Текст книги "Бессердечный"

7
Кейд

– Как твой первый день? – спрашиваю я, пока Уилла нарезает одну из куриных грудок, которые я приготовил нам на скорую руку, сразу как пришел.

Это был странный переход. Она как будто не поняла, что ее рабочий день закончился, как только я вошел в дом. Она предложила приготовить ужин, и я окинул ее убийственным взглядом. Я люблю готовить ужин; это мой способ расслабиться под конец дня. Это время, которое я могу провести с Люком.

Думаю, я ждал, что от моего взгляда она тут же убежит к себе в комнату, но она лишь закатила глаза.

Предложение помочь с ужином – не преступление, и мне нужно отбросить мысль, что по щелчку пальцев Уилла тут же будет испаряться.

Непривычно входить в дом, в котором жизнь бьет ключом. В котором я сразу слышу хихиканье сына и мягкий хрипловатый голос Уиллы.

– У нас был замечательный день, правда, Люк? – она смотрит на него и улыбается, и Люк улыбается ей в ответ.

Он очарован.

Когда я вернулся домой, они играли на улице в динозавров. Могу уверенно сказать, что никогда не слышал, чтобы женщина издавала такие звуки. Какая-то комбинация гусиного гогота и крика осла, вперемешку с легким очаровательным смехом.

Она топала, согнув перед собой руки так, чтобы было похоже на маленькие лапки тираннозавра рекса.

Она выглядела сумасшедшей и беззаботной.

И чертовски красивой.

– И чем вы двое занимались, кроме игры в «Ранчо динозавров»?

– Ничем, – отвечает Люк, слишком уж быстро, и я вижу вспышку блестящих медных волос, когда голова Уиллы резко поворачивается в его сторону. Одна идеальной формы бровь приподнимается в его сторону.

Ее умение распознавать чушь хорошо отточено. Полагаю, это из-за опыта работы с детьми.

А мое – просто оттого, что я каждый день продираюсь сквозь дерьмо. Эти чертовы ковбои на ранчо. Мои братья. Городская драма. Бывшая.

Единственный человек, который меня не выматывает, – моя младшая сестра Вайолет. Но, возможно, только потому, что она переехала на побережье.

– Мы ничего не делали, Люк? – Уилла накалывает на вилку стручковую фасоль, и я стараюсь не отвлекаться на то, как она отправляет ее в рот.

– Мы… – Сын переводит взгляд с меня на нее – виноват по полной программе. – Мы испекли блинчики! С шоколадной стружкой! Много-много шоколадной стружки.

Уилла морщится, опуская взгляд в свою тарелку. Когда она поднимает глаза и замечает, что я смотрю на нее, то говорит:

– Что? Ты же сказал: после ужина никакого сахара.

Покачав головой, я возвращаюсь к Люку.

– Что еще?

– Ничего… – начинает он, как раз когда Уилла говорит:

– Мы купили кочаны латука, а потом кидались ими из окна моего джипа.

Я поджимаю губы и бросаю быстрый взгляд в ее сторону: выглядит она забавно и чертовски глупо.

– Люк. – Он испуган. Трудно отчитывать сына, когда он такой милый. Но рядом нет второго родителя, чтобы играть в хорошего и плохого полицейского. Всю грязную работу приходится делать мне, в том числе отчитывать за проступки. Иногда я беспокоюсь о том, как выгляжу в его глазах, но кто-то же должен следить за его поведением.

Кто-то должен обеспечивать его безопасность.

– Прости! – восклицает он, опускаясь на место, в то время как Уилла крутит головой, поглядывая то на меня, то на Люка.

– За что нам извиняться?

Я глубоко вздыхаю, качаю головой и впиваюсь в куриную грудку со всей силы.

– Люк уже просил покидаться кочанами салата из окна, и я ему отказал.

Люк даже не может выдержать мой взгляд, а у Уиллы отпадает челюсть, когда она смотрит на него в ответ:

– Чувак! Серьезно?

Его маленькие губы поджимаются, да и он сам превращается в маленький комочек. Он не плохой ребенок, просто в нем есть бунтарская жилка. Полагаю, все из-за того, что он – Итон.

– Я думал, папе просто не хочется. – Он умоляюще смотрит на Уиллу. – Ты сказала, что было весело!

