Текст книги "Безупречный"

Холодный.

9
Ретт

Саммер: Хочешь пойти со мной в спортзал? Тебе пойдет на пользу. Ты не можешь просто валяться без дела всю неделю.

Ретт: Теперь ты и мой новый личный тренер?

Саммер: Так тебе станет легче из-за того, что я здесь?

Ретт: Может быть.

Саммер: Ну, тогда кем скажешь, тем и буду.

Ретт: Опасно так говорить.

– Я тут немного почитала о хороших упражнениях для наездников на быках. – Саммер ждет прямо у мужской раздевалки и заговаривает со мной, как только я открываю дверь.

– Угу, – говорю я, шагая впереди нее к кардиозоне и стягивая волосы резинкой. Беговые дорожки, велотренажеры и эллиптические тренажеры стоят так, чтобы можно было смотреть на Розвуд-стрит.

– Ты обычно много тренируешься? – Она с любопытством смотрит на меня, когда я выбираю велотренажер. Думая, что это поможет мне растянуть бедра, я засовываю бутылку с водой в держатель и взбираюсь наверх.

– Ага. Делаю упражнения на равновесие и координацию. Но не в последнее время. В разъездах с этим иногда бывает сложно.

Она запрыгивает на велотренажер рядом со мной.

– Я могу подобрать для тебя упражнения, которые помогут справиться с любыми травмами, которые у тебя могут быть, – говорит она, а потом издает этот восхитительный писклявый звук и падает на ручки своего тренажера. – Черт.

Я смотрю вниз и пытаюсь сдержать улыбку. Она была так занята разговором со мной, что не заметила, что сиденье на велотренажере, который она выбрала, слишком высокое для такой низкой девушки, как она. Оно накренилось вперед, когда она потянулась к педали.

Ее щеки порозовели, будто она смутилась. Я стараюсь сосредоточиться на том, как она забавно вышла из равновесия, вместо того чтобы таращиться на ее тело, которое безумно хорошо выглядит в спортивной одежде. То, как она облегает ее изгибы, почти может заставить ревновать.

– Мне спросить, есть ли у них какие-нибудь детские велотренажеры, на которых ты могла бы покататься?

– Очень смешно. – Она спрыгивает с тренажера и смотрит на него так, словно он каким-то образом оскорбил ее. – Ненавижу кардио.

– Это потому, что механизм слишком сложен для тебя? – Я подмигиваю ей, и она хмурится, когда я слезаю с велотренажера и указываю на слишком высокое сиденье. – Встань рядом с ним.

Она скрещивает руки на груди.

– Я вполне способна отрегулировать сиденье на своем собственном велотренажере.

– Правда? Я подумал иначе, – бормочу я, поворачивая ручку, чтобы ослабить стойку и опустить ее вниз. Я оглядываюсь на Саммер, чтобы посмотреть, не собирается ли она подойти ближе, чтобы я мог измерить для нее высоту сиденья, но она продолжает насмехаться надо мной. Тогда я оцениваю высоту на глаз, пожимаю плечами, когда мне кажется, что теперь все выглядит достаточно хорошо, а затем возвращаюсь на свой велотренажер и начинаю программу разминки.

В конце концов она протягивает руку и поправляет сиденье. Вверх. Вниз. А затем оставляет точно на той же высоте, на которую его установил я.

Упрямая.

– Ах да, так выглядит намного лучше, – выдыхаю я, не сводя глаз с дороги впереди. Мне не нужно обращать на нее свой пристальный взгляд, чтобы знать, что она хмуро смотрит на меня.

– Как я уже сказала, я вполне способна сделать это сама. Особенно если ты собираешься быть язвительным придурком из-за того, что помогаешь мне. Что, если бы я получила травму?

Я качаю головой и сдерживаю улыбку.

– Ты получила травму, принцесса?

– Нет, – ворчит она, запрыгивая обратно и начиная крутить педали. – Но ты да.

