Текст книги "Спящее золото. Книга 1: Сокровища Севера"

Глава 3

От усадьбы Оленья Роща до кургана Гаммаль-Хьерта было далеко – выехав из дома на сереньком летнем рассвете, братья Стролинги только за полдень увидели с вершины верескового холма знакомую покатую макушку. Полдня они двигались по унылым долинам, где редкие серо-зеленые осиновые рощицы перемежались вересковыми пустошами, россыпями серых гранитных валунов, неизвестно какими великанами тут накиданных. По дороге пришлось миновать несколько хуторов, и хозяева, кто оказался дома, выходили к воротам, чтобы проводить четырех всадников уважительными взглядами. Гейр даже пожалел, что у их подвига так мало свидетелей.

Вот только мать Грима Опушки, чей двор был последним, немного испортила настроение: старая ведьма вышла зачем-то из ворот и долго смотрела вслед. Как будто заранее знала, что ничего хорошего не выйдет.

Выехав на вершину холма, все четверо разом остановились. Теперь курган Старого Оленя лежал прямо напротив. За прошедшие века ветра, дожди, снега, корни вереска и брусники, звериные лапы сгладили его и почти стерли следы человеческих рук. Но все же что-то неуловимое явственно отличало курган от других пологих холмов, так же густо заросших вереском и брусникой. И Гейру стало неуютно: показалось, что и курган смотрит на них, неподвижно застывших прямо напротив.

– Поехали, чего встали! – негромко сказал Скъельд и толкнул коленом конский бок.

Он произнес эти слова небрежно, но Гейр каким-то образом понял, что старшему брату тоже не по себе. Братья спускались по склону холма, позади всех трусил Книв. Он умолял взять его с собой и позволить исправиться, говорил, что на побережье так испугался только от неожиданности нападения, а теперь, когда заранее готов к встрече с мертвецом, сумеет проявить себя как должно и больше не опозорит рода. Отходчивый Гейр скоро простил и даже пожалел дурака, а Скъельд только пожал плечами: чего ждать от сына рабыни? И Книву позволили везти съестные припасы: раскапывать курган предстояло долго.

День выдался пасмурный, солнце не показывалось, ветер шевелил верхушки вереска, как будто кто-то невидимый бродил вокруг и все время норовил оказаться за спиной. В долине, открытой во все стороны, не виднелось ничего живого.

Приблизившись к кургану, братья спешились и первым делом развели костер. Жаркое пляшущее пламя подбодрило, и охотники за древними сокровищами с удовольствием протягивали руки к огню. Скъельд отцепил от пояса коровий рог, плотно обвязанный куском кожи, снял покрышку и высыпал в разгоревшееся пламя сушеные травы. Их дала любимцу мать, ничего не объяснив другим детям. Гейр успел заметить и серовато-сизые листья полыни, и сушеные иголочки можжевельника, и волчец-чертополох, и еще какие-то мелкие темно-зеленые веточки, которых он не знал. «Рагна-Гейда наверняка узнала бы!» – подумал он и вздохнул. Сестра тоже просилась ехать, но Скъельд сразу отрезал: раскапывание курганов – не женское дело. Он все еще сердился на сестру за тот пир, когда благодаря ей выглядел дураком.

Горящие травы вспыхивали ослепительно золотыми искрами и мгновенно гасли. Скъельд бормотал что-то, прикрывая рот ладонями. Все это было так необычно и тревожно, что даже Ярнир поутих, а на его длинном простоватом лице появилось непривычно серьезное выражение. Поистине могучее заклинание дала Скъельду мать, если оно сумело хоть ненадолго усмирить этого непоседу!

Гейр вглядывался в костер, наблюдал, как огонь ловит на лету легкие листики и веточки, как мгновенно делает их золотыми, съедает и роняет черные хлопья пепла. И вдруг в огне померещилось что-то живое: языки пламени на миг приняли очертания лисицы. Лукавая треугольная мордочка с настороженно поднятыми ушами глянула прямо на человека, в золотых глазах сверкнуло что-то неуловимо знакомое. Гейр вздрогнул, не зная, отшатнуться или податься ближе. А огненный дух уже исчез, и снова он видел неровный трепет огненных языков. Только и всего. Померещилось.

