Текст книги "Советско-финская война. Прорыв линии Маннергейма. 1939—1940"

Глава 5
Русские танки и Государственное управление по спиртным напиткам вступают в войну

Генерал-лейтенант Хуго Виктор Эстерман, командующий финской армией на Карельском перешейке, стряхнул снег с сапог и повесил на крючок меховую шапку. С мрачным лицом он опустился на стоящий у печки стул и взял из рук адъютанта чашку с горячим кофе. Проведенная проверка положения дел с танками русских показала, что дела обстоят намного хуже, чем он, профессиональный военный, представлял себе.

Ему доводилось видеть танки (состоящие на вооружении в армиях других стран), но мало кому из его солдат приходилось иметь дело с огромным количеством лязгающих гусеницами тяжелых машин, ползущих по снегу и стреляющих во всех направлениях. Даже прошедшие подготовку солдаты регулярной армии, готовые встретить врага теми скромными средствами борьбы с танками, которые у них имелись, чувствовали, как мурашки бегут по спине при виде десятков грохочущих двигателями чудовищ, ползущих вдоль занятых ими позиций. Психологически это действовало на солдат так, словно они уже обречены на гибель, – неизвестный враг воспринимался отнюдь не как человек, а как внушающее ужас огромное вместилище смерти. Танки с легкостью могли двигаться по грязи и снегу и без труда сметали заграждения из колючей проволоки. Пули отскакивали от их брони, а огонь их пушек гнал пехоту из окопов. Финны, бессильные противостоять танкам, вскоре стали называть их romurauta (металлолом) и surmanloota (гробы), но этим они лишь пытались заглушить свой страх.

Для действующих в пешем порядке русских солдат танки символизировали мощь, защиту и крохотную часть России-матушки, идущую с ними в бой. Танки вселяли уверенность и морально поддерживали солдат, чьим иллюзиям относительно военных действий зимой в Финляндии вскоре предстояло рассеяться. Пока танки участвуют в боевых действиях, они отвлекают на себя огонь артиллерии, который иначе был бы направлен на пехоту. В Красной армии были убеждены, что танки обеспечат им победу; Остерман, наблюдая за поспешным отходом своих сил, решил, что русские, по-видимому, правы в своих расчетах.

Вначале казалось, что справиться с угрозой, которую представляли собой танки, невозможно, и за это финны могли винить свое правительство с его наивностью, ибо никто всерьез не принимал угрозу большой войны. При обсуждении бюджета шли серьезные споры, выделять ли деньги на здравоохранение и образование или на приобретение оружия, которое, по всей видимости, окажется устаревшим к тому времени, когда возникнет необходимость его использования. В 1936 году военные предложили закупить противотанковые орудия, но их стоимость составляла 27 миллионов финских марок; проголосовали против, и приказ, который дал бы финской армии возможность иметь по меньшей мере шесть противотанковых орудий и запасных частей к ним на каждый батальон, был отменен.

Лишь к 1939 году, когда переговоры уже буксовали и по обе стороны границы бряцали оружием, финнов заинтересовало, как у них обстоят дела с противотанковым вооружением. Так называемые «слоновые» пушки были наконец-то одобрены и должны были поступить на вооружение армии, но, как оказалось, поздно. Когда началась война, части финской армии получили по одной или две 37-миллиметровых противотанковых пушки на батальон, что составило 100 орудий на всю армию.

Почти сразу Эстерман стал получать доклады о действиях танков, и в них, как правило, отмечалось, что русские подчас находятся в замешательстве, как им использовать свою технику. Иногда танки действовали попарно, за средним танком следовал легкий, позднее они стали действовать группами от трех до десяти танков, когда идущий первым прокладывал путь, а остальные старались не дать возможности обороняющимся подняться. Танки действовали на открытой местности, поблизости от обочин дорог, а иногда совершали марши вдоль фронта, периодически останавливаясь, чтобы вести огонь по позициям противника. Прежде чем снег стал препятствовать их движению, они могли проходить до 18 миль в час, но позднее, при снежном покрове глубиной от 5 до 18 дюймов, их движение замедлилось до 5 миль в час. Странно, но они редко пытались проникнуть за линии обороны, предпочитая двигаться перед ними. Когда атака пехоты захлебывалась, танки окружали ее и брали под свою защиту.

