Текст книги "Безупречный"

11
Ретт

Кип: Перестань гуглить себя. Это моя работа. Ты просто надеваешь «Вранглер» и ездишь на быках.

Ретт: Это худший отцовский совет, который ты мне когда-либо давал.

Кип: Просто делай, что говорит Саммер, и все будет хорошо. Не нервничай. Мы справимся с этим.

Ретт: Перестань быть милым со мной. Это чертовски странно. И твоя дочь – заноза в моей заднице.

Кип: Не будь такой девкой, Итон.

Ретт: Так лучше. Спасибо.

– Ретт! – Несколько девушек собрались прямо у выхода с арены, где я остановился, чтобы снять шлем и надеть коричневую ковбойскую шляпу обратно на голову. Я узнаю некоторых из них. Остальные… ну, я узнаю этот тип.

– Та еще поездочка, – говорит одна из них, наигранно прикусывая губу.

– Спасибо, – отвечаю я и иду дальше. Не в настроении останавливаться ради них.

Как бы неубедительно это ни звучало, часть того, что мне нравится в этой работе, – внимание, которое я получаю за то, что хорош в этом. Оно заставляет меня чувствовать, что мне есть что предложить людям. Чувствовать, что и люди готовы поддержать меня. А не просто оседлать мой член, чтобы сказать, что они это сделали.

Потому что как бы я ни был близок со своим отцом и братьями, никто из них никогда не воспринимал мою работу всерьез. Они все еще ждут, когда я это перерасту. Когда повзрослею. И я ненавижу это.

Я стискиваю зубы, проходя через промежуточную зону к одной из раздевалок. У меня горят щеки. Это одна из лучших поездок в моей жизни, а толпа, черт возьми, похлопала мне в тихой, сдержанной манере. Клянусь, я чувствовал их презрение ко мне.

За исключением Саммер. Эта женщина удивляет меня каждый раз. Не могу понять, что с ней делать. Я думал, что она самодовольная маленькая принцесса, но с каждым днем все больше сомневаюсь в этой оценке.

– Ретт!

Я вздрагиваю от звука ее голоса и морщусь, когда боль пронзает мое плечо. Я решил, что не остановлюсь, но делаю это из-за Саммер.

Я останавливаюсь, потому что ее невозможно избежать. Она упорна, и она действительно чертовски мила. Это заставляет меня чувствовать себя полным придурком из-за того, что я ворчу на нее.

Резко обернувшись, я вижу ее миниатюрную фигурку, она шагает ко мне. Она – всплеск цвета в море бетона, грязи и коричневых панелей забора. На ней темно-желтый свитер со струящейся юбкой с цветочным принтом и пара сапог на высоком каблуке. Ее кожаная куртка и сумочка перекинуты через руку. Каблуки стучат по бетону, привлекая внимание со всех сторон.

Она ведет себя как королевская особа, не обращая внимания на косые взгляды, которые на нее бросают здешние люди. Особенно поклонницы ковбоев, ошивающиеся у ворот.

– Это было… – Ее темные широко открытые глаза сверкают, как звезды, а вишневые губы безмолвно приоткрываются. – Просто невероятно. Я думаю, что мое сердце все еще бьется как бешеное.

Ее волнение по поводу моей поездки настоящее – совсем не наигранное. Кожа под россыпью веснушек на ее носу и щеках нежно-розовая, и кажется, что она запыхалась.

Ее поддержка не должна быть такой приятной. Мне не должно нравиться, что она взволнована. Поэтому я просто говорю:

– Добро пожаловать на дикую сторону, принцесса.

Я поворачиваюсь, чтобы уйти, хочу снять жилет. Один только его вес на плече истязает меня. Я машу Саммер рукой, делая при этом глубокий вдох. Боль пронзает мою шею.

Я слышу стук каблуков позади, а затем ее рука скользит по моему локтю. Изящные пальцы касаются сустава, когда она наклоняется ближе и шепчет:

– Тебе стало хуже?

Я ворчу в ответ, потому что не хочу, чтобы куча людей знала, что я травмирован. Это просто даст им еще одну тему для разговора, а я сейчас не очень доверяю кому бы то ни было.

– Давай просто вернемся в отель. – Я хочу убраться отсюда до того, как о травме пронюхает сопровождающий врач, и до того, как кто-нибудь убедит меня прийти на вечеринку сегодня вечером.