– Нет. Я в порядке.

– Ты ужасный лжец. – Теперь ее очередь качать головой, но она не развивает эту тему дальше. Вместо этого она затыкает уши беспроводными наушниками, отгораживаясь от меня, опускает голову и принимается за тренировку.

И она усердно работает. Усерднее, чем я. Потому что я слишком занят, украдкой поглядывая на нее и стараясь не попасться. Теперь в зале достаточно местных жителей, которые станут говорить о том, что я был здесь с какой-то девушкой. Мне не следует давать им больше поводов для сплетен, чем есть.

Но то, как пот блестит на ее коже, чертовски отвлекает. То, как вздымается ее грудь и пульсирует вена на шее.

Это почти раздражает. То, что я не могу перестать украдкой поглядывать на нее. Так болезненно осознавать, что она прямо рядом со мной.

Но самое раздражающее из всего этого то, что она вообще не обращает на меня внимания. Через двадцать минут она спрыгивает со своего велотренажера, вытирает его и уходит, не сказав мне ни единого чертова слова. Зато мне открывается самый восхитительный вид на ее дерзкую задницу.

Я почти уверен, что Ширли за стойкой регистрации видит, как я пялюсь на задницу Саммер, пока та идет через зал к стойке для приседаний. Она поднимает брови, глядя на меня, и понимающе улыбается, так что все вопросы о том, видела ли она меня, отпадают.

Я снова опускаю голову и пытаюсь сосредоточиться на своей собственной тренировке, на своем собственном теле. Проводя физическую инвентаризацию каждой клеточки на наличие боли и страдания. Чем больше я двигаюсь, тем лучше чувствует себя мое бедро. Я знал, что несколько дней отдыха помогут. Но мое плечо все еще не в порядке, и оно поправляется недостаточно быстро.

В глубине души я подозреваю, что это нечто большее, чем простое напряжение, для избавления от которого требуется несколько дней отдыха. Когда столько лет изводишь свое тело, чувствуешь разницу.

Но я не хочу этого признавать. Потому что, если я позволю себе принять это, мне станет только хуже. Я начну сомневаться в себе. А я не могу себе этого позволить.

Я снова бросаю взгляд на Саммер. Она сидит на полу, спиной к скамейке, а длинная штанга покоится у нее на теле. Когда я вижу края этой штанги, мои глаза округляются. Количество блинов, которые Саммер на нее повесила, кажутся, ну, почти невозможным весом для женщины вроде нее.

Но ее бедра приподнимаются, и она поднимает штангу со всей силой… Я даже не знаю. Ее задницы? То, как она сжимается, то, как губы Саммер приоткрываются при тяжелом вдохе.

Все это только подтверждает, что я чертов извращенец.

Настолько извращенец, что оставляю свой велотренажер и иду к ней. Саммер не обязательно должна нравиться мне, чтобы произвести впечатление, верно?

– Как это называется? – спрашиваю я, подходя ближе.

– Выпад бедром. Хочешь попробовать?

Решусь ли я когда-нибудь?

То, как она смотрит на меня, заставляет мой член напрячься.

Саммер указывает на стойку, и у меня сводит бедра от одного взгляда на нее.

– Нет, спасибо.

– Это потому, что ты получил травму? – Она одаривает меня плоской, ехидной улыбочкой. Я совсем не думаю, что я ее обманываю.

– Я не получал травму, – отвечаю я, чувствуя, как ее взгляд скользит по мне, словно пот, сейчас стекающий по моей спине.

Она вздыхает.

– Ладно. Ты не получил травму. Но… – Она скатывает штангу с себя и отталкивается от нее, чтобы встать передо мной. Я наблюдаю, как капелька пота стекает через ложбинку между грудями прямо в ее ярко-розовый спортивный бюстгальтер. – Представь, что наездник на быке был травмирован.

Саммер поворачивает ладонь в моем направлении и слегка расширяет глаза.

