Текст книги "Найди меня в своих воспоминаниях"

Найди меня в своих воспоминаниях
Елизавета Молодых

«Если любви суждено стать незабываемой, с первой же минуты к ней должны слетаться случайности, как слетались птицы на плечи Франциска Ассизского».

Милан Кундера

© Елизавета Молодых, 2023

ISBN 978-5-0059-8839-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1. Пробуждение

⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀ Артур

Белый. Невинность и чистота.

Белый. Пустота и поражение.

Белый. Вот, что я вижу первое, открыв глаза.

Белый везде. Он окружает, и в голове возникают шумы. Ничего не понимаю.

Страх. Мне тяжело дышать. Я не чувствую тела, не могу произнести слов.

Ужас. Ощущаю тяжелый терновый венок на голове, который с каждым вдохом проникает все глубже.

Тепло. Чувствую кончиками пальцев что—то необъяснимо приятное, как флисовая ткань. Что это? Не могу разобрать.

Все тело как будто закаменело. Я – настоящая горгулья. Не чувствую своего тела, мысли разбросаны по комнате, как грязные носки.

И лишь тепло в кончиках пальцев ярко контрастирует в этой картине белого.

Поворот. Я не контролирую это, голова сама направляется в сторону источника тепла.

Фокус. Глаза пытаются разобрать что—то помимо всепоглощающего белого.

Солнце. Так ярко, стремительно и резко возникает пятном на фоне этой картины, что непроизвольно щурюсь, как после взгляда на сварку. Перед глазами как будто действительно яркое пятно. Небесное раскаленное тело, дающее тепло и касающееся меня своими лучами. И это единственное, что я чувствую.

Голос. Какие—то шумы доходят до моего сознания. Но как бы я ни пытался разобрать слова, ничего не получается. Это один голос или несколько? Мужской или женский? Точно, женский, довольно молодой, приятный. Такой голос обычно у мамы, когда тебе десять, и ты принес домой маленького котенка, которого подобрал на улице.

Знакомый? Вот только что он говорит – загадка.

«Арт».

Арт? Это я? Точно я. Мое имя. Кто меня позвал?

«Артур».

Кто—то требовательно зовет мня снова, вот только куда? Куда идти? Везде белый. Давление на кончиках пальцев усиливается и передается уже прямо по руке. Прикосновение обжигает. Все выше и выше, и я чувствую это тепло. Оно проникает прямо в сердце, от чего резко становится жарко.

«Это я, Арт».

Кто «я»? Кто ты, загадочный голос? Почему ты такой знакомый, но такой далекий и от этого губительно болезненный? Ты знаешь мое имя, и знаешь, что я точно его узнаю, однако для меня это всего лишь шум, тембр, который может принадлежать любому человеку. Просто гость в… А где я? Что это за место? У меня дома потолок не такой, не такие лампочки, совершенно другие тона. Если это не дом, тогда где я?

Паника. Господи, что происходит, помогите, помогите.

Кто—то услышал меня? Я сказал это вслух? Помогите, помогите, помогите.

Тепло исчезло.

Перед глазами нет больше солнца.

Я больше не слышу голос, не слышу своего имени.

Все замерло.

Лишь всеобъемлющий белый. И мое неподвижное тело.

– Артур, вы слышите меня? – голос, другой, мужской, так резко ворвался в эту картину мира, что непроизвольно дергаюсь. Или нет. Не знаю. Пытаюсь рассмотреть этот источник шума. Глаза, как назло, не дают никакой полезной информации. Какие—то пятна, все размыто. Усиленно моргаю, чтобы хоть что—то разглядеть. Вот вроде голова, коричневые волосы, четыре глаза, два рта и носа. Стоп, что?

– Он кричал «помогите», доктор, и я побежала за вами, – еще и еще моргать. Нет, все—таки два глаза и один нос. Даже милые усы над верхней губой. А откуда второй голос? Тот самый голос знакомой незнакомки. Поворачиваю голову, но это дается с таким усилием, как будто она весит сто килограммов. И тут же опять щурюсь. Такая вспышка, что жжет глазницы. Ничего опять не вижу, пустота. Однако меня услышали, значит я все—таки что—то сказал. Значит может получиться еще раз.