– Люк… – начинаю я, но Уилла перебивает.

– Мы оба знаем, что ты умнее, Люк. Ты обманул меня. Намеренно. Не круто. Мне было весело, но осознание того, что ты солгал мне, разрушает все веселье. – В ее тоне нет злости, но Люк подавлен.

Я откидываюсь на спинку стула, скрещивая руки на груди, немного удивленный тем, что она восприняла это всерьез, а не посмеялась надо мной. Затем я облегченно вздыхаю, оттого что мне не придется снова на него наезжать.

– Извини. – Его глаза мгновенно превращаются в две узкие полоски. Он чувствительный ребенок. Не нужно многого, чтобы поставить его на место.

Уилла кивает, отправляя в рот еще одну фасолину.

– Я знаю, что ты чувствуешь вину. Ты хороший человек. Но обман рушит мое доверие. А твой отец доверяет мне твою безопасность, и мы должны уважать его правила, хотя бы иногда. Потому что сейчас его доверие подорвано. Понимаешь?

Какая-то часть меня хочет вскочить и защитить Люка. Но дело в том, что Уилла права. Она разговаривает с ним уважительно, как со взрослым человеком, ее не упрекнуть.

Еще я чувствую огромное облегчение оттого, что у меня появилась поддержка, даже в виде Уиллы Грант. Рыжеволосой болтушки, которая даже фасоль ест так, будто она в порно.

Дело в том, что мой отец все время ведет себя так, будто Люк забавляется – и это нормально. Собственно, именно поэтому я не хочу, чтобы он постоянно присматривал за Люком. Я не хочу разрушать их дружбу. И не хочу, чтобы Люк превратился в Маугли. Маленький дикий мальчик, воспитанный стаей диких мужчин, живущих на ранчо.

Это чертовски странно, и я слишком много об этом думаю.

– Мне жаль, папа, – осторожно говорит Люк.

– Я знаю, дружок.

– Я просто хотел повеселиться. Это так весело звучало! И это действительно было весело!

– Мы фермеры, Люк. Это пустая трата хорошей еды.

– Я знаю, – отвечает он с сожалением, а потом, взглянув на меня, ликует. – В следующий раз, когда ты будешь обматывать трактор Янсенов туалетной бумагой, можно с тобой?

Откуда, черт возьми, он знает об этом розыгрыше?

Я вижу, как губы Уиллы подрагивают, но она продолжает сосредоточенно смотреть в тарелку. Когда она берет еще одну фасолину, мне приходится отвести взгляд.

Этот ребенок меня доконает.

И его чертова няня тоже.

Подготовка Люка ко сну – моя любимая часть вечера. Обнимашки. Истории. То, что он рассказывает мне в безопасности своей темной, спокойной комнаты. Он становится таким нежным и милым, и мы говорим о вещах, которые не всплывают в течение дня. Вот почему я никогда не откажусь от этой части его графика.

Вторая моя любимая часть вечера? Джакузи, избавляющее от дневной боли. Спокойствие в моей самой легкомысленной покупке. Время, когда я могу любоваться звездами и наслаждаться одиночеством.

Именно этим я и занимаюсь, откинув голову и облокотившись о внешние бортики, когда слышу, как хлопает задняя дверь. Мои веки распахиваются, и сквозь поднимающийся вокруг меня пар проступает силуэт Уиллы.

– Черт, извини. Я уйду, – шепчет она, обернутая в полотенце, после чего поворачивается, чтобы уйти.

Умный человек сказал бы: «Да, пожалуйста, уходи». Но я не умный человек.

Вместо этого я бурчу:

– Все в порядке.

В конце концов, я сказал ей, чтобы она чувствовала себя как дома и пользовалась всем, чем захочет. По правде говоря, я не могу винить человека за то, что он захотел понежиться в джакузи, после того как весь день бегал за пятилетним ребенком.

– Ты уверен? Я думала, ты в постели. – Ее трудно расслышать, потому что в этот раз она говорит немного неуверенно. Уиллу трудно разглядеть сквозь горячую пелену, поднимающуюся от бурлящей воды. Ее очертания подчеркиваются лишь свечением из дома, просачивающимся сквозь раздвижные стеклянные двери.

