Текст книги "Чары колдуньи"

Сидя за шитьем, Дивляна все раздумывала, как теперь быть. В прежние годы ее замужества Аскольд по весне сам уходил в Корсунь с первым обозом, поэтому в его отсутствие зародный обряд выполнял кто-то из волхвов или воевода Белотур, каждый со своей женой, но из-за этого жены волхвов или воеводша Воротислава, сама княжеского рода, считались первыми женами полянской земли и священными нивами! Сейчас, когда князь остался дома, Дивляна не могла без урона для своей чести уступить это дело другим и размышляла, под каким бы предлогом отказать нарочитым женам[4]4
  Нарочитые люди (мужи или жены) – то же, что лучшие люди, племенная знать.


[Закрыть] – Годославе, Гусляне или старшей Угоровне – Унераде, если они предложат исполнить обряд вместо нее, и не лишат ли боги благословения их поля, если обряд не будет сотворен вовсе. Но вдруг в истобку ворвалась ее золовка, и по лицу ее Дивляна сразу поняла: что-то опять случилось.

– Матушка моя! – завопила Ведица, в безумном волнении ломая руки с длинными пальцами. Но Дивляна не слишком встревожилась поначалу: она знала, что эта девушка любую малость принимает чересчур близко к сердцу и потому вечно пребывает в волнении. – Что творится-то, ты слышала?

Своей последней дочери старый князь Дир дал северное имя Ведис, в честь какой-то из своих бабок, но женщины быстро переделали его в Ведицу, а когда девочка подросла, Елинь Святославна велела называть ее Ведиславой. Сейчас ей уже сравнялось семнадцать лет; это была высокая, даже отчасти долговязая дева, не так чтобы красивая: с продолговатым лицом, длинным носом и небольшими изжелта-зелеными глазами, худощавая, если не сказать тощая, и все же скорее привлекательная, чем наоборот. Несмотря на худобу и некрасивость, Ведица сразу нравилась и мужчинам, и женщинам. Может, ловкостью движений, широкой дружелюбной улыбкой, приветливым, доверительным и даже игривым взглядом. Она отлично умела со всеми ладить, всегда была хорошо и бодро настроена, весела и старалась развеселить других. А ведь судьба ей досталась не из легких. Ее мать князь Дир привез из последнего своего похода – там он был ранен и забрал ведунью из святилища где-то на Десне, чтобы ухаживала за князем по дороге. Так при нем эта ведунья, по имени Зоряна, и осталась: была она еще молода и понимала не только в травах. Она родила дочь, потом Дир умер, и они обе остались на милость молодого князя Аскольда. Аскольду в то время было всего шестнадцать, но он уже два года был женат. А жена, уличская княжна Собигнева, успела ему наскучить. Едва пообвыкнув и убедившись, что строгий и грозный отец из могилы не встанет, Аскольд взял мачеху в младшие жены. Княгиня Собигнева была недовольна, но он ее не слушал. Через несколько лет первая его жена умерла, он взял вторую, ее же сестру Негораду. Та тоже отнеслась к Зоряне без восторга, и в первую же зиму, во время Корочуна, ту нашли на снегу убитой, с проломленной головой. Понять, кто это сделал в буйстве игрищ, в темноте, среди мечущихся ряженых, было невозможно. Подозревали, что виной всему ревность княгини, но что же тут докажешь? Доказали боги: сколько ни рожала Негорада, все ее дети умирали, а роды проходили раз от раза тяжелее. И от пятых по счету она умерла, так и не дав мужу наследника. «Не пошло впрок злое дело!» – шептались бабы.

Ведица осталась сиротой, но росла при княжьем дворе и как-то ухитрялась приспосабливаться ко всем, кто занимал место хозяйки дома: к Аскольдовым женам, воеводше Елини Святославне, молодой воеводше Воротиславе, потом к Дивляне. К тому же она была сама не своя до зелий, заговоров и обрядов, вечно носила на поясе десяток оберегов и обожала вести мудрые беседы со всяким встречным зелейником. Но самым дорогим ее достоянием была небольшая, с ладонь, тряпичная кукла, оставшаяся ей от матери. Про эту куклу она рассказывала:

– Как матушка моя бедная помирала, вынула она из-под одеяла куколку и говорит: «Слушай, Ведица, доченька моя! Оставляю я тебе вот эту куколку. Береги ее, никому не отдавай, а когда приключится у тебя какое горе, дай ей поесть и проси совета. Покушает она – и скажет тебе, чем горю помочь».

