Текст книги "Браслет с шармами"

ДЖЕЙК
31 августа 2003

Шарм с карандашом

Джейк сидит на покатой крыше у окна спальни уже четвертый день подряд. Наклон крутой, и мама не любит, когда он здесь, особенно в жару.

От раскаленного солнца у него иногда кружится голова, но это лучшее место, чтобы не попадаться на глаза отцу. Терри уже не такой сильный, как раньше, поэтому залезть сюда не сможет.

Он забирался сюда уже сотни раз за последний год и в совершенстве овладел искусством лазания через окно, прямо как Джоуи из «Бухты Доусона»[2]2
  Американский сериал о подростках, в русском прокате названный «Лето наших надежд».


[Закрыть]. Кроме того, отец остался без работы, потому что ударил кого-то кулаком и был уволен, так что теперь проводит дома гораздо больше времени. Он никогда не задерживается на одном рабочем месте долго, поэтому их свободная комната забита дисками, электроникой и спортивными товарами, которые он продает на рынке или eBay. Он постоянно проворачивает какие-то махинации – мама Джейка как-то пошутила, что он похож на Дэла из «Дуракам везет»[3]3
  Британский сериал о двух братьях, безуспешно пытающихся разбогатеть.


[Закрыть]. Этот комментарий стоил ей синяка под глазом, потому что папа Джейка гордится своей внешностью и оскорбился, что его сравнили с комедийным персонажем.

У самого Джейка ребра заживают уже несколько недель с тех пор, как Терри пришел домой пьяным из паба и обвинил мальчика в том, что он не его сын. Он кричал, что Джейк – самозванец, что мама наверняка ему изменила.

Он не помнит сами удары или что чувствовал, когда лежал, свернувшись клубком, на кухонном полу, пока над ним нависал отец. Он знает только, что, когда это закончилось, все тело болело, превратившись в сплошную массу синяков и ссадин. Потом в ванной – единственной комнате в доме, в которой есть замок, потому что отец любит принимать душ в уединении, – он выплевывал кровь в раковину и держался за бок. Было трудно дышать: острая боль пронизывала при каждом вдохе. Но он уже привык – сломанные ребра со временем заживают.

Мама пролежала в постели два дня, а ему пришлось встать: надо было окончить семестр в школе. Он не возражал, потому что для него было облегчением уйти из дома. Даже несмотря на то что не ладит с одноклассниками, он остается на внеклассных занятиях так долго, как только может, чтобы растянуть школьный день.

Он знает, что родители должны любить и защищать своих детей, но не в его случае. Может, раньше, когда он был маленьким, мама и старалась защитить его от побоев отца, но он не уверен, правда это или его фантазии. Сейчас, похоже, она просто смирилась с такой жизнью. Ничего не делала, чтобы что-то изменить, не пыталась спасти себя и сына. Кто-то пакует вещи, копит деньги, сбегает из дома, скитается по приютам. Джейк с мамой были словно два незнакомца, заключенные в тюрьме, – отбывали срок и старались не смотреть друг другу в глаза. Он ничего от нее не ждет. Ждет только, когда вырастет и станет сильным, чтобы остановить своего отца. Конечно, если Терри увидит, что он может постоять и за себя, и за маму, то перестанет их трогать. Найдет кого-нибудь другого, чтобы выпустить гнев. Джейку нужно просто дожить до этого момента. Пару лет назад он надеялся, что, как только станет подростком, у него сразу вырастут мускулы. Они не выросли, но он все еще надеется, что рано или поздно это произойдет. Сложно стать сильным и вырасти, если часто недоедаешь.

Он вздыхает, мечтая оказаться где угодно, только не здесь. В листве деревьев поют птицы, издалека слышится жужжание газонокосилки, и он рисует в голове клочок яркой зеленой травы. Это помогает скоротать время. Серый дым поднимается из сада в паре домов отсюда, и он представляет людей, столпившихся вокруг барбекю. Он почти чувствует вкус сочной сосиски, и рот наполняется слюной. Он ничего не ел с прошлой ночи, и желудок начинает урчать и сжиматься. Если повезет, Терри свалит ненадолго, и он сможет проскользнуть на кухню. Невозможно предсказать, когда тот уйдет и когда придет, так что это сложное дело. Последний раз, когда мама пыталась принести ему еды, Терри сломал ей палец.

