Текст книги "Обретая любовь"

Эпилог

Следует заметить, что мировой суд Шропшира пользовался дурной славой. Разумеется, среди мошенников, адвокатов и прочих прохиндеев. Потому что местный судья сэр Гриффин Берри умел вогнать в трепет даже самых закоренелых нарушителей порядка.

– Он совершенно не похож на других судей, – сказал Калвин Флориан своему юному помощнику Эдвину Хауэллу.

Парень лишь недавно начал осваивать профессию адвоката, и мистер Флориан решил взять его с собой в Шропшир. Днем они присутствовали на заседаниях, а по вечерам разбирали имевшие место случаи ненадлежащего исполнения правосудия и вольного трактования законов. Мистер Флориан полагал, что, понаблюдав в течение трех дней за судебной практикой Гриффина Берри, юный Хауэлл гораздо больше преуспеет в юриспруденции, чем за целый год, проведенный над книгами.

И как раз сейчас Эдвин Хауэлл взирал на сэра Гриффина округленными глазами. Его честь и так не походил на настоящего судью со своей татуировкой, но сегодня выглядел особенно грозно. На щеках у него проступала щетина, а парик, вместо того чтобы придавать ему имидж английского джентльмена, делал его скорее похожим на маскарадного льва.

– Он всегда имеет подобный вид? – вполголоса поинтересовался Хауэлл.

Сэр Гриффин между тем не отрывал пристального взгляда от подсудимого. Секретарь только что зачитал обвинение против некоего Чарли Фоллика, уличенного в приобретение во Франции трех с половиной бочек спирта по тринадцать шиллингов за штуку и доставке их в Англию с целью перепродажи по четыре фунта за каждую.

– Что вы можете сказать в свое оправдание? – спросил секретарь.

– Язву тебе в глотку! – огрызнулся Чарли.

Подсудимый производил впечатление человека невоздержанного во многих отношениях. У него были огромный живот, пышные усы и тот блеск в глазах, который выдавал непомерное пристрастие к алкоголю.

После непродолжительной паузы сэр Гриффин подался вперед и поинтересовался:

– Недостающие полбочонка ты выдул до или после продажи?

– Я никогда не употребляю то, что можно продать, – ответил Чарли, как видно, успев понять, что этому судье дерзить не стоит.

– Следовательно, ты действительно собирался все это перепродать, – сделал вывод Гриффин. – Это довод в пользу обвинения.

Секретарь заскрипел пером.

– Любопытно узнать, Чарли, – продолжил судья, буравя обвиняемого взглядом. – А как ты попал во Францию?

– Во Францию? – переспросил Чарли и, не удержавшись, рыгнул. – Никогда там не был. И не собираюсь. Я всю ночь пропьянствовал и не годился для путешествий.

– Вы обязаны отвечать на вопросы, заданные его честью, – строго сказал секретарь.

Чарли устремил затуманенный взор в сторону судейской кафедры.

– Я не отправлюсь во Францию ни за какие деньги.

Секретарь был явно удручен проявлением непочтительности к суду, но самого судью происходящее, похоже, забавляло. В конце концов, когда уже казалось, что Чарли одерживает верх, сэр Гриффин поднялся и сошел вниз, на ходу подворачивая широкие рукава своей бархатной мантии.

Секретарь уже не пытался повлиять на Чарли, который, повесив голову, бормотал что-то себе под нос.

– Эй, ты! – окликнул судья, приблизившись к подсудимому.

Чарли вскочил. В голосе сэра Гриффина было нечто такое, что быстро вывело его из транса.

– А?.. Что?..

– Может, желаешь, чтобы я отправил тебя в нокаут до самого понедельника?

– Нет-нет, – поспешил отказаться Чарли.

– Тогда отвечай, черт возьми, почему ты оказался в суде по ложному обвинению!

Чарли уткнулся взглядом в пол.

– Я должен был охранять те бочонки, – пробормотал он. – За восемь шиллингов в ночь.