Личико куколки, угольком нарисованное на белом полотне, Ведица старательно подправляла, несколько раз переодевала ее в новые рубашечки взамен истрепавшихся. Елинь Святославна рассказывала Дивляне, что Зоряна погибла внезапно, ночью, во время игрищ, и никто возле нее не сидел, и ни с кем она говорить не могла, так что насчет предсмертного материнского наказа Ведица все придумала – слышала старую баснь когда-то и переложила на себя, да и сама поверила. С детьми так часто бывает: придумают и поверят, а потом никак их уже не убедишь, что ничего этого не было. Ведь в то время девочке было всего семь лет, она и лицо-то матери, должно быть, плохо помнит, так пусть хоть куклу за память считает. К тому же многие волхвы и впрямь умеют после смерти вселяться в такие вот куколки. А Зоряна много чего умела – так, может быть, ее дух наставил дочь сделать эту куколку, чтобы иметь возможность остаться рядом с ней?

Несмотря на некоторые чудачества, Ведица была девушкой доброй, Елинь Святославна всегда хвалила ее за прилежание, Дивляна никогда с ней не ссорилась и любила, как сестру.

Сейчас Ведица выглядела непривычно взволнованной, даже возбужденной; влетев в истобку, она с ходу бросилась на колени перед Дивляной и зарылась лицом в ее подол.

– Матушка моя! – воскликнула она. Дивляна была старше ее всего-то на три года и в матери, даже названые, никак не годилась, но рано осиротевшая Ведица страстно жаждала материнской опеки и искала мать в любой доброй женщине; к тому же Дивляну она почитала, считая ее воплощением божественной мудрости и мерилом правоты. – Родненькая! Что делается!

– А что делается? – Дивляна высоко подняла свое шитье, чтобы Ведица сгоряча не напоролась на иглу. – Чего ты мечешься? Что стряслось?

– Он приехал! – страстно выдохнула девушка, подняв к ней лицо с горящими глазами. – Приехал! На пристани, на Подоле! Ой, матушка!

– Кто приехал?

– Княжич Борислав!

– Сам приехал? – в изумлении ахнула Дивляна. – И что же? Где князь?

– Пошел туда! Что мне делать, матушка, идти вниз, на Подол, или здесь ждать? Научи, помоги, сама себя не помню, сердце так и колотится! Ой, я сейчас умру! Не оставь меня, я пропаду!

– Эко ее разбирает! – Дивляна мельком бросила веселый взгляд на вошедшую в это время Елинь Святославну. – Уймись, родная. Если ты сейчас разум потеряла, что же к свадьбе с тобой будет? Давай, вставай! Умываться, косу чесать, платье выбирать! – затеребила она Ведицу, отложив шитье. – Матушка, девок зови! – Она кивнула воеводше. – Вниз нам идти незачем, как князь его сюда приведет, тут и свидитесь.

Волнение Ведицы было понятно. Еще пять лет назад, когда той едва исполнилось двенадцать, Аскольд обручил ее с княжичем Бориславом, младшим из двух сыновей деревлянского князя Мстислава Володимеровича. Поляне и деревляне, дальние родичи и ближайшие соседи, воевали между собой часто, и ради очередного примирения Аскольд, для которого дела в тот раз сложились неудачно, был вынужден согласиться на это обручение. И с тех пор князь Мстислав чуть ли не каждый год посылал за невестой, но Аскольд тянул, отговариваясь тем, что сестра-де еще слишком молода и приданое не готово, то есть использовал обычные предлоги родичей девушки, желающих отказать сватам. В прошлом году он заставил Ведицу улечься в постель, посадил вокруг нее трех ведуний и заявил, что она тяжело больна и о свадьбе не может быть и речи. Объяснялось это вовсе не любовью к сводной сестре и нежеланием с ней расставаться. Аскольд хорошо понимал: пока у него нет сыновей, муж сестры становится прямым его наследником. Деревлянские князья понимали это не хуже. Для Аскольда этот брак нес настоящую угрозу: вручив свое наследство Бориславу Мстиславичу, он ставил под удар собственную жизнь. Деревлянский княжич, горячий, честолюбивый, решительный и отважный, был не из тех, кто станет терпеливо дожидаться счастья много лет. Он сам возьмет то, что считает уже своим. Поэтому Аскольд тянул как мог, а Ведица, засидевшаяся в девках, томилась, плакала, засыпала богиню Ладу жертвами и мольбами…

