Текст книги "По ту сторону"

По ту сторону
Елизавета Хаски

Посвящается моей маме

и каждому, кто терял

© Елизавета Хаски, 2024

ISBN 978-5-0064-1685-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

.1

– Уважаемые пассажиры, просим вас пристегнуть ремни безопасности и не покидать свои места!

Самолёт продолжало трясти. Я повернулась к Марку.

– Что происходит?

– Просто попали в зону турбулентности, бельчонок. Всё хорошо, – Марк улыбнулся, но его улыбка вышла натянутой. У меня перехватило дыхание. Я лихорадочно вспоминала, как доктор учил меня вести себя в моменты панических атак: три глубоких вдоха животом, пять вещей, которые я вижу, пять запахов, которые я ощущаю…

Я вижу испуганные лица пассажиров. Ощущаю запах разлитого кофе и каких-то лекарств. В конце нашего ряда плачет ребёнок.

Марк берёт меня за руку, переплетает свои пальцы с моими и еле слышно ругается. Через секунду самолёт будто проваливается в невидимую пропасть и на пассажиров падают кислородные маски. Сохранять спокойствие больше не имеет смысла.

Я слышу крики ужаса и женский плач. В соседнем ряду кто-то читает молитву, где-то позади нас мужчина зовёт стюардессу.

– Беата, надень маску! – Марк смотрит на меня широко раскрытыми глазами. Я вижу, как по его виску стекает капелька пота. – Ну же, бельчонок! Нужно надеть маску!

Меня будто парализовало. Я пытаюсь что-то сказать, но получается только беззвучно открывать рот. Заглядываю Марку в глаза и чувствую во рту солоноватый привкус.

Марк, не дожидаясь, пока с меня спадёт оцепенение, надевает на меня кислородную маску. Я надеюсь вдохнуть полной грудью, но вместо этого чувствую запах гари и начинаю кашлять. Некоторые пассажиры встали со своих мест и пытаются достать багаж. Кто-то кричит, что никакого кислорода в масках нет. Детский плач переходит в пронзительный визг.

Пока я с ужасом осматриваю салон самолёта, Марк пытается расстегнуть свой ремень безопасности.

– Что ты делаешь?! Марк, надень маску! – Голос внезапно ко мне вернулся. Я даже на секунду забываю о том кошмаре, что происходит вокруг.

– Там женщина с ребёнком, я помогу им подать кислород и вернусь. Бельчонок, я быстро, – Марк сжимает моё плечо и резко встаёт с кресла.

– Что? Нет, подожди! Марк!

Я делаю рывок вслед за ним, но кислородная маска на моём лице даёт понять, что дальше своего места я не двинусь. Закрываю глаза, кладу ладонь на полость маски. Делаю один глубокий вдох, на секунду задерживаю дыхание и снимаю с себя устройство подачи кислорода. Убираю подлокотник и только сейчас вспоминаю, что меня держит ремень безопасности. Я оглядываюсь в ту сторону, куда ушёл Марк, пытаюсь найти его глазами и наощупь расстегиваю этот дурацкий ремень. Бинго! Ремень поддался легко, но Марка я не вижу.

– Марк! – Я пытаюсь перекричать детский плач и гул паники на борту. В эту же секунду меня внезапно подкидывает к самому потолку, больно ударяя затылком. Я на долю секунды теряю зрение и готовлюсь к новой порции боли, падая обратно на пол авиалайнера. Но вместо этого чувствую, как лопаются мои барабанные перепонки от взрыва носовой части самолёта.

.2

Мне снится бабушкин посёлок. Лето. Наша корова Ягодка лижет мне руку, когда я протягиваю ей клевер. Кажется, мне восемь. Впереди столько приключений, столько жизни. Впереди первый поцелуй и первая любовь; учёба в институте и встреча с Марком; переезд в чужой город и эта дурацкая ипотека. Впереди всё то, что называют «взрослой жизнью».

