Текст книги "Свенельд. Комплект из двух книг Елизаветы Дворецкой"

Глава 4

Сначала дело. Это понимали и Боргар со Свенельдом, и Даг: к чему бы ни привело сватовство, это не должно мешать сбору дани. Поэтому уговорились, что речь о нем заведут, когда дань будет получена. Решили, что Даг со старшим сыном поедет вместе с дружиной полюдья и обождет в Арки-вареже, пока они закончат со своими делами.

До Арки-варежа, где сидел меренский князь – пан[28]28
  Паны, панки – это угро-финское слово, к польским панам не имеет никакого отношения.


[Закрыть], как это здесь называлось, – по имени Тойсар, было не рукой подать – полтора дня пути, если налегке, а если с грузом, то и все два. Дорогу указывала Огда[29]29
  Огдой (Путевой рекой) здесь называется Которосль, приток Волги.


[Закрыть]: она впадала в Меренскую реку близ Силверволла, но вытекала из озера Неро. Целый день двигались по ледяному руслу Огды с севера на юг: предводители верхом, хирдманы пешком, за ними вели пять саней для будущей дани. Иной раз видели близ реки меренские ялы или болы – селения на пологом берегу, состоящие из срубных избушек с высокой, чтобы дать простор дыму очага, устроенной «шалашом» дощатой кровлей. Стояли меренские избы на толстых столбах-подпорах по углам или на выложенном из камня основании, так что летом к двери нужно было подниматься по короткой лесенке, но сейчас, среди глубокого снега, они выглядели полуземлянками.

Заночевали в погосте, на другой день миновали по льду озеро Неро, густо обсаженное ялами, и вышли на южный его берег, где в озеро впадала река Гда. На ней-то, в одном роздыхе выше по течению, и стоял уже лет триста, как рассказывали мерен, возвышаясь над подвластной ему округой княжеский город Арки-вареж.

Свое имя он носил недаром.

– «Арки», или «аркей» – значит холм или бугор, – объяснял Арнор Велераду по дороге. – То есть Арки-вареж – «город на вершине», что-то вроде этого.

– И это прямо настоящий город? – недоверчиво улыбался Велерад, до того видевший лишь ничем не защищенные меренские ялы.

– А вот сам увидишь. Ма шанам[30]30
  Я думаю (мерянск.).


[Закрыть], не меньше вашего Хольмгарда!

– Ну уж это ты хватил! – засмеялся Велерад.

Выросший в Хольмгарде, он привык считать его серединой мира и средоточием высшей власти, богатства и влияния. Однако, увидев Арки-вареж, признал, что по-своему Арнор прав: столица Мерямаа так же выделялась среди других поселений, как Хольмгард на Волхове.

Арки-вареж занимал вершину длинного холма и сам тоже, не в пример округлым словенским либо дугообразным варяжским городцам, напоминал огромную трубу, закупоренную с двух сторон: земляные валы окружали поселение, вытянутое на полтысячи шагов, и такие же валы закрывали его с обоих концов. Холм городца лежал внутри петли, образованной изгибом реки Гды, что в теплое время затрудняло подступы к нему, но и сейчас, зимой, осаждать крутые склоны холма, высокие валы, среди глубокого снега, было бы почти невозможно. Возвели эти укрепления при дедах – в те времена, когда Тородд конунг из Хольмгарда приходил сюда с войском, пытаясь подчинить себе эти края, а мерен, сопротивляясь, выстроили твердыню в самом сердце своей земли, в гуще множества неукрепленных селений. В конце концов они были покорены – военной силой, подарками для старейшин, обещанием торговых выгод. Выплачивая дань владыкам Хольмгарда, мерен получили возможность сбывать сарацинам меха и прочую лесную добычу, а взамен брать множество дорогих товаров, которые иначе, чем через Хольмгард, сюда доставить было невозможно. И каждый раз, приезжая за данью и заново оценивая укрепления Арки-варежа, русины думали: нелегко будет вновь осаждать этот «меренский Асгард», случись какой раздор…

Подумав об этом, Свенельд взглянул на Дага. Родство с Тойсаром могло бы очень укрепить положение руси в этих краях, окажись сватовство успешным; но и в случае неудачи изо всех сил надо стремиться избежать раздора. Ни одна невеста, даже сама госпожа Фрейя, не стоит потери меренской дани.