– Какую травму он мог получить?

Я смотрю на нее, понимая, что она делает, и пытаюсь решить, хочу ли я довериться ей настолько, чтобы пойти на это.

– Рук и плеч, – выпаливаю я. Она кивает, а мой взгляд опускается на перекладину, которую она толкала бедрами. – И иногда бедер.

Она постукивает пальцем по губам и задумчиво хмыкает.

– Итак, этому притворяющемуся наезднику на быке, вероятно, пошла бы на пользу специализированная тренировка, включающая определенные упражнения? И, может быть, небольшая разминка?

Я чувствую, как часть моего напряжения уходит. Чувствую облегчение от того, что это не превратилось в ругань или разговор о том, какой я безрассудный. Уперев руки в бедра, я натянуто киваю ей.

Она кивает в ответ, прежде чем заставить меня работать до тех пор, пока мой пресс не загорится.

Двадцать минут спустя я хриплю:

– Я отключаюсь. – И падаю на коврик, совершенно озверевший из-за миниатюрного источника энергии, который только что пытался убить меня своей «специализированной тренировкой».

Специализированной на том, чтобы убить меня.

– Хорошо, давай растянемся, – отвечает она, бросая коврик на землю и опускаясь на колени рядом со мной. Когда я поднимаю на нее взгляд, слабая улыбка касается ее губ, а ее глаза осматривают мое лицо.

– Почему ты выглядишь такой довольной собой? Я ведь вижу эту маленькую злую улыбочку, – выдыхаю я, все еще безуспешно пытаясь отдышаться.

Она смеется, потянувшись за каким-то длинным куском пенопласта, который она принесла ранее.

– Это обычная довольная улыбка. Было весело.

– Тебе нравится мучить мужчин ради удовольствия. Понял.

Она похлопывает меня по плечу.

– Только тех, кто этого заслуживает.

Я издаю смешок. Потому что я, вероятно, действительно этого заслуживаю.

– Ладно, сядь. Я собираюсь подсунуть это тебе под спину и дать тебе немного полежать на нем. Расправь плечи, выпрями грудь.

Она подталкивает меня сесть еще до того, как заканчивает предложение, и я оказываюсь с ней лицом к лицу. Ближе, чем следовало бы. Я вижу, как двигаются ее губы и как мелькают за ними ее белые зубы, пока она болтает без умолку.

Она понятия не имеет, насколько это отвлекает.

Когда она обхватывает меня пенопластовым валиком, я улавливаю запах вишни и соленый привкус пота.

– …и тогда ты позволишь своим плечам опуститься на пол.

Я пропустил большую часть того, что она сказала, но она ничего не замечает. Ее маленькая ладошка небрежно опускается на середину моей груди и прижимает меня к полу.

Я думаю о том, как плохо пахнет на птицеферме, чтобы не возбудиться. И как только ложусь плашмя, прислонившись спиной к округлому куску пенопласта, заставляю себя сосредоточиться на рядах огней надо мной и лязге тренажеров вокруг меня, а не на том, как она выглядит, нависая сверху и тихо бормоча:

– Хорошая работа.

Она считает себе под нос, а я закрываю глаза, пытаясь расслабиться на валике, позволяя себе расслабиться в растяжке на спину и грудь. Боль медленно ослабевает, когда ее прикосновение перемещается к передней части моего плеча, мягко надавливая вниз, углубляя растяжку.

– Как ощущения? – В голосе Саммер звучит любопытство.

Я смотрю на нее снизу вверх и замечаю серьезное выражение ее лица. Волосы у основания ее шеи, чуть ниже уха, влажные. Она действительно чертовски прелестна.

И все ее внимание приковано ко мне.

– Действительно хорошо, – отвечаю я сдавленным голосом. Затем рискую посмотреть ей в глаза и хрипло произношу: – Спасибо.

Она сияет, мягкая, довольная улыбка украшает ее лицо.