– Кто ты? – это мой голос? Это я говорю или кто—то третий есть в комнате? Мой голос не такой охрипший и низкий. Этот голос мне незнаком.

– Артур, вы слышите нас? – да, конечно, слышу и вижу, но как вам об этом сказать. Я тут! Я заперт в своем теле, и все, что я могу, лишь кричать сам себе. А может я просто схожу с ума? Может это пранк? Или я умер и попал на небеса? Ад? Да, навряд ли, рай выглядит так, да и у Бога не думаю, что есть усы. Я точно на Земле. Пока что.

– Артур, если вы слышите нас, кивните головой.

Давай, Артур, соберись. Поворот.

– Отлично. Артур, вы знаете, где вы находитесь?

Нет, не знаю, расскажите мне, пожалуйста, а то мне кажется, что я лишился рассудка. Поворот.

– Артур, вы находитесь в больнице города Санкт—Петербурга. Вы поступили к нам после ДТП. Вы что—то помните об этом?

ДТП? Что? Нет, это шутки какие—то. За десять лет стажа за рулем у меня не было даже мелкого происшествия. Это точно все происходит не со мной. Это какой—то нелепый фильм. Наверно, все—таки пранк. Точно, розыгрыш к моему дню рождения. Стоп, а какое число сегодня?

– Артур, сегодня двадцать пятое марта две тысячи двадцать второго года.

– Как две тысячи двадцать второй?

– Вы можете говорить спокойно, скажите, как ваше самочувствие? – как это две тысячи двадцать второй? Нет, этого не может быть. Да, что тут происходит. Что это все значит? Стоит задать им все эти вопросы. Врач и девушка. Низкий, почти лысый, в очках. Незнакомый. Красивая, молодая, рыжая. Незнакомая.

– Не знаю, все тело каменное.

– У вас черепно—мозговая травма средней тяжести, ушиб грудной клетки с единичным перелом ребра. Сейчас ваше состояние оценивается, как стабильное, мы ждали вашего пробуждения.

ДТП, травмы, больница, врачи, это все происходит со мной?

– Я не помню этого.

– Вы помните вашу фамилию и год рождения?

– Да, Артур Сергеевич Порохов, двадцать третьего марта одна тысяча девятьсот девяностого года.

– Хорошо, что последнее вы помните?

А что я последнее помню? Да, сосредоточься Артур, черт тебя побери. Котенка Барсика мама все—таки разрешила оставить, а папа наругал и поставил в угол, Марина Николаевна поставила двойку за контрольную, Юля отказалась пойти гулять, костюм для выпускного немного большой в плечах, провалил вступительные в Москву, опоздал на самолет, теплое море, рядом красивая девушка, закат на крыше цвета вишни и пустота. Я не могу зацепиться за какой—то фрагмент. Смотрю на воспоминания, как на разорванную киноленту, и пытаюсь понять, на каком моменте я поставил жизнь на паузу. Что именно было последним. Офис? Нет, не то. Вагон сапсана? Нет, не то. Думай, думай, думай.

Белый.

– Белая парадная моего дома, я вышел, сел в автомобиль. Все.

– Когда это было?

– Вчера?

– Артур, вы были без сознания три дня.

– Я точно помню, я сел за руль моей машины, черный Volkswagen Teramont.

– Какая машина? – я совсем забыл, что незнакомка все еще в комнате. Но, услышав ее голос, сразу стало как—то легче. – Он продал ее два года назад.

Но, услышав ее голос, сразу стало как—то больно.

– Артур, вы четко помните именно эту машину?

– Конечно, что это еще может быть, я же не память потерял, чтоб такое не помнить. Или?

– Александра, вы уверены, что у него сейчас другая машина?

Так ее зовут Александра. Красивое имя. Таинственная незнакомка обрела полноценный образ. Откуда она знает, что у меня другая машина. Кто она?

– Конечно, вот у меня вторые ключи в сумке. Сейчас он ездит на белом Volvo XC40.

– Артур, вы понимаете, что это значит?

– Я не понимаю ничего, что вы говорите: сейчас две тысячи двадцать второй год, хотя вчера я был в две тысячи двадцатом. Вы говорите, что я попал в ДТП, хотя за десять лет ни разу не было ни одного. Какая—та девушка называет меня по имени, хотя я вижу ее в первый раз в жизни, так что постарайтесь все—таки объяснить, что сейчас происходит.

