Текст книги "Будь крутым"

5

Они вышли как раз вовремя, чтобы увидеть, что Раджи и мисс Сайгон движутся по направлению к припаркованному возле служебной двери клуба «линкольну» типа лимузин, а Элиот уже поджидает их, стоя около машины.

– Интересно, что едят эти островитяне, чтобы стать такими здоровяками? – заметил Чили. – Он похож на шкаф. А вот на Элиота он вовсе не похож.

Со стороны можно было подумать, что они просто прогуливаются – Линда опирается на руку Чили, размышляющего о габаритах островитян. Его уверенность породила в ней надежду. Хотите, я поговорю с ним? Но вот сейчас это должно произойти, и она нервничает и чувствует потребность болтать, рассказывая Чили о том, что грузовичок этот принадлежит оркестрантам, что музыканты они несерьезные, играют не то чтобы очень – Раджи собирается их вот-вот заменить, еще до того, как «цыпочки» запишут диск. Оркестранты выносили свои инструменты и усилители через служебную дверь, над которой на стене был подвешен гигантский светящийся бокал для мартини. Линда смотрела, как отливают золотом в свете этой вывески их напомаженные губы, и думала: «Золотая корона». Несчастная, втюрившаяся девка напомадила себе хохол, чтобы понравиться никчемному кретину – рок-музыканту, а он лишь смеется над ней. Начать медленно, протяжно, потом печальный рефрен, а когда он смеется над ней, – там громче, назойливее. Она вообразила, как исполняет для Чили эту песню, если та получится, а потом объясняет ему, что натолкнуло ее на мысль. «Помните вечер и „Страну мартини“?» Она покосилась на Чили.

Его внимание было целиком поглощено Раджи. Тот вместе с мисс Сайгон был возле лимузина. Раджи уже открыл дверцу дистанционным пультом, прикрепленным к его ключам, и пока он вразвалку обходил машину, Элиот с другой стороны распахнул дверцу перед мисс Сайгон. Теперь Раджи глядел в их сторону и явно видел их на тротуаре, видел, как они приближаются к машине. Несомненно, он полюбопытствует, что это за тип в деловом костюме. И уж что-нибудь да скажет.

Он и сказал. Когда они с Линдой были уже шагах в шести от машины, Раджи произнес:

– Слышь, Линда… Ты, по-моему, сегодня здорово разошлась с оркестром, девочка. Сбилась с ритма. И знаешь, что я думаю? Истаскалась ты порядком, слишком много энергии тратишь на ухажеров. Ты что думаешь, всех здешних туристов перебрать?

Прежде чем Линда успела ответить, Чили тронул ее за плечо.

– Давайте уж я… А вы постойте в сторонке, хорошо?

Чувствуя, как бьется сердце, но уже не от страха, а скорее от возбуждения, она смотрела, как Чили приближается к лимузину, смотрела на Элиота, стоявшего в нескольких метрах, на оркестрантов на заднем плане с их напомаженными губами – все они не сводили глаз с Чили, как и Раджи, выжидавший, пока тот не подойдет совсем близко.

Тогда он сказал:

– Мужик в костюме. Что бы это могло значить? Прикинем. Похоже, на предвыборный съезд поглазеть приехал.

Чили покачал головой.

– Нет, но если поглазеть, то поглазеть на тебя стоит.

Раджи слегка нахмурился с деланным высокомерием.

– Что это вы себе позволяете!

– Ты либо сутенер, либо шофер лимузина, – сказал Чили. – Судя по тому, как ты одет, скорее сутенер.

На секунду Раджи опешил, но тут же, осклабившись, обратился к Линде:

– Слушай, кто этот твой дружок? Испанский гранд с помойки?

Чили сказал:

– Эй, Раджи, погляди-ка на меня!

Раджи повернулся к нему со словами:

– Ну гляжу, и что дальше? – Он сказал это так, словно сдерживался изо всех сил, решив проявить терпение.

– Ты не снимаешь вечером солнечных очков, – пояснил Чили, – чтобы пустить всем пыль в глаза, но я не знаю, видишь ты меня или нет.

Раджи сдвинул очки на нос и тут же вновь надел их.

– Ну а теперь? Гляжу прямо в твои ясные глазки. Если хочешь мне что-то сказать, говори, и дело с концом.