Ободренная невеста принялась наряжаться. Князь Аскольд с ближней дружиной – киевскими старейшинами и кметями – уже ушел к пристани. Если бы трепещущая от волнения Ведица знала, какую встречу он заготовил ее долгожданному жениху!

Глава 2

Святая гора Кременица, наиболее древнее почитаемое святилище деревлянской земли, как и положено для подобного места, стояла на рубеже стихий: вознесенная высоко в воздух, ближе к небу, она была окружена водой Ужи, протокой и болотом. Также к ней примыкал обширный жальник. В течение веков деревляне погребали здесь прах своих умерших: сперва прямо в земле, а в последние два века научились насыпать курганы, – и теперь эти насыпи в изобилии усеяли поле мертвых, будто земляные волны.

Сжигали покойных не здесь, а в священной роще, которая находилась дальше. Навья роща, как ее называли, посвященная богам Нижнего мира, считалась заповедным местом: в ней нельзя было брать дрова или собирать ягоды, нельзя охотиться, даже заходить сюда без нужды никто не решался, потому что каждая травинка здесь была пронизана силой Нижнего мира и невидимая кровь самой Марены текла в жилах деревьев и трав. Скалили зубы волчьи черепа, развешанные на сучьях в знак того, что тут пролегает межа, которую живым нельзя пересекать и которую охраняет Пес Велеса.

А в самом сердце чащи лежал круг Черного Огня – то место, где сжигали тела, где умершие совершали переход на Ту Сторону. Там же, чуть поодаль, стояла маленькая тесная избушка, наполовину вросшая в землю, с покосившейся замшелой крышей и крохотным окошком. Избушка, рассчитанная только на одного жильца – такого, у кого нет и не будет семьи и детей, к которому никогда не приходят гости – гости, которым нужно место на скамьях и за столом. А те, кто приходит к хозяину, вернее, хозяйке этой избушки, войдут через закрытую дверь и найдут себе место, сколь бы ни были они велики…

Здесь жили Темные Матери, хранительницы Черного Огня – жрицы Марены. Обыкновенно это были старые женщины, сами уже глядящие в Нижний мир, и все они носили имя Мары, получая его в наследство одна от другой. Последняя Мара умерла во время радения четыре года назад в Марин день – в тот самый, когда в Коростень явилась Незвана, дочь Безвиды. То, что Черная Мать забрала дух старой Мары, было воспринято как знак того, что теперь это место должна занять пришедшая. Несмотря на молодость Незваны, едва ли кто мог исполнять должность Мары лучше ее. Прочие волхвы не любили ее, а простые деревляне так и не избавились от мысли, что в ее облике пришла сама Марена. Звать ее на погребения не приходилось – она сама являлась сразу же, как только в окрестных поселениях кто-то умирал, будто получала весть от Кощной Матери. Несколько раз в округе случались внезапные смерти – или без видимой причины, или из тех, что зовутся «дурными»: кто с дерева упал да шею сломал, кто волками растерзан посреди лета, кто из челна выпал да утонул. Поговаривали, будто в этих смертях виновата Незвана, и волхвы мрачно молчали, если их спрашивали об этом. Пришлую колдунью давно бы уже прогнали, но князь Мстислав велел не трогать ее. Иной раз они вели о чем-то тайные беседы, и хотя деревляне не одобряли этой дружбы, пока приходилось терпеть.