Костер прогорел, и Скъельд велел братьям выгрести золу.

– Теперь нужно с трех сторон осыпать этой золой склоны! – Он показал на курган. – Тогда он ничего нам не сделает.

Не стоило произносить имя мертвеца вблизи обиталища. Гейр и Ярнир дружно кивнули. Им тоже как‑то не хотелось подавать голос. Даже Гейр, успевший к восемнадцати годам сходить не в один поход и побывать не в одной битве, даже Ярнир, чувствительный, как каменный жернов, ощутили холодное неудобство в душе. И даже самим себе не хотели признаться, что это неудобство зовется постыдным словом «страх».

Набрав по мешочку еще горячей золы, три брата стали с разных сторон подниматься на курган, старательно рассеивая золу вокруг себя. С каждым шагом росла тревога: казалось, они ступают по скорлупе исполинского яйца, которая в любое мгновение может треснуть и выпустить наружу дракона, а то и кого-нибудь похуже. Зола с тихим шорохом падала в вереск и пропадала. А холодная тревога не проходила – серая пыль сгоревших трав казалась не слишком надежной защитой.

Наконец все трое встретились на вершине кургана и вздохнули с облегчением – каждый был рад снова увидеть других. И вот они сошлись, три сына Кольбьерна из рода Стролингов, на том месте, где со времени погребения Старого Оленя многие стояли, но никто не вернулся назад.

– Ну, вот, – сказал Скъельд, и раньше не славившийся красноречием. – Мы на месте. Это будет подвиг не хуже ночной драки с фьяллями. И о нас еще сложат сагу. «Сага о трех братьях из рода Стролингов»! А! – Он хлопнул по плечу сначала Гейра, потом Ярнира. И, как по приказу, оба приободрились, привыкнув верить старшему брату и слушаться его. – Идите за лопатами!

Гейр и Ярнир спустились к подножию кургана, где возле серого пятна кострища сидел Книв с поклажей. Он уже снял с седел три лопаты и положил их рядком на землю. Для него самого лопаты не приготовили: раскапывать курганы – дело не для рабов. Это подвиг, достойный благородных людей.

Сделав несколько шагов вниз, Гейр вдруг вскрикнул: что-то живое коснулось башмака, дернулось, так что он невольно отскочил и едва не сбил с ног шедшего сзади Ярнира. Меж зеленых кустиков брусники шевелилась серая тусклая плеть. Гадюка! Конечно, они любят греться на солнце среди брусники и вереска!

Змея, длинная, с резким черным зигзагом на серой спине, проворно уползала прочь, но Гейр успел заметить ее морду с тяжелой, угловатой, как башмак, нижней челюстью и круглыми точками бессмысленных глаз. Серая шкура слегка отливала голубым, но это не делало гадину менее мерзкой. Лицо Гейра перекосилось от отвращения: он не выносил даже вида змей. И саги о смерти Гуннара*, которого бросили в змеиный ров, терпеть не мог. Он тоже мог бы смеяться, когда у него вырезали бы сердце, как у Хегни*, но лежать связанным в яме, чувствовать, как по тебе ползают эти живые жгуты, и ждать, которая же укусит… Тьфу, от одной мысли тошнит!

– Ха! – воскликнул вдруг Скъельд.

Проводив взглядом гадюку и постаравшись запомнить, в какую сторону она поползла, Гейр обернулся. Скъельд выглядел обрадованным и даже ущипнул свою короткую светлую бородку.

– Чему ты радуешься? Дрянь какая! – невольно морща нос, отозвался Гейр.

– Ты не понял! Слава Тюру! Хорошее заклятье дала мне мать! – с торжеством ответил старший брат. – Ведь это и был дух – его! – Скъельд выразительно показал пальцем в землю. – Он не выдержал заклинания и пепла трав, он обернулся змеей и сбежал! Теперь-то нам ничто не помешает!

– Эй, Книв! – радостно крикнул Ярнир младшему. – К тебе там поползла одна серая гадюка…

Книв резво подскочил с земли, поджал одну ногу и стал с ужасом озираться, явно жалея, что не может поджать обе. Несмотря на напряжение, трое на кургане расхохотались.

– Возьми лопату и отруби ей голову! – со смехом велел Ярнир.

