Текст книги "Дарлинг"

Видимо, Казимирычу было все же неловко или даже немного боязно оглашать приговор, оставшись наедине с жертвой сложившихся обстоятельств. И неизменный помощник, действительно, пригодился и на этот раз, когда пришлось и скорую вызвать и помочь врачу перетащить Егора на диван, чтобы сделать ему укол, а через час, оклемавшегося, поддерживая под руку, вывести из кабинета и довести до припаркованной невдалеке от офиса Хонды. Все это время Егор молчал, словно речи лишился. Страдальческое выражение лица, неустойчивость движений: он выглядел постаревшим и больным.

Никита, заполнял неизвестно что сулящее молчание громким бормотанием: «Это ж, понимаешь, такое дело – бизнес. То выиграешь, то проиграешь, то вообще со свету сживут. Но ты не переживай, ещё чего придумаешь – это ж как фишка ляжет. Только прыткость нужна! Видишь шанс – не разевай варежку!

Щас приедешь домой, Юля-красавица встретит-утешит».

Но Егор зажмурился и глухо назвал адрес отца.

Никита удивился, но повёз, куда было сказано, довел до двери и сам нажал кнопку звонка. Отец открыл дверь и перехватил пошатнувшегося Егора.

* * *

Отец после смерти жены – матери Егора, не женился, хотя женщина у него была – хирургическая сестра, его постоянная ассистентка. Но жили они поврозь, только все выходные и праздники он проводил с ней и у неё. Для неё он был бог, царь и герой, она со всем мирилась.

Егор был благодарен отцу, что в их доме было все, как при маме: ничего не передвинуто, старая мебель на месте, те же шторы, та же люстра, мамин портрет в гостиной.

В эту субботу отец остался дома как чувствовал.

Увидев в дверях Егора, его бледное, с застывшей гримасой боли, лицо и покрасневшие глаза, встревоженный его заторможенными движениями, он помог сыну раздеться: как в детстве выпростал из куртки, посадил на низкую табуреточку в прихожей и снял ботинки. Проводил, крепко обхватив рукой за плечи, в гостиную, усадил на лавсит – диванчик на двоих. Расстегнул рубашку, приложил ухо к груди, послушал сердце. Потом принёс горячего сладкого чая с лимоном в стакане, вправленном в дедовский металлический подстаканник с удобной резной ручкой. Сел рядом – бедро к бедру, провёл рукой по густым, всклоченным волосам Егора, начал осторожно расспрашивать:

– Что случилось-то! Мышки погибли?

– Нет, погиб я. – сипло выдавил Егор. – Почти в шаге-двух от победы. Ведь все получилось на самом деле. И тут вдруг такая подстава… Я понять не могу, как такое случилось?

Спотыкающимися словами Егор рассказал отцу о своей нежданной беде.

– Может, эта мразь, по имени Альберт Казимирович, слила мои отчёты за бугор, там ведь все, c подробностями.

– Охолонь, Егор! Казимирыч, пойми, не учёный, он – бизнесмен и притом ловкий, разворотливый, хитро… пый. Скорей всего, он давно узнал, может, из журналов медицинских, а скорей, из Интернета, что в Англии ведутся сходные разработки, и стал следить за марафоном вашим: кто первый добежит – ты или этот, забугорный.

– Но как тот, забугорный, мог до то же самого допетрить! Как будто из моей черепушки выкрал!

– Ну, что тебе сказать? Антропологи и то до причины таких совпадений не докопались. Только признали, что они случались в разные времена и название им присвоили «мультиплы». Так что твой случай – не уникальный на самом деле. Могу вспомнить навскидку: хлороформ, например, имеет трёх авторов – Субейран, Либих, Гутрей – все спроворили независимо друг от друга. Или вот талиум-Крукс и Лани – тоже порознь.