У южного конца исполинской земляной трубы располагались ворота: насыпные валы в проеме не сходились, и в промежутке между ними были установлены воротные столбы со створками. К ним вела дорога, пересекавшая заснеженную Гду. Перед самым валом еще имелся ров, и даже под снегом можно было оценить его глубину.

В Арки-вареж прибыли три десятка хирдманов под началом Боргара – столько человек Олав имел право прислать на угощение к меренскому князю. Перед прибытием сюда и Боргар, и десятские, и сами хирдманы оделись во все лучшее, в цветные кафтаны, крытые кожухи, крашеные плащи и шапки. Трубили рога, давая знать об их прибытии. Ворота вала на вершине были распахнуты, возле них толпились меренские старейшины – кугыжи и покштяи. Предупрежденные гонцом, они собрались со всех окрестных тукымов; в меховых кафтанах с клиньями в широких подолах, с поясами, искусно сплетенными из кожаных ремешков, в меховых шапках, с бородами и посохами, невозмутимые, важные. Отвороты шапок и вороты кафтанов были обшиты полосками дорогого узорного шелка, того, что русы же покупали у хазар и привозили сюда в прежние годы.

Обликом мерен напоминали чудь, уже знакомую Велераду, как и другим варягам, – светлокожие, голубоглазые, с плосковатыми лицами, нос уточкой, переносица немного вдавлена, глаза глубоко посажены, так что верхнего века не видно, у многих – чуть враскось. Перед самыми воротами стоял, тоже с посохом в руке, сам Тойсар – мужчина лет сорока, среднего роста, худощавый. Продолговатое лицо имело обычные для его племени черты, те, благодаря которым мерянина с первого взгляда отличишь от славянина или русина: острые высокие скулы, глубоко посаженные светло-голубые глаза под светлыми бровями. Соломенного цвета волосы падали на низкий лоб, борода была темнее волос – тускло-рыжая. Зато отличал его от прочих нос: крупный, с горбинкой от давнего перелома – след каких-то охотничьих подвигов. Кисти рук, державшие посох, и ступни у него были небольшими, почти как у женщины. В каждом ухе Тойсара было по две серьги: две серебряные, одна бронзовая, а одна, в правом ухе, даже золотая. На широком поясе висели две подвески в виде коньков; Велерад уже заметил, что у молодых мерянских парней таких подвесок бывает по одной.

Всадники сошли с коней: уважаемых людей приветствуют спешившись. Боргар первым подошел к Тойсару, за ним следовали трое десятских.

– Я, Боргар хёвдинг, и товарищи мои, Свенельд сын Альмунда, Тьяльвар и Гунни, и словене Видаш, Дружинка и Пожит, а с нами наши люди, числом три десятка, приехали к вам! – с достоинством произнес вожак русов. В полушаге позади стоял Вигнир, чтобы переводить знатным мужам их речи. – Примете ли нас в дом?

– Я, Тойсар, сын Тойчаша, встречаю вас! – улыбаясь, кивнул в ответ меренский князь, и множество тонких морщинок разбежалось от уголков его глаз. – Хорошо ли доехали? Не случилось ли по пути какого несчастья? Люди ваши все ли здоровы? Лошади ваши все ли целы? Повозки ваши, одежда, товары, все ли в целости?

– Все цело, спасибо, – отвечал на каждый вопрос Вигнир. – Тау, тау![31]31
  Тау – спасибо (мерянск.).


[Закрыть]

– Да будет милость богов с тобой, пан Тойсар, с твоим домом, родом и всей Мерямаа! Олав конунг, владыка Хольмгарда и всех земель словенских, чудских и меренских, шлет тебе свою дружбу и дары, чтобы ее подкрепить.

– Сыны Мерямаа и дом рода Вайыш-ерге рады принять посланцев Олава-пана, и взамен его даров мы дадим свои, – так же с улыбкой, показывая свою радость от встречи, ответил Тойсар. – В вашем доме все готово, пусть твои люди идут отдыхать, а тебя и спутников я приглашаю разделить со мной хлеб.