Книв глянул на лопаты, лежащие перед ним на земле, но даже к ним ему нагнуться было страшно. А вдруг она незаметно подползла уже близко?

– Не надо! – крикнул Гейр, чем весьма порадовал Книва. – Не трогай. Раз уж он решил сбежать, пусть бежит. А то мы лишим его обличья змеи, а он превратится в медведя. Возни будет больше!

– Да, не надо, – подтвердил Скъельд. – Мы же не доверим победу над таким врагом сыну рабыни…

Гейр и Ярнир взяли лопаты – особые, целиком состоящие из железа, нарочно выкованные Хальмом ради этого случая и украшенные возле черенков загадочными рунными знаками. Никто из братьев этих знаков не понимал, но это только добавляло благоговения. Хотя руны, начертанные Арнхильд Дочерью Ясеня и Хальмом Длинной Головой, в прибавках не нуждались.

Мозоли, приобретенные сыновьями Кольбьерна в давней дружбе с рукоятью меча и веслом, не подвели и теперь. Железные лопаты, закаленные самим Хальмом, разрезали землю, густо переплетенную корешками вереска, мелкой травы и брусники, как нож режет корку свежего хлеба. По совету отца они рыли от вершины кургана вниз узкий колодец, в котором помещался только один человек, а двое других принимали у него деревянную бадью с землей. Копать было нелегко – на Квиттинге мало найдется мягкой земли, а на кургане она плотно слежалась за века. Но зато стенки колодца не пришлось укреплять срубом, что слишком замедлило бы работу. Воодушевленные жаждой подвига и победой над сбежавшим духом, братья Стролинги дружно копали. Сменяя друг друга, они довольно быстро продвигались вглубь, и скоро уже для того, чтобы выбраться из ямы, требовалась веревка.

Изредка отдыхая, братья трудились почти весь день. Под конец даже Книву позволили принимать бадью, и он нисколечко не боялся. Вокруг отверстия на вершине кургана уже выросли внушительные горы, дно прорытого колодца терялось в темноте. Вынутая земля остро пахла прелью, как иногда пахнет весной, но только аромат этот был стылым и вместо весенней радости вызывал невольный холодок в позвоночнике.

– Подумать только, сколько веков эта земля не видала солнца! – бормотал Книв, волоча бадью подальше, чтобы земля не скатывалась обратно в яму, на спину Ярнира, который сейчас трудился внутри. – Должно быть, сварт-альвы* в ней заводятся сами собой, как червяки.[15]15
  По преданиям, карлики завелись в теле великана Имира, из которого была создана земля, и поначалу были червями, но по воле богов обрели человеческий облик.


[Закрыть]

– Давай таскай… червяк! – снисходительно бросил Гейр, и Книв был доволен: Червяк все-таки лучше, чем Книв-Из-Под-Хвороста.

Ярнир тем временем порядком выдохся и уже собирался требовать замены, как вдруг лопата глухо стукнулась о дерево.

– Сруб! – радостно закричал землекоп. Три головы братьев смотрели с краев неровной ямы на фоне сероватых облаков, словно с неба. По сравнению с чревом кургана наверху казалось светло, как на Радужном Мосту. – Я дошел до сруба. Давайте пешню!

Братья едва могли разглядеть блестящее от пота лицо. Перемазанный землей, взмокший, с прилипшими ко лбу и грязными волосами, Ярнир сам походил на могильного жителя. Впрочем, трое остальных выглядели примерно так же.

– Нет, вылезай, – велел Скъельд. – Я сам.

Ярнир подавил вздох разочарования и взялся за веревку. Близость цели разом прибавила сил, и он готов был так же доблестно завершить начатое, но со старшим братом не поспоришь. Тем более что Ярнир, родившийся не от фру Арнхильд, а от дочки хирдмана, с детства приучился уступать дорогу законным сыновьям.

– И лопату прихвати, – распорядился сверху Скъельд. – Она больше не нужна.

– А золото чем грести? – весело спросил Гейр, размазывая по лбу землю, смешанную с потом. Увидела бы его сейчас Рагна-Гейда!