Едва прошел шок от первых атак русских, действующие в приграничной зоне финские солдаты стали проявлять свою смекалку. Заметив, что русские избегают действовать в темное время суток, финны стали высылать ночные патрули для набегов на места стоянок противника. Войска Эстермана использовали свою полевую артиллерию для стрельбы прямой наводкой по наступающим танкам, а лыжники тем временем наносили удары с флангов, финские стрелки выводили из строя сотни сбивающихся в кучи солдат противника. За пять дней, по подсчетам Эстермана, его войска уничтожили 80 танков на Карельском перешейке; неплохое количество, окажись его противником страна поменьше, чем СССР. Предстояло сделать еще больше, и Эстерман сообщил об этом в штаб Маннергейма. Русские танки, безраздельно хозяйничающие на полях сражений, должны быть остановлены. Рвов, минирования дорог и завалов из валунов уже недостаточно. Финнам предстояло придумать что-то еще.

Первым делом финские инженеры (из саперных батальонов) высказали идею изготовления мин из обрезков стальных труб. Запал воспламенялся от прикосновения к растянутой проволоке, идущей к трубе, которая взрывалась на высоте примерно трех футов над землей. Во фронтовых частях могли изготавливать такие мины, набивая обрезки труб смесью, которую называли kloriharsti (хлорид канифоли).

Позднее полковник Арво Салоранта придумал мину в деревянном корпусе, которую практически нельзя было обнаружить с помощью миноискателя. Вскоре русским пришлось высылать солдат со щупами для разминирования полей и дорог, прежде чем туда входили танки.

Но было сделано и стало делаться еще больше, когда из штаба Маннергейма поступил приказ о формировании специальных подразделений истребителей танков на уровне рот, батальонов, полков и дивизий. «Коктейль Молотова» появился тогда, когда Государственное управление по спиртным напиткам (Alko-hoolilike) приняло участие в войне. 40 тысяч обычных поллитровых бутылок было выделено для наполнения их смесью сырого керосина, дегтя и бензина. На ранних этапах войны солдаты оборачивали горлышко бутылки смоченной бензином тряпкой, поджигали ее и бросали бутылку. Позднее воспламенение обеспечивала укрепленная на горлышке бутылки ампула с серной кислотой.

Хотя бутылки с бензином использовались в войнах и раньше, именно финские солдаты во время Зимней войны назвали их «коктейлем Молотова». В то время финская армия использовала 70 тысяч бутылок, 20 тысяч из которых были изготовлены непосредственно на линии фронта. Экипажи русских танков ждала ужасная участь, когда финны поджигали и бросали бутылки, целясь, как правило, в воздухозаборники или открытые люки. При этом гибло до 60–70 процентов финских солдат. Но они думали лишь о том, как подороже продать свою жизнь, а если удастся, то и выжить.

Мрачная драма противостояния человека танку разворачивалась по всей заснеженной границе. Начиналась она с доклада о появлении танков, и истребители танков заползали в заранее отрытые по обочинам дорог щели и окопы. Окопы тщательно маскировались еловыми ветками или ветками других вечнозеленых деревьев и обильно присыпались снегом, потому что находящиеся в башнях танков русские постоянно ожидали подвоха.

Вскоре генерал Эстерман смог доложить, что танки русских больше не являются хозяевами положения. Пока истребители танков на дорогах вели с ними схватку, солдаты других частей финской армии тоже включались в борьбу с этими смертоносными чудовищами. Повара, интенданты, саперы и стрелки вскоре обнаружили, что можно втолкнуть бревно или лом в гусеницы наступающего танка и тем самым лишить его возможности двигаться. Стоило экипажу танка вылезти для проведения ремонта, их встречал огонь финских пулеметчиков.

Экипажи танков, пытавшиеся передвигаться по льду замерзших озер, вскоре поняли, что до наступления морозов противник установил ряды мин под водой, приспособив к их взрывателям с обоих концов веревки. В этих водонепроницаемых минах, лишь частично снабженных взрывчаткой, оставалось достаточно воздуха, и они вмерзали в лед. Плавучие металлические контейнеры также помогали сохранять минам положение, при котором они наносили наибольший урон. Мины взрывали, когда танки находились непосредственно над ними или когда они уже прошли, чтобы отрезать им путь к отступлению.