Огромная земляная «труба» внутри имела еще две перемычки из таких же насыпных валов, деливших ее на три неравные части. Ближайшая к воротам оставляла что-то вроде посада – здесь жили более поздние поселенцы; в средней части, самой обширной, находился двор князя и жилища еще нескольких старинных семей из рода Вайыш – утки-прародительницы. Самый дальний от ворот конец городца, за второй земляной стеной, был отведен под «русский двор», местными называемый Руш-конд. Здесь стоял погост, при нем клети, навесы для лошадей. Имелось и несколько дворов постоянных обитателей – русских кузнецов, ловцов и торговцев. Женщины, дети со всего города сбежались посмотреть, как пришельцы проезжают через мерянскую часть Арки-варежа, направляясь в свои владения. Лаяли привязанные псы.

Старейшины прошли вслед за гостями. Большая изба погоста была выстроена по меренскому обычаю: с высоченной крышей-шалашом, куда поднимался дым от очага, оставляя возможность внизу свободно дышать. Уже были готовы столы; старшие из мерен рассаживались с одной стороны, русы – с другой. Длинные лавки были покрыты новыми овчинами. На столах выстроились глиняные светильники, где пеньковый фитиль торчал из желтого воска, точно как в доме у самого Олава конунга. Свенельд оценил это: восковые светильники дают больше света, но меньше вони и копоти, чем масляные или жировые, однако позволить себе каждый день жечь воск у руси могут только состоятельные люди. Однако мерен воск не требовалось покупать: целые их селения считались «бортными», владея наследственными бортевыми угодьями и выплачивая дань только медом и воском.

Стол был накрыт изобильно, но угощение составляла главным образом дичь. На деревянных блюдах были разложены десятки жареных заячьих тушек, особенно любимых мерен. Угощали птицей всех видов – были здесь не только тетерева, глухари, рябчики, но и совы, сороки, вороны. Женщины разносили белый сыр, гороховый кисель, блины, которые пекли у очага, похлебки из рыбы в дымящихся котлах, железных и медных.

Но скоро приступить к угощению Свенельд не надеялся: обычай приема важных гостей у мерен был долгим и обстоятельным. Сперва Тойсар, за ним Боргар отламывали по кусочку от блина и бросали в огонь, прося принять угощение Поро кугу юмо – великого доброго бога вселенной, потом Ош-кечы кугу юмо – великого бога светлого дня, Мэр кугу юмо – великого бога народа… Богов, как Свенельд уже знал, у мерен насчитывалось около семи десятков, а еще у каждого из них имелась мать, которую тоже надлежало почтить, и вестник – особый дух, в чьи обязанности входило передать приносимое. Богов угощали блинами, потом осторожно, чтобы не залить огонь, отливали на камни очага немного пива из ковшей.

Закончив с этим, Тойсар стал обходить гостей за столами. Его сопровождала немолодая женщина, судя по обилию бронзовых украшений, жена-большуха, иначе – покшава. Каждому они вручали ковш пива, который требовалось выпить до дна и перевернуть.

Помня о затеянном деле, Свенельд учинял быстрый осмотр каждой женщине из тех, что неслышно сновали у столов, – надеялся увидеть ту девушку баснословной красоты. В день главного пира угощать приезжих собирались жены старейшин, поэтому в гриднице стоял непрерывный звон от многочисленных украшений с подвесками на одежде и даже башмаках. У одних большая круглая застежка с подвесками красовалась посредине груди, скрепляя кафтан, у другой – две треугольные подвески, тоже с «лапками» на литых цепочках, звенели на плечах. Из-под белых головных покрывал свешивались косы, на концах тоже украшенные узорными подвесками; концы косы и головного покрывала были у каждой заткнуты за плетеный пояс. Обувью женам мерен служили простые поршни сыромятной кожи, с продернутым по верхнему краю ремешком, но и они изобиловали бронзовыми и медными украшениями.

– Что, есть тут ваша невеста? – подталкивал Свен локтем Арнора, которого нарочно держал поближе к себе.

– Пока нет, – тот быстро огляделся. – Увидишь ее – сам поймешь.

– Да ты не робей! – поддразнивал его Свен с высоты опыта мужчины, у которого сватовство и свадьба уже позади. – Ты ж так похож на мерен, они тебя за своего должны считать!