Мне следует прекратить использовать поднимающийся пар как оправдание для того, чтобы на нее пялиться. Это грубо. Ей чуть за двадцать, и я не хочу доставлять ей неудобств.

Я снова откидываю голову и позволяю глазам закрыться.

– Если бы что-то было не так, я бы об этом сказал, Ред.

Я слышу шуршание и тихий смешок.

– Да, ты бы сказал мне проваливать.

Черт.

Она не пытается быть прямолинейной. Но от слова «проваливать», вырвавшегося из ее уст и произнесенного слегка хрипловатым голосом, воздух вокруг меня начинает казаться слишком разреженным.

Я слышу шелест ткани и мягкие шаги по направлению к джакузи. Я крепко зажмуриваю глаза, не желая поддаваться внутреннему голосу, уговаривающему подсмотреть. Подсмотреть, как она перелезает через бортик. Подсмотреть, какой на ней купальник и такая ли у нее кремовая кожа, как показалось мне вчера.

Я не обращаю внимания на неприятные ощущения в животе.

Тихий плеск воды говорит мне о том, что она забирается внутрь. Горячая вода колышется у моей груди, пока она устраивается, и вдруг совместное пребывание в джакузи с этой женщиной, которую я едва знаю и не могу перестать трахать глазами, кажется мне совершенно неуместным.

Слишком личным.

– Ах, – мурлычет она от удовольствия.

Я сдаюсь и бросаю на нее взгляд. Поза Уиллы почти полностью повторяет мою. Ее тонкие руки свисают с бортика, а лицо обращено к темно-синему небу. Мои глаза останавливаются на ее обнаженной шее. Элегантной длине ее горла. Его расположении и на том, как оно открыто для захвата. Как оно двигается при сглатывании.

– Извини, – бормочет она, не поворачивая ко мне головы.

– За что? – шепчу я, немного сбитый с толку. – Я уже сказал тебе, что все в порядке.

Хотя я не уверен, что это правда.

Тоненькие бретельки лежат на ее ключицах и обхватывают плечи. Их так легко сорвать.

– За деревенские игры с латуком. – Уилла качает головой, и из нее вырывается еще один мелодичный смешок, словно она просто не может в это поверить. – Все еще не могу признать, что меня обманул пятилетний ребенок.

Мои губы чуть не подрагивают при этих словах. Деревенские игры с латуком.

– Ну, ты же работала с детьми. Уверен, ты знаешь, как с ними обращаться.

Я мысленно хлопаю себя по спине за то, что сделал ей комплимент – вроде как, – и она бросает бомбу, о существовании которой я и не подозревал.

– Я вообще не работала с детьми.

Я замираю, прежде чем опустить руки в воду и сесть прямо:

– Прости?

Должно быть, в моем голосе слышится укор, потому что ее голова поворачивается в мою сторону, а глаза сужаются, когда она тоже выпрямляет спину; капли воды стекают по ее полной груди, прямо в ложбинку. Я сжимаю зубы, следя за стекающими каплями, но поднимаю взгляд, когда она отвечает:

– Не споткнись, Итон.

Сглотнув, я смотрю на нее с противоположного края ванны, глаза в глаза:

– А Саммер сказала мне, что ты работала с детьми. Что у тебя, цитирую: «есть опыт общения с хулиганами».

Я наблюдаю, как выражение лица Уиллы меняется с раздраженного на недоверчивое.

– Она не могла такого сказать.

– И все же сказала.

– Без подробностей? – Уилла проводит влажной рукой по лицу и скользит ею вверх по волосам, пока не касается скрученных в узел огненных прядей. – Ты задавал уточняющие вопросы? Боже. Я должна была отправить тебе резюме или хоть что-нибудь. Это даже по моим меркам неловко. А чтобы заставить меня чувствовать себя неловко, нужно постараться.

– Итак, какой у тебя опыт работы с детьми?

Она ахает от удивления, и клубничного цвета губы раскрываются самым соблазнительным образом.

– Никакого. Ноль. Пшик. Я бармен.

Мои ладони сжимаются в кулаки под водой.

– Бармен?

– Да. Наверное, у меня большой опыт общения с хулиганами, но не с детьми. Со взрослыми мальчиками?

– Саммер конец.