А пока мне восемь, я угощаю Ягодку пряной травой и жду, когда бабушка позовёт меня на чай с пирожками. Это самые вкусные пирожки в моей жизни. Но в нос внезапно ударяет запах горящей изоленты, и я просыпаюсь.

Вокруг так ярко, что глаза не сразу привыкают к свету. Я зажмуриваюсь и сажусь. К моему удивлению на мне совсем не та одежда, в которой я была в самолёте. Вместо удобной толстовки и джинсов я одета в белую рубашку и белые свободные шорты. Мои рыжие волосы заплетены в аккуратную косу. Мне внезапно становится жутко и стыдно от мысли, что кто-то меня переодевал. Точнее не меня, а моё бессознательное тело. Что ещё они могли сделать со мной, пока я была в отключке? В ужасе размышляя об этом, я не сразу замечаю где нахожусь. Подсознательно я ожидала увидеть палату реанимации или что-то в этом роде, но вместо белых стен и больничного запаха меня окружают деревянные половицы и запах из детства. Лето. Пряные травы.

Я рывком встаю на ноги и осматриваюсь. Уверена, мои глаза в этот момент похожи на два блюдца. От того, что я вижу у меня перехватывает дыхание: я в каком-то деревянном доме, на стенах висят макраме и репродукции Ван Гога. В дальнем углу комнаты стоит большой книжный шкаф без дверец, на полках которого помимо огромного количества литературы выставлены в ряд разномастные статуэтки котят. Возле книжного шкафа с котятами стоит кресло-качалка, накрытое пледом. На стене напротив – небольшое окошко с милейшими, немного детскими занавесками, сквозь которые пробиваются яркие солнечные лучи.

Я в полном недоумении стою посреди этой комнаты, не зная, как себя вести и что делать. Хочется позвать на помощь, но нужна ли она мне? С виду со мной всё в порядке, я не чувствую боли или тошноты. Либо мне вкололи большое количество морфина, от которого у меня столь яркие галлюцинации, либо я ещё не проснулась. Тут у меня возникает идея ущипнуть себя, что я и делаю. Ничего. Ничего не чувствую. Немного щекотно и только.

Хочется курить. К горлу подкатывает какой-то ком, который я с усилием сглатываю. Да, я однозначно сплю. И даже во сне я думаю о том, что отдала бы последние деньги за сигарету. А раз я сплю и мне, стало быть, ничего не угрожает, значит можно насладиться этим. Кто знает, как долго я ещё буду так безмятежно спать?

Я снова осматриваюсь. Комната в этом доме одна. Туалет, судя по всему, на улице. В комнате нет ничего, кроме книжного шкафа, кресла-качалки, кофейного столика и импровизированной кровати на полу, похожей на лежбище турецкого хана: груда подушек и бело-розовых пледов. Тем не менее, всё очень чистое и опрятное. Во всей комнате ни пылинки.

Я осторожно подхожу к окошку и заглядываю сквозь занавески на улицу. По ту сторону стекла на меня смотрит очень яркий и, судя по всему, жаркий день. Солнце уже стоит высоко, ярко-зелёная трава с какими-то причудливыми цветами тянется к безоблачному небу, а рядом с крылечком деревянного дома трёхцветная кошка умывает свою мордочку. Эта картинка выглядит так притягательно, что я невольно тянусь рукой к входной двери справа от окошка. Распахнув её, меня обдаёт запахом знойного лета. Воздух горячий и сладкий, оседающий на губах словно пыльца. В траве слышатся звуки насекомых, где-то вдали щебечут маленькие птички. Трёхцветная кошка у крыльца не обращает на них внимания, продолжая тщательно намывать лапкой свой розовый нос. Убедившись, что рядом никого нет, я сажусь на корточки и зову кошку.

– Эй, кис-кис-кис!

Кошка, прищурившись, поворачивается ко мне. Она разглядывает меня пару секунд, после чего коротко мяукает и принимается тереться о мои колени.