Да сам вспомни: пятна на солнце обнаружил Галилей в Италии, Шейнер в Германии, а Фабрициус в Голландии. Я не специалист по таким мистическим явлениям, но можно предположить, что неведомо как и почему, появляются время от времени, какие-то комбинационные поля творческих фантазий и притом одновременно на разных континентах и даже в разных культурах… Придётся пережить, тебе, Егорушка, эту твою неудачу. Не хочу сыпать соль на раны, но я, прости, не в силах поверить в высокую миссию этих твоих эликсиров, а вернее, в сверхутопическую идею освободить человечество от пороков! Как?! На самом деле все дорожат своими пороками и добровольно переделать себя не дадут. И что предполагается – насильственные акты?

Казимирыч, конечно, уже придумал какой-то маркетинговый трюк, но думаю ваши идеи тут не причём. Может, оно и к лучшему, что все так случилось?

.Все не так плохо: работа у тебя интересная, и зарплата завидная. С Казимирычем надо помириться.

Да! – спохватился он вдруг. – Ты Юле звонил? Уже ночь на дворе, она же волнуется, наверное! Позвони, скажи, что у отца переночуешь, а утром приедешь – все объяснишь.

Но Егор только головой повёл вправо-влево.

Отец вздохнул и сам набрал номер.

Юля ответила немедленно, понятно было, что не выпускала телефона из рук. Услышав голос свекра, а не мужа, тревожно задышала в трубку:

– Степан Максимыч, что-то с Егором?

Они редко обменивались звонками и нечасто встречались, Серебровский-старший, как и его жена (при жизни) считали, что Юля в их семью «не встроилась», но старались сохранять нейтралитет, чтобы не испортить отношения с сыном. Разумеется, Юля это чувствовала.

– Юля, ты только не волнуйся, – осторожно выбирая слова, – начал отец Егора, – он у меня. Почему? Потому что чувствует себя неважно: аритмия сердечная, упадок сил. Стресс.

С чего это стресс? Опыты решено прекратить, представляешь, каково ему?!

– Как прекратить?! – закричала Юля. – Не может быть! Почему?! У него же все получалось, я своими глазами видела. Остались только эти… хомяки сирийские, а после на людях – и все!

– Судьба играет человеком, как говорится. Обстоятельства так неудачно сложились, такое случается. Но ты же знаешь, Егор – натура творческая, ещё что-нибудь задумает не хуже.

– Ещё?! – Юлин голос дрожал от возмущения. – Ещё?! Чтобы все по-новой?! И чтобы мы жизнь провели в съемном этом дупле голимом, и на мою зарплату в социальных лавках обноски продуктовые покупали?! Он может и талантливый да вывихнутый – вот он какой!

– Юля, ну не кипятись ты так. Вот утром Егор приедет домой и все тебе объяснит в подробностях.

– А мне все равно – приедет или не приедет! Так ему и передайте, раз у него смелости не хватило без посредников обойтись!

И отключилась.

Отец Егора потёр повлажневший лоб, захлопнул крышку телефона, взглянул на Егора. Он говорил в его присутствии. Егор сидел, прикрыв глаза, по отцовским репликам догадывался, как приняла новость его жена. И чувствовал не столько обиду, сколько свою виноватость: разбил ведь её надежды, не только свои… Одно несчастье тянуло за собой целый караван, сгущая беспросветность и боль – в душе и теле.

Ночь он провёл, засыпая урывками, ворочался, вставал, подходил к окну: мутная мгла не обещала рассвета, по стеклу ползли мелкие слёзки дождя.

Густой сумрак осеннего утра пришлось преодолеть, включив свет. Отец сварил крепкий кофе, добавив корицы, разогрел в микроволновке круассаны, зная, что завтракать плотно Егор не станет. За столом на кухне сидели молча. Отец, разглядывая осунувшееся лицо сына, вспухшие мешочки в подглазьях, думал, что хорошо бы уговорить Егора пообследоваться в Центре, под его присмотром, но понимал, что вряд ли сейчас получится. Егор сидел, сутулясь, как будто крылья срезали, и плечи свело.

Когда медленно, неохотно, стал собираться домой, отец предложил подбросить на своей тачке, но Егор отказался. Проводил его до двери с тяжёлым чувством. Постоял перед портретом жены, казалось, она смотрела с укоризной.

– Ладно, Тася, – сказал он ей. – Серебровских просто так на лопатки не бросить.