Он прикрыл дверцу.

– Раджи, – начал Чили.

– Ну, чего тебе? – нетерпеливо бросил тот.

– Линда больше не станет работать на тебя. Раджи выждал. Потом сказал:

– Ни больше ни меньше? Ну а что еще скажешь?

– Больше ничего, – сказал Чили. – Она бросает «Цыпочек».

Раджи не спеша обвел всех взглядом, начав с Элиота.

– Ты веришь тому, что сказал этот тип? После чего обратился к Линде:

– А ты говорила ему, что у тебя со мной подписан контракт на пять лет?

Линда безмолвствовала, а Чили произнес:

– Я разорвал этот контракт.

Линда не сводила глаз с головы и плеч Раджи, едва видимых из-за машины.

Раджи поглядел на Чили, сдвинув очки, потом смерил его взглядом.

– Ты, парень, являешься неизвестно откуда среди ночи… Не знаю, кем ты себя воображаешь.

– Тем, кто тебя на место поставит, – сказал Чили. – Я новый директор Линды.

Он знал, что за этим последует, и был к этому готов; повернувшись к Раджи спиной, он сделал знак Линде – дескать, нам пора. Приблизившись, она услышала, как Раджи сказал:

– Элиот, дружище…

Вот теперь он прикажет Элиоту остановить их, и в дело вступит самоанец. Теперь Линда была вся внимание. Чили проследил, куда она смотрит, и мгновенно путь им преградил Элиот. Он надвигался на них, этот шкаф, этот человек-гора. Недурен собой, голова чистая, волосы блестят, свисают из-под синей банданы. Наверное, парень все-таки не чистокровный островитянин. В чертах его Чили углядел даже что-то африканское: кожа смуглая, глаза смотрят пристально, но не так уж злобно, скорее даже как-то сонно, словно наглотался какого-то успокоительного. Чили опять услышал голос Раджи, как тот сказал за его спиной:

– Элиот, дружище, я бы попросил тебя сделать вот что…

И тут Чили, глядя на Элиота снизу вверх, расплылся в улыбке. Он сказал:

– Вы киноактер, ведь правда? Ей-богу, я вас в чем-то видел. Беда в том, что я новые картины пачками проглядываю. Чуть ли не каждый день просмотры, просмотры. Простите, я не представился. Я Чили Палмер, продюсер «Поймать Лео». Помните такую картину? Я на студии «Тауэр» работаю. А вы Элиот, да?

Склонив голову к плечу, Чили вглядывался в лицо напротив, в глубоко посаженные глаза и даже чуял запах одеколона телохранителя. Потом, кивнув, он сказал, постаравшись, чтобы это прозвучало раздумчиво:

– Поразительно, что никогда не знаешь, где может встретиться именно тот типаж, который ты ищешь! Я измучил помощников, занимающихся подбором актеров. Они уже от меня на стену лезут. Проглядел тысячи фотографий – все не то. И вдруг на улице вижу парня, чья внешность просто идеальна для этой роли!

Он видел, как Элиот, перестав глядеть прямо ему в глаза, потупился.

– Я сказал себе: «Вот он! Но сможет ли он сыграть?»

Элиот поднял голову, и правая бровь его поползла кверху. Чили закивал все с тем же раздумчивым видом. Он сказал:

– Послушайте, почему бы вам не звякнуть мне на студию «Тауэр», а? В любое время.

И, уже отходя с Линдой, опять услышал за спиной голос Раджи, прозвучавший несколько напористей:

– Элиот, какого черта!…

Но топота погони не слышалось. Элиот стал объяснять что-то Раджи, втолковывать ему, что это тот самый человек, который снял «Поймать Лео».

– Линда, лучше тебе поговорить со мной. Неужели ты думаешь, что можешь вот так меня бросить!

Но именно это они и сделали, пройдя пешком квартал до «Парамаунта» и завернув за угол.

Уже сидя в темноте в «мерседесе» Чили, она сказала:

– Когда это вы успели стать моим директором?

Он положил руку на стартер, собираясь запустить двигатель, но откинулся на спинку кресла.

– Это получилось само собой. Раджи взбесился. Он не спросил, кто я такой. Спросил, кем я себя воображаю. Вы же сами слышали, не так ли? Вот тут меня и осенило, и я подумал: а почему бы и нет?