Русские также наталкивались на противотанковые заграждения на льду, в тех местах, где финны проделывали полыньи. На тех участках, где они не могли сохранить «водяные рвы» из-за сильных морозов, они укладывали широкие полосы целлофана на поверхности заснеженных озер, надеясь таким образом ввести в заблуждение воздушную разведку русских, которые могли посчитать, что озеро не замерзло и танки там не пройдут. Устраивались и ложные противотанковые укрепления, изготавливаемые из картона, в которых даже размещали сплетенные из соломы чучела людей и лошадей, с тем чтобы бомбардировщики русских тратили свой боезапас на эти «скопления» финнов. Изобретательность финнов казалась неисчерпаемой, но для каждого «трюка» требовался человек, обладающий незаурядным мужеством, и потому даже штабные офицеры, лишь кивком головы одобрявшие эффективность столь грубых и неординарных методов борьбы, с уважением относились к солдатам, опровергающим поговорку «один в поле не воин».

Направляющийся к линии фронта истребитель танков Каарло Эрхо слышал гул артиллерийских залпов и задавал себе вопрос: каково же там на самом деле? Он знал, что на этом участке силы противника превосходят финнов в десять раз и многие солдаты из его взвода погибнут. Кто из них станет первым?

Подразделение Эрхо расположилось вблизи линии фронта; людей уже развели по палаткам, подали кофе, и все выглядело достаточно спокойным.

Внезапно у входа в палатку прозвучал голос часового: «Истребители танков, готовьте свои бутылки и боеприпасы. У вас две минуты!»

«Эй, сосед! Смерть стучится в твою дверь».

Художник Юсси Аарнио

Эрхо и его товарищи выскочили из палатки и присоединились к группе из 10 человек. Командир группы, сержант Оути Хелас, приказал им окопаться по обочинам дороги в пяти местах: солдаты с «коктейлем Молотова» – по одну сторону, а с взрывчаткой – по другую.

«Вот мы и готовы, – подумал Эрхо, – теперь пусть идут».

Юному финну сообщили, что 10 русских танков прорвались через линию фронта и приближаются к его участку. Со своей замаскированной позиции он видел, как лейтенант распределял по местам пулеметчиков, которым предстояло позаботиться о том, чтобы экипажи русских танков не смогли скрыться.

В поле зрения появилось первое чудовище, стреляющее во всех направлениях; оно так уверенно приближалось, что, казалось, ничто не в силах его остановить. Вслед за ним следовали остальные, ведя ураганный огонь. И Эрхо подумал: «Неужели мы должны сражаться с этими стальными чудовищами при помощи пары бутылок с бензином и нескольких ручных гранат?» Мысль эта казалась абсурдной. Намного разумнее было бы сейчас осторожно встать и, отступив, покинуть это безумное столпотворение.

Три танка уже миновали его позицию, но приказа атаковать все еще не было. Наконец прозвучал сигнал. Эрхо освободил запал, досчитал до трех и бросил мешок с динамитом под днище третьего танка. От нескольких громких взрывов земля заходила ходуном, но когда он поднял глаза, то заметил, как его танк вместе с остальными медленно поворачивает туда, откуда пришел. Испытав горькое разочарование от того, что танк не лежит беспомощно на боку, он ткнул локтем своего приятеля, Кививирта, и сказал, что у него вышли все боеприпасы.

«Давай угостим их вот этой последней бутылкой», – сказал юный воин. С этими словами он спокойно поджег запал и швырнул бутылку в идущий последним танк. Она попала прямо в щель для забора воздуха и тут же воспламенилась, освещая все вокруг желтоватым пламенем. Вскоре весь танк был объят пламенем, и Кививирта произнес: «Мы наверняка поджарили русских».