– Надеюсь, ты усвоила урок, – сказал он, наблюдая, как она прижимается к кухонной столешнице, схватившись за руку. – Если твой сын хочет еды, он может спуститься и взять ее самостоятельно.

После этого Джейк решил, что лучше оставаться голодным, чем смотреть, как бьют маму, или самому получить очередной синяк.

Он рассеянно отряхивает свои черные шорты. Изодранные, с потрепанными краями и по меньшей мере на два размера меньше, чем нужно, они плотно облегают бедра и ноги. Футболка такая старая, что теперь и не разберешь, что на ней было раньше написано. В отличие от школьных товарищей, у него нет новых кроссовок или спортивного костюма. Поэтому он никуда не ходит по выходным или по вечерам. Он стыдится своей одежды и того, что скажут люди. Что они могут подумать о нем и его семье.

Единственный человек, который никогда его не осуждает, – это Рэй. Дедушка Лейлы. Когда он рядом с этим стариком, он знает, что тот не будет смотреть на него сочувственным взглядом и задавать неловкие вопросы. Рэй в курсе сложной ситуации Джейка, хотя и не знает всего масштаба того, что происходит за закрытыми дверями. Он не пытается сунуть туда свой нос, но однажды упомянул, что есть места, где ему и маме могут помочь. После этих слов Джейк тут же умолк и поспешил уйти, поэтому Рэй больше не поднимал эту тему. А недавно Рэй предложил ему выполнять иногда кое-какую работу и после каждого задания давал маленькие коричневые конверты с монетами и кормил горячей едой. Джейк хранит деньги у Рэя, чтобы отец не нашел и не потратил все на выпивку.

Дом Рэя находится всего в трех участках от них, и Джейку видно его задний двор из-за поворота дороги. Он часто слышит, что происходит у Рэя дома, особенно когда окна открыты. В основном ничего интересного: приглушенная речь ведущего по телевизору; джазовые мелодии по радио; голос Рэя, который отвечает телефонному продавцу: нет, спасибо, ему не нужно то, что они предлагают, – но сегодня все по-другому. Два голоса приближаются к заднему двору изнутри и становятся громче. Рэй и крупный розовощекий мужчина с растрепанными светлыми волосами выходят на стриженый газон и идут к круглому столу из зеленого пластика и стульям того же цвета. Джейк узнает отца Лейлы, Генри, хоть они и встречались только мимоходом.

Рэй несет круглый белый торт с розовой глазурью и розовыми свечами, а Генри балансирует с подносом с фарфоровыми чашками, серебряными ложками, чайником, кувшином с молоком и сахарницей, а затем ставит его на стол. Это тот же сервиз, что использует Рэй, когда Джейк украдкой пробирается к нему на чай.

Настроение поднимается. Он ждал этого неделями с того момента, как Рэй сказал, что они приедут. Джейк надеется, что правильно все сделал. Он бы отдал ей сам, но вчера отец поставил ему фингал. Ему стыдно показаться ей на глаза с фиолетовым синяком и налитым кровью глазом. Будет слишком много вопросов. Обычно отец осторожен и старается бить его в те места, где синяки можно спрятать. В конце концов Джейк решил просто подсунуть подарок под дверь вчера поздно ночью, в конверте, подписанном просто буквой Л.

Джейк подвигается вперед, пытаясь получше разглядеть Лейлу, когда она выходит. Она подросла с прошлого года. Ее серебристые светлые волосы красивы как никогда. Она собрала их в высокий хвост, а челку начесала и заколола назад. В хвосте по всей длине видны красные и фиолетовые пряди. Она в джинсах с полосками по бокам, сверху – короткая черная футболка, открывающая живот.

– С днем рождения, Лейла! – улыбается Рэй, держа большой нож над тортом. – Каково быть тринадцатилетней? Официально подростком?

– Пойдет. – Она пожимает плечами, плюхаясь на стул рядом с папой.

– Лейла, манеры! – говорит Генри. Она краснеет.

– Извини.

– Хочешь, зажжем свечи? – спрашивает Рэй у внучки.

Джейк подкрадывается ближе, чтобы лучше видеть, осторожно переставляя ноги по черепице.

