по годам рассуждать о таких делах… Но я рада, что ты, господин, и твой брат оба вернулись домой живыми… А о том, как вам поступать, чтобы уберечь свою честь, вы уж верно знаете лучше, чем сидящие дома женщины.

– Вот видишь! – Годо хмыкнул. – Она умнее некоторых других, хоть и моложе.

Однако на лице его отражалось подавляемое недовольство: он бы предпочел, чтобы умнее оказались как раз эти «некоторые».

– Так поедешь со мной в Доброжу? – Свен взглянул на Годо и встал.

Тот охотно поднялся; братья еще недостаточно привыкли к домашней жизни и хватались за любой повод куда-нибудь съездить.

– Поедем поищем тебе челядь, – пояснил Свен Витиславе. – Не скучай тут.

От сарацин полона не привезли – что брали, сбывали хазарским купцам еще в Тавьяке, – и новой челяди купить было не у кого. В ближайшем словенском селении Свен поговорил со старейшинами, предложил отдать ему до весны девку и отрока, обещав кормить, одевать и заплатить гривну серебром. Многие семьи, кто победнее, охотно отослали бы лишних едоков, кому зимой все равно нет дома работы. Сами отроки – те, кто два года назад были еще слишком молоды и не могли отправиться в поход, – в беседу важных людей не вмешивались, но горящими глазами рассматривали кафтаны, пояса, ножи, перстни и обручья Свена и Годо, сбрую их коней. Никто не будет огорчен возможностью пожить у таких людей, а там, кто знает, может, и получить от них оружие, когда они снова соберутся на войну…

Заручившись обещанием, что на днях старики выберут и пришлют в Хольмгард нужных людей, братья отправились обратно. С неба посыпалась снеговая крупа, при порывах ветра секущая лицо, и пришлось надвинуть шапки пониже.

По пути вдоль Волхова впереди мелькнуло что-то белое – будто сгусток снегового вихря. Но тут же Свен разглядел, что это женщина, и вздрогнул. Белая одинокая фигура на неприютном зимнем берегу, между серым небом и серым Волховом, она внушала жуть своей явной отстраненностью от живой, теплой жизни. Показалось – фюльгья, олицетворенная судьба, что показывается человеку в его последние дни и часы.

– Еж твою в корягу! – буркнул Годо, и Свен понял, что брат ее узнал.

Конечно, это Ульвхильд шла им навстречу, а позади нее следовала служанка и еще две девушки из Хольмгарда. Сблизившись, братья слегка поклонились ей с седел. Она равнодушно кивнула и тут же отвела глаза, но более оживленного приветствия они и не желали. Уж лучше бы она совсем их не замечала. Казалось, скажи она хоть слово – и это будет такое слово, от которого вовек не избавиться. Девушки, ее спутницы, при виде сыновей Альмунда прижались друг к другу; Годо заметил это и сразу понял: о них говорилось в девичьей у Сванхейд.

Встречные разошлись, никто не оглядывался. Щурясь под снегом, братья не смотрели друг на друга, но думали одно и то же. Надо с этим что-то делать. Ульвхильд молчаливо объявила им войну, и они отчасти понимали ее, хотя и знали, что ни в чем перед ней не виноваты. Она и сама не думает, в чем они провинились, она ненавидит их за то, что они вернулись, когда Грим погиб. Ей бы хотелось, чтобы весь мир погрузился в ту же скорбь, чтобы никого не было рядом удачливее, раз уж ей самой удача изменила. Чем эти двое лучше Грима, спрашивает она себя, и со страстью отвечает: ничем! Это они должны были погибнуть. Ей тяжело постоянно видеть сыновей Альмунда – живых, здоровых, разбогатевших на добыче, заслуживших восхищение и почет. В глубине души ей стала ненавистна любимая подруга, чей муж вернулся с сокровищами и славой. И эта война могла очень им повредить. Вражда и ненависть подобной женщины – знатной земной валькирии, к тому же вдовы, столь близкой к тому свету, могла сгубить их удачу и счастье, и ей даже не пришлось бы ничего для этого делать. Просто появляться перед ними, как фюльгья, несущая смертную весть.

Но как они могли защититься от этой напасти? Если женщина сомневается в твоей чести, ее не вызовешь на поединок, а вызов на разговор едва ли поправит дело. Снова рассказывать ей, как безнадежно было бы возвращаться на то злополучное место, где остался Грим и киевские русы: погибнуть, не имея никакой надежды ни помочь ему, ни отомстить? Еще там, на острове, где Амунд плеснецкий растолковал боярам их положение, братья понимали, что чести их будет нанесен урон. Но уже тогда, тем летним утром, исправить было ничего нельзя, а теперь и подавно. Не принесет пользы дать Ульвхильд случай еще раз напомнить людям об этом.

Удачи не хватило на всех, но сыновья Альмунда, будучи ниже Ульвхильд по положению, поделиться с нею не могли.