Ее пальцы нежно потирают мое плечо, заставляя ткань рубашки шуршать по коже. Тепло разливается по суставу прежде, чем она отстраняется с жестким кивком.

Назад в отель мы возвращаемся в полной тишине, против чего я совсем не возражаю. Но когда мы добираемся до него, то продолжаем молчать.

В лифте мы прислоняемся к противоположным стенам. Какая-то дерьмовая инструментальная версия песни – я почти уверен, что из «Титаника», – просачивается через динамик. Мои руки скрещены, а свои Саммер держит за спиной.

И мы пялимся друг на друга. Вернее, я пристально смотрю на нее. И мой взгляд не заставляет Саммер нервничать, она просто смотрит на меня в ответ. Ни черта не говоря. Как будто она может читать мысли, проносящиеся у меня в голове.

– Пялиться невежливо, Саммер.

Она не улыбается.

– Изматывать себя, когда у тебя уже есть травма, глупо. Тебе нужно позаботиться о себе.

– Не ездишь – не получаешь деньги, – выпаливаю я. Это звучит резко – резче, чем мне хотелось бы, но для меня это не новый разговор. Все в моей семье пытаются заставить меня завершить карьеру. Они не преуспели, и у Саммер тоже не получится.

– Что ты делаешь, чтобы справиться со своими травмами? Хоть что-нибудь?

Я крепче скрещиваю руки на груди и сжимаю зубы.

– Ты теперь тоже собираешься поиграть в няньку? Приставили Мэри Поппинс к моей заднице?

Она глубоко вздыхает, при этом ее плечи опускаются.

– Ты помнишь ту часть, где она мечтала о том, как подчинит одного из этих детей и заткнет ему рот ложкой, полной сахара? [25]25
  Речь идет о песне из музыкального фильма «Мэри Поппинс» 1964 года, в которой говорится о том, что хорошее отношение к задаче может сделать ее выполнение веселым.


[Закрыть]

Теперь я возвращаюсь к свирепому взгляду.

– Да, я тоже, – бормочет она.

Когда двери открываются, я вылетаю из лифта, оставляя ее позади. И я чувствую себя дерьмово из-за того, что не позволил даме первой пройти весь путь до двери комнаты и залезть под обжигающе горячий душ. Чувство вины почти перевешивает боль от того, что я снимаю одежду с искалеченного плеча.

Но не совсем.

Я только что вышел из душа, обернув полотенце вокруг талии, и теперь наливаю в пластиковый стаканчик дешевый бурбон из миниатюрной бутылочки. Кто-то стучит в дверь.

– Нет! – кричу я в сторону двери. Гребаные поклонницы ковбоев безжалостны. Это не первый случай, когда кто-то следует за мной в мой отель. Но я не хочу этого прямо сейчас. И даже если бы хотел, мне слишком больно, чтобы выходить сегодня вечером. Я никому не открою эту гребаную дверь.

– Да! – Саммер кричит в ответ и снова стучит. – Открой.

Кроме, может быть, Саммер.

Я вздыхаю и делаю большой глоток. Бурбон все еще обжигает мне горло, когда я шагаю вперед и широко распахиваю дверь.

Саммер бросает на меня укоризненный взгляд и проходит – без приглашения – к стойке у окна, выходящего на парковку. Она кладет на нее пластиковый пакет и начинает вытаскивать маленькие коробочки и тюбики с кремом.

– Что ты здесь делаешь? – спрашиваю я, делая еще один глоток.

– Забочусь о тебе, – бормочет она, отрывистыми движениями распаковывая упаковку с таблетками.

– Почему?

– Потому что ты слишком туп, чтобы позаботиться о себе сам. Я сходила и купила кое-что в аптеке через парковку, чтобы мы могли попытаться подлатать тебя.

– Мне не нужна твоя помощь.

Она издает этот очаровательный негромкий рычащий звук, похожий на крик рассерженного котенка. Кладет ладони на стол и опускает голову, глядя на глянцевое пространство между своими ладонями.

– Тебе кто-нибудь когда-нибудь говорил, каким огромным придурком ты можешь быть?

Я хихикаю, отчасти наслаждаясь тем, как ее разочарование выплескивается на поверхность. Мне нравится наша словесная перепалка. Саммер может ее поддерживать. Она остроумна, и мне это нравится.