Как в детстве, Гейр весело ужаснулся этой мысли и тут же с удовольствием представил сестру с огромным золотым ожерельем на груди, еще лучше того, что отец дает ей для больших пиров. Говорят, на свете есть еще зеленые самоцветные камни – вот бы найти такие! Чтобы горели, как глаза Рагны-Гейды под солнечным лучом! И пусть она носит новое украшение каждый день – чтобы все знали, как велики богатства и удача рода Стролингов!

Пыхтя, грязный Ярнир выполз из ямы и присел на кучу земли.

– Только там не видно ничего, – сообщил он. – Надо бы факел.

– Не висите над ямой и не загораживайте свет! – велел Скъельд, сунув за пояс железную пешню, какой пользуются квиттинские рудокопы, и берясь за веревку. – Факел зажжем потом, когда полезем в сруб. А пока я или сам себя подожгу в этом колодце, или задохнусь от дыма. Вы, главное, держите крепче.

– Иди разводи костер! – Гейр обернулся к Книву. – Скоро понадобятся факелы.

Но Книв сделал умоляющее лицо, всем видом изображая, что ему страсть как не хочется уходить сейчас с кургана.

– Ну, может, сейчас чего здесь понадобится… – забормотал он, и Гейр сжалился, не стал настаивать. Дураку ведь тоже любопытно, пусть уж смотрит.

Спустившись, Скъельд сразу ощутил под ногами бревна. Когда-то это были толстые сосновые стволы, шагов в пять-шесть длиной, положенные поперек всего сруба, как крыша. Но за века они порядком прогнили, хотя еще не обрушились. Неловко, но усердно осваивая приемы рудокопов, жмурясь, чтобы уберечься от летящих комочков земли, Скъельд принялся рубить пешней крайнее у земляной стены бревно. Воздух подземелья жег глаза, дышалось с трудом, но разве это остановит героя на пути к грудам золота!

Трухлятина поддавалась гораздо легче, чем свежее дерево, и вскоре одно из бревен под ногами Скъельда с треском просело. Скъельд перешел на другую сторону и принялся подрубать его с иного бока. Вот обрубок опустился вниз, клонясь под собственной тяжестью. Придерживаясь руками за стенки, Скъельд нажал на деревяшку ногой.

Обрубок не выдержал и рухнул. Было слышно, как он гулко упал на дно подземного сруба. Кажется, при этом что-то звякнуло. Но из щели ударило такое мерзкое зловоние, что Скъельд даже не успел порадоваться близости золота. Там внизу, как видно, немало сокровищ, но уж чего там точно нет, так это свежего воздуха! Взвыв от отвращения, Скъельд задрал голову и изо всех сил дернул за конец веревки. Ему надо было вздохнуть!

Встревоженные братья быстро тянули, и Скъельд изо всех сил помогал им, отталкиваясь ногами от стенок колодца. Выбравшись из ямы, Скъельд торопливо пополз в сторону. Никто даже не спросил, что там внизу: дыхание могилы поднялось и сюда, открывать лишний раз рот и глотать эту вонь не хотелось.

К счастью, подул ветерок. Четыре брата устроились с наветренной стороны от колодца и старались дышать в сторону.

– Видно, мы раскопали отхожее место троллей! – прижав к носу грязный рукав, пробормотал Ярнир.

– Когда это ты стал таким остроумным? – буркнул Гейр.

– Чего? – Ярнир удивленно уставился поверх рукава. – Я правду сказал!

– Теперь ты! – отдышавшись, Скъельд протянул рукоять пешни Гейру. – По очереди.

Сейчас Гейр почти пожалел, что старшим после Скъельда считается он, а не Ярнир. Чтобы спуститься в яму теперь, потребовалось все мужество, которое удалось накопить к восемнадцати годам. Сначала он не дышал и даже сам удивился, как долго, оказывается, может вытерпеть. Но потом махать пешней без воздуха стало невозможно, и пришлось вдохнуть. То, что имелось в этой яме, назвать воздухом можно было с большим трудом. Торопясь скорее покончить со своим бревном, Гейр рубил, как берсерк, задевая рукоятью пешни за стенки колодца и даже не замечая, как твердые глинистые комочки сыплются ему на плечи, за шиворот и на голову.