И украдкой дернул Арнора за правое ухо, в которое было вставлено небольшое серебряное колечко. Ни русы, ни славяне не носили серег, это украшение Свенельд видел только у мере или хазар в Итиле, и оно его забавляло.

– Зря смеешься! – Арнор отбил его руку. – Вас они сочтут жалкими оборванцами, у кого нет средств даже на маленькое медное колечко! Дети здешние вас засмеют!

– Что, Велько, хочешь себе такие? – Свен обернулся к младшему брату, сидевшему с другой стороны.

Они шептались украдкой, пользуясь тем, что в большом помещении, полном людей и движения, тишины не может быть; но болтать, пока хозяин обходит гостей, не полагалось.

– Ты смотри – у их набольшего аж по две серьги! – Велерад в ответ тайком кивнул на Тойсара.

Свенельд только хмыкнул, продолжая тайком разглядывать женщин. При таких подарках, какие они привезли, он не боялся, что русь из Хольмгарда сочтут оборванцами. Отроки внесли и поставили на скамьи у стен большие лари и мешки. Когда наконец начался пир, когда Тойсар поднял чашу на богов и на здоровье Олава конунга, Боргар с ответным словом преподнес присланные Олавом дары: серебряные браслеты, гладкие и с чеканным узором, несколько отрезов тонкой шерсти и даже немного яркого хазарского шелка. В ответ Тойсар велел подать связки куньих и лисьих шкурок: для Олава и его семьи, для самого Боргара и его спутников, кому больше, кому меньше, в зависимости от положения. Больше всего получал Боргар, за ним Свенельд, Тьяльвар и Гунни – не зря Свен рассчитывал на эту поездку, собираясь сшить для Вито кунью шубку. Помня о ней, он особенно обрадовался подарку; уже видел мысленно, как выложит куниц перед Вито и как она обрадуется. У себя там, на Велетском море, она такого не видала. Конечно, хорошие меха завозились и туда, но там их было куда меньше и стоили они дороже.

– Ты видел, да? – прошептал Велерад старшему брату, глядя на чашу перед собой на столе. – Видел, чем она отделана?

– Обычные шеляги, – с видом мнимого равнодушия отвечал Арнор. – Рубленые…

– Свен, ты видел? Они рубят шеляги, из самой широкой части берут полосочку и обивают ими чаши!

Свен взял со стола деревянную чашу и повернул к свету. И правда, весь ее верхний край был окован тонкими полосками серебра, вырубленными из середины сарацинского шеляга и сохранившими следы печати; каждую такую полосочку сгибали пополам, надевали на край чаши и прикрепляли крошечными заклепками.

– Люди живут богато и могут себе позволить! – наставительно отвечал Свен.

– Давайте сюда! – Тьяльвар забрал у них чашу. – Что вы как чащобы! Будто сроду шелягов не видали!

– Я видал, но не на чашах же! – шептал потрясенный Велерад. – А обрубки с краешков они что – выбрасывают?

– Да нет, в переплавку пускают. Вон! – Свен кивнул на женщину средних лет, проходившую мимо с кувшином.

Видя, что гости на нее смотрят, женщина улыбнулась и подошла подлить им пива; они придвинули к ней свои чаши. Смуглые от работы руки женщины были украшены пятью или шестью серебряными перстнями с широкими щитками, начищенными к празднику и ярко блестящими; поверх рукавов зеленоватого в бурую полоску шерстяного кафтана сидели три или четыре браслета, один серебряный, остальные бронзовые. Если постараться, можно было бы вычислить, сколько куниц добыл ее муж, чтобы приобрести всю эту красоту.

Гости налегали на угощение, женщины подносили новые хлебы, разливали пуре и пиво. Управляла ими жена Тойсара – немолодая морщинистая женщина, одетая в кафтан из полосатой шерсти. Подвески из бронзы были даже на ее башмаках, из-за чего малейшее движение сопровождалось перезвоном – по их обилию можно было сразу понять, что это знатная женщина, искусная в литье, хранительница преданий.

– Вон, посмотри, – Арнор украдкой показал на нее Свенельду. – Это Кастан, жена Тойсарова. Мать ее… девушки.

– Старуха-то не так что собой хороша! – насмешливо шепнул Свен.