Сэр Гриффин вернулся в свое кресло.

– Итак, – произнес он. – Подсудимый меняет показания. Имел место тайный сговор, и он невиновен в контрабанде. Кто же тебя впутал в это дело, Чарли?

Последовала пауза. Секретарь быстро приблизился к подсудимому и толкнул его в спину.

Чарли пребывал в замешательстве.

Сэр Гриффин подался вперед, и на его лице отразилось неподдельное раздражение.

– Фоллик, ты уже в одиннадцатый раз предстаешь здесь передо мной за последние четыре года.

– Так много?.. Не может быть, – усомнился Чарли, выглядящий довольно напуганным.

– Моя жена родила вчера ребенка. Быть может, ты думаешь, мне очень хочется торчать здесь и дышать перегаром, которым прет у тебя изо рта?

Чарли помотал головой.

– Дети плачут ночи напролет, – задумчиво проговорил судья. – Фоллик, я знаю, как было дело. Твои дружки уговорили тебя взять всю вину на себя, поскольку, охраняя бочонки, ты напился и позволил себя сцапать.

– Я сделал лишь пару глотков, – возразил Чарли.

– И ты согласился, потому что в тюрьме чувствуешь себя вполне вольготно, ведь так? Я слышал, жена надсмотрщика делает неплохую выпечку.

– Что верно, то верно, – подтвердил Чарли.

– Итак… – Судья стукнул по столу молотком. – Подсудимый приговаривается к четырем дням исправительных работ, но не за контрабанду алкоголя, чего он не совершал, а за то, что отнимал у меня время ради перспективы полакомиться пирожками. Эти четыре дня он проведет в приюте для найденышей, где сделает основательную приборку, после чего будет качать детей. Весь день. И бо́льшую часть ночи. Ну а спать он сможет в кладовке.

Чарли взглянул на судью с трагическим выражением лица.

– Ваша честь, не наказывайте меня так! – взмолился он.

Секретарь слегка ткнул его своей тростью.

– Давай иди, Фоллик. Ты же знаешь, его честь никогда не меняет принятого решения.

– Почему твои ночи должны быть спокойнее, чем мои? – проговорил судья. После чего снял мантию, отдал ее секретарю и без лишних церемоний покинул зал.

– Это какой-то абсурд, – пробормотал начинающий адвокат Эдвин Хауэлл. – Вопиющее нарушение надлежащей процедуры. Он угрожал подсудимому. И приговорил его к исправительным работам, хотя тот невиновен… или, по крайней мере, виновен частично. Да и сами исправительные работы… Я никогда о таком не слышал. Кладовка в качестве тюремной камеры!

– Да уж, – проговорил Калвин Флориан. – Однако насколько я знаю, жена надсмотрщика поставляет свою выпечку и на постоялый двор, где мы остановились, поэтому предлагаю удалиться отсюда и уже там продолжить обсуждение всех тонкостей отправления английского правосудия на местах.

Тем временем на улице Гриффин с некоторым напряжением забирался в свою карету. В последние дни поврежденная нога начинала ныть только тогда, когда он был очень уставшим. А сейчас он пребывал именно в таком состоянии.

При рождении их маленький Фред приветствовал этот мир громким криком и с того момента продолжал кричать практически беспрестанно.

Когда Гриффин приехал домой, к Фреду присоединилась и его сестра Софи, которая тоже плакала. Не спали также и Аластер с Колином. Спокойно посапывала лишь Маргарет. Заглянув в детскую, Гриффин обнаружил там свою несчастную жену, имевшую вид человека, нуждающегося в срочном спасении.

Он взял Фреда на руки, уложил его в колыбель и, как ни странно, тот почти сразу же уснул. Нянюшка приняла на себя заботу о Софи, Аластер вместе с Лидди ушел на кухню пить молоко, а Гриффин обнял измотанную жену и повел ее вниз по склону к реке.