Тем временем лейтенант Каарто, связав две трехкилограммовые тротиловые шашки, метнул их под гусеницы второго танка, который остановился. Вскоре запылал и третий танк, подожженный самим командиром отряда; остальные танки были уже вне пределов досягаемости. Экипаж второго танка пытался скрыться в лесу, но стал легкой добычей автоматчиков[20]20
  Kaarlo Erho. Summa. Poorvo, Finland, 1940.


[Закрыть].

Глава 6
Ледовый ад Зимней войны

Поначалу русский солдат ничего не имел против холода. Он полз в атаку на животе, и его боевой дух поддерживала мысль о скорой победе. У него было мощное новое оружие, частенько прямо с завода, а летняя форма доставляла лишь легкие неудобства. Но все изменилось, когда температура упала сначала до 10, а потом до 20, 30, 40 градусов ниже нуля; вот тогда-то и начался настоящий ад, ад Зимней войны.

В такие морозы оружие солдата Красной армии замерзало, замерзали продукты питания, мерзли руки и ноги. Если он слишком обильно смазывал оружие, оно становилось бесполезным. Стоило ему прикоснуться к стволу винтовки голыми руками, а потом убрать руки, на металле оставались следы его крови. Водители танков и автомашин заметили, что, если не прогревать двигатели в течение 15 минут каждые два часа, аккумуляторы выходят из строя. Войскам требовалось больше, чем обычно, продуктов питания; чтобы выжить и сражаться, солдатам был нужен обильный и сытный рацион, а не черствый хлеб и чай без сахара.

В лютые морозы человеческая кровь остывала, и ее плазма переставала выполнять свои функции. Да, холод способствовал остановке крови у раненых, но если человек долго оставался на морозе без перевязки, то его истерзанная и окровавленная плоть вскоре начинала темнеть, из нее сочилась зеленоватая жидкость, свидетельствующая о начинающейся гангрене. Финские санитары, отправляясь на помощь раненым, набивали рот ампулами морфия, чтобы он оттаивал. У русских, похоже, ничего подобного не делалось, так как военных медиков у них было мало, а частенько они вообще отсутствовали. Большинство раненых солдат Красной армии замерзали, напоминая собой статуи, сохранившие позы, в которых их настигла смерть.

Финнам также приходилось жить в эти морозы, и им было отнюдь не легко, особенно когда, вместо того чтобы греться вокруг костра в лагере, они совершали ночью многокилометровые круговые марши. Но мало кто из них жаловался на погоду; они привыкли к ней, и более того, подчас мороз спасал им жизнь.

Энсио Никула рассказывает о случае, произошедшем у местечка Сумма в морозный январский день после массированного артиллерийского обстрела русских. Он вдруг заметил, как на нейтральной полосе с земли поднялся человек без головного убора и без оружия и побрел к финским позициям. На плечах у этого человека виднелись обрывки белой маскировочной формы, поэтому командир роты отдал приказ не стрелять, но прежде чем солдат успел добраться до окопов, русские открыли по нему ураганный огонь.

– Мы расстегнули его форменную куртку и увидели под ней овчину… Мы насчитали шесть бескровных отверстий от пуль у него в груди.

Кто-то сказал:

– Отнесите его в палатку к убитым. Он наверняка мертв. Санитары через пару часов заберут его.

Солдата оставили в обогреваемой палатке, а часа в два в палатку вернулись сменившиеся часовые, расселись, закурили и собрались выпить горячего кофе. Внезапно послышался голос:

– Эй, дайте-ка мне сигарету.

Мы поняли, что говорит «мертвец». Я прикурил для него сигарету, и он стал курить, бормоча себе под нос: «Похоже, ноги у меня целы…»

– Да, но у тебя шесть дырок в груди, – сказал я ему.

– Пожалуй что так. Я почувствовал, как меня обожгло несколько раз, когда полз к вам в окопы.

Фамилия этого солдата была Лааксонен; его контузило во время артобстрела, и он довольно долго пролежал на земле без сознания. Когда же, очнувшись, он направился к своим, в него сзади попали несколько пуль и вышли через грудь.

Лааксонена быстро отправили на пункт первой помощи, где медики объяснили, что морозная погода спасла этому человеку жизнь. В обычных условиях он бы истек кровью и умер.