Узкое дно составляли пять бревен. Когда будут устранены четыре, образуется лаз, вполне достаточный для человека. Последнее снова досталось Скъельду, поскольку доверять такое важное дело Книву не хотелось. Да тот, по правде сказать, даже и не просил. С трудом удерживаясь на пятом, крайнем у стены бревне, оставленном нарочно ради опоры, Скъельд торопливо рубил, отрывисто думая, сколько же вони помещается в этом срубе и не будет ли добытое золото вонять так же.

А еще говорят, что такое обилие вони – не к добру. Известно же, что мертвец, которому не суждено лежать спокойно, смердит сильнее прочих. Вот и здесь…

Четвертое бревно с треском обломилось и упало вниз. Образовавшееся отверстие показалось очень широким – как будто могила распахнула вдруг жадную пасть с обломанными трухлявыми зубами-щепками по краям… А железная пешня на что?

– Готовьте факел! – крикнул Скъельд наверх. Несмотря на вонь, все три головы снова свешивались над ямой. – Сейчас я спущусь, а вы передадите мне огонь.

Голова Книва послушно исчезла. Скъельд еще раз дернул за веревку, проверяя, хорошо ли привязана, потом сбросил ее длинный нижний конец в отверстие могилы. Заткнув за пояс рукоять пешни, чтобы не мешалась, он сел на последнее бревно, спустил ноги, потом взялся за веревку, сполз с бревна и стал спускаться. Сверху Ярнир и Гейр внимательно наблюдали за братом. Темнота поглотила его плечи, потом голову.

«Как в Хель!» – успел подумать Скъельд, тщетно пытаясь разглядеть внизу хоть что-нибудь. Судя по звуку падавших обрубков, спускаться предстояло полтора-два человеческих роста. Дна не было видно, но Скъельд уже представлял, как встанет ногами на золото…

И вдруг чья-то сильная рука вцепилась в щиколотку и стиснула с силой и крепостью камня.

Животный порыв ужаса оказался сильнее воли и выдержки воина. С диким воплем Скъельд рванулся вверх.

К чести обоих братьев, услышав крик, они не разжали руки, а дружно рванули веревку к себе. С размаху Скъельд ударился головой о последнее бревно, бешено задрыгал ногами, стараясь избавиться от цепких пальцев, но они не отпускали и не давали подняться. Братья тащили веревку вверх, рука могильного жителя тянула вниз, Скъельд орал не переставая. Гейр и Ярнир дергали, в ужасе ожидая, что вытащат брата с откушенной головой. Ну, то есть без головы. Откушенной.

Вырвав из-за пояса пешню, Скъельд попытался было отмахнуться вслепую, но попал себе по ноге и выпустил рукоять. Пешня упала в темноту, с гулом ударилась обо что-то твердое.

Цепкие пальцы разжались, и Скъельд взвился наверх, как дух павшего воина в объятиях валькирии. Не успев заметить как, он пролетел через колодец и упал на край, между Гейром и Ярниром; бросив веревку, они схватили брата за плечи и потянули прочь от ямы.

Вот поэтому раскапывать курганы ходят с братьями, а не с рабами.

Лежа на земле, Скъельд жадно дышал и подрыгивал ногами – то ли пытался бежать, то ли хотел убедиться, что его больше не держат. Гейр и Ярнир сидя отползали от ямы, словно забыв, как ходят. Бледные, с крепко стиснутыми челюстями, они только таращили глаза, из которых лился ужас. Оба хотели спросить, что там случилось, но не могли открыть рта из опасения выпустить низменный вопль.

Скъельд попытался встать на ноги. И вдруг внизу, в колодце, послышался звук, от которого у братьев заледенели жилы: шорох земли. Этот, житель могилы, сам лез вверх!

– А-а-а! – первым заорал Ярнир, взвился, как будто курган его подбросил, и широченными прыжками кинулся вниз по склону.

Будто разбуженные его криком, Скъельд и Гейр, который от страха вовсе лишился голоса, вскочили и побежали следом. В ногах вдруг вскипели такие силы, что можно было мчаться отсюда и до моря, не останавливаясь. Четыре коня стремительно неслись прочь, и только хвосты вились по ветру.