– Да, пожалуйста.

Рэй подносит спичку, и свечи загораются; ее темные глаза сверкают, а бледная кожа вспыхивает румянцем от удовольствия, когда она наклоняется вперед, чтобы задуть пламя. Потушив все свечи разом, она широко улыбается.

– Что ты загадала? – спрашивает Генри, когда она садится, а Рэй начинает резать торт на аккуратные кусочки.

Лейла мгновение пристально смотрит на отца, и улыбка пропадает с лица.

– Собаку, – бубнит она наконец.

– Правда?

– Правда. – Но она отводит глаза в сторону, будто лжет.

– Это пришло прошлой ночью. – Рэй достает конверт из заднего кармана.

– Спасибо! – Она выхватывает конверт из его рук и с нетерпением разрывает бумагу. Джейк наклоняется ближе и смотрит, задержав дыхание, чтобы лучше слышать. По дороге с ревом проезжает машина, угрожая утопить ее слова в звуке мотора. Свали отсюда!

– Это очень круто, – говорит она, поднимая маленький серебряный шарм. – Крошечный карандашик! Мама, видимо, не забыла, что я люблю рисовать. Она вспомнила про мой день рождения! – Лейла сияет. – Записки нет, но ничего страшного. Боже, как мне нравится!

Ох. Джейк обхватывает колени руками и кусает губу.

Рэй открывает рот, чтобы что-то сказать, но молчит. Они с Генри обмениваются взглядами.

Лейла пристегивает шарм к браслету и улыбается, глядя на него, потом вскакивает и направляется к яблоне на другой стороне сада. Она проводит пальцем по узловатой коре. Джейк знает, что на дереве вырезаны узоры, волны, кружочки и сердечки. Он однажды спросил у Рэя, кто их оставил, но лицо старика стало каменным, и Джейк сменил тему. Джейк подозревает, что это мама Лейлы выцарапала их на коре.

Генри и Рэй устраиваются на стульях с чашками чая, оставив торт на тарелке в центре стола, и болтают. При одном взгляде на торт желудок Джейка урчит. Из-за того, что он все видит и слышит, он чувствует себя частью происходящего. Он почти там, вот только потрогать ничего не может. Он понимает, что именно такой и должна быть семья, даже без подарка от мамы: люди, которые заботятся друг о друге и наслаждаются проведенным вместе временем.

– Нам нужно поговорить о шарме. – Рэй, сощурившись от солнца, смотрит на Генри. – Я не уверен, что…

– Я знаю, – перебивает Генри, оглядываясь, – однако не сейчас.

– Но поскорее, – говорит Рэй, и Генри кивает. – Так что ты подарил ей в этом году?

– Ничего, – Генри издает короткий смешок. – Она просто хотела деньги, чтобы купить всякого. Диски, одежду, блеск для губ. – Он вздыхает.

– Она растет, – иронически улыбается Рэй. – Мне это знакомо. Только с Амелией это были восьмидесятые, поэтому все носили короткие белые футболки с закатанными рукавами, джинсы на бедрах и делали начесы на голове. Она целые баллоны лака на волосы изводила.

Мы с Анной называли это «эффектом Мадонны». – Он хихикает, а потом резко замолкает. Генри пристально смотрит на него. – Извини, – говорит Рэй, – забыл, с кем говорю.

– Ничего, – Генри покашливает. – Она была моей женой. Хотел бы я знать ее тогда. Может, если бы я лучше ее понимал, то…

– Ты не должен себя винить. Моя дочь такая, какая есть, и я сомневаюсь, что твои слова что-то бы изменили. В конце концов, она жила всего в трех домах от меня. Ты уходил, чтобы заработать на достойную жизнь, платить за дом, обеспечивать семью. Если у нее были проблемы, ей стоило только прийти и постучать. Я бы выслушал. Постарался бы помочь. – Он делает паузу. – Жаль, что так вышло с домом. Я знаю, как сильно ты его любил.

– Это просто здание. – Генри ерзает на стуле, вытягивает шею и смотрит на дочь. – Мой дом там, где Лейла.

На крыше Джейк сжимает кулаки и смаргивает слезы, внезапно выступившие на глазах. Лейле так повезло.

– Хотя было бы неплохо, если бы за домом присматривали получше, – грубовато добавляет Генри. – Я над ним много работал.