– Не за что. В любое время.

И вот так, я думаю, у меня появилось мое первое увлечение в спортзале.

10
Саммер

Папа: Сколько интервью ты назначила на эти выходные?

Саммер: Два.

Папа: Хорошо. Тебе нужно объяснить ему, что говорить. Он отказывается разыгрывать это как шутку, поэтому ему нужно, по крайней мере, казаться раскаивающимся.

Саммер: За то, что ударил парня, или за то, что предпочитает другие напитки?

Папа: И то, и другое. Мы могли бы попросить его пойти куда-нибудь, заказать стакан молока и позвонить кому-нибудь, чтобы он сфотографировался.

Саммер: Нет. Мы этого не сделаем. Даже не предлагай.

Папа: Почему?

Саммер: Потому что ему оно не нравится.

– Как поживает горячий ковбой? – спрашивает Вилла, и ее голос на другом конце линии звучит рассеянно.

– Хорошо. Отлично, – говорю я, наклоняясь над своей кожаной спортивной сумкой, чтобы сложить в нее все. Я подумала, что она может оказаться идеально подходящей для наших выходных вдали от дома, но я не умею путешествовать налегке.

– На самом деле? – Похоже, она удивлена, и я полагаю, что после нашего последнего разговора это имеет смысл.

– Ага. Мне кажется, что на этой неделе мы пришли к своего рода перемирию. Мы ходим на тренировки каждое утро, а потом я занимаюсь организацией поездок и отправкой запросов на интервью по городам, в которые мы направляемся. Думаю, если я смогу подготовить для него некоторые из этих новостных сюжетов, это пойдет ему на пользу.

Я решаю не упоминать, что вчера в спортзале чуть не залезла на него сверху. Что он выглядел слишком аппетитно, что его можно было бы съесть и что он наконец относился ко мне так, как будто не мог полностью ненавидеть меня.

– Ха. И он держится подальше от неприятностей?

– Вилс, он не собака, которая постоянно убегает со двора. В основном он спит, читает и помогает своему отцу и братьям по хозяйству на ранчо. Он не идиот, и здесь так много всего нужно сделать. Я не собираюсь пилить его и надирать ему задницу без необходимости.

Она многозначительно хмыкает.

– Но ты бы позволила ему прокатиться на твоей?

– Ладно, было приятно поболтать! Пока!

– Недотрога, – бормочет она.

– Тоже тебя люблю, – говорю я, прежде чем закончить разговор и сосредоточиться на последнем отделении.

Когда я наконец понимаю, что сумка порвется, если я поеду с ней, я сдаюсь и упаковываю все в чемодан с твердым корпусом.

Я тащу свой чемодан по коридору и встречаю Ретта у входной двери, чтобы отправиться в аэропорт. Он на мгновение прижимает кулак ко рту, пытаясь подавить смех. Думаю, смеяться надо мной предпочтительнее, чем хмуриться.

– Кип прячется в этом чемодане?

Мои губы вздрагивают.

– Заткнись.

Он не затыкается. Он продолжает:

– Ты же знаешь, что нас не будет четыре дня, верно? – Он улыбается мне. И это ошеломляет меня. Вся его мужская уверенность и игривое очарование.

Мне кажется, что это, возможно, самая сексуальная улыбка, которую кто-либо когда-либо мне дарил.

Пластиковое сиденье арены подо мной прохладное. Я просматриваю свои электронные письма, которые уже прочла и на которые ответила. Даже на непрекращающиеся сообщения от моего отца о том, как идут дела, что мы делаем и держит ли Ретт свои руки при себе.

В такие моменты я закатываю глаза, потому что даже если бы мы с Реттом были в дружеских отношениях, он никогда бы не заинтересовался кем-то вроде меня. Он дал это понять. И это прекрасно, потому что я не вынесу, если мне снова разобьют сердце.