Он сам хотел в это верить, вот и сказал.

* * *

Егор намеренно долго добирался до дома, подбирая слова и не находя тех, которые были так нужны сейчас, прямо с порога, как только он увидит её.

Он вошёл в крохотную прихожую в тот самый момент, когда Юля силой своей тренированной руки вынуждала крышку большого чемодана, раздувшегося от напиханного в него добра, сомкнуться с его чревом.

Он заслонил дверь своим большим телом и попытался, было, что-то сбивчиво сказать, но когда она распрямилась, усмирив чемодан, он увидел комок чужого лица со свинцово-серыми глазами и отступил в сторону

– Не мороси! – остановила она его попытки что-то произнести с таким зарядом презрения, что и на троих хватило бы. – Хватит мне по ушам ездить – наездился! Мышам свою байду трави, понял?

Выкатила чемодан за дверь, с громом захлопнула крепкой пяткой.

От подступавших слез горячо стало глазам. Какая она была дура! Верила в него, да как! В Париж уже собралась! А чем дело кончилось?! Возвращением к мамаше в Бутово!

Вот девки теперь попляшут с выходом. Блин, блин, блин!

* * *

Егор вздрогнул, как от выстрела, постоял неподвижно минуту-другую, потом снял куртку и подмокшие ботинки, пошёл в носках на кухню, вскипятил в ковшике воды. В большую свою фаянсовую кружку насыпал порошка из одной банки, кинул щепотку из другой, залил ворчащим кипятком, заварил фирменный свой травяной чаёк покрепче на этот раз, Пока остывал, настаивался, вдыхал жадно и глубоко дурманящий аромат. Чаек пил медленно, мелкими глотками, выпил до донышка. Добрел до тахты в узком отсеке спальни, достал из под неё коробочку, вынул шаманское ожерелье из зубов разных зверей, кинул через голову на шею, уселся на неприбранную постель, стал ждать пока обвалится в колодец вещего сна.

Он проспал долго, правда, без снов, до утра понедельника. Но встал с ощущением бодрости. Не снимая ожерелья, умылся; чувствуя, что проголодался, сварганил яичницу с остатками найденной в холодильнике колбасы и съел прямо со сковороды, вытер донышко куском хлеба.

Пошёл в комнату, и как будто кто под руку толкнул, открыл ноутбук и будто само написалось: «Жидкие чипы». Вот чем предстояло заняться, не откладывая! Способом применения эликсиров Преображения! Пусть одни это считают утопией, а другие – правом защищать свои пороки более важным, чем избавление от них «насилием», как они называют спасительные средства, так всегда бывает в начале глобальных перемен. Положил руку на компьютерную мышку и вдруг вспомнил, что ведь два дня живые мышки не кормлены-не поены в подвале!

Подхватился, заспешил, нервничал в ожидании автобуса на остановке, не замечая развязавшегося шнурка на ботинке, и чуть не свалился со ступенек, наступив на него, когда спускался по ступенькам в подвал.

Спустился и остолбенел: подвал был совершенно пуст – ни мебели, ни вольера с мышками, ни крошек на полу. Будто привиделось, будто не было никогда ничего.

Он запер подвал, вышел, подумал, что ключи от подвала надо вернуть Казимирычу, лучше лично. Помириться с ним, вернуться к работе, потому что с жидкими чипами, где же ещё затевать, как не в лаборатории.

Послесловие

Но вот что меня недавно поразило: объявление «Лекарства для души», случайно увиденное в журнале «Семь дней», – эликсиры от злобы, ненависти, ревности, вредных привычек, помогающие освободиться от дурного и продвинуться к доброму!

Как будто в вещем сне мне привиделось… Жаль только, что средства не нашенские, из Англии.

Дарлинг

Если отсчёт вести в постсоветском времени, то Комаров Василий оказался нищебродом уже во втором поколении, хотя родители довольны были, что кое-как вписались в новое жизнеустройство: мамаша – клининг-леди, папаша – вышибала в кабаке… А он – их наследник в «попиленных» джинсах из секонд-хенда, без карманных денег и перспектив. Но жили как-то, по своим возможностям.