– Так мы и не к ней сватаемся! – буркнул Арнор. – Зато она рода самого лучшего – Юксо-ерге. Дочери Лебедя – их так называют. И она, и Ошалче – дочери Лебедя, Юксодыр. Они самыми мудрыми слывут, всякие хитрости превзошли.

– Будет ли с того добро? – Свен качнул головой.

Ему вспомнилось, что говорила Арнэйд: «Не женись на меренской удор…» Со слишком хитрой женой жить нелегко. Он снова покачал головой, глядя на морщинистое, потемневшее лицо Кастан. Взгляд у нее и впрямь властный, служанками управляет одними глазами и легкими движениями бровей. Боятся ее, видать. И хотя Свенельд никогда не думал жениться на меренке, он испытал облегчение от мысли, что его-то жена, уже найденная, совсем на нее не похожа. Даже почувствовал, что, кажется, скучает по Витиславе! По сравнению со скуластыми, плосковатыми лицами меренских жен, которые все, на его взгляд, были похожи, как сестры, ее тонкое белое, как цветок, личико в памяти казалось особенно нежным.

– Чего задумался? – Теперь Арнор толкнул его в бок. – Не зевай, а то всех зайцев без тебя съедят!

– Да вот думаю, как хорош был бы наш Годо с сережками и еще с этими вот подвесками, как у женщин! – глубокомысленно ответил Свен.

Велерад снова зажал себе рот, чтобы не заржать в почтенном собрании, как жеребец.

Когда в теплом доме кугыжи сняли свои высокие шелковые шапки, обнаружилось, что на русых волосах они носят кожаные очелья с кольцами на висках – серебряными, медными, бронзовыми. С таким украшением жители славянских земель были хорошо знакомы, но привыкли видеть его лишь на головах у женщин. От тех, что носили женщины, они отличались лишь меньшими размерами – с перстенек. Увидев это, Велерад фыркнул от смеха и прикусил губу. У Тойсара вместо кожаного ремешка был на голове серебряный обруч, и у некоторых других, видно, самых знатных, такие же, но медные.

В прошлые годы Свен, бывая здесь, мало внимания обращал на женские побрякушки, но теперь подумал: а нехудо бы купить несколько подвесок позаковыристее и отвезти Вито. Они ее позабавят. Невольно отдавая дань возрасту своей жены, он понимал: игрушки ей пока нужнее, чем развлечения взрослых женщин.

К ним приблизилась Кастан: обходя столы, она приглядывала, везде ли всего довольно. Приятное позвякивание серебра и бронзы заранее возвещало ее приближение, так что парни успевали прекратить болтовню и принять приличный вид. Остановившись возле них, она улыбнулась и сказала что-то.

– Хозяйка спрашивает, хватает ли нам еды и питья, – перевел Арнор.

– Скажи, что нам всего хватает и мы всем довольны, – велел Свен. – И спроси: может ли кто-нибудь здесь продать мне несколько таких вот застежек с уточками и лапками, – он кивнул на грудь Кастан, где поверх кафтана блестела круглая застежка в ладонь величиной, ловко сплетенная из волнистой бронзовой проволоки, начищенная и блестящая не хуже золотой. – Я хочу подарить их моей молодой жене.

Глядя на смуглое лицо Кастан, он подумал о своей женитьбе с новой бодростью и надеждой. Свидетель Один – если бы ему досталась конунгова дочь сорока лет от роду, было бы куда хуже! Старость не лечится, а раз уж единственным недостатком его суженой является крайняя юность, то он с каждым годом будет становиться меньше!

Выслушав вопрос, Кастан улыбнулась – приветливо, но показав сильную нехватку зубов.

– Она говорит, что сама изготовит для тебя все, что ты пожелаешь. Зайди к ней завтра, и вы договоритесь.

– Она сама? – изумился Свен. – Она что, златокузнец?

– Кузнецы здесь только наши, – вон, Хравна взять. А узорочья из меди и бронзы у них женки льют. Это работа тонкая, но легкая. Мужик за такую не возьмется, у них это все равно что прясть.

– Ну, скажи, зайду, – Свен благодарно кивнул Кастан и добавил то почти единственное, что знал: – Ёлусь!