Ее губы сжимаются и подрагивают от напряжения, когда она пытается сдержаться, но из нее все равно вырывается самый завораживающий смех. Я не должен очаровываться, но она так искренне веселится. Трудно не очароваться.

Она откидывает голову, и нотки ее смеха уносятся куда-то в ночь.

– Это не смешно, – говорю я, но на самом деле имею в виду не это. То есть… это вроде как смешно. Но не «ха-ха».

– Похоже, нас обоих обманули. – Ее хихиканье затихает, и тусклый свет падает на полную грудь, мерцающую от влаги.

Вытирая лицо, я произношу со стоном.

– Саммер так надоели мои придирки, что она обманом заставила меня нанять бармена.

– Слушай, если тебе нужно резюме или проверка судимости, я пойму. Но мне все еще кажется, что у меня получится. Я все еще думаю, что мы с Люком сможем весело провести это лето. Я росла под присмотром прекрасных родителей, так что должна была хоть чему-то у них научиться.

– Да? – говорю я, прикрывая лицо руками, отчасти чтобы скрыть свое разочарование, а отчасти чтобы отвлечься от того, как чертовски потрясающе она выглядит, сидя напротив меня в джакузи. – Чем занимаются твои родители? Ты происходишь из рода барменов?

Когда она молчит слишком долго, я снова опускаю ладони в воду. Уилла кусает губы и критически смотрит на меня.

– Проглотила язык?

– Нет. Просто не уверена, что от этого ответа тебе станет легче.

Я закатываю глаза и резко выдыхаю, прежде чем снова запрокинуть голову. Определенно понадобится проверка на наличие судимости.

– Ты скажи, а я послушаю.

– Хорошо. Моя мама – сексопатолог.

Она, должно быть, шутит.

– А мой папа – солист группы Full Stop.

Я выпрямляюсь:

– Что, прости?

– Тебе бы слух проверить. Моему отцу пришлось купить слуховые аппараты довольно рано после гастролей и слишком громких выступлений.

Многословно.

– Я услышал. Просто… – Я качаю головой. – Тебя вырастили сексопатолог и рок-звезда, и это каким-то образом дает тебе право заботиться о моем ребенке?

– Почему бы и нет? Они замечательные родители. Только не надо так странно себя вести. Люди всегда становятся странными, когда узнают, что Форд Грант – мой отец.

Я не отвожу от нее глаз.

– Ты же не какой-то психованный суперфанат, правда? Я сразу подумала, что ты похож на Гарта Брукса.

У меня сводит челюсть.

– Песни о том, что твой грузовик ломается. Твоя собака умирает. Твоя женщина уходит к другому.

Она смеется, не обращая внимания на то, что только что разорвала швы на медленно заживающей ране. И не потому, что я скучаю по Талии, а просто потому, что мужская гордость может выдержать не так уж много ударов.

Проходит всего пара мгновений, и между нами повисает неловкое серьезное молчание. У меня не очень получается сохранять дружелюбие. Это не моя сильная сторона.

Я не игривый, я ответственный. Только таким мне и позволяли быть. Только это и нужно было семье.

Зеленые радужки светятся, она смотрит на меня тревожно.

– Насколько глубоко я попала впросак?

– На данный момент ты уже почти тонешь, – говорю я.

– Ну блин. Трудно будет вот так бегать за своим ребенком все лето.

Я тяжело вздыхаю, благодарный за то, что она не требует больше информации о чертовой неразберихе, называемой моей жизнью.

– Ты хочешь, чтобы я ушла? Если да – я пойму.

– Нет, – вырывается у меня слишком быстро, и я даже не уверен, почему. Я должен хотеть, чтобы она ушла, но не хочу. Она уже нравится Люку, она уже здесь, и мы уже все выяснили. К тому же она гораздо менее раздражающая, чем почти все остальные доступные мне варианты. – Все в порядке. Между нами мир, если дашь мне автограф.

Она моргает:

– Шутишь?

– Нет.

Ее нога скользит по виниловому дну джакузи и задевает мою.

– Шутишь.

– Нет. – Я прикусываю внутреннюю сторону щеки, чтобы сдержать ухмылку. Может, мне следовало разозлиться. Или отправить ее домой. Но мысль о том, чтобы вернуться в начальную точку, кажется мне утомительной.

Есть что-то освобождающее в том, чтобы просто… отпустить все это.