– Нет. Ты первая. Обычно мне говорят о том, каким огромным членом я обладаю.

Она издает тихий смешок, но не поднимает на меня глаз.

– Никому не будет дела до твоего члена, когда ты будешь слишком разбит, чтобы трахать их, Итон. А теперь надень что-нибудь из одежды.

Господи. Что за слова слетают с этих вишневых губ.

Я снова подношу стаканчик ко рту и наблюдаю за Саммер. Ее блестящие волосы заправлены за уши, плечи поднимаются и опускаются под тяжестью глубоких вдохов.

Должно быть, я действительно ее раздражаю. И я вроде как получаю от этого удовольствие. И меня заводит то, как звучит слово член в ее исполнении.

Когда она снова обращает на меня внимание, наши глаза встречаются, и затем ее взгляд скользит по моей обнаженной груди, на краткий миг останавливаясь на дешевом белом полотенце, обернутом вокруг талии.

– Я неясно выразилась?

Все, что я делаю – это фыркаю, хватаю пару спортивных штанов, которые разложил на кровати, и направляюсь в ванную, чтобы переодеться. Когда я возвращаюсь в комнату, она уже разложила целую аптеку.

– Футболку тоже, пожалуйста, – пищит Саммер, убирая обертки.

Я игнорирую ее просьбу. По правде говоря, мне кажется, что я просто не смогу поднять руки достаточно высоко, чтобы надеть футболку.

– Зачем ты это делаешь?

– Потому что это моя работа.

Я замолкаю, потому что в глубине души надеялся услышать совсем другой ответ.

– Что ты повредил?

Мой взгляд опускается на ее недовольно поджатые губы.

Нужно выпить еще бурбона.

– Плечо.

Она кивает и поднимает бутылку.

– Ты можешь принимать по одной таблетке каждые двенадцать часов. И одну из этих, – она указывает на стол, – каждые четыре. Однако для начала давай удвоим твою порцию. – Она высыпает по одной таблетке на ладонь, встает прямо передо мной, запрокидывает голову, чтобы заглянуть мне в глаза, и протягивает ладонь плашмя. – Возьми.

– Почему?

– Потому что завтра ты в любом случае сядешь на быка. Нет смысла страдать. – Она машет мне рукой. Настырная маленькая штучка, вот кто она такая.

Я беру таблетки с ее ладони и бросаю их в рот, все время удерживая ее взгляд – даже когда запиваю их последним глотком бурбона.

– Счастлива?

– Счастливее. – Она со вздохом отворачивается и хватает со стола два тюбика крема. – Это крем с арникой. Гомеопатическое средство, но, я клянусь, оно работает и не пахнет ужасно. Я также принесла тебе обезболивающее средство «IcyHot», запах которого обожжет и прочистит твои ноздри. Не три глаза после его использования. И, когда мы вернемся домой, ты встретишься с кем-нибудь, кто поможет с этим.

– У нас есть сопровождающий врач. Я в порядке, спасибо. Займусь физиотерапией, как только закончится сезон.

– Тогда сходи к врачу.

– Нет.

Ее щеки вспыхивают.

– Почему?

Я фыркаю, потому что она определенно этого не понимает.

– Он скажет мне не ездить. Все говорят мне не ездить.

Ее глаза расширяются.

– Тогда не езди.

– Я должен.

– Почему? – Ее голос полон недоверия, как и у всех остальных. Никто этого не понимает. Наслаждение, зависимость, острые ощущения. Мне придется столкнуться с осознанием того, кто я без этого всего.

Сделав несколько шагов, я сажусь на край кровати и признаюсь:

– Потому что я чувствую себя собой на спине быка больше, чем в любое другое время. Я всегда был всего лишь наездником на быках.

Разочарование выплескивается из нее при этом признании, и она смотрит на меня с таким количеством вопросов в глазах. Я опускаю взгляд на пластиковый стаканчик в моих руках, маленький и хрупкий. Спустя, как мне кажется, долгое время, она наконец снова заговаривает:

– Ладно. Когда мы вернемся в Честнат-Спрингс, ты, по крайней мере, позволишь мне записать тебя на массаж или иглоукалывание? Мы можем просто ответственнее относиться к боли в течение следующих нескольких месяцев, пока ты не выиграешь?

Я вскидываю голову, кончики волос касаются плеч.

– Ты думаешь, я собираюсь победить?