В это время Тьяльвар толкнул его локтем и быстро кивнул на Тойсара. Меренский князь, оказывается, начал что-то говорить, глядя на русов.

– Князь Тойсар желает узнать, какие новости появились за этот год у Олава конунга, – перевел стоявший позади него рослый мужчина средних лет, с продолговатым лицом и темной лохматой бородой. Крупные загрубелые руки с навек въевшейся в кожу чернотой обнаруживали его ремесло – это был кузнец.

Резкие черты лица и густые черные брови придавали ему довольно угрюмый вид, но повадка его дышала уверенностью. Свен его знал – это был Хравн, у мерен носивший прозвище Карак, что означает то же самое – Ворон. Давным-давно, со времен Хакона, отца Олава, он жил в Арки-вареже и снабжал своими изделиями всю округу меж двух озер. Достигнув немалых высот в литье украшений из бронзы и меди, в искусстве ковать железо мерен ушли недалеко – в их краях неоткуда было взять руды, – и кузнец-мере пока что был редкостью среди ловцов и бортников. Из сарацинских земель сюда привозили поясные небольшие ножи из самой лучшей булатной стали, но оружие, топоры, серпы, сошники, гарпуны, котлы, крючки и прочее покупали у русов или здешних русских кузнецов, работавших с привозным железом. Для Хравна зимний обоз каждый раз привозил плавленое железо из Свеаланда, считавшееся самым лучшим. Человек почти одинокий, он платил, как любой мужчина, одну куницу в год, но у меренских старейшин пользовался уважением и, как свой человек, был приглашен Тойсаром в толмачи.

Отбросив мысли о женщинах и подарках, Свенельд сосредоточился. Начинался разговор о деле – ради этого дела они и приехали, не в меньшей мере, чем ради куниц и бобров. Сейчас, когда перед ними собрались все старейшины с озера Неро, нужно было добиться ответа. А надежд на благоприятный ответ, помня речи от Дага, Свенельд не питал.

– У Олава конунга добрые вести! – благодушно кивнул Боргар, будто не подозревал ничего худого. – Как ты помнишь, Тойсар, Олав конунг задумал поход на сарацинские земли – уже предстоящим летом. Собирая войско, минувшим летом он посылал людей за Варяжское море – к свеям и данам. Ингемунд Веселый, его доверенный человек, был хорошо принят конунгом свеев Бьёрном и остался у него на зиму, чтобы сопровождать его в поездке по стране. Олав конунг уверен, что свеи-то соберут немалое войско. Эти люди знают, где и как берут хорошую добычу! Им только скажи, что конунг обеспечит им припас и открытые дороги туда, где можно взять серебра, золота, шелков, хорошего оружия, красивых пленниц, – и никого дважды приглашать не придется! Олав тревожится, хватит ли у него лодий, чтобы отправить всех охочих до богатства удальцов! Но еще больше, пожалуй, повезло Альмундову сыну, Свенельду, – Боргар показал на своего молодого товарища. – Он не только добрался до крайних пределов северного языка, где живут юты и даны, не только совершил удачный набег на земли вендов, но и добыл себе в жены дочь тамошнего конунга!

По гриднице пролетел гул, к Свенельду обратились десятки лиц, выражавших любопытство и уважение. Даже сам Хравн, переводя последние слова, взглянул на Свена как на диво. По кивку Боргара Свенельд встал, чтобы удобнее было приступить к рассказу. Ему, честно говоря, уже порядком надоело излагать эту сагу, но он понимал: его удача на Велетском море стала залогом удачи всего будущего похода на Хазарское море, и все, кого они хотят увлечь туда с собой, должны об этом знать.

Повествуя о своем набеге на побережье в день Середины Лета и расписывая достоинства своей супруги, Свен надеялся, что ни у кого из его спутников не хватит глупости выдать ее единственный недостаток…

– Многие люди, бывшие у Сигтрюгга конунга, пожелали присоединиться к нам в походе на сарацин, когда убедились в моей удаче, – закончил он. – И наши датские родичи, потомки славного Халльмунда Старого, и другие люди – даже кое-кто из велетов – дали слово будущей весной прибыть в Хольмгард, чтобы вступить в войско Олава конунга. Я уверен, удача и дальше нас не покинет, и всякому, кто пойдет с нами, никогда больше не придется пить из иной посуды, кроме серебряной!