Ведь и в отдалённом, советском, прошлом семейки, если покопаться, так и там не за что зацепиться, чтоб особо порадоваться. Большого достатка не знали никогда. Ну как у большинства, что примиряло. Типа: никогда хорошо не жили, нечего и начинать… Так уж они привыкли: в наследство эту мудрость получать, с ней и бытовать.

Но нынешнему поколению такое уже было не по нраву. Начинать хотелось, и хотелось горячо! Выбор способов не смущал: рейдеры так рейдеры, коллекторы так коллекторы, угонщики тачек – почему нет? Главное бабками разжиться, и потом стать «легальными людьми»: например, хозяином двух-трёх палаток на рынке, или ещё лучше – владельцем бензозаправки, а совсем отлично, отслужив в армии, набрать молодцов – сослуживцев для лихого Охранного агентства с правами на оружие! Да мало ли, блин, возможностей! Рыночная же экономика, только мускул напряги, и вперёд, без всяких там ля-ля: хорошо-нехорошо, высоко-низко, далеко-близко… Это уже все проехано!

О всяком таком воспаленно толковали на исходе школьного срока дружбаны Василия, тусуясь где-нибудь за гаражами или в каком-нибудь незапертом подъезде, рассаживаясь там на ступеньках, дымя дешевыми сигаретками, матерясь и обсуждая не подломить ли им пока что ночную палатку с бабой-продавщицей, если пойти на дело всем скопом и взять на испуг. Больше для понтов болтали, козыряя друг перед другом.

Но Комаров Василий, хоть одаренным малым его не назвать, поумнее был своих дружбанов: понял, что теперь главная фигура – не палаточник, не какой ещё мелкий хозяйчик, а менеджер – вот кто!

Менеджер направляет, управляет и достигает… Одни менеджеры ворочают на самом верху, другие туда карабкаются… Лестница длинная, крутая… Но все равно карабкаются – оно того стоит, какого бизнеса ни коснись.

Менеджер – настоящий герой нашего времени!

У самых главных менеджеров и ресурсы, и рычаги, и власть.

И больше всего на свете Василий хотел бы уподобиться таким героям, да только как подступиться к лестнице-то? Без образования никак, а без бабок нынче к образованию хода нет. Не для нищебродов оно, образование… Вот и получается, блин, затык с этим капитализьмом.

Но со смутной надеждой все-таки пробиться когда-нибудь и как-нибудь к своей цели, учился в школе Василий старательно и был неизменным «хорошистом», без пяти минут отличником: только с русским языком у него не особо ладилось, писал, как и говорил, с ошибками: «колидор, нагинаться, сыми». Угонять и подламывать – это Василий не одобрял, просто с пацанами схлестываться не хотел: зачем, все равно после школы в россыпь все пойдут, лучше по-хорошему расстаться.

Вот он и стоговался с ними, но помалкивал на толковищах, выпуская дым затейливыми кольцами. Если его мнения спрашивали, отвечал солидно:

– Это у кого как получится. Фарт нужен, чуваки. И умный проект. Чуваки соглашались, уважали Ваську: вон он как: «умный проект». Но больше надеялись на фарт.

* * *

Мария Комарова, матушка Василия, получившая через знакомую место в клининговом Агентстве, была жизнью довольна пока жив был муж. Вдвоем тянули.

Платили в Агентстве не щедро, но регулярно. И в богатеньких домах, куда теперь был открыт доступ, ей иногда перепадало от иной хозяйки мало ношеное шмотье: блузки, юбки, а главное – для сына – брючки, рубашки, джинсы, ставшие уже маловатыми для хозяйских детей или уже переставшие быть модными. «Чем выкидывать, лучше доброе дело сделать, – говорила при ней одна такая благодетельница подруге по телефону. – Вот я и делаю! Могла бы ты в своём блоге упомянуть?»

Самая большая забота которая теперь занимала овдовевшую Марию, куда ей сынка пристроить: школьный срок вот-вот кончится, и как бы другой не начался… если вдруг с плохой кампанией какой-нибудь свяжется. Это ж теперь запросто… Учиться бы дальше Васек хотел, да несбыточная эта хотелка. Даже курсы приличные нынче «кусаются», ей одной не по карману.