Внезапно я чувствую себя маленьким мальчиком, который так сильно хочет внимания. Мальчиком, который хотел бы, чтобы его мама была рядом и видела, как он делает что-то впечатляющее. Дерьмовым нарушителем спокойствия, который не заботится о том, что получит нагоняй, потому что это все еще внимание. В детстве это означало, что кто-то заботится обо мне, ведь я, как один из четырех детей отца-одиночки, прилагавшего много усилий, чтобы управлять ранчо, иногда был отодвинут на задний план.

Направляясь к двери, Саммер отвечает:

– Ты верхом на быке – настоящее волшебство. Конечно, ты выиграешь. А теперь намажься кремом и ложись спать.

В моей груди теплеет. Когда она тянется к ручке, мне внезапно совсем не хочется, чтобы она уходила.

Я хочу услышать все, что она думает обо мне.

Это чертовски глупо.

Я прочищаю горло и выпаливаю то, о чем думал с тех пор, как она упомянула крем.

– Я не думаю, что смогу поднять руку, чтобы нанести крем на плечо.

Она замирает, юбка шуршит у ее колен. Тяжело вздохнув, она поворачивается ко мне с выражением, которое я не могу точно прочитать на ее лице. Это нечто среднее между раздражением и грустью. А потом она скидывает ботинки и шлепает по комнате в носках. Берет оба крема со стола, а затем заползает на кровать и встает на колени позади меня.

– Какое плечо? – Ее голос напряжен, и ее дыхание танцует на моей обнаженной спине.

– Правое.

– Где?

– Везде.

– Господи, Ретт, – выдыхает она.

– То, что я привязался сегодня вечером, не помогло. – И это даже могло сделать хуже, я буквально видел надвигающуюся катастрофу в замедленной съемке. Чувство паники охватило меня, потому что моя рука, черт возьми, застряла там.

– Ладно, до сегодняшнего вечера где было больно?

– Под лопаткой.

Кончики ее пальцев мягко касаются кожи, и я вздрагиваю.

– Здесь?

– Господи, почему у тебя такие холодные руки?

– Потому что на улице холодно, а я шла пешком, чтобы принести тебе все это, тупица. – Ее пальцы пробегают по линии лопатки, и я снова вздрагиваю.

– Осторожно. Твой отец сказал мне держать руки подальше от тебя.

– Да, но он не говорил держать мои руки подальше от тебя.

Тихий, сдавленный звук застревает у меня в горле, когда ее руки порхают по моей коже. Каким-то образом от одной этой фразы, слетевшей с ее губ, вся моя кровь устремляется в одном направлении. И внезапно все становится неловким. Слишком тихим. Слишком личным.

– Спасибо, – бормочу я. Намного легче произнести это, не глядя ей в глаза.

Она кладет ладонь мне на спину и тихо отвечает:

– Не за что.

Я слышу, как она выдавливает мазь на ладонь, звук того, как ее руки трутся друг о друга, когда она разогревает ее между ними. А потом мажет ей мое плечо, руки скользят по коже с такой нежностью, что это даже не причиняет боли. Она мягко массирует ее, и я позволяю своим глазам закрыться, а плечам опуститься, хотя даже не осознавал, что они напряжены.

Ее пальцы надавливают на кожу и скользят вниз по линиям мышц к середине спины, к позвоночнику и по верхней части плеча.

– Эти мышцы твердые, как камни, – бормочет она с ноткой раздражения в голосе.

Да. И кое-что еще.

Когда кончики ее пальцев продвигаются вверх от моего плеча к шее, я стону.

– Шея у тебя тоже болит?

– Я же сказал тебе, что у меня болит все.

Она вздыхает и тянется за другим тюбиком. Я чувствую мятный лечебный аромат, когда она выдавливает мазь.

– У тебя болит шея, потому что все мышцы под ней в полном дерьме.

– Это медицинский диагноз? Мышцы в полном дерьме? – спрашиваю я, когда она убирает мои волосы в сторону.

Она тихо смеется в ответ, а затем ее руки оказываются на моей шее, пальцы впиваются в основание черепа и тянут вниз, большие пальцы усердно работают. Когда я стону на этот раз, это стон удовольствия, а не боли. Я тянусь к ее прикосновениям, как собака, которой чешут за ухом.