– Для начала прошу вас успокоиться.

– Уж поверьте я спокоен, как удав. Я же всего лишь не помню ни черта.

– Вот именно. Вы не помните. После травм головы нередко бывают признаки посттравматической амнезии.

В ушах звучит гонг. Тело пробивает дрожь. Я на ринге: я и моя тень. Удар за ударом – теряю контроль. Падаю. Смотрю в глаза противнику. А в его синеве лишь одно – жизнь.

– Артур Сергеевич, это, возможно, временно.

– Возможно? Я не помню два года. Вы это понимаете?

Он что—то еще рассказывает, но это уже не имеет смысла. Я все понял.

Я не помню два года жизни. Два лета, две осени, две зимы и две весны. Я не помню себя.

Как там моя дочь? Как работа? Кто сейчас президент? Какой курс валюты? Кто стал чемпионом мира по футболу? Смог ли любимый актер взять Оскар? Что произошло с этим миром за два года? Что стало со мной за эти два года? Кто я? Может я стал великим, или же потерял все, что дорого. А может это дорого больше не стоит того, чтобы ради него просыпаться по утрам. Может моего вечного двигателя больше не существует. Или я нашел источник сил где—то еще. Столько вопросов, на которые у меня лишь один ответ – я не знаю. Точнее знал, проживал эти моменты вместе с любимыми людьми, переживал, стремился, мечтал, горел, сдавался, боялся, жил. Просто жил, не думая, что мои воспоминания могут забрать, удалить и вычеркнуть из памяти, из моей жизни, из меня.

У меня забрали меня. Я больше не Артур Порохов. Точнее Артур Порохов без семисот тридцати дней. Артур Порохов, разбившийся на осколки от смертоносного вихря под названием Фатум. Разбившегося на белом Volvo так и не доехавший в пункт назначения.

Куда я ехал остается загадкой. Бежал или убегал тоже не ясно. Но оказался в тут. Приехал.

– Арт? —Александра рядом, ее нежный голос появляется, как пожарная сирена. И это «Арт» так ласкает уши. Она вся такая яркая, черты лица такие узнаваемые, как будто передо мной хорошо знакомый человек, но стоит он за оргстеклом. Знаете, бывает вы смотрите на человека, вспоминаете какие—то совместные моменты, в голове всплывают образы, картинки о вашем совместном времяпрепровождении, а сейчас передо мной прекрасная девушка с рыжими волосами, и ничего больше не всплывает в сознании. Пытаюсь напрячься, может все—таки хоть что—то. Ничего. Дымка не уходит, и мне остается лишь гадать, кто она такая. Как будто она есть сейчас, однако в прошлом не могу отыскать ее следов. Но лишь ее голос ведет меня через этот вакуум.

⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀ Александра

– Арт?

Сколько раз я уже произнесла твое имя? В ответ была тишина. Я провела в этом помещении все дни. И все эти долгие, темные и пустые дни я слышала лишь тишину. Ты молчал, и мне казалось весь мир замер. Все застыло вместе с тобой. Мы оказались вне пространства и времени, и все, что было сейчас для меня важно в этой вселенной – эта палата с лежащим в ней телом.

Это тело с десятком прикрепленных проводов, с бледной кожей, на которой еще ярче виднелись синяки, и, накрытое этим нелепым розовым одеялом, было самым драгоценным. Иногда мне казалось, что и ничего больше не существует. Я лежала там с тобой под этим розовым одеялом. И все чего мне хотелось – это услышать твой голос. Никакие другие голоса не могли заменить мне тот самый родной, бархатистый бас любимого человека. Потом были долгие разговоры с врачами, которые не давали прогнозов после пробуждения. Но это было неважно. Одно только слово «пробуждение» заставляло меня каждый день, час за часом сидеть в изголовье твоей кровати и держать твою руку, чтобы не пропустить тот самый момент встречи. Ведь, чем дольше разлука, тем слаще встреча.

Когда впервые за это долгое время молчания, я услышала твой голос, последнее, что я предполагало услышать, так это – кто ты?

Для всего мира я – Александра Ежова, успешный менеджер крупного издательства, умелая хозяйка, заботливая девушка Артура Порохова. Но для тебя я – девушка с рыжими волосами, которая так нежно держит руку, которая разговаривает с врачом и стоит в изголовье кровати. Для тебя я была никем.