Рэй вздыхает, теребит пуговицу на рукаве хлопковой рубашки и смотрит на своего зятя.

– Они не из тех людей, которые будут заботиться о доме.

– Да? Почему же?

– Они не особо общительные и никогда не приходят на соседские барбекю. Пару раз кто-то пытался их пригласить, но дверь захлопывалась прямо перед носом. – Он морщится. – Ты знаешь, Генри, я не люблю плохо говорить о людях, но их сын – единственное их достоинство.

– Тот мальчик, с которым Лейла гуляла неделю перед нашим отъездом?

– Да, Джейк. Он одинокий парень, но очень сообразительный и обаятельный. У него проблемы в учебе, но он схватывает все, что ему ни расскажешь. Он мыслитель. Если он выберется отсюда, все у него будет в порядке. – Сделав паузу, он добавляет: – Я не думаю, что у них дома все хорошо. – Генри вопросительно поднимает брови, но Рэй качает головой. – Не мне об этом рассказывать.

– Кажется, ты много времени провел с Джейком.

– Он иногда приходит в гости и помогает мне с делами. Мы разговариваем. Он хороший парень.

Лицо Джейка вспыхивает от стыда, когда он слышит всю правду о своей семье, так точно изложенную, но в то же время слова Рэя заставляют его сердце трепетать. Рэй считает, что он умный и добьется чего-то в жизни.

– Прошло два года, как Амелия ушла, – бормочет Генри, решив сменить тему и проверив, нет ли Лейлы поблизости. – Думаешь, она когда-нибудь вернется? Лейла до сих пор спрашивает.

Рэй мнется, а на его лице застывает незнакомое выражение – раньше Джейк не видел на нем ничего кроме уверенности.

– Я не знаю, – после долгой паузы отвечает Рэй. – Но я знаю, что она в порядке.

– Откуда? – Генри придвигается на стуле, пластик трещит под его весом. – Ты с ней разговаривал?

– Она прислала мне письмо. Я не знаю, где она. Нет ни почтовой марки, ни адреса отправителя.

– Тебе пришло письмо от мамы?

Оба подпрыгивают на своих местах.

– Лейла, я тебя не видел! – ахает Рэй.

– Где оно? Я хочу посмотреть. – Она упирает руки в бока и делает шаг к дедушке. – Что там написано?

– Не думаю, что это хорошая идея. Я не хочу, чтобы ты расстраивалась.

– Я расстроюсь, если не увижу. Сегодня мой день рождения. Пожалуйста. Я достаточно взрослая. Я хочу почитать. Обещаю, что не расстроюсь. – Генри морщится. – Там есть что-то… плохое?

Рэй задумчиво отводит взгляд в сторону.

– Нет. Просто общие фразы. Как у нее дела, чем она занимается. Как я и сказал, без адреса.

Генри ласково трогает Лейлу за плечо, и на мгновение внутренности Джейка скручивает от жгучей зависти.

– Ты уверена? – спрашивает Генри.

– Да, – она выдерживает взгляд отца, надув губы.

– Хорошо. – Его пальцы вздрагивают, словно ему тоже не терпится прочитать письмо.

– Ладно, – Рэй встает со стула и идет к задней двери. – Начинайте есть, а я пока схожу за ним, – предлагает он, прежде чем уйти в дом.

Папа с дочерью смотрят на праздничный торт, и Лейла отрицательно качает головой. Интересно, это из-за нервов? Она начинает накручивать кончики сиреневых и красных прядок на пальцы снова и снова, и Джейк понимает, что угадал.

Через минуту Рэй возвращается, сжимая в руках белый прямоугольник конверта. На его лицевой стороне что-то написано от руки, но Джейк слишком далеко, чтобы разглядеть. Рэй достает письмо и протягивает Лейле, а сам встает сзади, нависая над ее левым плечом. Генри поднимается со стула и присоединяется к тестю.

Лейла разворачивает бумагу. Ее глаза двигаются слева направо, она читает медленно, беззвучно проговаривая слова. Лицо искажается, по щеке стекает одинокая слеза.

– Не готова пока приехать домой?! – кричит она, бросая письмо на стриженый газон, и топчет его дорогими кроссовками. – У нее было достаточно времени! Она самая большая эгоистка в мире! Все! Не хочу иметь с ней ничего общего!