Мой бывший, Роб, собрал мое сердце воедино, а потом разорвал его в клочья. Хотела бы я сказать, что ненавижу его. Я должна ненавидеть его. Но мне трудно отделаться от него. Есть что-то очень личное в том, чтобы впустить кого-то в свое тело вот так.

Но прямо сейчас мое сердце чувствует себя замечательно. Если не считать того, что оно бешено колотится, когда я смотрю на грунтовое кольцо.

Я должна признать, что это настоящее шоу. Трибуны на большом стадионе наполняются радостной болтовней и смехом, перекликающимися с гулкими песнями в стиле кантри. Это не какое-то крошечное родео, это полноценное развлечение. Крупные спонсоры, высокие ставки.

Самые высокие ставки. Потому что, судя по исследованиям, которые я провела, риска серьезных травм в этом виде спорта достаточно, чтобы обычный человек держался от него подальше. Если верить статистике, чудо, что Ретт все еще держится на арене в своем возрасте. Что он не был серьезно травмирован. Хотя я подозреваю, что ему больнее, чем он показывает. Обезболивающие. То, как он вздрагивает. И ковыляет, как я после слишком большого количества приседаний в спортзале.

Для меня очевидно, что ему больно.

И я говорю себе, что именно поэтому сейчас нервничаю. Колено, которое я перекинула через ногу, все еще подпрыгивает, когда я выключаю телефон, но это не мешает мне тревожно барабанить пальцами по экрану.

Когда свет гаснет, я перестаю дышать. Но затем вспыхивают прожекторы, и комментатор рассказывает о гонке за очки в предстоящем финале. Ретт прочно занимает первое место, некто по имени Эмметт Буш находится на втором, а Тео Сильва, молодой парень из печально известного видео про молоко, на третьем.

Чуть раньше Ретт сказал мне, что ему достался хороший бык, и, когда я спросила, что это значит, на его лице появилось слегка нездоровое выражение, а губы растянулись в зубастой ухмылке.

– Это значит, что он захочет убить меня, принцесса.

Принцесса.

Пятнадцатилетний подросток во мне упал в обморок, потому что на этот раз в этом слове не было и намека на оскорбление. Но двадцатипятилетняя я погрозила ему пальцем и сказала:

– Не называй меня принцессой, Итон.

Он усмехнулся и с важным видом направился в раздевалку, где готовятся все наездники, совершенно не выглядя обеспокоенным. И я ушла от него. Несмотря на то что Кип считает это моими обязанностями, я не врываюсь в раздевалку Ретта, не следую за ним повсюду. У всех нас есть границы, и здесь проходит моя.

Итак, вот я здесь, наблюдаю и покусываю губу. Энергия на арене совершенно заразительна. Запах пыли и попкорна разносится по трибунам, пока я смотрю на закрытую зону на ближайшем конце арены.

В желобе находится коричневый бычок. Я слышу его фырканье и вижу нескольких парней, приближающихся к металлическим заборам. Ковбойские шляпы, куда ни посмотри. Упругие задницы в обтягивающих «Вранглерах» – не такой уж ужасный вид.

Когда я замечаю Ретта, взбирающегося на верхушку забора, мое сердце начинает колотиться. Да, я смотрела видео с ним на YouTube, но увидеть это в реальной жизни – совсем другое дело.

Есть что-то в мужчине, который чертовски хорош в том, что делает, что привлекает меня. Каждый шаг твердый. Натренированный. Полный уверенности. Его тепло-коричневые кожаные чапсы [22]22
  Чапсы, чапы, или чаппарахас – элемент одежды ковбоя, который надевается поверх обычных штанов, чтобы защитить одежду и ноги ковбоев от зарослей, укусов лошадей и т. д.


[Закрыть] с потемневшими от износа пятнами подходят к его глазам. Они цвета тигрового глаза, камней, которые нравились мне в детстве. Яркие и блестящие, идеально отполированные.