Армии он тоже не нужен: в раннем детстве тяжело болел, одной почки лишился. А мальчик-то какой: красавец – девки обмирают, и головастый: учится хорошо, без троек даже. Учительница говорила, что Василию на бизнесмена надо учиться, такой у него, мол, современный склад ума. Спасибо ей на добром слове. А ему куда с этим складом?

И Василий тоже того не знал и бродил по городу в поисках подходящего объявления о работе. Отца теперь нет. А он – взрослый уже мужик, значит после школы зарабатывать как-то надо, а не у матери на шее сидеть, вон она какая худющая, и артроз ее донимает, мази всякие, лекарства нужны…

«Кто ищет, тот всегда найдет», – твердил он, бродя по городу.

И нашёл-таки одно объявление, прям суперское! В их спальном районе открывалась столовая, названная, для завлекательности, корчмой. С незамысловатым меню для нетребовательных клиентов с тощим кошельком.

Так вот для этой «Придорожной корчмы» понадобился зазывала! Когда хозяйка увидела заявившегося к ней Василия, то сразу поняла, что ей повезло: молоденький, голос сильный, певучий и на все условия паренёк согласный. Она показала ему костюм и маску рыжего кота, в которых он должен будет ходить вдоль корчмы и зазывать клиентов, распевая: «Заходите все сюда, тут очень вкусная еда». За эту службу денег, предупреждала, много не обломится, но обед обеспечит ежедневный, и кое-что из оставшегося в котлах, за день нераспроданного, с собой позволит унести.

В корчме ещё что-то доделывали, плиты устанавливали в кухне, что ли, а ему предстояли выпускные экзамены. Но договорились о работе чётко.

Мать узнала, – обрадовалась, перекрестилась: вот повезло, так повезло! Все же не будет тазики пинать, как говорится, то есть по улицам мотаться без дела и в неприятности встревать всякие. И кроме того сам сыт будет и ей перепадёт. А потом, может, ещё как-нибудь там пристроится, зацепится, когда уже зазывать не надо будет, и так ходить начнут.

* * *

Но главное везенье судьба подарила Василию сама, без его усилий и участия, и как раз тогда, когда тяготы экзаменов уже были позади и аттестаты вместе с пожеланиями доброго пути вручены директором.

Василий сперва не поверил своему счастью, когда услышал, а затем и по телеку удостоверили, что в городе появился социальный чудо – колледж! Поступить туда можно без экзаменов, обучение бесплатное, и диплом выдадут государственного образца! Только предоставь аттестат – свидетельство не зря потраченных волевых усилий на освоение наук, усеченных до мозгового уровня школоты, и все!

И надо же как раз перед выпускным вечером! После которого он и не знал куда себя девать: отца нет – помер, мать грязь выскребает в чужих богатых – домах, куда ее пускают потому, что она в Агентство устроилась. Котом побегать перед корчмой и

и то посчитал за удачу огроменную! А тут тебе такое!

О славных деяниях Игоря Капустина, включая социальный колледж, раззвонила бригада его помощников, резко вклинившихся в предвыборную губернаторскую кампанию. Василий, немедленно ставший его будущим избирателем, помчался к супермаркету «Орхидея», принадлежавшему Капустину, и отстоял там очередь, чтобы получить бесплатную футболку с отпечатанным призывом «Капустина в губернаторы», и тут же в неё облачился.

В такие же футболки обрядили капустинские соратники стариков в Доме престарелых, где ещё, вняв их слезным просьбам, организовали замену раздолбанных унитазов на новые, спонсированную все тем же отзывчивым кандидатом Капустиным. Что было также немедленно предано гласности: никто не обделён заботой и вниманием – ни молодёжь ни старшее поколение!

А самое главное – стало широко известно, что именно Капустин удержал владельца станкостроительного завода – предприятия, где полгорода имело работу, от объявленного уже закрытия!

«Во мужик! Наконец-то!» – ходило по городу.