Я терпеть не мог встречаться с сопровождающим врачом и в лучшие дни, а после лечения Саммер и ее осторожных, мягких прикосновений определенно буду бояться его толстых, грубых рук.

Мой член пульсирует между ног, и я благодарен себе за то, что надел свободные спортивные штаны.

По крайней мере, она никогда не узнает.

Она распределяет бальзам для мышц по моим плечам, покрывая участки, которые уже успокоила. И на мгновение я позволяю себе представить, что ей действительно это нравится. Возиться со мной. Заботиться обо мне. Класть на меня свои руки. Что это не просто работа. Что она не просто пытается проявить себя в том, что, как я предполагаю, является жестокой беспощадной индустрией.

Когда она отстраняется, я прикусываю язык, чтобы удержаться и не попросить ее продолжить.

Она громко сглатывает, прежде чем слезть с кровати и выпрямиться рядом со мной.

– Просто не забудь надеть футболку, чтобы крем стал приятным и горячим.

– Ладно. Хорошо. – Я перемещаю взгляд на свой багаж, задаваясь вопросом, смогу ли поднять руки достаточно высоко, чтобы натянуть футболку.

Саммер, должно быть, замечает выражение моего лица, потому что она глубоко вздыхает и подходит к моей открытой сумке, качая головой.

– Эта подойдет? – Она поворачивается, держа в руках поношенную серую футболку.

– Да. – Я чешу бороду, чувствуя себя немного смущенным ее участием в этом деле, но в то же время испытывая облегчение. Потому что я устал. Устал от причиненных ран. Устал знать, что мое тело не справляется, но притворяться, что все в порядке. Приятно не притворяться перед кем-то.

Она неторопливо возвращается ко мне, встает между моими коленями и, приподнимая футболку, протягивает мне правый рукав. Я молча просовываю руку внутрь, стараясь не поднимать ее высоко, и вдыхаю аромат Саммер. Она даже пахнет вишней. Как только обе руки пропущены через рукава, Саммер подходит еще ближе. Она задевает ногами внутреннюю поверхность моего бедра, когда поднимает ворот футболки над моей головой и опускает его вниз.

Все, что я могу слышать, – звук прикосновения ткани к моим ушам и наше дыхание.

Футболка падает на мое тело, и Саммер, плотно сжав губы, одаривает меня вымученной улыбкой. Она касается моего плеча, словно на нем что-то есть, а затем быстро отворачивается. Как будто ей хотелось бы убежать от меня.

И кто мог бы винить ее? Я уверен, что одевать взрослого мужчину – это не то занятие, о котором она мечтала, когда училась на юридическом факультете.

– Спасибо тебе, Саммер. – Мой голос звучит хрипло, в горле пересохло.

– Конечно. Просто выполняю свою работу, – отвечает она, натягивая сапоги на спортивные икры. – Ты был невероятен сегодня вечером. Ты должен гордиться собой.

Она говорит это, не глядя мне в глаза, и уходит. И это прекрасно, потому что иначе она бы увидела, как сильно меня беспокоит то, что она просто делает свою работу.

Потому что это действительно беспокоит меня, и я не могу понять почему.

Хуже всего, что это заставляет меня доковылять до ванной и трахнуть свою руку, думая о ее вишневых губах.

12
Ретт

Бо: Как Саммер?

Ретт: Серьезно?

Бо: Да. Ты хорошо к ней относишься?

Ретт: Почему все так беспокоятся о Саммер?

Бо: Потому что ты придурок, а она действительно милая.

Ретт: О да. Я уверен, что тебя интересует ее личность.

Бо: И ко всему прочему, она кажется умной.

Ретт: Ты закончил?

Бо: Еще мне очень нравится смотреть на нее, вот и все. Она как предел мечтаний, понимаешь?

Ретт: Ты можешь отвалить?

Бо: К сожалению, нет. Ты застрял со мной навсегда. Не умирай там сегодня ночью!

Ретт: Что, если бы это стало последним, что ты когда-либо говорил мне?

Бо: Тогда я бы подумал про себя: если бы только Ретт прислушался к моему хорошему совету.

Я сижу на краю кровати, потирая руками заросшее щетиной лицо, когда слышу тихий стук в дверь.

Направляясь к двери, я понимаю, что, хотя я все еще чувствую усталость, мне уже не так больно, как раньше. Пусть ночью меня и разбудила боль и я встал, чтобы принять еще таблеток, которые Саммер выложила для меня в ряд.