– Все в порядке. Я никому не скажу, что ты пошутил. Я дам тебе автограф и сохраню твою репутацию самого сварливого владельца ранчо на всем белом свете в полной неприкосновенности.

– Уилла, ты заставляешь меня жалеть о моем решении нанять тебя.

Она указывает на меня.

– Да. Именно так. Какая шутка? Здесь не шутят.

Она беззаботна. Она весела. У нее отличное чувство юмора, которое мне по душе, хотя я отказываюсь это показывать. И следующие двадцать минут она рассказывает истории о том, как росла в знаменитой семье. Она говорит, я слушаю. И время от времени, когда кто-то из нас ворочается в маленьком джакузи, наши ноги соприкасаются.

Это невинный контакт. Или, по крайней мере, должен таким быть. Когда это случается, мы не смотрим друг на друга. Если честно, я боюсь смотреть на нее слишком пристально.

Но по моим ногам все равно бегут искры.

И когда мы вылезаем из джакузи, я поступаю по-джентльменски и протягиваю ей руку, чтобы она не поскользнулась.

Как раз перед тем, как я совершаю явно неджентльменский поступок, позволив глазам восхищенно разглядывать ее упругое тело. Я впитываю каждый изгиб и стараюсь запечатлеть его в своем сознании, чтобы больше никогда не испытывать желания пожирать ее глазами.

Я представляю, как она надевает те простые черные трусики, которые все еще лежат в моем кухонном ящике.

Мой член так быстро набухает и становится твердым, что я оборачиваю вокруг себя полотенце и исчезаю в доме, даже не пожелав спокойной ночи.

Потому что я такой чертовски воспитанный джентльмен.

8
Уилла

Дверь с грохотом захлопывается – Кейд дома. Раздражительный Кейд вваливается домой после долгого дня, проведенного бог знает где с кучей коров и ковбоев.

– Добро пожаловать домой, мастер Кейд, – объявляю я, когда он входит в кухню и хмуро смотрит на меня. Раздраженный взгляд?

– Что ты делаешь? И почему ты меня так называешь? – голос Кейда опасно хрипит.

– Помешиваю соус для спагетти, которые попросил юный падаван. – Задаешь глупые вопросы – получаешь глупые ответы. Он прекрасно видит, что я помешиваю ложкой в кастрюле, полной соуса «Болоньезе».

Он смотрит на меня так, словно я самый несмешной человек из всех, кого он когда-либо встречал.

– А говорю я так, потому что трудно выйти из образа после того, как весь день играл в «Звездные войны».

– Ты не должна готовить ужин. – Пальцами он постукивает по мраморной столешнице, но не отводит глаза от кастрюли. В последнее время он как будто избегает смотреть на меня.

– Я слишком сильна в кулинарном искусстве. Юный Люк заявил, что моя стряпня превосходит твою. – Я ухмыляюсь, получая огромное удовольствие от подколок, тем более что я знаю о его любви к готовке. И он чертовски в этом хорош.

Мужественный мужчина напротив меня только хмыкает и наконец поднимает глаза.

– Он не мог такое сказать.

– Мог.

Он скрещивает руки.

– Я тебе не верю.

Я мило улыбаюсь.

– Хорошо, Дарт Кейд.

В этот момент на кухню врывается Люк, только закончивший умываться.

– Нет! Я хочу, чтобы папа был Джа-Джа Бинксом!

Кейд морщит лоб и выглядит искренне озадаченным.

– Что, черт возьми, такое Джа-Джа Бинкс?

Мы с Люком разражаемся смехом. Кейд не обращает на нас внимания, а лишь берет ложку из моих рук, набирает в нее соуса из кастрюли и подносит к губам попробовать. Единственная его реакция – тихое ворчание. Из его уст отзыв практически на пять звезд.

– Что это белье делает на моей кровати?

Кажется, каждый день я делаю что-то полезное по дому, а Кейд находит способ пожаловаться на это, как будто я его серьезно обидела.

Я отправляю в рот чипсы и даже не поворачиваюсь к нему, раскинувшись на диване. Я и так знаю, что он хмурится. Я практически вижу это лицо каждую ночь, когда пытаюсь заснуть.

– Сегодня я пару раз стирала и не была уверена, куда все это девать.

– Ты не должна стирать мои вещи.