Финнам была привычна такая погода, и, что более важно, они были соответствующим образом одеты. Одежду они носили «слоями»: теплое белье, свитер, брюки и теплая куртка, а поверх всего этого маскировка из белых простыней. Британский военный наблюдатель сэр Уолтер Ситрин описывал накидки и капюшоны лыжных патрулей «очень похожими на форму американского ку-клукс-клана».

Любой из предметов одежды можно было в случае необходимости легко снять. В экипировке финнов имелось множество самых разнообразных вязаных вещей с «домашнего фронта»; вещи эти были с любовью связаны пожилыми дамами, домохозяйками, молодыми девушками – всеми, кто умел держать в руках спицы. Вязались нагрудники, подшлемники, шарфы, перчатки и носки, подчас не очень элегантные, зато очень теплые и удобные. Эти подарки заслужили огромную благодарность солдат. Один из них писал незнакомке, приславшей ему посылку: «Спасибо вам за лыжный костюм, и пусть я не знаю, как вы выглядите, может быть, договоримся об условном знаке, который я подам вам во время парада победы в Хельсинки. Тогда вы лично сможете убедиться, как я благодарен вам за подарок. Он лучший во всей Карелии, и мне не стыдно отправляться в нем на патрулирование. Что касается наколенников, то я могу стоять на колене и стрелять часами, не ощущая холода».

Сшитые из легкой ткани зелено-коричневые гимнастерки русских были ненамного теплее простых хлопчатобумажных комбинезонов. Нижнее белье у них было очень тонким, легче того, что финны носили летом. В самом начале войны солдаты Красной армии были даже без шинелей.

В отличие от финнов, имевших теплые блиндажи и палатки, единственными убежищами для русских являлись выкопанные в снегу ямы, где они разводили костры, чтобы не замерзнуть насмерть. Еще они имели обыкновение тесниться большими группами вокруг костров на привалах, что делало их легкой добычей финских снайперов.

Хотя финнам раньше не приходилось вести войну зимой, их тела настолько быстро адаптировались к холодам, что, заходя в теплую палатку или блиндаж, они часто жаловались на духоту. Они приспособились сохранять свое оружие в рабочем состоянии, смазывая его смесью бензина и оружейного масла, тем самым не давая ему замерзнуть. В отсутствие антифриза они использовали спирт и глицерин для системы охлаждения своих пулеметов.

И вот в таких условиях «передвижной зоопарк» – так финны прозвали атакующих их солдат противника – сражался, страдал и погибал. Ко времени, когда им пришлось столкнуться с главной линией обороны финнов, их мечта пройти без всяких помех маршем до Виипури и Хельсинки растаяла как дым. Вместо счастливых лиц людей, вышедших встречать своих освободителей, они обнаружили на месте деревень лишь пылающие руины, непроходимые леса, убийственный огонь финнов и отчаяние в собственных рядах. Противник был повсюду; если не на лыжах, то за стволом ели, скрытый ветками, он преподносил им очередной сюрприз, поливая огнем из автомата.

Для опытных солдат Красной армии продолжительные бои в лютые морозы при скудном рационе питания и отсутствии возможности соблюдать элементарную гигиену стали борьбой за выживание. Для простых же призывников, практически незнакомых с оружием и воинской дисциплиной, это стало катастрофой. Они сражались лишь потому, что не могли отступить; большинство из них понятия не имели, почему они оказались в Финляндии. Им говорили, что, если они попадут в плен, их расстреляют. Если они повернут назад, то политруки будут стрелять в них. Дезертировать было практически невозможно, ибо, даже если бы им удалось ускользнуть от политруков, они бы заблудились и замерзли насмерть. Стоило им пожаловаться на плохое питание, отсутствие смазочных материалов, на вшей, раны или обморожения, политруки брали на заметку их «предательские» разговоры.

Иногда у солдат была возможность писать домой, они выводили свои каракули на вырванных из блокнотов листах и запечатывали письма кусками размоченного хлеба. Тысячи таких писем были найдены на телах убитых и замерзших русских. «Интересно, много ли по эту сторону фронта найдется людей, верящих, что финны напали на русских? – писал один солдат. – Зачем нас повели воевать с этой страной?»