Там они просидели около часа, просто глядя на воду и не обращая внимания на доносящийся из дома шум. Висящая в небе луна превратила водную гладь в мерцающее серебряное блюдо.

Гриффин думал, что, возможно, в мире нет ничего приятнее, чем держать на коленях собственную жену, уткнувшись подбородком в ее волосы и ощущая грудью ее дыхание.

Затем к ним прибежал Колин, прихватив с собой новорожденного братца, закутанного в розовое одеяльце.

Фиби поднялась, взяла у него вновь расплакавшегося Фреда и, устроившись с ним в другом кресле, стала кормить младенца грудью. Судя по аппетиту, тот намеревался стать великаном.

Колин меж тем доверчиво прильнул к плечу отца.

– Хорошо, что ты догадался принести сюда Фреда, – похвалил Гриффин, приобнимая его. – Молодец.

– Иначе было нельзя, – отозвался юный пират.

– Мужчина должен поступать так, как и надлежит поступать мужчине.

Фред рыгнул, и Колин сморщился.

– Может, он хоть завтра наконец уснет? Такое впечатление, что он вообще никогда не спит.

– Возможно, – сказал Гриффин, любуясь женой, ее светлыми волосами и контуром щеки, между тем как она нашептывала что-то их новорожденному сыну.

– Может, хоть теперь вы перестанете плодить детей? – со вздохом спросил Колин. – Ведь нас уже пятеро. Этого вполне достаточно.

Сердце Гриффина переполнялось ощущением тихого счастья. Все эти годы, находясь в море, он искал приключений, рискуя жизнью и заигрывая со смертью. Он полагал, что проявляет таким образом свою мужественность, но что такое быть настоящим мужчиной, ему стало понятно лишь по возвращении домой.

– Пятерка и мне кажется вполне подходящим числом, – проговорил Гриффин и затащил худощавое тельце Колина к себе на колени.

– Я уже большой, чтобы сидеть на коленках, – запротестовал было мальчик, пару раз дрыгнув ногами. Но затем положил голову отцу на плечо и вскоре уснул.

Протянув руку, Гриффин дотронулся до ладони жены.

– Я люблю тебя, – тихо произнес он.

Фиби ответила улыбкой. Сейчас она была красивее, чем тогда, когда они поженились, красивее, чем в тот момент, когда он вернулся с морей. И с каждым годом она будет становиться еще очаровательнее, и он будет любить ее еще больше.

– Черт… – проговорил Гриффин. – Фиби, я просто не знаю, что делать со своими чувствами к тебе.

Она опять улыбнулась, и ее глаза блеснули в лунном свете.

– Просто люби меня, Гриффин.

Он подтянул ее ладонь к своим губам.

– Это разумеется само собой, моя дорогая…

Фиби сузила глаза.

– Даже не смей…

– Моя дорогая Поппи, – тем не менее произнес он.

Послесловие

Нет ничего более раздражающего, чем не до конца «сшитая» история. Вы, вероятно, гадаете: кто же в результате выиграл пари? Кто из пиратов оказался более умелым соблазнителем, Гриффин или Джеймс?

Ответ может быть получен при сравнении успехов Гриффина с успехами Джеймса в романе «Герцогиня-дурнушка». В моей истории о «гадком утенке», где сводятся вместе герцогиня-«утенок» и пират, имеются также сюжетные повороты, почерпнутые из «Золушки», а еще – дуновения ароматов от Коко Шанель. Главная героиня здесь – остроумная и очаровательная герцогиня по имени Тео. Присутствуют также и Джеймс с Гриффином, которые бороздят моря-океаны – татуированные, мускулистые и чертовски привлекательные.

Потаенная страсть

Часть первая

Глава 1

Август 1827 года

Арбор-Хаус, дом сэра Гриффина Берри

К десяти годам леди Грейс Рейберн имела ясное представление о своем месте в этом мире. Ее мать, герцогиня Ашбрук, позаботилась о том, чтобы четверо ее детей точно знали, как вести себя в любой мыслимой ситуации, ну а Грейс была вполне послушной и исполнительной старшей дочерью.