– А ты ласковая девчушка, да? – говорю я кошке, поглаживая её по спине. Когда она вновь смотрит на меня своими кошачьими зелёными глазами, я замечаю у неё пятно на мордочке в форме чёрного сердечка. Не веря своим глазам, я отдёргиваю руку и шёпотом, боясь спугнуть своё видение, произношу:

– Мурашка?

Кошка поднимает голову и принимается утробно мурчать. Она встаёт лапами на моё колено и бодает лбом мой нос. Чёрное пятно в форме сердечка сейчас прямо перед моими глазами. Я чувствую, как подступают слёзы. Это настолько чудесный сон, что просыпаться я не хочу никогда!

– Мурашка?! Девочка, что ты здесь делаешь? – Я чешу её щёки обеими руками и целую в мягкую макушку. – Почему ты раньше мне никогда не снилась? Мура, я так по тебе скучаю! Милая моя, плюшевая девочка.

По моим щекам ручьями текут слёзы, капая на Мурашкин мех. Она будто бы не замечает этого, продолжая тарахтеть и тереться о мои руки и колени. Я сажусь прямо на землю в своих белых шортах, стискиваю Мурашку в объятия и тихонько всхлипываю. После своей смерти Мура ни разу не снилась мне до этого. Она умерла десять лет назад, когда мне было семнадцать. Она была моим лучшим и единственным другом. Настолько, что после её смерти я никогда больше не держала животных. Лишь раз я согласилась взять на передержку пожилого кота, но это была не моя инициатива, а Марка. И вот сейчас я явственно ощущаю мягкость Мурашкиной шёрстки и снова вижу её розовый нос. Который непременно целую мокрыми от слез губами каждый раз, когда Мура поворачивает ко мне голову.

– Как же мы здесь оказались, девочка? – Всё ещё держа Мурашку на руках, я встаю и снова осматриваюсь. Она довольно жмурится, глядя куда-то в небо.

– А ты здесь как дома, да? – Я в последний раз целую кошкину макушку и осторожно опускаю её на землю. – Ну, что ж, тогда давай показывай свои владения. Надеюсь, мне удастся досмотреть этот сон до конца. Ох, Мура, как же я не хочу оставлять тебя, вот только… – я запинаюсь. На секунду я чувствую еле уловимый запах гари. Перед глазами молниеносно проносятся картинки: самолёт, Марк, кислородные маски. Мы попали в зону турбулентности. Я помню, как пошла искать мужа в хвост самолёта, а потом… потом я очнулась здесь, в деревянном доме. То есть во сне. А если это действительно сон, то лучше бы мне не просыпаться. Ведь скорее всего там, по ту сторону сна, меня ждёт боль. Возможно, переломанные кости. Возможно, что-то похуже. Но адская боль – однозначно.

Думая об этом, я неосознанно молюсь неизвестным богам о том, чтобы этот сон длился как можно дольше. Здесь, с Мурашкой и без боли, я чувствую себя в безопасности. Вот бы и Марк был здесь. Надеюсь, что сейчас он видит свой собственный сон и тоже не чувствует боли. Может, у него даже есть своя Мурашка.

Из раздумий меня выводят голоса, которые доносятся до моего слуха откуда-то издалека. Двое незнакомцев умиротворённо переговариваются, в их голосах слышится улыбка. Кажется, эти голоса принадлежат женщинам. Я поворачиваю голову в ту сторону, откуда они доносятся, и пытаюсь разглядеть силуэты в высокой траве где-то на уровне горизонта. Мурашка на секунду замирает у моих ног, устремляя взгляд в сторону источника звука, а затем, так же спокойно, как и раньше, принимается вылизывать правую лапу. Я ловлю себя на мысли, что если кошка не чувствует угрозы от приближающихся людей, то и мне бояться не следует.