Василий был так взбудоражен и переполнен радостными эмоциями, что попер в Центр, на площадь, где такого же разбора парни собирались ближе к ночи, уже нахлебавшись дешевой алкогольной дряни, и, не зная или не имея других способов сбросить недовольство убогой своей жизнью, затевали месилово друг с другом, временно освобождаясь таким манером от напряжения, которое потом все равно возвращалось потому что не было ни путней работы, ни человеческого жилья, ни какого – то особого смысла, который бы сделал жизнь значимой, а цели важней, чем заполучить золотую карточку, как у ненавистных мажорчиков.

Василий же в этот раз рванул на площадь по привычке, от избытка радостных чувств. Избыток требовал выхода! Когда Василия с фингалом под глазом оттащил от другого парня, «космонавт» – омоновец в шлеме, с дубинкой в руке, – он кричал:

– Этот гад за Капустина звездулей заработал!

Не тямит, долбо..б, что Капустин за народ!

Омоновец послушал и отпустил Василия: вдруг из капустинских подсадных, чего связываться…

* * *

Капустин выборы выиграл.

Станкостроительный завод вскоре был все-таки закрыт, и новый губернатор, выступая по ящику, говорил об этом с сожалением и осуждением. Но напоминал, что ведь капитализм есть капитализм: на частной собственности стоит, частной собственностью подпирается. Владелец имеет все права, вот он ими и воспользовался, как ни печально. В сети, однако, появились разоблачения: писали о сговоре Капустина с владельцем, завода, якобы поддержавшим его в предвыборной битве за высокое кресло. И что видели, как владелец этот пировал с Капустиным, праздновавшим свою победу в дорогом ресторане вместе с соратниками. Якобы и фотка есть.

«Но мало ли чего приносят сети? Помните у Пушкина: «Тятя, тятя, наши сети притащили мертвеца», напомнили разоблачителю из стана Капустина. И заткнули его как миленького!

Но унитазы в Доме престарелых остались.

И колледж тоже! Реально! Он потом постоянно фигурировал в отчётах, отсылаемых в Москву, и выступлениях перед населением по праздничным дням.

Короче: Василий Комаров одним из первых отнёс туда копию своего аттестата и заяву на поступление. «Ждал ответа, как соловей лета! Извёлся весь» – по наблюдениям его матушки.

И получив по телефону приглашение на собеседование, поглядел со значением на иконку в углу, матери от бабушки его доставшейся, и поспешил, куда позвали, с колотящимся сердцем.

На отремонтированное здание старой школы приляпали табличку на входной двери: Колледж.

И стал колледж.

Удался фокус? Удался! Потому как дело мастера боится, а капустинские наперсточники веников не вяжут! Когда оппозиция вздумала к штыку приравнять перо и развякалась, мол, какой там колледж – ПТУ нарумяненное, только без бесплатной спецодежды и стипендий в совковом варианте, ей сразу по мордам – по мордам: какое ещё ПТУ, суперсовременные профессии будут тут получать: маркетологов, рекламщиков, дизайнеров компьютерных. Все на равных с платными, только бесплатно! На равных! Социально? Социально!

Вот и перешиби их…

Директором поставили Кузьмина Михаила Михайловича, безработного препода: нашарили его в сетях, где верещал он постоянно, что образование давайте сделаем бесплатное, потому как наверняка же теряем новых Ломоносовых, которые спиваются и по тюрьмам валяются вместо того чтобы гениями становиться.

Неожиданное предложение Кузьмин, конечно, принял радостно: увидел в нем мистический знак: началось, очухались… Ну что – человек немолодой, мозги припудрены, начитался, наверно, по молодости всякого. В общем, для капустинских на тот момент – самое оно!

Преподавателей Кузьмин набрал толковых и к детям расположенных, но по возрасту уже выпертых, как и он сам, из своих рабочих гнёзд на заслуженный отдых и строгую, без излишеств, диету. Так что в эту гавань они зашли охотно и с благодарностью.