– От меня ждут комментариев?

– Вы можете в любую минуту уволить меня. Но ведь вам же требуется человек, занимающийся деловой стороной вашего бизнеса, разве не так?

– Мне требуется человек, который в этом разбирается.

– Подозреваю, – сказал Чили, – что никаких законов тут нет. Делаешь то, что может выгореть, пригрозишь пару раз бросить все к черту и смотришь, повысят ли они ставку. Ну что, почти угадал?

– Я устала и хочу домой, – сказала Линда. – Живу я на Квинс-роуд, чуть дальше Сансета.

– Знаете, как вы сейчас это сказали? Как Дорис Дэй, помыкающая Роком Хадсоном!

– Большое спасибо.

– Дорис всегда была жутко капризна и умела настоять на своем, а вот почему – не понимаю.

– Что же в этом удивительного?

– Да у нее вид целки, словно она никогда в постели с мужиком не была.

– Была, – сказала Линда. – Просто раньше этого не афишировали. Но иногда Дорис поглядывала так, словно только и мечтает что о постели.

– Вы так считаете?

– Определенно.

Чили нажал на стартер, все еще думая о том, что сказала Линда, и стараясь припомнить, как иногда поглядывала Дорис. Когда они уже отъехали на порядочное расстояние, он сказал:

– Видели, как поднял бровь этот Элиот? Если он так же ловко с челюстями управляется…

– Вита говорит, что он из Комптона. Она рассказывала мне, что он самоанец не чистокровный, что он немного цветной, я хочу сказать – афроамериканец. Она, конечно, тоже не употребляет слова «цветной». И что он голубой.

– Голубой телохранитель?

– Вита говорит, что он отсидел срок на Гавайях и в тюрьме обнаружил, что ему больше нравятся мужчины.

– Чтобы это обнаружить, не обязательно было попадать в тюрьму. За что его загребли?

– Она не сказала.

– А вы его полное имя знаете?

– Элиот Вильгельм.

– Бросьте – это у самоанца-то?

– Вита говорила, что это псевдоним, чтобы было как у кинозвезды.

Они ехали по пустынной в столь поздний час Сансет, и Чили только диву давался. Все еще недоумевая, он спросил у Линды:

– Вы свою музыку пишете?

– Разумеется, пишу.

– И стоящую?

– Что, вы думаете, я скажу, что музыка моя – дерьмовая? Она не просто стоящая, она настоящая, высококлассная.

Слово «высококлассная» его несколько покоробило, но он ничего не сказал.

– Где же теперь ваши музыканты?

– Подались в Остин.

– Вы играли в Лос-Анджелесе?

– По всему городу, где мы только не играли. Мы даже должны были выпустить альбом. Один тип со студии «Искусство» с крысиным хвостом прослушал нас и подписал с нами контракт выпустить целый альбом у него на фирме под маркой «Искусства». Но надо всегда помнить, – продолжала Линда, – что все эти дельцы на рекорд-студиях ни черта не разбираются в музыке. Они говорят, что руководствуются чутьем. Что вещь должна тебя заграбастать. Они могут прослушать запись и сразу сказать – пойдет или не пойдет. Я подумала тогда, что ж, если они считают, что мой стиль будет пользоваться успехом… Я взыгралась, была полна оптимизма, думала: «Чем черт не шутит!» Но потом, когда дело дошло до записи, «Искусство» выделило нам режиссера, который стал тянуть нас на банальщину – потребовал побольше ударных, медных инструментов, даже струнных прибавить кое-где. Не живого оркестра, разумеется, из компьютера, но так, чтобы казалось, что мы поем с оркестром.

– Ну и что в этом дурного? – удивился Чили и увидел, как она смерила его холодным взглядом.

– Моя группа называлась «Одесса», – сказала она ровным голосом. – Нас было трое, трое, а не целый оркестр. Я играла на металл-гитаре и пела. Дейл играл на бас-гитаре, и думаю, он не уступит Блохе из «Перцев», только Дейл голым на сцену не лезет. И Торопыга на ударных – два барабана и две пары тарелок, больше ему ничего не надо было. Ну, еще барабанные палочки. Нашим стилем был классический чистопородный американский рок, три аккорда, но никаких криков, визгов, ничего вызывающего. Металл, но со звенящей ноткой. Чтобы вам легче было понять, это что-то вроде «ЭйСи/ДиСи» с примесью Пэтси Клайн. Один критик так про нас написал.