Она обладала безупречными манерами, никогда не садилась на траву, не лазила по деревьям и вообще вела себя так, как и надлежит юной представительнице аристократического сословия. Она бегло говорила на трех языках, играла на фортепиано, а также писала маслом – пейзажи у нее не слишком получались, однако портреты удавались на удивление хорошо. Еще она была добра к прислуге, пожилым людям и животным.

В общем, Грейс представляла собой несколько скучноватую личность.

А вот ее младшая – на два года – сестра Лили была совершенно другой. Та никогда не ходила, если можно было пробежаться, постоянно рвала свои платья, проливала молоко, а на окружающих взирала без всякого почтения и вроде бы даже с насмешкой. Она не соблюдала никаких правил, в том числе и предписанных матерью.

Их отец утверждал, что Лили является природной стихией, и после нескольких лет наблюдения за сестрой Грейс поняла, что тот имеет в виду. Поскольку Лили была младшей, от нее не требовалось хорошее поведение. В младенчестве ее находили очаровательной, сейчас же, в возрасте восьми лет, просто восхитительной.

Однако имелось и преимущество в том, чтобы не находиться в центре внимания, как это было с сестрой. Никем не замечаемая, Грейс могла сидеть где-нибудь в уголке и наблюдать за людьми – за изменением выражения их лиц, движением губ при разговоре, за тем, как они моргают и морщатся. Она также подмечала, как по-разному взрослые общаются с ней самой и с той же Лили.

И будучи при своей невзрачности и скромности очень смышленой, Грейс в итоге пришла к заключению, что для нее плохое поведение – дело рискованное. Не обладая смазливой внешностью, она не могла, как и сестра, рассчитывать на безоговорочную симпатию и всепрощение окружающих.

Поэтому Грейс жила, стараясь не выделяться, до одного августовского вечера, когда они всей семьей гостили в Арбор-Хаусе, загородном доме сэра Гриффина Берри. Сами Берри проводили в их имении Рейберн-Хаусе каждый декабрь, а они, в свою очередь, каждый август приезжали к ним, и так происходило всегда, сколько Грейс себя помнила.

В течение всего года порядок у них в Рейберн-Хаусе поддерживался более чем сотней слуг, которые изо дня в день обеспечивали герцогу, герцогине и их четырем детям комфортное бытие. Однако в августе бо́льшая часть прислуги отпускалась на побывку по домам, практически вся мебель накрывалась чехлами, и огромный особняк погружался в спячку. Ну а Грейс с семьей отправлялась в Арбор-Хаус, где имелось всего лишь двадцать слуг, чтобы позаботиться обо всех – то есть о сэре Гриффине, его жене и их пяти детях, а также о герцоге и герцогине с их четырьмя детьми.

Поэтому здесь царил почти что хаос, и это было здорово. Герцогский выводок на протяжении всего года грезил об очередном визите сюда. Они мечтательно говорили о тех днях, когда с утра до вечера могли плескаться в озере, о вкусном воздухе, напоенном запахом свежескошенного сена, и о возможности принимать ванну куда реже, чем у себя дома.

В Арбор-Хаусе в детской властвовала местная Нянюшка, и няни семейства Рейбернов ее побаивались. Миссис Макджилликадди полагала, что за детьми, в том числе за юными лордами и леди, не нужен слишком пристальный надзор. Здесь было очень мало горничных, ни одного лакея, и их родители устраивали вместе с ними пикники прямо на траве. В обычной жизни герцогиня и помыслить не могла о том, чтобы усесться на расстеленное покрывало и вкушать что-то под открытым небом. Для нее, как и для Грейс, подобное было неприемлемым.

Но когда обе семьи собирались вместе, ситуация в корне менялась. Сэр Гриффин и отец Грейс когда-то на пару пиратствовали, бороздили океаны и нередко рассказывали о морских сражениях, а иногда даже брали в руки рапиры и устраивали перед собравшимися показательные поединки.