Каждый вечер, прежде чем просто заснуть, она привычно погружалась в состояние «вещего сна» – для нее это было таким же обычным делом, как для любой женщины выглянуть в окошко-заволоку. Едва ли Незвана помнила время, когда не умела этого делать, – ведь она была рождена и воспитана для того, чтобы стать волхвой, вечной путницей на невидимых и бесконечных тропах Навьего мира. «Вещий сон» – это скорее место, чем время, особое место на межах Того и Этого света, где ведогон волхва, освобожденный из тела, встречается с обитателями Той Стороны – своими друзьями, помощниками, покровителями, слугами, врагами, повелителями… Как сильный мужчина, гордясь и радуясь силе своих рук, легко поднимает свое тело по веревке, так Незвана, ложась на узкой и жесткой лежанке, мигом подтягивалась, используя в качестве веревки собственный хребет, и взлетала по позвонкам, будто белка по ветвям, – и вот уже под ней и правда ветви Мер-Дуба, уходящего вершиной за верхнюю грань видимого неба. Все выше, выше… сквозь серое сумеречное пространство, пока не покажется впереди знакомый берег – знакомый и каждый раз иной, – усыпанный углем и золой погребальных костров, из которого тут и там виднеются обгоревшие остатки костей, черепа с пустыми глазницами… Вот берег черной Забыть-реки, а вдалеке полыхает пламенно-багровым еще одна река – огненная.

Но туда ей сейчас не нужно. Она бежит вдоль берега Забыть-реки, чуткими ноздрями ловит запахи – невидимые следы на тропе. Сейчас она – женщина с головой волчицы, с волчьим хвостом, таков ее облик в Навьем мире.

Вот Змеиный камень – огромный, серый. Четыре года назад она впервые попала сюда, заблудившись на незримых тропах, и заснула, совершенно обессиленная. Тогда она была измучена, полна обиды, злости и боли. Вся ее жизнь, казалось, рухнула. Много лет она и ее мать, волхва Безвида, были самыми близкими людьми для кривичского князя Станислава – сына сестры Безвиды и двоюродного брата Незваны. Ему суждено было погибнуть еще в юности, в тот же день, когда сложил голову в битве со смолянами его отец, князь Велебран. Безвида вернула Станилу с Того Света, выпросила у Марены его дух, пообещав за семь лет раздобыть взамен другую жертву княжеской крови. И исполнила обещание – этой жертвой стал смолянский князь Громолюд, кровный враг Станислава. А Станила унаследовал все его земли и владения. Но вместо благодарности он прогнал от себя тех, кто дал ему сил для этих побед, – Безвиду и Незвану. Так пожелала его новая молодая жена – Огнедева[5]5
  Эта история рассказывается во второй книге цикла – «Огнедева: Аскольдова невеста».


[Закрыть]. И хотя Станиле досталась не та Огнедева, поддельная, Незвана винила во всем настоящую – ту, что уехала к Аскольду. Ведь именно ее, Дивомилу ладожскую, Станила пожелал ввести в свой дом и в конечном счете из-за нее прогнал служительниц Марены, с которыми девушка, воплощавшая Солнечную Деву, богиню Солонь, не могла жить рядом. Бывшую полонянку Красу, купленную за шестьдесят шелягов и ставшую смолянской и кривичской княгиней Зарялой, Незвана ненавидела гораздо меньше, потому что та была ей не соперница. Конечно, она кое-чему научилась и приобрела кое-какие силы, оказавшись на месте матери и верховной жрицы нескольких родственных племен, но все же истинное благословение Огнедевы принадлежало другой, которая и питала своей силой Огнедеву поддельную. И на эту, настоящую Огнедеву, княгиню Дивомилу, Незвана направила всю свою ненависть.

Уйдя в леса, она поклялась не знать покоя, пока не погубит соперницу и не заставит Станилу призвать их с матерью назад. День и ночь, вновь и вновь уносясь в Навий мир, она искала подходы к Огнедеве – но напрасно. Целое войско духов преграждало Незване путь, и, пытаясь нанести удар, она получала ответ такой силы, что ее выбрасывало из Навьего мира, чуть живую и обессиленную, и после этого ей приходилось долго отлеживаться в Яви.