– О-о, – неопределенно отозвался Чили и кивнул.

– Вы не понимаете, что я хочу сказать, да?

– В известной мере понимаю. Но вы не окончили вашей истории. Итак, вы подписали контракт с «Искусством».

– А когда они попытались заставить нас изменить наш стиль, мы вернули им аванс и расторгли контракт.

– Аванс большой?

– Сто пятьдесят тысяч.

– И вы его вернули? Не могли сладить с такой фирмой?

– Если бы вы разбирались в нашем деле, вы бы не стали так говорить!

– Я разбираюсь в деньгах, – сказал Чили, – и этот вопрос мы как раз и обсуждаем.

Оба замолчали и молча доехали до восточной стороны Сансет, когда Линда сказала, что живет не одна.

– Да?

– С Карлой, землячкой. Она скоро уезжает на пару месяцев в Пуэрто-Рико на натуру. Снимается картина, где действие происходит в прошлом веке на Кубе, и Карла там у них работает монтажницей. – Линда перечислила несколько картин из тех, над которыми работала Карла, и, слушая ее, Чили по настроению в машине понял, что он все еще является директором Линды Мун.

С Сансет-бульвар они свернули на Квинс-роуд, потом в 1500-м квартале – на подъездную аллею, и Линда сказала:

– Я здесь вылезу, пройдусь по холодку.

Он остановился в узком проулке, и Линда сказала, что пройти ей только три дома:

– Мой – это последний из них, на холме. Оттуда весь Лос-Анджелес виден, а может, и вся Калифорния.

Линда сказала это радостно, словно была счастлива очутиться дома.

Он не спорил с ней: хочет вылезти и пройтись пешком – пожалуйста, на здоровье. Но она не вышла. Они остались сидеть в машине, и Чили стал терпеливо ждать, пока она выложит, что она там надумала. Он представлял себе, как, потянувшись, взъерошит ее волосы, коснется ее лица.

Взглянув на него, она сказала:

– Мне недосуг ходить вокруг да около. Чили кивнул.

– Понимаю.

– Думаю, что и вам недосуг. Вы используете меня, придумывая сюжет вашей картины, и, можно сказать, копаетесь в моей жизни – кто я и что я, чем занимаюсь. Вы назвались моим директором, почему бы и нет? Эдакий каприз – эх, была не была!

Он заулыбался, и она продолжала:

– Вас это забавляет?

– «Была-не-была продакшн» – это студия, – произнес Чили и сделал паузу, ожидая ее реакции. Ага, это ей знакомо, вон как она на него зыркнула.

– Владельца «БНБ-студии» сегодня застрелили в «Эпикурейце», – сказала Линда. – В «Новостях» передавали. Томми Афен. И портрет его показали. Почему вы вспомнили?

– Я был там, – сказал Чили, продолжая следить, как она это воспримет. – Завтракал с ним.

Она лишь вытаращила глаза, сказав «Вау!» сквозь сомкнутые губы, и замолчала, но лишь на секунду.

– Вы хотите и это взять в картину, да?

– Знаете, что потом было? – спросил Чили.

– Потом, наверное, приехала полиция.

– Нет, после я отправился домой, где прослушал запись нашего с вами телефонного разговора. Я говорил вам, что записал наш разговор?

– Нет, не говорили.

– Я хотел опять услышать ваш голос, то, как вы рассуждаете о музыке, тон, в котором чувствуется ваш стиль. И знаете, почему? Я прикидывал, не может ли девушка из службы знакомств сидеть там с Томми и обсуждать будущую запись. Что, если с этого и начать картину? Служащий рекорд-студии получает пулю в лоб, когда поедает своего цыпленка на гриле. Правдоподобно, потому что это и вправду так было. Правда жизни!

Он смотрел, как она обдумывает услышанное и кивает. Потом, к его удивлению, она вдруг сказала:

– А что, если девушка из службы знакомств будет официанткой?

– Она бросила свою работу?