– Александра, простите, я не понимаю, что тут происходит.

«Александра», так непривычно слышать именно эту вариацию моего имени из твоих уст. Сашенька, ежик, любимая. Но «Александра» больно бьет, как будто я иду по раскаленным углям, и с каждым шагом ожогов на ступнях становится лишь больше.

Ты не знаешь других версий моего имени. Ты не помнишь, как впервые назвал меня Сашенькой в лифте, как мило гладил по голове, называя ежиком и прося убрать колючки, как каждый день, просыпаясь в нашей кровати, целовал меня, называя любимой. Ты просто не помнишь.

– Эм, да, Артур, честно говоря, все это так странно, – пытаюсь совладать с эмоциями, ему нужен покой, он наверняка в еще большем шоке от произошедшего, я нужна ему сильная, он не должен видеть мою потерянность. – Ты попал в аварию, мне сразу позвонили, и как только я примчалась, ты уже был без сознания. Я очень ждала твоего пробуждения, все мы, точнее.

– Кто вы? Кто ты такая, Саша?

Я – твоя девушка, с который ты живешь последние два года, которая готовит тебе каждое утро твой любимый кофе с корицей, которая каждое воскресенье меняет постельное белье, потому что ты не можешь спать больше недели на одном.

Я – твой личный менеджер в издательстве, держу твою руку, когда ты отправляешь в печать свои книги, забираю из типографии первую готовую партию.

Я – Александра Ежова, и я – твоя.

– Арт, Артур, я…

Хлопок двери заставляет меня вздрогнуть. Глаза сразу устремляются к источнику, который так грубо ворвался в нашу беседу. На пороге этой самой палаты, через которую я каждый день входила к тебе, стоит она.

Не одна я заметила ее появление, ты вытянулся к двери и сделал то, что приносит гораздо большую боль, чем ожоги – произнес имя.

– Алена?

Он помнит? Он что—то вспомнил? Нет, он просто помнит ее.

Такое чувство, что я получаю удары, как в боксе. Твои точечно отмеренные апперкоты и мои сломанные кости.

Пять букв, одно имя, которое даже после травмы головы и потери памяти помнишь всегда, одно имя, но не мое.

Для все мира она – Алена Порохова, востребованный фотограф, хорошая и заботливая мать, бывшая жена Артура Порохова. Но для тебя она – твоя законная супруга, растившая с тобой вашу милую дочку. Потому что для тебя есть только она. Для тебя она была всем.

После всего, что произошло, после всех этих дней она появляется в этой комнате, словно звонок давно не работающего телефона. Хотя причем тут я. Это его жизнь, его боль и его память. Вот только больно мне. Физически больно. Но физическая боль лучше моральной. Она проходит рано или поздно, принося за собой покой. Но кто заделает дыру в моем сердце, кто заткнет этот ураган, блуждающий в моей голове. Только ты. Ты всегда это делал. Потому что ты из железа, а я из картона. Ты спасал меня, когда я тонула. Я тянулась за тобой наверх, и всплывала, держа твою руку. Ты сильнее меня. Я следую за тобой по этой дороге жизни. Ты закрывал меня от всех пуль. Ты, ты и только ты. Но кто же теперь поможет мне? А важно ли это сейчас? Когда ты лежишь без двух лет жизни в объятьях Мнемозины. Теперь я должна протянуть тебе свою руку, поднять со дна и воскресить. И я, наверно, готова на это, готова быть сильной для тебя, готова преодолевать все трудности ради тебя, ради нас. Сидя на этой кровати, я представляла миллион ситуаций, как дальше сложится наша жизнь уже после твоего пробуждения. Иронично, что я ни разу не подумала о том, что ты просто похоронишь меня заживо одним лишь словом. Я не знаю, что случится после, и как мы будем выбираться из этой дыры. Но одно я знаю точно, как раньше не будет.

– Артурик, как ты, мы так волновались? Столько надумали. Как хорошо, что ты очнулся, а то Алиска мне все вопросами закидала: где папа?

– Алена, господи, наконец—то ты пришла. Я не понимаю, что происходит сейчас и произошло три дня назад.