Через пару минут я наконец могу разглядеть двух женщин вдалеке. Они неспешно идут по небольшой просёлочной дороге в сторону нас с Мурой. Одеты они очень по-деревенски: на головы повязаны косынки, юбки достают до щиколоток. В руках у женщин по небольшому ведру, но их содержимое я не могу разглядеть. На вид обеим не больше пятидесяти, они о чём-то с улыбкой болтают. Глядя на них, моя тревога немного утихает. Они не выглядят как серийные убийцы или что-то в этом роде. Потому я решаю выйти к просёлочной дороге им навстречу, схватив Мурашку на руки.

– Добрый день, – я стараюсь говорить спокойно и с улыбкой. – Извините, вы не скажете, где мы находимся? Мне кажется, я заблудилась.

Женщины останавливаются, оглядывают меня с ног до головы, и на секунду замолкают. Я чувствую себя очень глупо и неловко, представляя эту картину: девушка с потерянным взглядом, в белой рубахе, держит на руках кошку и задаёт незнакомцам глупые вопросы. Но внезапно одна из женщин ставит ведро на землю (теперь я вижу, что ведро наполнено чистой водой) и, расплываясь в широкой улыбке, стискивает меня вместе с моей кошкой в объятиях. Вот теперь мне точно неловко.

– Милочка, добро пожаловать! Ты новенькая? Надя, посмотри на девчушку, она новенькая! – С нескрываемой радостью обнимающая меня женщина поворачивается к своей спутнице. Надя улыбается в ответ:

– Добро пожаловать! Это что ж, и кошечка с тобой сразу? – Она гладит Мурашку по голове, отчего кошка зажмуривает глаза.

Я стою в недоумении напротив двух женщин, чьи лица светятся от радости. «Сумасшедшие» думаю я, но быстро прогоняю эту мысль. Ведь и я по ту сторону сна своего рода сумасшедшая. В итоге молчаливая пауза затягивается. Первой эту тишину прерывает та, что меня обнимала:

– Милочка, да ты не бойся. Меня Вера зовут, а это Надя. Мы живём вон там, в посёлке, – она машет рукой куда-то в сторону деревянного дома у меня за спиной. – Здесь чудесное место: природа, воздух какой! А это, стало быть, твой-то домик? Хороший! Мы с Надей всё гадали, кто ж тут жить будет. А ты и с кошечкой сразу! Вот это здорово, сразу друг с первых минут.

Я пытаюсь что-то сказать, но у меня выходит только открывать рот. Взгляд я перевожу с Нади на Веру и обратно, пытаясь найти какие-то подсказки в их смеющихся глазах. Кажется, у меня кружится голова.

– Ох, Вера, заболтала ты девчушку, – смеётся Надя. – Тебя как зовут-то?

– Бе… Беата. А это Мурашка, – я приподнимаю кошку к уровню своего подбородка. – Извините, я немного не поняла…

– Добро пожаловать, Беата! – перебивает меня Надя. – Добро пожаловать в лучший мир!

Она треплет меня по плечу, отчего я нелепо улыбаюсь одним уголком рта. Вера смотрит на меня с почти материнской улыбкой, а её глаза блестят от подступивших слёз.

.3

– Это что значит? – спрашиваю я с глупой полуулыбкой, всё ещё переводя взгляд по очереди с одной женщины на другую. Меня, должно быть, разыграли и сейчас из кустов выпрыгнут операторы, заливаясь слезами от смеха.

– Это значит, милочка, что теперь-то ты можешь расслабиться. И кошечка твоя тоже. Всё, отмучились, – Вера глубоко и облегчённо вздыхает. – Мы с Надей никогда прежде не встречали новеньких, но всё тебе расскажем. Если хочешь, можешь пойти с нами.

У меня округляются глаза, и я неожиданно для себя делаю маленький шаг назад:

– Нет-нет, я никуда не пойду! Извините… но вы не могли бы объяснить мне всё прямо сейчас?

– Вера, не пугай девчушку, – Надя снова смеётся, а затем обращается ко мне. – Милая, как бы тебе сказать… ты сама-то ничего не помнишь?