– Ее уволили, – сказала Линда, – за частные звонки. Она оставила группу из-за мужчины, с которым только что познакомилась, и вынуждена была пойти в официантки. Это если вам требуется правда жизни. Или вот это – если хотите правды о студиях звукозаписи. Именно она убивает Томми Афена. Она подписывает с ним контракт, и он забирает весь ее заработок. Месть артистки. Так и назвать картину.

Теперь закивал Чили.

– Неплохо, но думаю, что это больше подходит для телесериала.

Вернувшись домой, он первым долгом отыскал номер телефона Хью Гордона и позвонил ему. Хью сказал:

– Ты знаешь, который час? Я в постели и сплю!

– Я хотел только кое-что у тебя спросить. В контрактах с рекорд-студиями есть пункт, в котором, по-моему, значится, что если кто-то в группе увольняется или по какой-то иной причине покидает группу, фирма вправе расторгнуть контракт.

– Да. И что тебя интересует?

– Интересует это условие. Как оно звучит?

– Как ты и сказал. Это касается ухода одного из членов группы. Условие защищает фирму в случае, если группа теряет основного солиста. Например, если Мик покидает «Стоунз», разве это будут прежние «Стоунз»? Нет, я привел плохой пример – каждый из этой группы может работать и сам по себе, но ты понимаешь, что я имею в виду? Фирмы перестраховываются, распространяя это условие на каждого из участников группы. К тому же учти, что, разорвав контракт, фирма получает преимущественное право на подписание контракта с выбывшим участником.

– Ты видел это своими глазами?

– Работая тридцать восемь лет в этой области, – сказал Хью, – и имея дело с тремя различными фирмами до того, как подрядился к тебе делать картины, я много чего видел своими глазами. И не только видел. Я и сам сколько контрактов подписал с артистами, которые у всех на слуху благодаря этому условию.

– Да? И с кем же, например?

– С группами и с солистами в поп-музыке, а в конце семидесятых – с диско. Вот кантри меня не так увлекало.

– Да?

– Что еще тебя интересует?

– Все ясно, но я тут припас тебе группу, которую мне очень хочется, чтобы ты послушал и высказал свое мнение. Они называются «Одесса» и играют самый что ни на есть звонкий рок. Я у них директор.

– Кончай дурить и бросай ты поскорее это дело.

– Помнишь Линду из «Цыпочек интернешнл»? Ну, белая цыпочка, та, что тебе понравилась. Солистка. Девчонка на уровне, Хью, умна и знает, чего хочет.

– Знаешь, во что выльется это твое директорство? Ты раздобудешь ей контракт на разовое выступление, и она станет названивать тебе в четыре утра: «Не знаю, что надеть – туфли на платформе или с ремнями на щиколотках!» Ты слышал, как они играют?

– Нет еще.

– Это все равно как если ты в восторге от сценария, который будешь снимать, но все никак не соберешься прочитать его. Знаешь, малыш, занимался бы ты лучше своим кино! – И с этими словами Хью повесил трубку.

Снимая костюм, который так и оставался на нем весь этот день, и вешая его в шкаф, Чили все размышлял насчет пункта о «выбывшем участнике группы». Ну предположим, Линда соберет своих ребят, они запишутся, если уже не записались, а он возьмет на себя расходы. Оплатит и возвращение двух этих парней, если потребуется. Все равно как предварительные расходы до начала съемок, только тут он будет тратить собственные денежки. Призадумаешься, если все взвесить, но он обещал это Линде и должен сдержать слово. Ну хорошо, он отправится на студию «Искусство», и там его примут, потому что у них есть все права на Линду. Они могут тихо-мирно подписать с ней контракт, если только захотят. Ему требуется только им ее разрекламировать. Позвонить утром Хью и узнать у него, как делаются такого рода дела. А также с кем говорить на студии. Эта студия известная. А можно попробовать фирму попроще. Это идея Линды. Ему вспомнилась «БНБ», и он подумал, что будет с этой студией теперь, без Томми. Да, еще надо перед сном проверить оставленные сообщения на автоответчике.

Он нажал на кнопку автоответчика и услышал женский голос – голос звучал приглушенно, серьезно, словно комната, из которой говорила женщина, была темной и сплошь заставленной мебелью.