Когда братья достигли подножия кургана, земля вдруг содрогнулась. Не удержавшись на ногах, все четверо рухнули на вереск. Изо всех сил упираясь руками, Гейр пытался встать и не мог: земля не пускала его. Кривясь от отчаяния, он обернулся: над ямой показалось что-то длинное, ветвистое, стоящее торчком… Как оленьи рога. Так это правда! Все, до последнего слова, что говорили о Старом Олене! Вот только им, сыновьям Кольбьерна, уже не придется об этом рассказывать!

Показалась голова – олений череп с рогами, с пустыми провалами глаз и черным оскалом зубов. Она дрожала, то скрываясь, то опять показываясь, виднелись обломанные кончики рогов, темные, набитые землей трещины в кости черепа… Мертвец лез вверх, срывался под своей непомерной тяжестью, но снова упрямо карабкался. Зловоние усилилось, а может, у Гейра просто остановилось сердце.

– Огня! – прохрипел где-то рядом искаженный до неузнаваемости голос Скъельда. – Огня!

Гейр, все еще бесполезно силясь встать, обернулся к кострищу. Оно было серым и холодным. Доползти до него, выбить искру, раздуть – тогда, может быть, могильный житель не посмеет…

Отчаянным усилием Гейр передвинул непослушное тело к кострищу.

И вдруг над серым кругом золы мелькнул крошечный язычок пламени. Он словно вырос из-под земли, как травинка, высунувшая головку навстречу весне. Огненная травинка быстро росла, превратилась в листочек, а потом вдруг вспыхнуло ослепительно золотое облако. Гейр зажмурился, но тут же открыл глаза, полный ужаса и восторга перед посланным богами спасением.

Пламенное облако сложилось в силуэт зверя. Лисица с острой треугольной мордочкой и настороженными ушами стояла над серым кругом золы, и мех ее колебался, как под сильным ветром, по нему перебегали искры, и сами очертания тела были неровными, дрожащими и переменчивыми. Сверкнули золотые глаза, над спиной зверя взвился торчком стоящий хвост. Зачарованный, Гейр смотрел на лисицу, а она переступала лапами, колебалась, то припадала к земле, то приподнималась, как будто танцевала таинственный священный танец. И с каждым новым движением она росла, делалась все больше.

Вот сияние стало совсем ярким, так что заболели глаза. Вместо одного хвоста над спиной зверя вдруг заплясали три. Три пламенных, пушистых, пышных хвоста колебались, как языки пламени, Гейр слышал гул и свист сильного огня, по лицу катились волны жара, шевелились волосы. Лисица выбросила еще одну вспышку света, и три хвоста превратились в шесть. Потом их стало еще больше, Гейр уже не мог сосчитать. Целый пучок, целый куст пламенных хвостов плясал над спиной лисицы, и каждый жил своей жизнью, как стебельки цветов, выросших из одного корня.

Золотые глаза огненного духа были устремлены на вершину кургана. Он просто смотрел, но взгляд этот жег, как молния. Вот лиса вспыхнула в последний раз, припала к земле, подскочила и снова припала. И исчезла, провалилась.

Гейр обернулся. Земля так же громоздилась кучами над ямой на вершине кургана, но рогатая голова мертвого оленя исчезла.

Погода с утра была гадкая, самая троллиная, – дул ветер и моросил мелкий холодный дождь. Выходить из дома не хотелось, женщины устроились с рукодельем, дети и хирдманы грелись возле разведенного огня и развлекались кто как умел. Работники вздыхали: до начала жатвы оставались считанные дни, а гнуться в поле под дождем – совсем мало радости.

Вигмар сидел у очага в большом покое хозяйского дома, когда явилась Эльдис.

– Вигмар! – по-детски, просительно протянула она, дергая брата за рукав.

– Не мешай! – Вигмар не отрывал глаз от тавлейной доски*. – Видишь, сейчас я обыграю Хамаля, и сразу наступит весна!

Девушка фыркнула – обыграть Хамаля Вигмар давно мечтал.

– Но уже скоро стемнеет! – несчастным голосом протянула она.

– Ну и что? – увлеченный игрой, Вигмар даже не обернулся. – Темнеет обычно каждый вечер, ты не замечала?

Люди вокруг стали посмеиваться.

– Но я хотела поехать к Гюде! – не отставала Эльдис.

– А раньше ты о чем думала?