Воротник его темно-синей рубашки касается того места, где волосы собраны в хвост, а широкие плечи выглядывают из-под жилета, который он носит. В нем есть подкладка, защищающая его от сильных падений или летящих копыт или рогов.

Это выглядит совершенно ненадежно рядом с фыркающим быком в желобе. Он как ребенок с пенопластовым мечом, собирающийся сразиться с настоящим рыцарем.

Тео запрыгивает на быка, а затем поднимает глаза на лицо Ретта, смотрит на него с самодовольной ухмылкой и подмигивает. Они смеются и ударяют кулаками. Внутри меня возникает чувство некоторого облегчения от того, что пока не Ретт садится на быка. Я так занята наблюдением за тем, как его тело балансирует на верхушке забора, что подпрыгиваю от неожиданности, когда ворота распахиваются и рыжеватый бык выскакивает наружу.

Нос быка утыкается прямо в землю, а его копыта взлетают высоко над головой Тео. Хлипкая ковбойская шляпа – единственная защита, которую он носит, и я чувствую себя наседкой, желая броситься туда и отругать его за то, что он не надел шлем.

Бык разворачивается по небольшому кругу, а я смотрю на таймер и поражаюсь тому, что восемь секунд почти истекли. Когда звучит сигнал, родео-клоуны [23]23
  Люди, отвлекающие быка после падения ковбоя и одетые в клоунские костюмы. Также называются булфайтеры.


[Закрыть] несутся к Тео, чтобы помочь спешиться, но он спрыгивает и вскидывает руку в воздух, чтобы затем повернуться и указать на Ретта, который все еще сидит на ограждении. Ретт яростно хлопает в ладоши.

Он выглядит таким чертовски гордым за молодого наездника. По правде говоря, это восхитительно.

– Ты в порядке, милая? – спрашивает женщина рядом со мной.

Я улыбаюсь ей в ответ.

– Да. Просто… нервничаю.

– Сразу видно. – Она кивает вниз на мои руки, которые я сжимаю в кулаки, держась за ткань юбки. – Ты здесь с одним из мальчиков?

– Ой. – Я нервно смеюсь, не желая подставлять Ретта перед кем-то, кто носит футболку Всемирной федерации верховой езды на быках с черепом лонгхорна [24]24
  Лонгхорн – порода крупного рогатого скота, известного своими длинными рогами.


[Закрыть] на ней. – Я работаю над деловой частью. Это мой первый раз.

– Теперь понятно, почему ты в юбке, – любезно говорит она, разглядывая мой наряд. Меня не особенно волнует, что я выгляжу неуместно. Мне комфортно в юбке. Хорошо выглядишь – хорошо себя чувствуешь. После многих лет плохого самочувствия возможность носить красивую одежду помогает мне в этом. Поэтому я так делаю. Даже если выгляжу чересчур разодетой.

Я смеюсь в ответ, потому что это вежливо, но, когда она издает ворчливый звук, я устремляю взгляд туда, куда она смотрит, и замечаю Ретта, который натягивает на голову шлем с решеткой. В это время черно-белый бык молнией влетает в желоб. Ворота захлопываются за животным, запирая его между панелями. Судя по тому, как оно бьется о них, ему это явно не нравится. Ретт подтягивается, морщась при этом.

У меня сдавливает горло, но Ретт останавливается лишь на мгновение, прежде чем опуститься на спину зверя. Как будто это его совсем не пугает.

Наверное, это пугает только меня.

Он проводит руками в кожаных перчатках по веревке перед собой, и даже с некоторого расстояния, клянусь, я слышу скрежет. Крепкая хватка.

Это прямо-таки гипнотизирует. Успокаивает.

– Этот мальчик думает, что он божий дар этому виду спорта, – говорит женщина рядом со мной. Ее заявление заставляет меня выпрямиться, свести лопатки вместе и вздернуть подбородок. Являюсь ли я поклонницей Ретта номер один? Нет. Но после того, как я провела неделю с этим парнем, после того, как увидела, как тяжело он все это воспринимает, каким уязвимым он был тем утром за кухонным столом, – моя защитная жилка разгорелась и готова вспыхнуть.