Моя боль только усиливается. Ему страшно, я вижу. Я чувствую. Я чувствую его кончиками пальцев, я знаю, о чем он думает, что хочет сказать. Потому что он не просто мой партнер, спутник жизни, он – часть меня, я состою из него. Он проник так глубоко, что я уже не знаю, где границы его жизни и моей. Не знаю, хорошо или плохо это – так тонуть в человеке. Но я сознательно погружаюсь в него, потому что соль его моря мне заменяет сахар.

Он ищет ответы, но не у того адресата. Поверни голову, спроси меня, я расскажу тебе все, что было, все, что случилось, потому что это все было наше. У тебя украли не только твои воспоминания, у тебя забрали наши. Тебе страшно, не скрывай это.

– Алена, мне страшно.

– Ты чего, это просто ДТП, небольшие травмы, считай отпуск от работы. Я пришла поговорить с тобой о нашем деле.

– Алена, это не просто ДТП. Мне сказали, что я не помню два года.

– Что?

– Я не помню два года.

Такого лица у Алены я не видела никогда. За сменой эмоций невозможно успеть. Тут все: боль, радость, беспокойство, страх, желание.

– Но я так рад тебя видеть. Кого—то знакомого и родного.

Вот теперь точно радость. Она ждала этих слов все два года. Ее тяжелые карие глаза устремлены на меня, как бы спрашивая: слышала? К сожалению, слышала, и даже почувствовала, так сильно, что еле держусь на ногах. Больно смотреть на ее шелковистые волосы, которые всегда уложены, на идеальный макияж, на дорогую одежду по последней моде, которая прекрасно сидит на хорошей фигуре, больно натыкаться на эти пустые, безэмоциональные, такие глубоко пронзающие глаза цвета горького шоколада. Такого горького, что невольно скручивает живот. Но еще больнее наконец—то видеть его улыбку, которую я так ждала все это время.

Почему я не радуюсь, видя его счастье? Потому что это не наше счастье, потому что это счастье дарю ему не я.

– Артурик, и я рада тебя видеть.

Нежные объятья, невесомый поцелуй на щеке, крепко держащая руку рука. Только рука не моя, да и ты не мой. А вот слезы, медленно текущие из глаз, мои.

– Алена, а кто такая Александра?

– Ах, Александра, – карие глаза опять пронизывают меня, и я теряюсь в их омуте. – Она твой личный помощник, менеджер в издательстве.

И все? Это все что ты скажешь обо мне?

– Артур, я не совсем…

– А я думаю, почему вы мне так знакомы, а тут вот оно как, видимо мы стали работать вместе не так давно, спасибо, что были рядом. Но я бы хотел поговорить со своей женой.

Я еще не твоя жена. Или? Женой. Конечно, для тебя Алена – жена. Для тебя – ты не развелся с ней, для тебя – ты не переехал ко мне, для тебя – она твоя жена, и ты, конечно, хочешь поговорить с ней. А как же я?

– Ты хочешь, чтобы я ушла? – я смотрю в такие родные глаза, цвета неба после весенней грозы и не могу поверить, что самый близкий человек просто выгоняет меня. Меня, ту, которая была с ним тогда, сейчас и готова и дальше держать его руку. Родной, как так случилось, что не я тебе нужна, что не со мной хочешь поговорить? Как так случилось, что ты выгоняешь меня, не помнишь меня, говоришь не со мной?

– Да, – голос тверд, слова четки и это убивает. – Спасибо, Александра, мы с вами свяжемся.

Улыбка, самая родная, и от этого так больно. Почему после твоего пробуждения мне так больно? Я должна радоваться, смеяться, мы должны лежать, разговаривать. Но ты выбираешь ее. А все, что остается мне, покинуть этот сотканный из радости и отчаяния мирок. Последний взгляд на палату, которая за эти дни заменила мне дом, но лучше бы я этого не делала. Натыкаюсь на такую милую картину: Алена сидит возле тебя и нежно гладит по руке, а ты улыбаешься во все тридцать два зуба. Семейная идиллия, скажет любой. Муж и жена, воссоединение. Но вот только он ей не муж, а она уже давно не его законная супруга. И мое место там. Однако, почему—то именно я нахожусь за дверью палаты, становясь сторонним наблюдателем. Просто менеджер, просто помощник, никто.