Не жалея поношенного сердца, составляли программу обучения, обсуждали, горячась, методики, прикидывали осторожно смету на закупку компьютеров… И без споров сошлись на том, что необходимо включить в программу обучения стажерство в крупных компаниях и торговых Центрах: это ж и практика отличная и шанс студиозам кое-какой – отличиться, зацепиться, толкнуть дверь в другую жизнь…

Но когда по предвариловке обзвонили они эти будущие платформы для будущих стажёров, то напоролись, к их удивлению, на грубый и бесповоротный отказ возиться с какими-то непонятными студиозами из колледжа для нищебродов. К ним и с дипломом ВУЗА не всякий протырится: смотря какой ВУЗ и какой у претендента папаша…

В общем, наглотавшись капотена, сообщил Кузьмин о нежданных и необоснованных этих препонах, гневно и обстоятельно губернатору на его сайт, надеясь на поддержку. Ведь колледж-то его детище, в конце концов!

Но получил в ответ: «Поймите, уважаемый, капитализм на дворе, и не может губернатор принуждать владельцев – бизнесменов к таким действиям. А другого капитализма, господин Кузьмин, у нас для Вас нету»»

Конечно, понимал Кузьмин, утаили от губернатора его послание, а ответ этот спичрайтеры, наверняка, накатали, гаденыши, но читает же Капустин все это хоть иногда! Ничего, он его ещё достанет!

* * *

Но – набор в колледж состоялся, начало учебного года на подходе, и Кузьмин затеял короткие собеседования с принятыми абитуриентами, чтобы познакомиться с будущими студиозами, узнать об их планах, ожиданиях, выборе специальности…

Комарова он выделил сразу.

– Ты чему здесь хочешь научиться? – спросил он Василия

– Да всему, что в голову влезет! Лишь бы менеджером стать! – удивил он Кузьмина, запомнился ему сразу.

…Учился Василий жадно, в охотку, обгоняя всех в своей группе. Кузьмин ценил, сочувствовал: упорный мальчишка, закваска в нем правильная и свет в башке есть. Учится отлично и ещё подрабатывает где-то для выживания… И если честно, чем-то напоминал ему покойного сына.

Подарил ему телефон на день рождения – незатейливый старомодный Самсунг, но чем богаты тем и рады. У Василия телефон был, папашин ещё, но сперли: заснул в автобусе от усталости, котом набегавшись, а кто-то и цапнул.

Четыре года до первого выпуска протянулись в трудах и заботах, новых бесплатных колледжей больше в городе не появилось, а всяческих платных учебных заведений прибавилось… Вот тебе и «очухались»!

Выпускникам колледжа вручили дипломы, поздравили с успешным завершением, а дальше, ребятки, сами!

Василий Комаров окончил колледж с красным дипломом, и Кузьмин дал себе слово помочь толковому этому парнишке, добиться-таки для него стажировки в крупной компании!

Придумал ход: позвонил Арефьеву, школьному приятелю, удачно женившемуся на дочке какого-то влиятельного стервеца и, благодаря его связям, заполучившим место бухгалтера на крупной мебельной фирме, а затем дослужившегося до должности главбуха.

Дорожки их жизненные разошлись, но все же иногда, по праздничным дням, общались по телефону, какая-то связь была, не скурвился Арефьев окончательно: помнил, как Кузьмин за него и сочинения писал и записки девочкам сочинял от его имени…

Короче: обратился он к Арефьеву: помоги парню, Лёня, тебе зачтется!

Арефьев попытался отбрыкнуться:

– Как я это устрою? Турков – хозяин, не я! Он не позволит, на хрена ему этот подкидыш.

Кузьмин выманил Арефьева посидеть воскресным днём в кафе, обмозговать. Арефьев морщился, матерился наедине с собой, но пришёл. Кузьмин тоже постарел, но больше внешне: седина, зубной протез, но внутренне все еще трепыхается не до конца изжитая молодость. Вон как глаз горит и голос без трещин…

Обнялись, уселись. И честнейший Кузьмин начал толкать приятеля на нечестный поступок!

– Лёня, ну скажи ты этому своему Туркову, что Василий твой родственник! Вряд ли откажет: у тебя ж все его секреты в руках!