При виде того, как они вот так лежали там, у меня совершенно по-новому защемило в груди.

То же самое происходит, когда я распахиваю дверь и вижу ее миниатюрную фигурку. Она стоит в коридоре, закутанная в пуховик, и держит в руке бумажные стаканчики, как мне кажется, с кофе.

– Доброе утро, – говорит она ровным голосом, протягивая мне один. Теперь, когда я пригляделся к ней поближе, она кажется немного измотанной.

– Ты в порядке? – спрашиваю я, широко распахивая дверь, чтобы она вошла.

Саммер вздыхает и протискивается мимо меня к столу, где разложены лекарства.

– Все нормально, – отвечает она, пересчитывая таблетки, которые там оставила. – Как ты себя чувствуешь этим утром? Ты проснулся, чтобы принять таблетку? Или ты выпил ее только сегодня утром? Тебе нужно принять двенадцатичасовые.

– Да, босс. – Я с важным видом подхожу к ней, внутренне посмеиваясь над тем, как она суетится вокруг меня. Я и правда получаю от этого удовольствие.

Я хватаю таблетки и стакан несвежей воды – той, что все еще немного напоминает по вкусу бурбон, – и проглатываю лекарство, отмечая темные круги под глазами Саммер. Ее ресницы трепещут, когда она делает большой глоток кофе, – как будто это нужно ей, чтобы выжить.

– Ты выглядишь усталой.

Она наклоняет голову и бросает на меня свой самый невозмутимый взгляд. Ее глаза широко раскрыты, а губы поджаты.

– Спасибо. Как мило. А теперь снимай футболку и ложись на кровать.

Я медленно моргаю, пока до меня доходит реальный смысл того, что она говорит.

– Это очень прямолинейно, Саммер.

– Не испытывай мое терпение этим утром, Итон. Мне нужно по крайней мере три чашки кофе, прежде чем я смогу разобраться с этой очаровательной версией тебя.

– Все в порядке. Мне нравится, когда женщина знает, чего она хочет, и просто просит об этом. – Я усмехаюсь, направляясь к кровати и опускаясь на край на том самом месте, где сидел прошлой ночью.

– У кого-то сегодня утром хорошее настроение, – ворчит она, меняя свой кофе на два тюбика крема и бросая их на кровать рядом со мной.

Она даже не спрашивает, просто встает между моих ног и тянется к нижнему краю моей рубашки, чтобы задрать ее. Никаких фанфар, никаких охов и аханий, как это делали некоторые женщины в прошлом. Сразу к делу.

И все же я не упускаю из виду, как ее взгляд скользит по моему телу, когда она поднимает футболку и снимает ее через мою голову. Она кажется равнодушной, но время от времени, клянусь, между нами что-то вспыхивает.

– Как мне не быть таким? Ты только что назвала меня очаровательным.

Она забирается на кровать позади меня.

– Прибереги это для поклонниц, Ретт.

Когда ее руки касаются моей кожи, они холодны как лед. Я подпрыгиваю.

– Господи, Саммер! Ты замерзла. Ты уже была на улице?

– Нет, – отвечает она, прежде чем безмолвно приступить к работе над моим плечом.

– Откуда ты знаешь о поклонницах родео? – спрашиваю я, пытаясь поговорить о чем-нибудь, что удержит мой член от возбуждения из-за рук Саммер, скользящих по моей коже.

– Я бы не появилась на твоем ранчо, не проведя кое-какие исследования в Интернете.

– Хм. – Я поджимаю губы, гадая, что она могла там найти обо мне, о спорте.

Она массирует меня, как прошлой ночью, но при утреннем свете ощущения не совсем те же. Все как-то менее уединенно, хотя и не менее любезно. Я стараюсь не думать о том, как она проснулась, взяла кофе и пошла через коридор, чтобы позаботиться обо мне. Тем более что ей не нужно этого делать.

– Почему ты такая холодная?

Она вздыхает, запуская большой палец в собранные в пучок волосы.

– Отопление в моей комнате не работает.

– Что?

– Это такая штучка – радиатор отопления. – Она указывает на металлическую решетку под окном. – Он не работает.

– Итак, ты спала в очень холодной комнате?

– Да. Все было нормально – я взяла пальто и одеяло. Я переживала вещи и похуже.