Я прикусываю язык и отворачиваюсь всем телом. Если бы это были мои последние моменты в жизни, я бы предпочла провести их, наслаждаясь острыми ощущениями от просмотра выступления Ретта, а не болтая с какой-то язвительной суперфанаткой.

Я с восхищением наблюдаю, как он прижимает одну свою руку к быку, другой упираясь в забор. На мгновение он закрывает глаза, и его тело становится устрашающе неподвижным.

Затем он кивает.

И они летят.

Ворота с грохотом распахиваются, и его бык сходит с ума. Я думала, что бык Тео сильно взбрыкнул, но этот действительно ужасен. Его тело поднимается в воздух, изгибается. Слюна вылетает у него изо рта, а глаза закатываются, когда он неожиданно меняет направление.

Это заставляет меня громко ахать и прижимать руку к груди, чтобы отогнать напряжение, накопившееся там.

Ретт – пример совершенства. Он не борется с быком, он как будто становится его продолжением. Одна рука высоко поднята, тело раскачивается естественно, не теряя равновесия.

Я смотрю на часы, и почему-то это родео кажется намного длиннее. Такое чувство, что бык убьет Ретта еще до того, как прозвучит звонок.

Я наблюдаю за ним, и цвета нашивок, которые украшают его жилет, сливаются воедино, звуки толпы и комментатора превращаются в белый шум. Поглощенная заездом, я наклоняюсь вперед, сглатываю – в горле у меня пересохло – и перевожу взгляд с подтянутого тела Ретта на часы.

И когда наконец раздается звонок, шум и движение возвращаются, все в гиперфокусе. Ретт дергает свою руку.

Она не поддается, он борется, и внезапно я вскакиваю на ноги, затаив дыхание.

Ковбой на лошади галопом подъезжает к нему, и они тянутся друг к другу. Одним сильным рывком Ретт высвобождает руку. Бык бросается вперед, в то время как ковбой опускает Ретта на твердую землю.

Голос комментатора потрескивает в динамиках.

– Колоссальные девяносто три очка у Ретта Итона сегодня вечером, ребята. Обойти его будет непросто, и это почти гарантирует, что мы снова увидим его здесь завтра вечером.

Толпа аплодирует, но далеко не так громко, как для Тео. На самом деле, на грани тишины. Ретт стоит посреди кольца, склонив подбородок к груди, его плечи опущены. Рука в защитном жесте прижата к туловищу. Он смотрит вниз, на носки ботинок, подобие улыбки трогает его губы, и я клянусь, мое сердце разрывается из-за него в эту минуту.

Больше десяти лет он рискует своей жизнью, чтобы развлечь этих людей, и это все, что он получает?

Осознание этого заставляет меня засунуть два пальца в рот и продемонстрировать самый бесполезный навык, которому я когда-либо училась. Тот, которым я овладела.

Я свищу так громко, что свист разносится повсюду. Так громко, что Ретт поворачивает голову в мою сторону. И, когда он видит меня в толпе, улыбающуюся ему в ответ, печальное выражение исчезает с его лица.

Сменяется выражением удивления.

Наши глаза встречаются, и мгновение мы смотрим друг на друга. Затем, как будто этого момента никогда и не было, он качает головой, усмехается и, прихрамывая, уходит с арены. Бахрома на его чапсах развевается на ходу.

Я собираю свои вещи, чтобы пойти встретиться с ним в промежуточной зоне. Я хочу дать ему пять. Или показать ему поднятый вверх большой палец. Или устроить какое-нибудь другое столь же профессиональное празднование.

Но не раньше, чем наклонюсь к женщине, которая только что сказала мне, что Ретт считает себя божьим даром этому виду спорта, и скажу:

– Может быть, так оно и есть.