– А раньше Хлода посадила меня шить, и я думала, что дождь пройдет.

– Ты могла бы попросить валькирий, чтобы они разогнали облака! – добродушно пошутил Хамаль, плотный широколицый мужчина лет пятидесяти, с темно-пегой бородой и двумя седыми кисточками в углах рта. Поскольку он и правда был недалек от проигрыша, остановка игры его не огорчила. – А то рабских вздохов они не слышат!

– Пусть лучше Вигмар сложит стих! – весело подхватила дочь Хамаля, Гуннфрид, и бросила на хозяйского сына игривый взгляд. Но увы: он не заметил.

Эльдис снова затормошила брата:

– Ну, я поеду к Гюде, хорошо?

– Одна ты никуда не поедешь! – Вигмар наконец обернулся. – Чего тебе там делать? Съездишь завтра, может, дождь пройдет.

– Нет, мне надо сегодня! – твердила Эльдис, тараща свои и без того большие светло-карие глаза. – Я должна рассказать ей мой сон. Тот, что я тебе рассказывала утром.

– А что это был за сон? – полюбопытствовала одна из женщин.

Домочадцы потихоньку подвигались поближе к Эльдис, чьи-то лохматые головы свесились с верхних спальных помостов по обе стороны от очага. Эльдис в усадьбе славилась умением видеть необычные сны.

Вигмар слегка нахмурился, потер щеку. Он не любил разговоров о снах Эльдис, подозревая, что половину она выдумывает от скуки. А боги не любят, когда кто-то пытается быть умнее их.

Но сестра не заметила недовольства.

– Это был очень страшный и значительный сон! – важно начала девушка, усевшись на скамью и разгладив на коленях платье из коричневатой шерсти. Общее внимание всегда воодушевляло ее, и она очень любила пересказывать свои сны. – Мне снилось, как будто по равнине идет огромный черный бык. Он был как гора и едва не доставал рогами до облаков. Сам весь черный, как сажа, а глаза горят багровым огнем, как у Хель. От шагов его дрожала земля, и каждое копыто оставляло глубокий отпечаток, на целую ладонь! А в каждом следе блестел кусочек золота. Я видела – там были золотые кольца, обломки обручий, куски цепей, иной раз даже целый кубок! Земля дрожала, и дождь шел за быком стеной, и вокруг раздавался волчий вой!

Лица слушателей стали серьезными, маленькие дети жались к взрослым. Сон и в самом деле страшный: как наяву, каждый увидел глубокие черные отпечатки копыт и золотой блеск на дне, зловещее соседство золота и земли, удачи и гибели. Да, это непростой сон!

– Мне было так страшно, что я проснулась, – обыкновенным голосом закончила Эльдис и повернулась к брату: – И я не смогу заснуть снова, если не узнаю, что он означает!

Обычно подвижное лицо девушки стало тревожным и печальным, и Вигмар вздохнул: придется уступить. Бедняжке не приходилось ждать в жизни ничего хорошего, и мечты служили ей единственным утешением. Брат любил Эльдис, хорошо помня, что ему она обязана жизнью, и старался возместить ей невнимание отца. Эльдис понимала эту его слабость: простодушная наивность переплеталась в ней с невинной хитростью, которую юная вещунья ловко направляла на достижение своих маленьких безобидных целей.

– Ты меня отвезешь?

Вигмар в сомнении потер щеку: ехать к Гриму Опушке перед самым вечером – значит неминуемо остаться там на ночь.

– Ты бы съездил, Вигмар! – сказал другой хирдман, Бьярни, видя, что хозяйский сын колеблется. Несколько голосов с готовностью поддержали его.

– Если ты не подумаешь, что я хочу услать тебя подальше, пока не проиграл, я тоже скажу, что тебе стоит поехать! – добавил Хамаль. – Что это за черный бык? Почему в его следах остается золото? Хорошо бы, если бы старая Боргтруд растолковала нам этот сон. Иначе не только Элле будет плохо спать.