Я внезапно выпрямляюсь, сосредоточившись не столько на ее руках, сколько на том, что после того, как всю ночь проспала в морозильной камере, она здесь и заботится обо мне.

– Они должны предоставить тебе другую комнату. Ты позвонила вниз и спросила?

– Да. Отель переполнен из-за мероприятия Всемирной федерации родео на быках.

Я поворачиваюсь к ней лицом, обвожу взглядом мягкие веснушки на ее носике-пуговке.

– Тогда им нужно его починить. Или мы поменяем отель.

Она снова вздыхает, внезапно ее голос кажется таким же усталым, как и вид.

– Я посмотрела. Пайн-Ривер небольшой. Здесь не так уж много отелей, и все они переполнены. Они собираются сегодня же прислать кого-то из техобслуживания.

– Чертовски правильно, они должны. – Внезапно я прихожу в ярость из-за того, что она провела целую ночь в холоде. Из-за того, что я заставил ее почувствовать, будто она не может постучать в мою дверь и попросить о помощи. – Я собираюсь поговорить с ними.

– Ладно, мачо. – Она хрипло смеется. – Помолчи и дай мне натереть тебе спину. Это согревает мои руки.

И я позволяю ей, потому что, когда она так говорит, это звучит так, словно ей нравится прикасаться ко мне.

Я провел свой день, давая несколько интервью, и вел себя смиренно, когда люди спрашивали меня о моих высказываниях и действиях в отношении молочного скандала.

Саммер заставила меня попрактиковаться в правильном выражении лица, пока кормила маленькими, похожими на обезболивающее таблетками, подходящими для дозатора Pez [26]26
  Pez – конфеты, которые находятся внутри игрушки с механическим дозатором.


[Закрыть].

Я сказал ей, что на самом деле мне не жаль, и она ответила, что иногда мы делаем или говорим то, чего не хотим, чтобы другим людям было комфортно. Я прокручивал это в своей голове весь день.

Не уверен, что она права.

Мы прошлись по торговой выставке, связанной с родео, и, когда фанаты подходили ко мне, Саммер отходила в сторону. Всегда рядом… но не совсем. По мере того как тянулся день, я чувствовал себя все большим и большим засранцем. Но не в хорошем смысле этого слова.

Ближе к концу прогулки Саммер нашла среди продавцов мастера кожаного дела, шьющего чапсы на заказ, и примерила готовую пару. Они были из угольно-черной кожи с вставками оттенка слоновой кости, богато украшенные серебряными деталями. Ее задница стала похожа на яблоко, и я бы многое отдал за возможность ее укусить.

Она проверила ценник. Я видел, как она его рассматривала. Я знаю Саммер совсем недолго, но уже понял, что она любит красивые вещи. Качественные вещи. Но она колебалась с этим.

– Ты занимаешься верховой ездой, девочка-ковбой? – поддразнил ее я.

– Я знаю как. – Она улыбнулась с отсутствующим выражением на лице. – Хотя прошло уже много времени. Я была очень увлечена этим, но бросила, когда заболела. – С этими словами она вернула чапсы мужчине и скрылась в толпе, заставив меня догонять ее после того, как я потратил несколько секунд, пялясь на ее идеально круглую задницу. Снова. Жаль, что она не осталась рядом, чтобы я мог подробнее расспросить ее о ее прошлом.

Сейчас я снова в раздевалке с другими ребятами, пытаюсь погрузиться в игру. Но продолжаю возвращаться к Саммер.

Ее пальцы убирают мои волосы.

Ее дыхание на моей шее.

Ее губы, которые она поджимает, выражая неодобрение.

Ее задница в этих чертовых джинсах и чапсах.

– Что за горячая новенькая, Итон? – спрашивает Эмметт, развалившись на скамейке в другом конце комнаты. Я не ненавижу Эмметта, но он мне не нравится. И это не имеет никакого отношения к тому, что он дышит мне в затылок в этом сезоне.

Он притворяется таким здоровым, благоразумным. У него коротко подстриженные светлые волосы и большие голубые глаза, и девушки, кажется, сходят по нему с ума. Но он подлец. Они быстро узнают об этом, когда он обращается с ними, как с дерьмом, на следующее утро после того, как получает то, что хочет.