Пора уже свыкнуться с этой мыслью, принять неизбежное. Это случилось. Это правда, и эта настоящая реальность, как бы ни хотелось от нее убежать или скрыться. И я убегаю из этой палаты, подальше от тебя, себя, нас. Убегаю с мыслью, что сейчас я вернусь в наш дом, в котором все также, после того как ты ушел, приму душ, лягу в нашу кровать, и буду думать лишь об одном: ты не помнишь два года, ты не помнишь себя, меня, нас.

⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀ Артур

Я лечу.

Крылья за моей спиной не дают мне упасть. И взмываю все выше и выше. Мне так легко и так хорошо. Здесь я чувствую себя свободным. Свобода от дел, проблем и от нее. Я так устал что—то доказывать, быть хорошим или плохим, хочется быть просто свободным, самим собой. Потому что, несмотря на все твои старания, твое нутро выйдет наружу, как бы глубоко и долго ты его не прятал. Ты разобьешься вдребезги, маска спадет, и все станет ясно. Так случилось и со мной.

Я устал быть тем, кем меня хотят видеть жена, дочь, коллеги. Представления обо мне разрушились, и я освободился от сдавливающей меня груды образов себя. И полетел.

Я все еще лечу. Я не могу, да и не хочу останавливаться. Зачем? Для чего? Для кого? Небо так тянет, так и хочется коснуться руками этих облаков. Выше, выше, выше.

Я продолжаю полет. Потокам ветра меня не остановить, такое чувство, что я что—то ищу, мне чего—то не хватает. В этом огромном пространстве, состоящем из тысячи миллионов частиц, где—то есть что—то так нужное мне. Я в растерянности, но все, что мне остается, так это взмывать прямо в небеса.

Еще один взмах в бесконечность. Кажется выше уже некуда, да и незачем, но что—то не дает покоя, как будто забрали часть меня, последнюю деталь конструктора, двадцать четвертый кадр. И только сейчас я заметил, что потерял, в моей груди дыра, а на месте сердца пустота. По всем законам физики, все, что падает, стремится силой притяжения к центру земли. Значит мне надо вниз. Обратно. На землю. Но я уже так высоко. Как мне вернуться?

Взмах за взмахом. Нет, это небо уже не манит, я не хочу быть здесь просто тенью, мне нужно сердце. Но эти крылья, эти проклятые крылья летят все выше. А слезы из моих глаз текут все ниже.

Я где—то между отчаянием и надеждой. Не понимаю, от чего так больно, но так хорошо. Я лечу прямо в лапы к яркому гиганту.

Встреча с солнцем. Меня затягивает в него все сильнее и сильнее. Нежные руки обволакивают меня, легкие прикосновения к моей коже, так напоминающие поцелуи, смех в моих ушах, такой живой, настоящий, что я погружаюсь полностью. Меня затягивает в эту полную света чашу. Она наполняет меня изнутри, и я ничего не могу, кроме того, как покорно погружаться все глубже и глубже. Но мне не больно, мне хочется смеяться, хочется парить и танцевать. Такое ощущение, что от дыры в моем сердце ничего не осталось, в груди опять что—то чувствует, живет. Что—то бьется, сильно—сильно, как будто пульс двести. Еще немного и не выдержу, еще чуть—чуть, и я больше не увижу землю. Там пусто, холодно, низко. Сейчас тепло, необходимо, высоко. Я сгораю заживо в потоке этих лучей. Я знаю, что умру, но мне не страшно. Лишь бы только в объятьях, лишь бы только чувствовать это сердцебиение хотя бы еще минуту.

И я умираю.

Чтобы снова когда—нибудь воскреснуть.

Я умер? Пред глазами все плывет, но я усиленно моргаю, чтобы снять наваждение. И наконец—то получается. Это не рай, и даже не ад. Это просто моя палата. И все тот же белый потолок. Почему—то в моей картине мира, в котором я сейчас живу, в моей палате, существует только потолок. Как не очнусь, так перед глазами он. А может тут и нет ничего кроме этого белого. Да нет. Вот вроде бы кровать, кстати, достаточно приятная, стены мятного цвета, наверно, потому что зеленый успокаивает, особенно таких буйных пациентов, как я. Вот еще и шкаф с тумбочкой. Впрочем, обычная палата, один странный элемент во всей этой обстановки. Это я. Я не должен быть здесь. Как меня занесло на эту койку – непонятно. Мое подсознание, как назло, молчит. Но разве такое возможно не помнить, что было с тобой?