– Нет. Ну… то есть, помню самолёт. Мы попали в какую-то тряску или типа того. Вроде бы я пошла искать мужа, а потом…

В этот момент мои глаза округляются ещё больше. До меня доходит сумбурная и бредовая мысль:

– Я умерла?!

– Ох, милочка, это там-то, по ту сторону, это так называется. А тут ты, считай, родилась! Только-только пришла! А воздух-то тут какой, а природа… – Вера мечтательно оглядывается вокруг.

– Мы сами здесь недавно, – посмеиваясь над подругой говорит мне Надя. – Ещё и своих-то никого не нашли. Осваиваемся, так сказать.

– Своих?! Есть ещё кто-то? – В полном недоумении, всё ещё держа кошку на руках, я таращусь на этих сияющих счастьем женщин.

– Конечно, есть! Да ты что, дорогая, сюда ж все погибшие приходят. Это лучший мир, – последнее предложение Надя произносит с особым трепетом. Она смотрит на меня, затем на подругу, и по взгляду этих двух женщин я понимаю, что они либо говорят мне правду, либо мы в большой солнечной психиатрической лечебнице. Как ни странно, первый вариант мне нравится больше. Пока я не вспоминаю, что в том самолёте я была не одна.

– А где другие? Мне нужно найти кое-кого. Перед сме… перед тем, как оказаться здесь, я была в самолёте. Он падал. Со мной был муж, я хотела найти его, но… не успела.

– Милочка, нам лишь известно, что лучший мир огромен. Но в какой его части оказался определённый человек, одному Богу известно.

– Богу? Вы его видели? – Вот это по-настоящему новость.

Вера с Надей хохочут:

– Нет, дорогая. Мы хотели сказать, что никто не знает, где следует искать того, кто близок. Но ищущих много, мы и сами подумываем над тем, чтоб своих родных разыскать. Не торопимся потому, что где бы они ни были, им хорошо. А это очень греет сердце.

Я молча смотрю на женщин, размышляя, какой вопрос задать следующим. В голове миллион вопросов.

– Так что же мне делать? – Внезапно вырывается у меня именно тот вопрос, которого не было среди миллиона.

– Ты можешь обождать, освоится. Как и мы. Кто-нибудь в посёлке обязательно сможет дать тебе все ответы, там много «старичков».

– Я бы не хотела вас обременять. И, по правде, я хочу отыскать Марка как можно скорее. Мне будет куда спокойнее, если он будет рядом.

– Милочка, а ты уверена наверняка, что он здесь? – Вера немного обеспокоенно заглядывает мне в глаза. И почему я об этом не подумала? Ведь Марк мог выжить.

Нет, следовало бы мне быть реалисткой: в авиакатастрофе никто не мог выжить. А это значит, что все те люди, включая Марка, сейчас должны быть где-то здесь.

– Да, я уверена. Ну… то есть, я почти уверена. Самолёт явно разбился. Выжить было бы сложно. В любом случае, я должна его найти. Или найти доказательство того, что его здесь нет. – Я наконец опускаю Мурашку на землю. – Скажите, вы не знаете, насколько большое это место?

Вера с Надей переглянулись.

– Нет, милая. Да и вряд ли кто-то знает. Земля, которую ты видишь, бескрайня. Эта высокая трава сменяется городами, а они – океанами. Там, за горизонтом, чего только нет: райские местечки на любой вкус. – Надя мечтательно смотрит вдаль, туда, где через несколько часов сядет солнце.

– Как же люди ищут друг друга?

– Оставляют письма, сообщениях на досках. Передают весточки через встречающихся. В больших городах есть картотеки и те, кто помогают искать. Это не сложно, ведь здесь сам воздух желает того, чтобы ты обрела своё счастье.

Надя берёт в руки своё ведро, и Вера следует её примеру.

– Так что ж, милочка, пойдёшь с нами? В дорогу тебя соберём, напутствия от «старичков» получишь.