Она понимала, что это значит. Ладожская Огнедева была от рождения наделена слишком сильной судьбой – боги предназначили ее для чего-то важного, и пока предназначение не выполнено, ее защищает сам Лад Всемирья. В ярости и бессильном гневе Незвана могла бы и ему бросить вызов, но умом понимала, что уж это никак невозможно. Оставалось или ждать, или искать другие подходы – в том числе через Явный мир. Но и в Явном мире их силы были не равны – Огнедева стала княгиней, а Незвана, наоборот, утратила влияние на своего брата-князя и не могла опереться ни на кого, кроме себя. Ни в Навьем мире, ни в Явном ее и близко не подпустили бы к той, которую она ненавидела всей душой.

Но она была бы недостойна своего рода, если бы не продолжала поиски и попытки. В облике полуженщины-полуволчицы Незвана носилась темными тропами, встречала разных тварей, говорила с ними, сражалась, подчиняла себе и тем увеличивала свою силу. Но вот беда: те, кого она могла побороть и подчинить, не могли помочь, потому что были слабее ее. Сила колдуньи возрастала, как возрастала и совокупная мощь подчиненных ей духов, но все ее попытки пробиться сквозь защиту Огнедевы заканчивались провалом.

И вот однажды она, утомленная поисками, добрела до огромного серого камня, рухнула и уснула у подножия, скованная то ли усталостью, то ли силой самого этого места. И во сне увидела, как из Забыть-реки поднимается громадный змей – черный уж с золотыми пятнышками по бокам головы. Во сне Незвана затрепетала – это был сам Зверь Забыть-реки, могучий дух Нижнего мира, одно из воплощений Велеса и страж первого рубежа между миром живых и миром мертвых. Он все поднимался и поднимался, его голова вздымалась все выше и выше к темным небесам, на которых никогда не показываются светила, его мощное черное тело все тянулось и тянулось, будто ствол Мер-Дуба… Казалось, что сама Забыть-река встает из своего пепельного ложа, грозя опрокинуть равновесие всего мирозданья… И когда Незвана была уже совершенно подавлена и обессилена от ощущения его мощи, он вдруг исчез – и оказался совсем рядом с ней. Теперь он принял облик, близкий к человеческому, – перед ней предстал мужчина с головой ужа, и все его тело было покрыто блестящей черной чешуей, мелкой, мягкой на вид, но гладкой и прочной, как черненая сталь.

– Кто ты и из какого мира? – хотела она задать ему положенный вопрос, но не сумела издать ни звука.

– Это скорее я тебя спрошу, кто ты, дочь Безвиды, и из какого мира пришелица? Из Яви? – усмехнулся человек-уж, и голос у него был низкий, немного хриплый, но теплый и проникающий, будто гладил по душе чем-то мягким. – Ты далеко забралась – туда, где твоих сил уже не хватит, чтобы защитить себя. Что ты здесь ищешь?

– Я ищу силы для борьбы с моим врагом, – мысленно ответила Незвана, но здесь ей и не нужно было говорить вслух – он легко улавливал ее мысли.

Она с трудом села на серый пепел, подняла голову, чтобы рассмотреть его как следует. Человек-уж лежал на берегу, со стороны воды, подперев рукой змеиную голову, и разглядывал ее.

– А кто твой враг?

– Она… – Незвана пыталась назвать хотя бы одно из имен ненавистной ей женщины, но не могла, словно здесь они были запретны. – Ту, что отняла у меня все, чем я владела.

– Не все, – возразил он. – С тобой осталась твоя сила. И твоя сила возросла. Пусть ты не можешь пока одолеть ее, но в том не твоя вина. Ее защищают сами боги – она нужна им. Но я скажу тебе: это не вечно. Она исполнит свое назначение и тогда будет беззащитна. Тебе нужно ждать, а тем временем готовить свою будущую победу.

– А как твое имя? – наконец спросила Незвана.

– Зови меня Князь-Уж. – Он мягко потянулся, и перед ее глазами мелькнуло будто бы извивающееся змеиное тело.

– Ты будешь помогать мне? – спросила она, понимая, что ей не хватит сил бороться с ним и подчинить его.

– Я буду помогать тебе, – кивнул человек-уж. – Но для этого ты должна признать мою власть…

Незвана не успела ответить, как вдруг ощутила себя опутанной кольцами змеиного тела: оно сковало ее по рукам и ногам, было горячим и крепким, как железо, но гибким и подвижным, будто под прочной гладкой кожей переливался жидкий огонь.