Как мне вспомнить себя? Может, конечно, Алена и раскроет мне какие—то аспекты моей потерянной жизни, но ведь ни она, никто другой не проживали этот момент, это был я, и только я могу ощущать те или иные эмоции, а они могут лишь догадываться, декларируя лишь факты, произошедшие со мной. Издал две новые книги, открыл литературную школу для молодых авторов, попал в список топ—десять современных писателей России, расширил штат сотрудников в издательстве. Факты, лишь голые факты, но никто так и не сказал, радовался ли я номинации, переживал ли с публикацией новых романов, легко ли мне далось принять новых сотрудников. Хочется верить, что я был самим собой и радовался успехам, переживал из—за неудач, стремился стать лучше.

Но это лишь одна сторона моей жизни. А как же моя семья? Я не мог расспросить об этом Алену, ей и так тяжело осознать всю ситуацию. Я видел ее шок, когда она зашла в палату. Но кто—то же должен мне помочь вспомнить. Кто– то же был со мной эти два года. Может набрать Яна? Он же мой лучший друг, он точно должен знать, как дела у меня в семье. Удалось ли нам с Аленой пережить наш кризис, помогли ли походы к семейному психологу. Может он мне расскажет и про Алису? Крестный папа клянется всегда быть с ней, всегда помогать и любить, как родную. Быть для нее оберегом от темных сил или хищником, пожирающим ее врагов. Он таким и был. Приходил на каждый ее день рождения, всегда был тем, кем нужно: любимой погремушкой, самым вкусным пюре или теплым одеялом. Первый ее годик вообще почти каждый день приезжал к нам, у меня было много работы, а он все время помогал Алене с Алисой. Ей уже три, она знатно подросла, а Ян все также сильно любит ее. Стоп, ей уже не три. Ей три в моих воспоминаниях. А в жизни ей уже пять. Я столько всего потерял. Забыл ее первый поход в садик, не помню, как она, наверно, носилась по дому и танцевала или может пела, я не могу вспомнить, как она выглядит сейчас в пять лет. Я не могу вспомнить, как выглядит моя дочь. Это так ужасно звучит. И не только звучит, оно таким и является. Ян то должен знать. Мы знаем друг друга уже много лет, вместе с института. Мир имеет свойство меняться. Люди имеют привычку меняться. Может и мы уже не прежние, может и наши судьбы стали параллельными. Я точно помню, что он всегда хотел переехать в Москву, ему не нравился дождливый Питер с его серостью и туманностью, он находил его чересчур драматичным для жизни. Но его всегда что—то останавливало здесь, задерживало переезды, работа или новая девушка. Может в эти два года он все—таки собралась и уехал, поэтому мы больше не «могучая кучка»? Тогда, кто, как ни он, сможет помочь мне.

Может Александра? Ее голос так знаком мне, его хочется слушать, а ее черты лица напоминают мне что—то давно забытое. Она притягивает к себе так же, как Адам стремится к Богу—Отцу. Хотя она так не похожа на Алену. От нее веет теплом, уютом и каким—то приятным чувством дома. Но почему—то я не могу вспомнить ни одного совместно прожитого момента. Саша появилась так резко в моем мире, что я не успел заметить, как она заполнила все пространство в комнате. Появилось что—то кроме белого.

Хотелось ей верить. Может она сможет мне раскрыть какие—то тайны, недоступные мне сейчас. Она знает, что я сменил машину, значит была рядом. Рядом. Хотелось бы верить, что кто—то был рядом со мной. В суровом климате жизни одному не справиться. Я много пытался бороться с волей случая. И куда он меня привел? На больничную койку, на которой лежит тело, потерянное, одинокое, не помнящее себя.

Сколько бы ни прошло времени, мне всегда будет мало, чтобы осознать, то, что со мной произошло. Настенные часы показывали уже пять, я заметил, что в окно начали проникать первый лучи солнца. Первые лучи, которые я встречу, после всего произошедшего. Я не знаю, могу ли я встать, но в момент так захотелось стать ближе к этим потокам, пропустить их через себя. Почувствовать хоть что—то в новом состоянии.