Я смотрю на Мурашку, которая сидит рядом и, глядя на меня, жмурится от солнца. Секунду я колеблюсь с ответом, но затем произношу неожиданно решительным голосом:

– Спасибо вам огромное. Но я откажусь. Я должна пойти прямо сейчас. Мура, ты со мной? – Я опускаю глаза на кошку, которая в ответ на мой вопрос коротко мяукает.

– Хорошо, – кивает Надя. – Если захочешь, возвращайся к нам. Да и домик твой тут. Посёлок у нас хороший, жизнь спокойная. А раз ты именно здесь перво-наперво оказалась, значит именно этого тебе хотелось там, в жизни.

Я с сомнением оглядываюсь на деревянный дом.

– Что ж, будем прощаться, – Вера обнимает меня свободной рукой. – Я желаю тебе, милочка, поскорее найти своего мужа. Передавай ему привет.

Надя треплет меня по плечу на прощание и улыбается. Затем обе женщины продолжают свой путь по просёлочной дороге, огибающей мой деревянный дом и уходящей вдаль за высокую траву. Мы с Мурашкой смотрим им вслед, пока тёплый ветер развевает мои выбившиеся из косы волосы, принося издалека запахи лилий и свежего хлеба.

.4

Мы идём с Мурашкой по залитой солнцем широкой тропе. Воздух тёплый как в августовский вечер, но солнце ещё высоко стоит над горизонтом. Мурашка то и дело сбегает с тропы вслед за пролетевшей мимо бабочкой или божьей коровкой. Она лихо ныряет в высокую траву так, что я могу видеть лишь её пушистый хвост трубой. Каждый раз, когда Мура снова и снова срывается за насекомыми, я останавливаюсь и наблюдаю за её игрой, чувствуя, как мои губы расплываются в улыбке. Мне довольно сложно понять свои чувства сейчас: я всё ещё растеряна и встревожена, но при этом меня наполняет странное чувство по-детски простого счастья и безопасности.

Спустя минут десять нашего пешего путешествия я смогла разглядеть на горизонте треугольные крыши деревянных строений. Мурашка с громким «мяу» догнала меня.

– Ну что, куда-то мы всё-таки пришли, Мураш, – сообщаю я кошке, поднимая ту на руки. Она жмурится и бодает меня своим мохнатым лбом.

– Кажется, тебе не терпится пойти туда, да? – Я улыбаюсь и целую её в макушку. Она пахнет сеном и пыльцой одуванчиков.

Я вдыхаю полной грудью невероятно чистый воздух и делаю шаг в сторону треугольных крыш. Подойдя чуть ближе, я могу разглядеть, что крыши эти принадлежат деревенским одноэтажным домикам. Складывалось ощущение, что эту маленькую деревеньку отстроили только что: дома не имели изъянов, их будто не коснулись ни время, ни непогода. Заборы вокруг построек были скорее декоративными, потому как все они достигали в высоту не больше метра. Я могла рассмотреть ухоженные дворики и деревянные крылечки, где сейчас мужчины и женщины пили чай, подрезали розовые кусты или загорали в гамаках. Кто-то стоял у забора, болтая с соседями. Трое детишек лет пяти играли в догонялки на большаке, разделявшем деревеньку на две половины.

На нас с Мурашкой никто не обращал внимания. Странно, но я почему-то не ощущала себя не в своей тарелке. Не чувствовала себя лишней или чужой. Будто бы я провела в этом месте несколько лет, хотя точно знаю, что я никогда не бывала в деревнях, будучи уже взрослой. То есть, в своей реальной жизни.

Я решаю пройти деревню до конца и осмотреться. К концу большака лес всё плотнее подбирался к границе домов. И вот на фоне живописного ландшафта раскидистого леса я вижу таверну, которая будто бы возникла из самого сердца природы. Ее деревянный фасад так гармонично вписался в окружающий его пейзаж, словно таверна своим видом приглашала утомлённых путников к тёплому очагу. Сопротивляться этому маяку гостеприимства было невозможно, и я не раздумывая сделала шаг внутрь.