– Ты готова повиноваться мне? – донесся до нее свистящий шепот.

И она знала, что вздумай лишь ответить «нет» – кольца сомкнутся и мигом выдавят из нее дыхание, дух и жизнь. Она чувствовала и ужас перед своим бессилием, и восхищение мощью своего противника. Словно предупреждая, кольца стиснули ее сильнее, так что она не могла вдохнуть и на миг ощутила, будто умирает, – здесь умирает, в Навьем мире, вследствие чего дух никогда не вернется в оставленное тело. Зверь Забыть-реки поглотит ее и увеличит свою мощь, а она просто исчезнет… Но тут же хватка ослабла. Ей стало легче, однако теперь все тело наполняло томление, и прикосновения его горячих колец приносило почти наслаждение, смешанное с отголосками смертного ужаса.

– Я готова, – прошептала она. – Ты – мой господин… я признаю…

– Я дам тебе силу, которой тебе не хватает, – звучал в сознании свистящий низкий шепот, и тонкий змеиный язык, острый и горячий, скользил по ее телу, отчего Незвану обдавало то жаром, то холодом. – Подчинись мне, слейся со мной, растворись во мне, и ты станешь так же сильна, как я сам…

Каким-то дальним закоулком разума она понимала, что это подчинение и слияние опасны – она теряет свободу и волю навсегда и потому перестает быть собой, становится лишь частицей иной силы. Но противиться не было ни желания, ни возможности – свои собственные силы она лишь напрягала напрасно и устала от чувства бессилия, а теперь где-то впереди уже брезжили возможности, неизмеримо превосходящие то, что было прежде. И все эти силы воплощались в нем, в человеке с головой ужа, который заключал в себе мощь Нижних миров и потому был беспредельно огромен. Ее нестерпимо влекло к нему и его силе, и она обняла его, выражая покорность и готовность к слиянию. Все в ее восприятии двоилось. Ее руки чувствовали тело мужчины, ладони скользили по твердым, как железо, мышцам его груди и бедер, покрытым плотной гладкой чешуей, но то, что она сжимает его в объятиях, было обманом. Это он сжимал и полностью сковывал ее, и то, что она чувствовала кожей, говорило о том, что змей плотно обвивает ее тело кольцами. Он был с ней одновременно в нескольких обликах – человеческом и змеином, а может, и больше – больше, чем даже она могла воспринять. Он овладел ею как мужчина, и она стремилась к нему как женщина, одновременно ощущая, как по мере его проникновения в нее само ее тело растворяется и исчезает, будто тает в глубокой черной воде, а дух сливается с чем-то настолько огромным и могучим, что не вмещается в сознание. И пропадает в нем…

Она перестала быть собой – она стала Забыть-рекой, что течет из сосцов Матери-Елени, старшей из двух небесных олених, матерей мира. Она скользила вниз по Мер-Горе, вниз по Мер-Дубу, огибала Всемирье, соединялась с духом Змея, принимала его облик, снова текла, извиваясь живым гибким телом между бесконечных берегов… Потом устремлялась вверх, поднималась по Мер-Дубу, по Мер-Горе и пропадала у морды Дочери-Елени, второй из небесных олених… чтобы вновь появиться и устремиться вниз… Казалось, это продолжается бесконечно – от самого начала мира, у которого нет начала, и до конца, которого тоже нет… Она была безгранична, как само Всемирье, и так могуча, что у нее не оставалось ни желаний, ни целей, кроме одного – продолжать это вечное движение…

Очнуться ей удалось далеко не сразу – в глухом лесу, вдали от людей, в окружении трех волков, согревавших ее тело во время долгого путешествия ведогона. Зато готовое знание о том, что нужно делать, проснулось вместе с ней. Огнедева, ее противница, стала женой полянского князя Аскольда, а у полян с деревлянами старая вражда. В деревлянских князьях она найдет верных союзников, руками которых будет готовить поражение Огнедевы. Недаром же Коростень, их город, и древнейшее святилище, Святая гора Кременица, стоят над рекой Ужей, носящей имя нового покровителя Незваны – Князя-Ужа.