– Ну а ты не должен мешать мне смотреть повтор «Сплетницы». Но имеем то, что имеем.

– Мне не нужно, чтобы ты стирала мое белье.

Глубоко вздохнув, я сажусь.

– Ладно. Мы действительно заостряем внимание на этом? Там полотенце и несколько свитеров, а не твои обтягивающие боксеры. Так что давай просто охладим пыл, хорошо? Они уже были в корзине, и я не поленилась закинуть их в стиральную машину. Ничего страшного. Не надо меня из-за этого приговаривать к смертной казни.

Он не сводит с меня глаз, но не хмурится и выглядит немного озадаченным.

– Никто никогда не стирал мои вещи.

– Наверное, потому что это не стоит того, чтобы оказаться на электрическом стуле.

Он просто смотрит на меня.

– Представь, если бы я положила красный носок к твоим белым полотенцам? Уф. Жестоко. Конец света.

Все еще смотрит.

Я кладу в рот еще чипсину.

– Пытаешься растопить меня силой мысли, потому что у меня хватило наглости помочь тебе?

– Тебе не говорили, что ты грубая? – вот и все, что он отвечает.

Я ухмыляюсь, а затем поворачиваюсь к телевизору и прибавляю громкость.

– Говорит парень, который до сих пор не вернул мои трусики.

– Уилла! – я слышу, как Кейд зовет меня в доме, но мы с Люком прячемся снаружи, на заднем крыльце, ожидая его, чтобы выскочить и напугать. – Ребята, где вы? Люк? – Он властно проходит по дому. Такое чувство, что у меня могут быть неприятности, но рядом с Кейдом это стандартное чувство. – Ты не голоден, дружок?

Мы не шевелимся.

– Какого черта, – бормочет он, находясь, наверное, где-то на кухне.

Люк стоит у меня за спиной, и я смотрю на него: он зажимает рот ладонью, чтобы не засмеяться. Я подношу палец к губам, напоминая ему, чтобы он держал себя в руках и не шумел.

Дверца холодильника со скрипом открывается. С шипением откручивается крышка бутылки. Я представляю, как сжимается горло Кейда, когда он глотает то, что, как я полагаю, является пивом. Он уже близко. Должно быть, он смотрит на дверь.

Люк прижимается к моему бедру, и я рассеянно гадаю, о чем думает Кейд.

– Эта чертова женщина меня в могилу сведет.

Ладно. Так вот о чем он думает. Я испытываю странную гордость за услышанное.

Дверь распахивается, он выходит на крыльцо, и как раз в этот момент мы с Люком выскакиваем из-за кашпо.

– Бу! – ору я, а Люк кричит:

– Бурундуки!

Кейд отскакивает назад, а я смотрю на Люка и удивляюсь, что же, черт возьми, могло вдохновить его крикнуть «бурундуки». Но удивляюсь я недолго, потому что, когда снова поднимаю взгляд, суровое лицо Кейда становится цвета помидора, а его свежая футболка залита пивом.

О да. Ему хорошенько досталось.

Все, что я могу предложить, – это убогую шутку.

– Конкурс мокрых футболок?

И все, что я получаю в ответ, – это хмурый взгляд.

* * *

– Уилла, как прошла твоя первая неделя? – отец Кейда, Харви, улыбается мне из-за стола. Это мой первый семейный ужин на ранчо, и я в полном восторге. Здесь так… здорово?

Когда я вошла в столовую, Кейд выдвинул стул и пристально смотрел на меня, пока я не поняла, что он предлагает мне сесть. После того, как я села, одна из его мозолистых рук ненароком – по ошибке – провела по моей голой шее.

Но меня это все равно взволновало. По рукам побежали мурашки. Простейшее прикосновение поселилось в моем сознании без всякой на то причины.

Я заканчиваю жевать и отвечаю на улыбку Харви, но чувствую на себе взгляд темных глаз Кейда, сидящего рядом с отцом. Сходство между ними просто безумное. Как будто я вижу, как Кейд будет выглядеть через двадцать с лишним лет.

Что, в общем, хорошо.

– Все было замечательно. Мы с Люком весело проводили время. Правда, Люк? – я наклонила голову, чтобы посмотреть на него сверху вниз. Он настоял на том, чтобы сесть рядом со мной, хотя не видел отца со вчерашнего вечера. Мы приехали в главный дом раньше и встретились с Кейдом уже здесь.