Развернувшись, она убегает в дом, прежде чем Генри и Рэй успевают среагировать. Но Джейк уже сползает по крыше, проскальзывает через окно спальни, едва замечая, что содрал кожу на спине, и летит вниз по лестнице. Он хочет убедиться, что она в порядке, совсем забыв про синяк под глазом и другие травмы.

Хоть иногда он ей и завидует, но Лейла помогла ему, и ему хочется верить, что они друзья. Отбрасывая занавеску от окна, он видит, как Лейла кидается к двери отцовского фургона, всхлипывая и пытаясь нащупать ручку. Генри следует за ней.

В этот момент тяжелая рука сжимает плечо Джейка.

– Вот ты где, сын, – говорит Терри.

ЛЕЙЛА
Ноябрь 2004

Шарм с ракушкой и шарм с книжкой

Я сижу хмурая, пока учитель выводит на доске синим маркером знаменитые цитаты из «Леди Макбет», и рассеянно играю с новым шармом, который получила сегодня утром. За завтраком папа, торжественно кивнув, придвинул ко мне конверт через стол.

На секунду я подумала, что это от него. Но когда разрезала конверт ножом для масла, то увидела, что в нем лежит серебряная витая раковина, розовая внутри, крошечная и очень милая. И еще напечатанная записка. Счастливого возвращения домой. На языке так и крутился вопрос, как мама узнала, что мы вернулись в Борнмут, и почему она просто не приедет в гости, но тут папа резко встал и вышел из комнаты.

Закрывая входную дверь, он крикнул через плечо, что мы увидимся за ужином и чтобы я хорошо вела себя в школе, а мы с дедушкой остались пялиться друг на друга над моими хлопьями и его тостом с джемом. Мы сидели в неловком молчании, пока я не встала и не выкинула остатки хлопьев с молоком в мусорное ведро. С тех пор как мы переехали, я видела дедушку всего несколько раз, да и пока мама жила с нами, я знала его не так уж хорошо.

Я натянула свой зеленый школьный блейзер на полосатую блузку и сказала, что мне пора идти; наверно, это было грубо – но чего они от меня ждали? Я этого не просила. Это не мой выбор. Я не хотела, чтобы меня переселяли, увозили от всего, что мне знакомо. Снова. Все еще не могу поверить, что папа заставил меня переехать обратно. Хотя не его вина, что Рэй болеет. Правильным было вернуться, чтобы за ним ухаживать, но неужели нам и правда обязательно было переезжать к нему? Каждый раз, когда мне на глаза попадаются входная дверь нашего старого дома с облупившейся красной краской, отвалившиеся кусочки черепицы или заросший сорняками сад, я вздрагиваю. Но все равно не могу не смотреть. Это как корка на ране, которую нельзя отрывать, но ты все равно это делаешь, хоть и знаешь, что останется шрам.

Интересно, живет ли там Джейк до сих пор? Я не видела его с тех времен, что мы провели вместе; кажется, словно это было вечность назад.

Еще мне интересно, будет ли в школе Элоиза или еще кто-нибудь из моих знакомых. Несмотря на наши обещания остаться лучшими друзьями, мы с Элоизой не общались с тех пор, как я уехала. Но все равно я вспоминала ее все эти годы, гадала, как она поживает.

А теперь я сижу в новых черных балетках, сжимая и разжимая пальцы на ногах. Пятки, стертые в мясо после дороги в школу, жжет. Я не обращаю внимания на учителя, который монотонно вещает о ключевых темах пьес Шекспира. Вместо этого я сосредоточиваюсь на музыке в моем левом ухе – под длинными волосами спрятан наушник. “This Love” Maroon 5[4]4
  Песня «Это любовь» американской поп-рок-группы «Мару́н Файв».


[Закрыть] стоит у меня на повторе с тех пор, как вышла в начале лета, и она все еще мне не надоела. Мы проходили «Леди Макбет» в моей старой школе в прошлом семестре, поэтому я знаю ее вдоль и поперек и мне не нужно слушать все это заново. К тому же рисовать ведьмочек мне кажется куда интереснее, чем вникать в эту трагическую историю об алчности и безумии.