Вигмар поднялся, взял со скамьи свой плащ. Несмотря на дождь и ветер, он бы не отказался проехаться куда-нибудь. Обещавшие близкую победу над Хамалем тавлеи не могли надолго отвлечь его от мыслей о Рагне-Гейде. После возвращения из поездки его влечение к ней так усилилось, что покой окончательно пропал. Ничто не радовало, постылым казалось всякое место, куда падал взгляд, потому что там не было ее. Никакое занятие не привлекало, любой разговор казался скучным и ненужным, все мысли вились вокруг того, как бы исхитриться поскорее ее повидать. И в прежние годы такое состояние, случалось, накатывало на Вигмара, заставляя выискивать предлоги, чтобы съездить в Оленью Рощу, но теперь оно не отпускало ни днем ни ночью, уже который день.

– Иди одевайся… диса* сновидений! – сказал он Эльдис. – Пойдем поищем твоего черного быка.

До двора Грима Опушки Вигмар и Эльдис добрались уже в темноте. Их приезд никого не удивил: Эльдис часто навещала дочку Грима, Гюду. Хозяин встретил гостей приветливо, провел в дом, посадил к огню, но Вигмар сразу заметил, что он чем-то встревожен.

– Мы всегда рады добрым гостям, но к нам повадились ходить не только добрые! – ответила на незаданный вопрос мать Грима, старая Боргтруд. – Но вы приехали к нам не в лучший день. Ведь вчера сюда приходил Гаммаль-Хьерт!

Вигмар едва не подавился пивом. После всех разговор о кургане, порожденных памятным пиром, это заявление казалось глупой шуткой. Но Боргтруд не имела привычки шутить.

– Как – Гаммаль-Хьерт? – спросил он, опустив чашу на колени.

Грим, его жена, дочь и несколько работников дружно закивали, лица у всех были серьезные.

– Он вышел из могилы! – продолжала Боргтруд. – И вчера ночью приходил к нам.

– Как – вышел? – Вигмар не мог взять в толк, что это говорится всерьез. – И чего он от вас хотел?

Такие речи хороши в долгий зимний вечер, когда людям нечего делать и они рады болтливому старику; так приятно послушать «лживую сагу» о мертвецах или великанах-людоедах и немного побояться, сидя в тесном кружке у огня! Но сейчас они совсем некстати.

– Я не поняла. – Боргтруд покачала головой. – Похоже, он еще не вспомнил человеческую речь – ведь эта тварь просидела в кургане не меньше пяти веков! А выпустили его сыновья Кольбьерна. Три дня назад они пробовали раскопать курган. Мне сдается, кто-то из моих гостей знает, с чего им стукнула в голову мысль туда полезть?

Старуха улыбнулась, показывая два уцелевших зуба, ее выцветшие голубые глаза насмешливо прищурились. Она прожила уже не меньше семидесяти лет, что само по себе примечательно, кожа на коричневом лице состояла из одних морщин, скулы выпятились, а глаза спрятались в щелочки между веками. Но Боргтруд не жаловалась на здоровье и назло годам оставалась бодра и подвижна. В ясные дни она неохотно сидела дома, предпочитая бродить по округе: собирала травы, разыскивала какие-то особые камни, наблюдала за птичьим полетом, вынюхивала новости в потоках дальних ветров. Старуха была разговорчива и доброжелательна, но Вигмар почему-то не любил ее. При ней ему труднее дышалось, как будто ведунья своим присутствием уплотняла воздух. Говорят, так бывает у тех, чей дух очень силен. Многие же люди в округе верили матери Грима, как самой вельве*, и Вигмар держал свою неприязнь при себе.

– Да, пожалуй, меня не удивляет, что они взялись за это! – ответил он старухе. – Как говорят, каждый по-своему хочет прославиться! Дракона Фафнира в наших местах не имеется, но Старый Олень ненамного беднее его. Вот только среди сыновей Кольбьерна не нашлось настоящего Сигурда.

– А они живы? – дрожащим голосом спросила Эльдис. Бледная от страха, она нервно прижималась к Гюде, рослой и полной девице лет семнадцати, вцепившись тонкими пальцами в загрубелые руки подруги.

– Все живы! – Боргтруд кивнула, бросила на Эльдис быстрый насмешливый взгляд. Вигмару мельком подумалось, что старухе известно что-то такое, что и ему не помешало бы узнать.

– Они ездили… втроем, вчетвером?

– Их было четверо – четверо юношей, – зачем-то уточнила Боргтруд и подмигнула ему.