Обычно я тоже выбираю секс на одну ночь. Так все становится менее сложным. И я не прочь трахнуть нелепую поклонницу родео. Я просто не веду себя по этому поводу как придурок. Разница между Эмметтом и мной в том, что мне нравятся женщины… о нем я этого сказать не могу. Я бы не хотел, чтобы моя сестра застряла с ним в лифте. Это точно.

Я знаю, что он наслаждается скандалом вокруг меня. Он рассматривает это как возможность, а не как что-то дерьмовое, случившееся с другом или товарищем по команде.

Да, я доверяю этому ублюдку настолько, насколько могу ему доверять. Но, учитывая нынешнее состояние моего плеча, мне не стоит верить ему вообще.

– Она не новенькая, – отвечаю я, перевязывая руки и не потрудившись взглянуть на него. Мой голос звучит резче, чем мне хотелось бы.

Он усмехается, как будто знает, что задел меня за живое.

– Значит, честная игра?

– Она мой агент. Так что нет. Не честная игра.

Эмметт закидывает ногу в ботинке на колено, зная, что теперь он тоже привлекает внимание других парней в комнате.

– Я думал, Кип Хэмилтон твой агент?

– Да. И она его дочь.

– Ууу, мальчик! – Он хлопает себя по колену и смеется, и в эту минуту проявляется его деревенский акцент. – Так что это нечестная игра для тебя. Но для меня это честная игра.

Я хмыкаю в ответ. Я почти уверен, что Саммер может справиться с этим ублюдком без моей помощи, но мне не нравится сама мысль об этом. Нисколько.

– Просто игнорируй его, – бормочет Тео и толкает меня локтем. – Ты же знаешь, он пытается сбить тебя с толку.

– Ты умен для ребенка, Тео.

Он улыбается и толкает меня чуть сильнее. Его отец, всемирно известный наездник на быках из Бразилии, был моим наставником, пока бык не забрал его у нас. И тогда я взял Тео под свое крыло, и теперь это мое дело – видеть, как он добивается успеха. Я стараюсь оказать ему всю ту поддержку, которую его старик когда-то давным-давно оказал мне.

– Готов, старина? – Он снимает наушники и подходит, чтобы встать передо мной. Он тащит меня, и мы уходим, продвигаясь через площадку для выступлений навстречу гулу толпы и мигающим огням арены.

Сегодня вечером мне достался еще один хороший бык. Настоящий прыгун. Злобный волчок. Он швырнет меня, как газонный дротик, или устроит мне родео всей моей жизни. Лейтер Гейтор [27]27
  В оригинале быка зовут Later Gator, что дословно переводится как «Увидимся, аллигатор», на сленге обозначает «До встречи/чао-какао/увидимся позже».


[Закрыть] – как раз такой бык. Я ездил на нем раньше, и он ненавидел это. Но мне понравился результат. И я надеюсь, что сегодня вечером ему снова не понравится ощущение моих шпор на его ребрах, потому что после этого диалога я чертовски уверен, что не хочу, чтобы Эмметт Буш обогнал меня в турнирной таблице.

Люди здороваются, но все это для меня второстепенно. Такое всегда случается со мной перед тем, как я выхожу на арену. Мир тает, и я больше ничего не слышу. Больше ничего не вижу. Я сосредоточен исключительно на себе, и мне нравится это чувство.

Другие наездники сменяют друг друга. Аплодисменты и цветность толпы становятся фоном для меня и того, что я собираюсь сделать.

Знаю ли я, что бык может убить меня? Конечно. Но я не думаю об этом. Половина успеха в этом виде спорта – психологическая стойкость. Если я буду так думать, кто знает, что произойдет. Я всегда говорил себе, что, как только я посмотрю на быка сверху вниз и почувствую страх, а не предвкушение, я пойму, что моей карьере конец.

Так что вместо того чтобы бояться, я включаю развязность. Уверенность. Натягиваю беззаботную улыбку. Маску, которая играет для фанатов и конкурентов такую же важную роль, что и для меня.

Когда меня называют, я надеваю капу и меняю свою любимую коричневую шляпу на любимый черный шлем. И я перелажу через забор, в то время как Лейтер Гейтор спускается по желобу.

Мое плечо болит, действительно чертовски болит, но не так, как до того, как Саммер приложила к нему свои руки. Она даже не попыталась помешать мне сесть на быка сегодня вечером, и я ценю это больше, чем она может себе представить.