И, не теряя времени, Незвана пустилась в путь. Три волка проводили ее до реки и потом долго глядели вслед долбленке, на которой уплывала женщина с волчьей шкурой на плечах, так похожая на них и обликом, и выражением глаз.

– Ты погибнешь! – угрожающе бормотала Незвана, ловко проводя долбленку между плавучими корягами, но внутренним взором видя перед собой далекую цель. – Скоро ты будешь в моей власти, Огнедева! И я уничтожу тебя!

После первой встречи с Князем-Ужом Незвана изменилась. Темная вода Забыть-реки теперь струилась в ее жилах, и она ощущала в себе течение этой темной мощи. Деревлянские волхвы приняли ее настороженно и даже враждебно – они тоже чуяли в ее крови дух Забыть-реки и понимали, что она уже не хозяйка себе, из-за чего ее сила становится крайне опасной. Но князь Мстислав и его род легко попались на ее обещание помочь в борьбе с Киевом. Они ненавидели Аскольда почти так же сильно, как она ненавидела Дивляну. Самое трудное состояло в том, чтобы ждать. Ждать, пока придет срок и защита Огнедевы ослабеет…

И вот этот день настал. Едва лишь Незвана легла и закрыла глаза, как ее охватило предчувствие чего-то радостного. Она взмыла над собственным телом, невидимой птицей развернулась в тесном пространстве избушки и вылетела через щель заволоки. Она мчалась сквозь темную длинную нору, узкий подземный лаз, который все расширялся, пока впереди не забрезжил серый свет, – и вылетела прямо на берег Забыть-реки. Темная вода влекла ее, и она нырнула, с наслаждением чувствуя, как скользят по телу волны – не теплые и не холодные, убаюкивающие, лишающие омывающуюся в них душу памяти о том, что она пережила в земной жизни. Это – последняя радость души, которую ждет впереди следующий рубеж – Огненная река. В той реке сгорает сознание, оставляя лишь искру Изначального Огня, новой каплей пополняющую реку. А когда придет срок, сам Сварог поймает искру в ладони и вдохнет в нового младенца, впервые трепыхнувшегося в материнской утробе, – и снова выпустит в мир живых…

Струи воды уплотнились, Незвана ощутила, как ее сжимают невидимые могучие кольца змеиного тела, – он был здесь, Князь-Уж, ее покровитель. Он и не мог здесь не быть, поскольку являлся и духом, и телом, и сутью Забыть-реки, и, погружаясь в ее воды, она погружалась в него и снова сливалась с ним. Он обнимал ее руками темных струй, она чувствовала, как змеиные языки, тонкие и острые, ласкают сразу все ее тело, ощущала, как он проникает внутрь нее, в то же время крепко обнимая, как его мощь сливается с самой ее кровью, затопляет, растворяется в ней и растворяет в себе. Ни с каким из смертных мужчин невозможно настолько полное слияние, и Незвана давно уже забыла, что значит любить земного мужчину. Вся ее душа и сущность принадлежали Зверю Забыть-реки. Это растворение в нем приносило ей наслаждение и в то же время вызывало ужас – ей мерещилось, что вот-вот эта темная вода затянет ее и растворит насовсем, не позволит вновь собраться и стать прежней… но что-то и влекло ее к этому, потому что пребывание в земном мире уже не приносило радости. К жизни ее привязывало теперь только одно – желание мести. Ради этого чувства она отдалась Зверю Забыть-реки и лишь его уберегла от вод реки забвения.

– Пришел тот час, которого ты ждала, – слышался в сознании знакомый низкий голос, хотя его обладателя она не видела, – да и были ли у нее в это время глаза? – Сварог вынул искру из Огненной реки и вложил ее в женское чрево. Это чрево – ее, той, которую ты отдашь мне. Ради этой искры оберегал ее Лад Всемирья. Замысел судьбы почти свершен. Ты уже можешь бороться с ней. А я дам тебе силу…

Просыпалась Незвана, как всегда, медленно, не сразу осознавая себя, свое тело, свое место в мироздании. Она лежала на скамье, на тощей жесткой подстилке в избе старых Мар, но все еще чувствовала всей кожей, будто плывет в плотной черной воде и он, ее могучий господин, где-то рядом. Ей не требовалось засыпать или выходить из тела, чтобы услышать его. Ей стоило только подумать о нем – и сама кровь отзывалась голосом Забыть-реки, наполняя ее мощью.