– Привет, Чил. Это Эди Афен. Черт подери, что там приключилось с беднягой Томми? Вы были там? Я знаю, что он должен был встретиться с вами, но о вас в «Новостях» ничего не сказали. Похоже, вы либо уже ушли тогда, либо еще не дошли. Господи, ну и денек – в дом полиция заявилась, потом надо было еще опознать тело. Слушайте, лапка, позвоните мне утром при случае, ладно? Знаете, не вижу причины нам отказываться от съемок – с какими-то поправками, разумеется, но идея фильма по-прежнему сгодится.

6

Линда сделала себе на завтрак ржаной гренок, налила стакан кока-колы, но не прикончила ни того, ни другого. Напоследок в машине он сказал:

– •Соберите свою группу и давайте действовать. – А еще добавил: – Я вас не обману, обещаю.

Наверное, эта его уверенность передалась и ей, потому что ночью она была в прекрасном настроении и думала: «Ладно, так и быть, утром я первым делом позвоню парням».

Однако теперь возвращение Дейла и Торопыги виделось ей куда более проблематичным, чем она воображала это накануне. Возможно, правда, она слишком много думает, вместо того чтобы просто взять и позвонить:

«Знаешь что? Мы заимели директора!» – «Да?» – «Он кинопродюсер». – «Вот как?» – «И знаменитый, он был продюсером «Поймать Лео». – «И это то, что надо?» Или же они могут сказать: «Ну и что?» Нет, Дейл не скажет, а вот Торопыга может.

Взяв с собой телефон, она вышла полюбоваться видом – тем самым, что так ценила в своем жилище. Сам дом был дрянной, дощатое бунгало, прилепившееся к склону холма, окруженное старыми деревьями, названий которых она, выросшая среди нефтяных вышек Западного Техаса, не знала. Как не знала и названия кустарника, разросшегося, одичалого – какие-то буйные заросли, про которые ей было лишь точно известно, что это не мескитовые заросли, а какие – непонятно. Можно выйти в передний дворик, туда, где крутой обрыв и откуда открывается вид чуть ли не на весь Лос-Анджелес и дальние дали Калифорнии, а позади – облезлый домишко с крышей, которую надо бы перекрыть, и хорошо бы нанять мужика с мачете, чтобы проредить кустарник. А вечерами вид был еще удивительнее и дали – еще неогляднее, а миллионы светящихся точек внизу образовывали линии и узоры. Дома вид открывался лишь на унылую плоскую пустошь, где там и сям вместо деревьев торчали нефтяные вышки и небо – без конца и без края. А по ночам в Одессе горели огни на буровых, и с детства помнятся ей эти огни, вспышки пламени, выстреливающие в ночь. Вся жизнь там вертелась вокруг нефти, люди и приезжали туда ради нефти, пока арабы не спустили цены, и нефтяной бум Одессы окончился. Во время бума дед Линды Дж. Д. Лингеман торговал нефтяным оборудованием – бурильными установками для глубоких скважин, расширителями, шпурами – всяким инструментом и всегда держал лошадей. Одна верховая, на которой он ездил, – мышастая кобыла Мун. Отец Линды унаследовал торговлю нефтяным оборудованием, но делом сейчас занимался куда меньше, чем лошадьми – продавал их и покупал, барышничал. Мама Линды Лавейн работала помощником управляющего в Техасском банке. Две старшие сестры Линды были замужем и жили в пятнадцати милях от Одессы в Мидленде. Бытовала поговорка, что в Мидленд едут, чтобы иметь детей, а в Одессу – чтобы иметь неприятности. Одесса во времена нефтяного бума была прибежищем спекулянтов, мошенников и хулиганов, по вечерам в барах дым стоял столбом, а на улицах нередко вспыхивали перестрелки. Несколько лет назад Линда съездила на Рождество домой и объявила там, что сменила фамилию – теперь она не Линда Лингеман, а Линда Мун. Поначалу они решили, что она рехнулась, взяв себе в качестве фамилии лошадиную кличку, но дело было не в лошади. Она сказала сестрам: «Ведь вы же тоже сменили фамилии, разве не так?» Сестры ее все еще были баптистками и имели детей. Папа сказал: «Уж лучше бы я не покупал тебе эту твою первую гитару, детка». Но она сказала: «А ты, папочка, первую и не покупал, а купил мне вторую, получше». Первую гитару дал ей Дейл – раздолбанную «Ямаху», и он же учил ее играть на их втором году в средней школе Пермиана.