– Миша, сознайся, этот Василий твой внебрачный сын?

– Лёня, моего сына погубили во время его службы в армии, и концы в воду, так и не дознался, что это был за «несчастный случай». А Василий – мой лучший ученик и помощи нашей стоит!

Арефьев не знал о трагедии Кузьмина с сыном, и на нахлынувшем сочувствии к нему согласился на предложенную мелкую аферу.

Через неделю он Кузьмину отзвонил: разрешение получено. Скинул ему на телефон адрес фирмы и приглашение явиться стажёру в офис к девяти утра.

Кузьмин ликовал, перезвонил Василию и перебросил приятную новость на его сотовый.

Василий не знал как и благодарить, сказал от души:

– Вы мне прям как отец, Михал Михалыч!

И попал в точку, у Кузьмина заслезились глаза.

– Ну ты уж покажи там себя, Василий! Я думаю, получится у тебя!

* * *

Василий потратился на стрижку и целый день зубрил имя отчество Туркова – Иван Елисеевич, чтоб не спутать с Моисеевичем, соседом по коммуналке. Утром встал рано и не евши побежал к автобусной остановке. Одет он был во все постиранное-поглаженное и от волос пахло парикмахерским шампунем, так что он бейсболку не надел, чтобы выветрилось.

В половине девятого он был уже возле запертых дверей офиса и ходил маятником туда-сюда, потея от волнения. Без десяти девять дверь со скрипом отошла в сторону и пожилая неприветливая женщина появилась на пороге, требовательно запросив паспорт и направление от колледжа. Полистала, прошуршала, кивнула, чтоб следовал за ней. Коридоров было до фига, шли с затейливыми поворотами мимо разных кабинетов, Василий подумал, что без навигатора обратный путь не найдёшь.

Возле широкой, заправленной в коричневый дермантин двери, остановились, проводница вытащила из кармана кофты телефон, позвонила, коротко сказав в трубку: «Привела» и сунула Василию в руки его паспорт, направление и ушла. Дверь отворилась, он оказался в небольшой приёмной.

За барьером сидела девушка, видимо, секретарша, быстроглазая, быстрорукая, быстроногая и тараторящая с такой скоростью, что он только со второго раза понял, что может пройти в кабинет. Она уже успела выскользнуть из-за барьера и постучать в дверь. Оттуда ответили, и она ее приоткрыла.

Василий робко протиснулся в это пространство и обмер на пороге: никакого Ивана Елисеевича там не было.

За большим столом в просторном офисе сидела женщина.

– Сам войдешь или МЧС на подмогу вызвать? – спросила женщина насмешливо.

Василий вошёл и тихонько, еле слышно, поздоровался незнамо с кем, положил на стол паспорт и направление от колледжа.

– Возьми стул и присаживайся поближе, – приказала она, глядя сквозь окошки дорогих красивых очков серыми льдистыми глазами.

Василий послушно притащил тяжёлый, с мягким сиденьем стул и присел осторожно, подальше от спинки.

Женщина полистала паспорт быстро, как опытные кассирши деньги считают, чуть задержавшись на какой-то страничке.

– Проживаешь на улице. Кабельной? Никогда о такой не слышала. Ты из пригорода, что ли? Впрочем неважно. Скажи лучше, стажёр, как думаешь, чем ты нам можешь быть полезен?

– Не знаю пока… Думал, мне тут полезно будет… на практике ума набраться…

– На практике… Ты о мебельном бизнесе что знаешь-то? «Вот это стол за ним едят, вот это стул на нем сидят»? И что ты там напрактикуешь, – она заглянула в направление колледжа, написанное Кузьминым и заверенное печатью, – маркетолог удалой и лихой мастер рекламы?

– Я извиняюсь, – преодолев сковывающее его стеснение, – сказал Василий, – как мне к Вам обращаться, ну, чтобы по имени…

– Елена Ивановна Туркова, разрешите представиться! Бизнес-партнёр Ивана Елисеевича Туркова, доверившего мне попечение о стажере Комарове Василии Петровиче. Которое я постараюсь оправдать. Так с чем хотел обратиться?