Она хорошо помнила то, что он ей сказал. И, немного осмыслив сказанное, Незвана поспешно села на лежанке – и ухватилась руками за голову, чтобы унять кружение. Темные волосы закрыли лицо, но она не убирала их, чтобы удобнее было вглядываться в иной мир.

Сварог вынул искру из Огненной реки и вложил ее в женское чрево! Это означает, что месяцев через пять где-то родится ребенок. И родится у нее – Огнедевы! Узнав об этом, Незвана мигом поняла, почему все складывалось именно так. Почему Лад Всемирья заслонял от нее Огнедеву, не позволял причинить ей вред. Огнедеве суждено произвести на свет какого-то ребенка, который нужен Ладу Всемирья. Ради этого судьба привела ее с берегов Варяжского моря на Днепр, заставив по пути столкнуться с Незваной. И пока Огнедева его не родила, она под защитой. Не пройдет и полугода, как Лад Всемирья перенесет свою защиту на родившегося младенца, а его мать останется в полной власти своих врагов!

От возбуждения Незвана вскочила и забегала по избушке – всего-то шесть-семь шагов между стенами. В голове роились соображения и замыслы. Защита Огнедевы скоро падет. Она сейчас уже ослаблена. Ребенку нужен был отец – князь Аскольд, но в нем-то Лад Всемирья не нуждается с мгновения зачатия. Его уже можно брать голыми руками – с Той Стороны, разумеется. Его внутренняя защита тает, а значит, и внешняя недолго продержится. И все его враги сейчас в наиболее благоприятном положении.

– Ты погибнешь! – во весь голос крикнула Незвана, обращаясь к своей далекой сопернице. – Я уничтожу тебя! Теперь ты в моей власти!

И темная вода в ее душе всколыхнулась, будто уже готовая принять жертву…

Княжич Борислав очнулся и не понял, где находится. Даже на каком свете. Он помнил, как блуждал где-то в незнакомом лесу и постоянно спотыкался, – деревья там были огромными, а почва очень неровной. Руки и ноги были точно набитые шерстью, а веки – тяжелые, так что почти не удавалось их поднять и взглянуть вперед. Из-за этого он все время натыкался на стволы, но был так слаб, что даже не мог их обойти. Он знал, что за ним гонится кто-то страшный, и напрягал все силы, чтобы идти быстрее, но едва мог шевелиться.

Но потом перед ним появилась Незвана – колдунья, что уже более трех лет служила деревлянским князьям. Во сне – или там, где блуждал его дух, – она выглядела как обнаженная женщина с волчьей головой и хвостом волчицы, но он сразу ее узнал. «Иди за мной! – сказала она. – Я вынесу тебя назад, в белый свет». Он не мог даже ответить, но Незвана просто схватила его, будто мешок, закинула за спину и понесла через лес. Он видел мелькающие стволы, потом берег реки с черной водой. На берегу лежал, словно лодка, большой кудес донцем вниз. Незвана бросила Борислава внутрь кудеса, потом села туда же сама, оттолкнулась от берега, и они поплыли, причем она гребла колотушкой, как веслом. Иногда над ними проносилось что-то черное, похожее на огромных птиц, но Незвана ловко отгоняла их колотушкой – из ее волчьей пасти вырывалось рычание, глаза горели желтым огнем. Иногда по черной воде пробегали волны, будто нечто огромное двигалось в глубине, и Борислав чувствовал безумный страх, но волхва-волчица продолжала уверенно грести, и кудес скользил по реке все дальше между серо-черных, будто присыпанных углем и золой берегов. И он знал, откуда эти угли – от бесчисленных погребальных костров, что испокон веку пылали по всей земле. Они находились в Кощном мире – там, куда унесся его дух и откуда Незвана пыталась спасти его, чтобы не дать Бориславу умереть. Так она исполняла обещание оберегать семью князя Мстислава в ином мире в обмен на то, чтобы он защищал ее в Яви.