Вначале надо поговорить с Дейлом. У нее такое чувство, что он предпочтет живую музыку студийной работе. «Знаешь что? Мы директором обзавелись». А Дейл скажет: «Порядок!» А если он на это не купится, то скажет: «Ну, пока!» – и вернется к себе в Остин. Дейл ко всему привычный. Играет с десяти лет.

Вот Торопыга – тот другой. Чикано. Джеймс Торопыга Гонсалес. «Знаешь что? Мы директором обзавелись!» И быстро-быстро сказать, кто он, сообщить подробности. А Торопыга взовьется: «Да? Знаменитый продюсер, вот как? А что он знает о рекорд-студиях? А что, он вообще хоть что-нибудь слышал?» Хороший вопрос. Если он так и спросит, придется что-нибудь придумать: «Да, конечно – „Перцев“, и „Пестрых“, и „Топ-топ Зед“. Торопыга может подумать, что она все еще попивает. Она не просыхала, когда связалась с „Цыпочками“, и сдуру призналась в этом Торопыге однажды по телефону. Она и наркоманить начала, потом бросила и сейчас ничего подобного себе не позволяет, если не считать изредка косячка с Витой. „А каковы условия, Линда? Что ты переспишь с этим великим продюсером?“ Это было бы вполне в духе Торопыги. А если он не клюнет, то скажет лишь: „Большое спасибо, Линда. Но тогда ради чего мы все бросили к черту и разбежались в разные стороны?“ На ее взгляд, он иногда любил специально разозлиться, выйти из себя, чтобы потом затеять драку. Так, в школе его выводило из себя, когда его дразнили „бобоглотом“. Торопыга ходил в среднюю школу Одессы и водился с мексиканскими мальчишками, жившими по другую сторону железной дороги. Каждый год без исключения школа в Пермиане, где учились они с Дейлом, обыгрывала в футбол школу в Одессе, и тут уж Торопыга бесился вовсю.

Линда видела Торопыгу в школьном автобусе субботними вечерами и в дорожных пробках, когда машины стояли бампер к бамперу от Венди до самого Энтони и ученики обеих школ, высыпав из автобусов, слонялись по супермаркету на парковке. А познакомилась она с ним в тот вечер, когда он врубил на своем маге «Бон Джови», а она подошла послушать; в тот год Линда увлекалась Ричи Сам-бора. В другой раз он пригласил ее к себе домой – в фермерский дом на окраине, возле самых нефтяных вышек, чтобы послушать записи «Бон Джови» и разучить сопровождение Ричи Самбора. Торопыга продемонстрировал ей свои паршивые ударные инструменты, с большим воодушевлением колотя в них, и Линда достала из машины свою гитару. Она свела вместе Дейла и Торопыгу, они стали репетировать. Линда написала несколько песен, и они получили ангажемент на разовое выступление в «Дос Амигос» на «Встрече поколений». Группа их никак не называлась, пока ведущий не спросил, как их объявить. Линда сказала: «Одесса», сказала наобум, с бухты-барахты. Публике понравилось, и название они оставили.

Итак, она позвонила Дейлу.

Дейл сказал:

– Директор? Порядок! Я чувствовал, что так и будет.

Но как он смотрит на то, чтобы оставить студию и опять играть вместе?

– Студию я уже бросил. Я сейчас играю в группе «Гигантские пиявки» и жду не дождусь возможности сбежать от них. Единственное, что в них хорошо, – это подходящее название. Они присасываются и словно тянут из тебя жилы, когда играют.

Она спросила Дейла, давно ли он виделся с Торопыгой, ей важно знать, в каком тот настроении, так как ей придется позвонить ему.

– Торопыга отправился домой, – сказал Дейл. – Он не говорил тебе? Связался с группой, исполняющей кантри. Стиль «блуграсс» передирают. Но им нужен был не удар, а так, легкое касание, шелест ветра в тростниках. Ну, он и удрал. Да вот, вернулся домой. Работает на нефтяных приисках возле Голдсмита. Вкалывает как черт, с десяти вечера до шести утра. Домой приходит весь черный от грязи. Но послушать его, так ни за что не догадаешься. Он позвонил в субботу, радостный такой, голос просто счастливый, представляешь?