Но и в такие моменты для Грейс было гораздо интереснее смотреть на Колина. Потому что она считала старшего сына сэра Гриффина самым красивым мальчиком во всей Англии. Он был высоким, стройным, с буйными каштановыми волосами и волевым подбородком, его плечи уже обретали решительный разворот, но больше всего Грейс привлекали его глаза. Они имели голубой оттенок, как у барвинка, и этот цвет ей никак не удавалось передать на холсте, сколько бы она ни смешивала краски.

В своем мнении Грейс была не одинока. Даже ее мать, которую многие называли самой элегантной женщиной Англии, со смехом говорила, что если бы ее представили Колину в более раннем и впечатлительном возрасте, то она, возможно, и не взглянула бы в сторону своего нынешнего мужа. При подобных заявлениях герцог начинал рычать и, подхватив жену на руки, делал вид, будто собирается утащить ее в свое пиратское логово.

Кроме того, Колин был самым добрым мальчиком из всех, кого знала Грейс. Однажды, когда она была совсем маленькой и, упав, ободрала коленку, он обмотал ссадину своим носовым платком и заверил ее, что она очень отважная. И с тех пор Грейс действительно ощущала в себе отвагу.

Правда, сейчас, когда Колин вырос и ему исполнилось шестнадцать, она уже робела усесться к нему на колени, как это делала Лили. Хотя чуть раньше в этот вечер все же прислонилась к его плечу, пока он рассказывал историю про морского дракона и пиратские сокровища.

А посреди ночи Грейс была разбужена стоном, донесшимся из-за стены, возле которой стояла кровать. Ее комната находилась рядом со спальней Колина, и этот звук исходил оттуда. В некотором беспокойстве Грейс села в постели.

Леди ни в коем случае не должна входить в покои джентльмена… Это являлось одним из основных и важнейших правил, внушенных ей матерью.

Однако Колин был для нее почти как брат.

И когда стон повторился, Грейс соскочила с кровати и без лишних раздумий направилась в соседнюю комнату.

– Колин, – прошептала она, дотронувшись до его плеча. – Что случилось?

– Мне жарко, – отозвался он, прерывисто дыша. – Ужасно жарко.

Грейс направилась к тазику с водой, обмакнула и выжала тряпку, вернулась с ней к кровати и обтерла лицо Колина, стараясь не намочить постельное белье.

– Я позвоню прислуге, – сказала она, помещая аккуратно сложенный кусок ткани на его лоб.

– Никто не придет, – с очередным стоном проговорил Колин. – Наша Нянюшка слишком стара, чтобы подниматься среди ночи.

Грейс нахмурилась: вероятно, у него довольно сильный жар, если ему кажется, будто он находится в детской. Но с другой стороны, он, возможно, вполне осознанно говорил насчет прислуги. В родительском доме горничные прибегали на звон колокольчика в течение двух минут, а вот про Арбор-Хаус этого сказать было нельзя.

– Ну тогда я приведу нашу няню, – решила Грейс.

Колин резко перевернулся на бок, и влажная тряпка, соскользнув с его головы, упала на пол.

– Мне так жарко… Я умру в этой пустыне.

– Не говори глупостей. И ты не умрешь.

Грейс дотронулась ладонью до его лба. Именно так, когда она недомогала, делала ее няня. Колин ухватил Грейс за запястье и устремил на нее затуманенный взор.

– Лили, это ведь ты? Я люблю тебя больше всех остальных. И буду любить вечно, только дай мне попить, милая Лили.

Грейс застыла на месте. Так он думает, что к нему на помощь явилась Лили?

Порой Грейс испытывала столь сильную зависть и ревность по отношению к сестре, что ей хотелось вопить, и сейчас был как раз такой момент. Колин до того обожал эту чертовку, что даже не замечал, что перед ним стоит именно она, Грейс. От такого открытия ее охватил гнев, закололо в сердце.