– Мисс Джонс, я вас утомил? – сарказм мистера Стрикленда отскакивает от стен.

Его тон меня раздражает. Вскидывая подбородок, я поднимаю бровь, осторожно убирая провод наушников подальше.

– Не знаю. А самого себя вы еще не утомили?

В классе раздается хихиканье, и все ерзают на местах, желая посмотреть, как разворачивается драма.

Ноздри учителя раздуваются от гнева, он выпрямляет спину; волосы с проседью падают на лоб старомодной волной в стиле 50-х.

– Не стоит так грубить. Будьте внимательны и участвуйте в уроке, иначе рискуете остаться сегодня после уроков и объяснять директору, почему вам кажется, что вы слишком хороши для достойного образования, и почему считаете, что имеете право прерывать урок и мешать всем своим одноклассникам.

– Я с радостью объясню директору, что вам нельзя задерживать меня сегодня, потому что по правилам вы обязаны заранее уведомить родителя, что его ребенок останется после уроков, – категорично отвечаю я: после того, что случилось в последние четырнадцать месяцев, я хорошо узнала школьные правила и регламенты и мысленно чувствую свой ожог на пояснице. – К тому же не думаю, что директору будет интересен мой проступок в первый же день, вам не кажется?

Он шумно втягивает воздух, его шея багровеет, а лицо заливает румянец.

– Как раз из-за того, что сегодня ваш первый день здесь, вам нужно как следует постараться…

Маленький темноволосый мальчик позади меня, на которого я взглянула лишь мельком, когда с опозданием ворвалась в класс в начале урока, прокашливается.

Лицо учителя напрягается.

– Вы хотите что-то добавить, мистер Хардинг?

– Не, я просто подумал, может, мы уже продолжим? Леди М довольно горячая для цыпочки-убийцы, и мне интересно, есть ли там сцены секса.

– Ради всего святого. – Мистер Стрикленд качает головой, а класс взрывается смехом. – Знаете, для человека, которого оставили на второй год за неуспеваемость, хоть вы и старше всех в своем классе, вы слишком любите поговорить, не так ли? – Учитель марширует между рядами лакированных столов.

– Да, тупица, – кричит пухлый светловолосый мальчик, который сидит, привалившись к стене, – почему бы тебе не потусить со своими ровесниками?

– Молодец, Дэйви, – хихикает рядом с ним его друг.

Мне стыдно, что парень получает за то, что вступился за меня, поэтому я поворачиваюсь и смотрю на него через плечо.

И чуть не давлюсь от удивления. Это Джейк! Он стал старше, но это определенно он. Я вглядываюсь в его лицо глазами художника. Шрам спускается вниз по губе. Разноцветные глаза – левый карий, а правый зеленый – и густые темные брови. Слишком угловатые скулы и челюсть говорят о том, что питается он едва ли лучше, чем раньше. Черные волосы растрепаны и отросли чуть длиннее, чем следует.

Он бросает на меня быстрый узнающий взгляд, после чего вытягивает шею и смотрит на мистера Стрикленда, который теперь нависает над ним.

– На самом деле, сэр, – говорит он с равнодушным лицом, – ваши уроки меня так вдохновляют, что я готов еще раз облажаться просто для того, чтобы снова пойти в десятый класс и приятно проводить с вами время.

Я прикрываю ладонью усмешку. Прежняя тихая уверенность Джейка стала более дерзкой, и я уже представляю, как классно нам будет учиться вместе.

Переключив внимание на учителя, я наблюдаю за бурей эмоций, которые проносятся на его лице. Злость, презрение, смирение. Это война, которую он либо не может выиграть, либо даже не пытается вести.

– Ладно, довольно шуток, – рявкает он, – давайте вернемся к работе. А вы ведите себя нормально, – хмурится он, кивая на Джейка. – Это последнее предупреждение от меня. Еще один проступок, и вас снова отстранят. Или еще хуже. – Он кивает в мою сторону. – И вы ведите себя нормально тоже.

Внутри все вскипает от его покровительственного тона.

Мистер Стрикленд хлопает в ладоши и шагает обратно к доске, указывая на нее пальцем.

– Так, кто хочет прокомментировать поведение леди Макбет? Как она подстрекает своего мужа убить шотландского короля Дункана?