Я был бы не я, если бы не пробовал встать. Откинув одело, пробую для начала сесть. На удивление получается весьма недурно. Конечно, немного штормит, без этого никуда. Но шторм лишь вызов для капитана. Пора делать шаг. Встав, я в полной мере чувствую свое тело. Действительно, теперь верю, что авария была. Ноет каждый сустав, каждая косточка да и синяки еще долго будут напоминать мне об этом инциденте. Но, встав на ноги, мне на секунду показалось, что все как раньше: я стою, дышу, я – снова я. Так устроено наше сознание: воспринимает действительность под углом, который мы хотим видеть. Вот и видим, только то, что хочется, а не то, что нужно.

Я не тот человек, кем бы хотел быть в данную минуту времени. И это факт. Как и факт то, что я сейчас стою у окна, в которое пробиваются первые лучи солнца. Весна, март, солнце уже греет. Закрыв глаза, я наполняю себя этим теплым потоком. Он окружает, забирается прямо под кожу, обволакивая. Как будто нежные руки крепко прижимают меня к себе, легкое касание ветерка из форточки напоминает влажные поцелуи. Это так знакомо, и так правильно, что я не могу отделать от ощущения, что помню эти руки и губы.

⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀Александра

Первые лучи касаются моего лица, нежно заставляя проснуться. Вот начинается новый день. Хотя я еще не отошла от предыдущего. Ощущаю себя абсолютно разбитой, тело предательски болит. Эта боль так хочет, чтобы ее чувствовали. Но тело – это всего лишь средство передвижение и транспортировки, а вот центр управления скрывается глубоко внутри меня. Это не заштопать, не запить таблеткой, не выключить, это будет с тобой всегда, каждый вздох и выдох, каждое движение ресниц, изо дня в день, каждую минуту и секунду, твое подсознание будет напоминать тебе, чего ты лишился. Остается только переболеть. Пережить. Но как это возможно, если кажется, что вот я поверну голову направо, а рядом любимое лицо. Нежный голос прошепчет: «Любимая, просыпайся». На кухне уже будет остывать наш завтрак, а на губах гореть поцелуй. Может этому завтраку и не суждено будет отправиться в желудок, а мы отправимся по делам, сразу выйдя из дома, пробегая целый день. Потом будет тихий вечер, возможно с бокалом любимого вина и за просмотром очередного фильма, или мы проведем вечер в компании друзей. Затем тебе придет гениальная мысль и срочно потребуется ее записать, и ты проторчишь за компьютером всю ночь, чтобы на утро все повторить опять.

И я решаюсь на поворот головы. Передо мной белая подушка, с кухни не доносится журчание масла, из крана в душе не льет вода, да и во всей квартире никого нет. Я одна. Вокруг меня оглушительное одиночество, что не вольно закрываю уши. Здесь теперь только моя тень, отражающаяся на твоей белой подушке. Если никто не сказал мне с утра милых слов, тогда зачем начинать этот день без этого. Зачем, для чего, для кого я должна вставать, если весь мой мир покинул меня, разбился семь дней назад и оставил осколки на дне подсознания.

Солнце все также ласкает мое тело, заряжая меня энергией. В любое другое утро я бы вскрикнула от радости, что наконец—то весна, но сейчас тоже хочется кричать, кричать так сильно, чтобы заглушить навязчивый голос внутри себя, вторящий: «Конец, это конец, у тебя ничего не осталось, у тебя все забрали». И вроде надо начинать этот день, краситься, наряжаться, опять идти на работу. Но даже это у меня забрали, он унес с собой даже мое место в издательстве. Полностью вычеркнул меня из жизни. Как будто и не существовало. А может и правда? Я все это придумала. Может я его выдумала? Нафантазировала себе красивую историю, где молодой, красивый, перспективный писатель на пике своей карьеры влюбляется в свою помощницу, начинает строить с ней все с нуля, деля на двоих и радость, и горе. Да, может я и выдумала это все, но мужской костюм, висящий на дверце шкафа, аромат его духов, зубные принадлежности постороннего, даже бритва, все это – реальные, не метафизические предметы. Их можно потрогать, ощутить и поверить в их существование. Во всей этой обстановке нет ничего лишнего, есть недостающее. Так что если и сошел кто—то с ума, так это этот мир, сыгравший со мной в такую злую шутку.