Стакан, стоявший на прикроватном столике, был пуст, и Грейс отошла, чтобы взять кувшин. Принесла его, но прежде чем успела наполнить стакан, Колин сел в постели и ухватился за сосуд.

– Позволь мне налить… – Она потянула кувшин на себя.

– Какая ты молодец, Лили, – пробормотал Колин. – Какая ты…

В этот момент кувшин опрокинулся на него, и он осекся. Вода хлынула ему в лицо, растеклась по груди, плеснулась также и на ее ночную рубашку.

На мгновение Грейс ощутила чувство удовлетворения – ну вот, не такая уж она и паинька… Но в следующую секунду ужаснулась: ведь она облила холодной водой Колина, он же болен! Возможно, даже находится при смерти, несмотря на его смех, негромкий и слабый.

Она подбежала к двери и крикнула:

– Мама!

Явившаяся мать уложила Грейс обратно в постель, но та не заснула, пока за стеной не стих шум – поскольку кровать Колина была мокрой, его перевели в другую комнату.

Уже утром мать сказала ей:

– Милая, тебе следовало позвать горничную, когда ты поняла, что Колину требуется помощь. И кстати, почему он оказался мокрым?

– Он стонал, мама, я услышала это через стенку… – И Грейс не смогла удержаться от того, чтобы изложить случившееся во всех подробностях. – Он подумал, что я – Лили, и сказал, что будет любить меня вечно. То есть не меня, а Лили.

Мать приподняла свою изящную бровь.

– Будет вечно любить Лили?..

– Да, если она даст ему воды… – Грейс сглотнула. Ей никогда не приходилось признаваться в каких-либо проступках. – Вот он и получил от меня воды.

Мать поджала губы, видимо, стараясь не рассмеяться. Затем сказала:

– Грейс, ты ведь осознаешь, что нельзя обливать людей водой, несмотря на все свое раздражение? – Грейс кивнула. – Кроме того, леди не должна заходить в спальню к джентльмену посреди ночи, тем более если слышит оттуда стоны.

Грейс не совсем поняла смысл последних слов, но тем не менее опять кивнула.

Герцогиня нагнулась и обняла дочь. От матери так чудесно пахло полевыми цветами и шелком.

– Но, похоже, Колин получил по заслугам, – прошептала она.

Такой уж была их мать – понятливой и ироничной. Грейс прильнула к ее плечу.

– Он подумал, что я – Лили, – повторила она, не в силах понять, отчего это причиняет ей такую боль.

– Причина в том, что ты уже юная леди, которая больше не спит в детской, – пояснила мать и поцеловала ее. – Колину и в голову не могло прийти, что ты способна бродить ночью по коридорам. Лили же – совсем другое дело.

– Но он еще сказал, что любит ее больше всех остальных.

– Нынешним утром он сменил свою песенку. Ему просто не верится, что она вылила на него целый кувшин воды.

Глаза матери как будто плясали, и в груди Грейс булькнул смех.

– Он не умрет от простуды?

– Конечно же, нет. Ему уже гораздо лучше.

Никто другой так и не узнал всей правды. А Лили рассердилась, когда Колин заявил в гостиной, что это она сбила у него жар и, возможно, спасла ему жизнь.

– Я не стала бы его спасать, даже если бы он заплатил мне полкроны! – сказала она потом Грейс. – Он ужасный мальчишка, и я считаю, что это низко с его стороны говорить всем, будто я облила его водой. Хотя я бы с радостью это сделала!

Глаза Лили сверкнули жаждой мщения, но Грейс это мало обеспокоило. Вероятно, она заразилась от Колина, и у нее очень болела голова.

История последовавшего возмездия стала чем-то вроде семейного предания как для Рейбернов, так и для Берри: Лили сходила к озеру, набрала там лягушачьей икры, после чего отправила самую юную горничную в комнату Колина с блюдом горячих гренок, намазанных «говяжьим паштетом» – для того чтобы подкрепить его силы.

Колин съел все до последней крошки.