– Подстрекает? – бурчу я под нос, вытаскивая наушник и засовывая его в карман блейзера. – Что случилось со свободой воли?

– Кто-нибудь расскажет, как она манипулирует им? Как заставляет стать убийцей? В противном случае он бы этого не сделал. Во всей этой истории он не виноват, вы так не думаете? Давайте же! У кого-то должно быть мнение. Акт первый, сцена седьмая: что она говорит?

Мои пальцы сгибаются и сжимаются в кулаки. Мне нужно контролировать себя.

– Что вы все притихли? Посмотрите, – он поворачивается спиной к классу, тыкает пальцем в цитаты, которые выписал, – что это говорит нам о леди Макбет? О женских особях и их способности лгать и вводить в заблуждение?

Манипулировать? Лгать и вводить в заблуждение? Женские особи? Как будто только женщины могут так себя вести. Я стискиваю зубы. Он чистой воды женоненавистник. Хотя его описание отчасти подходит моей безответственной маме. В конце концов, разве она не солгала и не ввела нас в заблуждение, говоря, что любит, прежде чем сбежать?

Я сглатываю ярость, которая разгорается в груди. Клянусь, если мистер Стрикленд скажет еще одну сексистскую фразу…

– Она алчная и сильная личность, – продолжает он, подчеркивая красным маркером цитату, стоя спиной к классу, – и она готова соблазнять и уговаривать, пока не получит именно то, что хочет. В конце концов, такие женщины, как она, занимались этим с начала времен, правда? Как насчет Евы в саду Эдема? Благодаря ей Адама навсегда изгнали из рая, и есть мнение, что человечество расплачивается за этот грех до сих пор…

На этом месте я хватаю тяжелую книжку со стола и швыряю через весь кабинет ему в голову. И промазываю: она ударяется о доску у его левого плеча и падает на пол с глухим стуком.

– Что за… – Оборачиваясь, он видит книжку на полу и пристально смотрит на класс. Поднимает ее и держит в воздухе. Стоит гробовая тишина. Все переглядываются с плохим предчувствием. – Кто бросил это? Кто? Я мог сильно пораниться.

Я сглатываю и тут же жалею, что вышла из себя. Казалось, я должна была уже поумнеть, особенно после того, что случилось в моей прошлой школе. Папа будет в ужасе. Я даже трех уроков не продержалась. Черт. Глубоко вдохнув, я открываю рот и начинаю подниматься, упершись руками в стол перед собой. Но прежде чем я успеваю встать, голос позади меня произносит:

– Это я.

– Что? – Глаза мистера Стрикленда сужаются, взгляд уставился за мое правое плечо.

Щелкнув зубами, я захлопываю рот. Что, черт возьми, делает Джейк?

Учитель показывает на книжку, которую держит.

– «Пандора» Джилли Купер? Не слишком девчачья для вас? – Его рот искажает ухмылка. – Не представляю вас с подобным чтивом.

– К сожалению, я пока не дотягиваюсь до верхней полки в киоске. В отличие от вас, сэр, – нахально отвечает Джейк.

– Я не… – выпаливает мистер Стрикленд, поднимая брови. Тут уже все не выдерживают, и я тоже не могу сдержать хихиканье, хоть и знаю, что так не может продолжаться.

Я снова поворачиваюсь, смотрю на Джейка и уже открываю рот, чтобы положить этому конец и признать свою вину, но он еле заметно качает головой и говорит, глядя учителю в глаза:

– Меня выбесила вся эта болтовня, что лилась из вас ручьем. Я подумал, вам стоит заткнуться. Если ради этого пришлось испортить книгу – что ж, я переживу.

– Джейк Хардинг, это последняя капля! – орет мистер Стрикленд. – Убирайся из моего класса сейчас же! Иди найди директора и расскажи, что ты только что сделал. Ты думаешь, ты такой умный? Что ж, посмотрим, куда тебя это приведет.

– Хорошо, – пожимает плечами Джейк, поднимая свою грязную сумку с коврового покрытия, и неторопливо подходит к учителю. Его черные брюки сантиметра на три короче, чем надо, а рукав пиджака не достает до запястья. – Это я возьму с собой. Может, мне захочется почитать, пока буду ждать. – Вырвав мою книгу из рук изумленного преподавателя, он распахивает настежь дверь, а потом захлопывает ее за собой.