Линда сказала, что не представляет. И спросила, не был ли он пьян.

– Нет, просто он был в отличном настроении. Ты, наверное, не слышала, но на матче в пятницу Одесская средняя школа разбила школу Пермиана, ей-богу, разбила со счетом двадцать-семнадцать, впервые после того, как Ларри Гэтлин перестал у них играть в защите. А случилось это тридцать три года назад. И, значит, время ты подгадала как нельзя лучше. Ведь у Торопыги как голова устроена? Скажи ему, что мы опять объединяемся, – и он в победе Одессы усмотрит доброе предзнаменование, подумает: стало быть, это шаг правильный. – Дейл сказал, что сам может позвонить Торопыге, если Линда нервничает. – Но не беспокойся. Я знаю, что он приедет.

Линда сделала, как он и сказал, предварительно пронервничав все утро в придумывании, что скажет.

И в ту же самую минуту, не позже, раздался звук автомобильного клаксона, в проулок вполз черный «линкольн», и настроение ее сразу испортилось. Линда ждала, глядя, как Раджи вылезает из машины и поднимается вверх по ступенькам на холм, на этот раз в рубиновом модельном спортивном костюме и, как всегда, в извечных своих ковбойских сапожках. Раджи улыбался ей так, словно ничего не произошло и не изменилось.

– Ну, сейчас ты за кофейком расскажешь, как наподдала этого самозванца, потому что он ни черта в музыке не смыслит!

– Я не пью кофе, – сказала Линда, не двигаясь с места.

Раджи отреагировал на это, изобразив смущение и обиду.

– Почему ты так обращаешься со мной?

– Вот и уходи, не желаю с тобой разговаривать.

– Но это ты меня бросила! Как, по-твоему, я должен себя вести?

– Раджи, не могу я больше петь эту спайс-герловскую дребедень – вот и все, что я могу тебе сказать.

– Я не ослышался? – спросил Раджи, постепенно вновь обретая свой всегдашний уверенный тон. – А известно тебе, сколько эти девочки за свою юную жизнь заработали? Больше тридцати миллионов фунтов, долларов, не знаю, чего там, и это не считая кино! Известно тебе, сколько заработают Линда, Вита, малютка Мин Лин и те две новенькие счастливицы, которых я выберу, за один только год, считая со времени выхода альбома? Это будет хит, облом, я это знаю, и на студии это знают. По самым скромным подсчетам, каждая из вас спрячет в кубышку по парочке миллионов.

– Какой был сбор вчера? – спросила Линда. – Сотни полторы? Ты хапнул сколько хотел, оркестранты не смеют слова сказать и работают за гроши. А цыпочки должны делить между собой сто двенадцать пятьдесят?

– Мне же еще Элиоту платить надо.

– Это твои проблемы. А я желаю дополучить тридцать долларов пятьдесят центов! И немедленно!

– Ты здорово считаешь в уме, Линда! Сможешь работать кассиром в супермаркете, когда служба знакомств даст тебе от ворот поворот, потому что ты и сама знаешь, что этот голливудский продюсер для тебя палец о палец не ударит. Ума не приложу, чем он тебе задурил башку. Вот что у него в башке – это мне ясно, потому что киношники эти все на один манер. Ты для него лишь подстилка, да и то только, когда ему взбрендится. Он отвез тебя вчера домой, ну и что? Славно повозились?

Раджи ждал в этой своей кепочке, надетой, как у Сэмюеля Джексона, задом наперед. Да что он, рехнулся? Думает, она станет отвечать на такое? Единственное, что ей хотелось, это лягнуть его по яйцам, изо всей силы лягнуть, но Линда вовремя вспомнила, что стоит босиком, и подавила в себе это намерение.

– Выкладывай мои денежки и убирайся. Раджи провел рукой по карманам.

– У меня нет при себе. На обратном пути хотел заехать за деньгами. А сейчас мне пора, у меня свидание с человеком, которому я заказал кое-что новенькое. Надо с ним встретиться, узнать, как продвигается дело. Слушай, я тут подумал, что если ты хочешь что-нибудь сочинить, то я всей душой. Или посмотрю, что у тебя уже имеется, прикину, не найдется ли у тебя чего-нибудь в стиле «цыпочек».