Он поднял маленький поясной рог, окованный серебром, приподнял и выпил, приглашая богов выпить вместе с ним за это пожелание.

– Теперь хорошо бы услышать и от вас такие же добрые вести, – заговорил Боргар, когда Свен вновь уселся на свое место между Тьяльваром и Велерадом. – Прошлой зимой Олав конунг звал и меренских мужей в этот поход. И я сам, как тот, кому Олав намерен доверить войско, тоже зову вас с нами. Что скажете? – Боргар упер руки в бедра, будто бросал вызов отваге и удаче меренского рода. – Будете ли вы, мерен, моими соратниками?

С неторопливым достоинством Тойсар поднялся на ноги.

– Сыны Вайыш не давали обещания пойти в поход заодно с русью. Мы выслушали ваши речи и пообещали на весенних молениях спросить богов, угоден ли им этот поход и какие предсказания они нам дадут. Я сам просил совета у богов и передал людям речи Великого бога вселенной, предопределителя будущей судьбы мира, которые он обратил ко мне во сне. И сказал Юмо: пусть дети Вайыш не покидают родных очагов, Юмо не поедет перед ними на белом своем коне, а лишь злой Керемет проложит путь, и путь тот ведет к гибели.

– Но мой отец… – в гневе начал Свенельд.

Он помнил, сколько серебра, шелка и хороших копий или топоров из свейского железа роздал прошлой зимой Альмунд этим самым кугыжам, уговаривая их отправиться в поход с родовым ополчением. Но тут же Свен с усилием взял себя в руки и досадливо махнул Арнору, чтобы этого не переводил.

– Четыре лета назад Хельги Хитрый из Киева ходил в поход на греков! – напомнил он вместо этого. – Теперь всякий, кто был с ним, богат и прославлен. Их жены, сестры и дочери носят украшения из серебра, одежды их отделаны ярким шелком, какого и во сне не увидит тот, кто всю жизнь просидит в лесу! Неужели мы, северные русы, и вы, мерен, хуже киян?

Ему приходилось делать промежутки в своей речи, чтобы дать Арнору время перевести, а себе – подумать, что сказать дальше и никого не оскорбить. Кугыжи слушали почти невозмутимо, но он примечал, как некоторые ерзают и переглядываются.

– Даже греческие цесари теперь знают людей из дружины Хельги по именам! – увлеченно продолжал Свенельд. – Слава их родов разнеслась по всей земле, до самого Критского моря! И вы можете достичь того же. Ваши внуки и правнуки будут пить из привезенных вами серебряных чаш, ваши правнучки будут красоваться в ожерельях с серебряными шелягами. И вот, когда Олав конунг всем, всем дает случай раздобыть богатство и славу, – что мы слышим? Уважаемый пан Тойсар увидел не тот сон!

– Но если Юмо не дает добрых знамений, то идти против них неразумно! – Тойсар тоже взволновался, хотя выразилось это лишь в том, что его глубоко посаженные глаза раскрылись шире.

– От наших дедов мы знаем – удача пробуждается делом! Тот, кто доблестен и отважен, найдет или победу, или славу! Славу можно добыть даже достойной гибелью, и она будет ничуть не хуже! – горячо ответил Свенельд.

– Успокойся! – приказал ему Боргар. – Если для кого-то благоразумие и сны важнее доблести и удачи, мы не станем тянуть этих людей к счастью силой!

И подмигнул, словно говоря: не сейчас!

Свенельд сердито втянул воздух, но сдержался и сел, всем видом показывая, что больше не намерен спорить. Боргар прав: не стоит злить мерен, пока не получена дань. А когда она будет получена, можно будет снова побеседовать и с Тойсаром, и с другими кугыжами – теми, от кого зависит истолкование снов и прочих проявлений божественной воли.

– Всякому понятно – вернуться из дальних краев в серебре и в шелках было бы неплохо, – сказал Мантур – преклонных лет седобородый муж с медным обручем на поседевшей голове, с двумя серьгами в каждом ухе. Каждое слово и движение его было исполнено достоинства, говорил он негромко и медленно, и все за столами уважительно затихли. – Но людям не нравится, что идти на то море придется через хазар. С чего бы им допускать в свои земли целое войско? С чего им любить вас, русов?