* * *

Как только заканчивается четвертый урок – скучной физики, которую я и не надеялась понять, – я бегу в кабинет директора; сумка стучит по бедру, пока я спрашиваю у всех, куда идти. Я дважды теряюсь, пока не натыкаюсь на приемную с четырьмя закрытыми синими дверями и ковром под их цвет. В ряд стоят три голубых стула: Джейк сидит на одном из них, прислонив голову к стене и таращась в потолок.

– Скажи, что ты еще не был у директора, – выпаливаю я.

Он чуть наклоняет голову вперед, и его глаза странного цвета сверкают, пока он рассматривает меня. Когда его взгляд останавливается на кончиках моих светлых волос на десять сантиметров ниже плеч, я смущенно трогаю их.

– Такие же светлые, почти серебряные, – задумчиво произносит он.

– Значит, ты меня помнишь?

– Конечно помню, – на лице играет его необычная улыбка. Когда он замечает, что я смотрю на его губы, то поднимает руку и потирает шрам, словно он болит.

– Извини, – бормочу я, – я не хотела быть невежливой. – Вздох. Я делаю шаг к нему. – Так ты уже был у директора? Мне нужно поговорить с ним, или с ней, без разницы. Мне нужно объяснить, что это я бросила книжку.

– Это неважно. Не думай об этом. Дело не только в книжке, но и в том, что я сказал. Они привыкли к моим выходкам.

Судя по выражению лица, его это не сильно беспокоит.

– Но если бы я ее не бросила, – настаиваю я, – ты бы не стал такое говорить, чтобы прикрыть меня.

– Стал бы. Он меня бесил. Он это заслужил.

– Все равно не тебе брать за это вину, Джейк. – Я изучаю его нарочито равнодушный вид и расслабленную позу, вспоминаю, как он разговаривал с мистером Стриклендом, и наклоняю голову. – А ты стал немного заносчивым, да?

– Как скажешь. А что, – ухмыляется он, – тебе нравятся заносчивые?

– Не сказала бы, – фыркаю я.

– Жаль. – Он изучает меня, закусив губу.

– Что с тобой случилось? – спрашиваю я.

– Ничего. А с тобой что случилось?

Это перевод стрелок, мы оба это знаем, и его грубоватый ответ заставляет меня покраснеть. Я устраиваюсь на стуле на другом конце ряда, и теперь между нами стоит один пустой.

– Не нужно меня прикрывать, Джейк. Я ценю то, что ты сделал, но я могу сама о себе позаботиться.

Максимум, что мне грозит, – меня оставят пару раз после уроков или, может, отстранят.

– Я уже был у директора, и она меня исключает. Это была моя последняя выходка. Слишком поздно.

Я подпрыгиваю со своего места.

– Что? – мои глаза наполняются слезами. – Почему ты ничего не сказал? Я должна пойти увидеться с ней. Это неправильно.

Встав, он преграждает мне путь, отделяя меня от двери с табличкой: Директор миссис Грэйс Ирвинг.

– Нет.

Хоть он на пару сантиметров ниже меня и худощавый, но довольно сильный.

– Ты должен меня пустить, – упорствую я. – Это несправедливо.

– Нет, – он сдвигается влево, когда я стараюсь его обойти. – Послушай! Меня тут уже ничего не спасет. Это все равно случилось бы рано или поздно. Я не умею не попадать в неприятности. И если бы ты не бросила книжку, я бы тогда что-нибудь другое сделал. Может, что похуже. – Он качает головой, взъерошенные черные волосы торчат во все стороны. – Мистер Стрикленд – сексист и придурок. Но для тебя это чистый лист. Забудь, что случилось сегодня. Начни заново. Здесь нормально, в этой школе. Большинство учителей хорошие.

– Но…

– В чем смысл признавать вину и влезать в неприятности, если меня все равно исключат за что-нибудь еще завтра?

Я собираюсь снова начать спорить, но он мягко отталкивает меня и смотрит умоляюще.

– Пожалуйста, Джонс.

– Зачем ты это делаешь? – я понимаю, что есть другие причины, и удивляюсь тому, что он называет меня по фамилии. Мы всегда обращались друг к другу только по имени.