Мерен одобрительно загудели – эти мысли тревожили многих.

– Я слышал, какие-то русы на юге отбили у кагана данников – не захочет ли он в этот раз посчитаться и отомстить? – крикнул Пагай, рыжебородый мужчина лет сорока, сидевший среди родичей Тойсара – круглолицый, с вдавленной переносицей и глубоко посаженными глазами, которые насмешливо щурил, поглядывая на русов. Из-за множества веснушек лицо его напоминало Свену пшеничный блин.

– Ты говоришь про Хельги Хитрого, который правит в Киеве, – сообразил Боргар. – Но он в нашем походе не участвует, а Олав конунг у хазар ничего не отбивал… пока.

– Думаешь, хазары различают, где русы с юга, а где с севера? – с издевкой прищурился Пагай.

– Не сомневайся! – заверил Боргар. – Я сам был у них прошлым летом и растолковал разницу. Хельги в Киеве – сам по себе, а Олав в Хольмгарде – сам по себе, и этот Хельги ему даже не родич. А от нашего похода будет польза и самим хазарам. Свои выгоды они понимают, такие это хитрые люди. Хазары уже лет пятнадцать воюют с сарацинами – с Аль-бабом, с Ширваном. Но сами биться с ними на море не могут – у них нет кораблей. Конница у хазар сильная, а по морям они не ходят. Если мы выйдем с хорошим войском на Гурган, разорим Джиль, Дайлем, Табаристан, Абаскун, Ширван, хазарам это только на пользу пойдет. У Ширвана сейчас царь… Али Хасам… Хайсам… – Боргар поставил чашу на стол и потер лоб, – а, хрен с ним, какой-то тролль! Хакан-бек Аарон поставил условие, чтобы мы причинили как можно больше зла ширван-шаху. Я дал обещание. Это будет нетрудно сделать – ведь там и родятся серебряные шеляги. Мы и сами хотим вывезти их оттуда как можно больше!

– Ну, может быть, если ты говоришь… – с сомнением промолвил Хравн вполголоса и поскреб в черной бороде. – А со стороны глянуть, я бы подумал, не ловушка ли это. Может, они хотят заманить русов, чтобы сарацины вас перебили, а каган… то есть твой бек тогда нагрянет и отнимет у Хельги все те земли, что бывшие его.

– Ты прямо как Один – весь мир насквозь видишь! – Свен засмеялся, хотя в груди кольнуло холодной иглой сомнение: а что, если так и есть?

– Перебьют нас сарацины или нет, это от нас зависит, – сказал Боргар. – Я вот еду не затем, чтобы меня перебили. Я еще жениться думаю, пока…

– Подайте сарацинскую царевну хёвдингу! – шепнул Дружинка Велераду, тот подмигнул в ответ.

– Но сдается мне, чтобы мы побили сарацин, хакан-бек хочет больше, – продолжал Боргар. – Мы ему ничем не угрожаем, с Хельги Хитрым у них торговый мир. Хазарам это нужно не меньше, чем нам, их купцы ведь ездят от Шелковых стран до самого Кордовского халифата, а Киев объезжать – слишком большой крюк выйдет. А главное, – Боргар хлопнул по плечу Гунни, сидевшего к нему ближе, – мы собираемся набрать достаточно большое войско, чтобы нам было плевать, чего там хочет бек, шах, цесарь и лысый ётун! Мы пойдем за добычей и привезем добычу!

– Для успеха такого дела нужен вождь королевской крови, – заметил Хравн. – Есть у вас такой?

– Было бы войско, за вождем дело не станет! – загадочно ответил Боргар.

– Это может быть сам Олав? – спросил Тойсар. – Он возглавит войско?

– Может быть, – задумчиво ответил Тьяльвар. – Но вроде он прямо об этом не говорил, да, Свен?

– Я не слышал. Но если не он – тогда кто?

Они посмотрели друг на друга; Свен поднял брови, давая понять, что у него нет ответа на этот вопрос. Его отец, Альмунд, не раз говорил, что отказывается от этой чести, а Свен и даже Годо, при всей их доблести, были еще слишком молоды для таких значительных дел.