Мальчик радостно смотрит на меня.

– Конечно.

Кейд хмурится. Как в момент, когда Люк пересел на другую сторону стола, подальше от него.

– Очень весело!

Добрые глаза Харви снова обращаются к внуку.

– Чем ты занимался?

Люк обводит взглядом стол, улыбаясь всем. Он из тех детей, что расцветают от внимания, а не падают духом под его тяжестью. И все здесь. Оба брата Кейда – Ретт и Бо. Саммер, конечно же. Даже хоккеист Джаспер Джервейс, по которому все сходят с ума – судя по всему, он вырос здесь, на ранчо.

Я достаточно любопытна, чтобы захотеть узнать о нем побольше. Где его родители, и как он оказался там, где оказался. Тот факт, что за весь ужин он не проронил ни слова, еще больше возбуждает мое любопытство. Джаспер лишь слегка улыбается людям и иногда подмигивает из-под козырька кепки с логотипом своей команды. Он кажется достаточно милым и нуждается в моем более тщательном изучении.

Бо, с другой стороны, почти не умолкает. Разве что сейчас. Когда Люк говорит, все слушают.

– Мы гоняли по проселочной дороге и бросались латуком из окон машины! – Ребенок, который еще несколько дней назад казался вполне уместно наказанным, сейчас играет на публику.

– Черт возьми. Звучит забавно. – Бо качает головой и нанизывает на вилку салат латук – ностальгия сквозит во всем.

Я перевожу взгляд на Кейда, хмуро смотрящего на брата, и рассеянно спрашиваю себя, что вижу в его мрачных глазах. Гнев? Неодобрение?

Пережевывая салат, Бо добавляет:

– Собираюсь повторить это с тобой, когда вернусь из этой командировки, Люки. Но вместо латука возьмем арбузы.

– Да! – Люк подпрыгивает на месте, как будто он забыл о разговоре в начале недели.

– А вот и не собираешься. – Кейд размазывает салат по тарелке, да так сильно нажимает на вилку, что зубцы скрипят по тарелке. Этому парню нужно снять чертово напряжение.

Моя мама сказала бы, что ему нужен хороший секс.

Я не могу с ней поспорить.

– На этой неделе мы с Люком говорили о нехватке продуктов, – вмешиваюсь я, чтобы разрядить обстановку. – О том, что не всем так повезло, как ему. Мы вскопали огород и сегодня посадили семена салата, да?

Он с энтузиазмом кивает мне, и я чувствую облегчение оттого, что не была занудой. Пять лет – не такой уж маленький возраст, чтобы услышать некоторые истины о мире, но я думаю, не переборщила ли я.

Однако, когда я смотрю на Кейда, его хмурый взгляд становится менее раздраженным. Возможно, это благодарный взгляд?

К черту мою жизнь. Как я дошла до того, что стала анализировать мужчину, хмуро смотрящего на меня?

Бо хихикает.

– Ну, ты знаешь. Мужчины всегда остаются м…

– Нет, – отрезаю я, потому что эта поговорка – откровенная чушь, а за годы работы барменом у меня было достаточно времени, чтобы увидеть, что мальчики остаются мальчиками. Что на самом деле означает, мальчики ведут себя как говнюки. – Мальчики будут джентльменами. – Я направляю вилку на большого армейского Кена, сидящего напротив меня.

В этот момент я слышу, как в мертвой тишине столовой раздается шум, и чуть не роняю вилку, когда понимаю, что он исходит от человека, на которого меньше всего подумаешь.

Кейд все еще перекладывает еду в тарелке – как будто для ребрышек барбекю нужна вилка или что-то еще, – но уголок его рта приподнимается. Из-за угла наклона его лица и густой бороды трудно что-либо разглядеть, поэтому я слегка прищуриваюсь и выпячиваю подбородок, чтобы рассмотреть его поближе. Не уверена, что могу назвать это улыбкой.

Может, довольный хмурый вид?

Хоккеист прочищает горло, ничуть не скрывая веселья.

– Ну, Харви, чем ты занимался на этой неделе?

Он усмехается и вытирает обветренной рукой усы.

– Спасибо, что спросил, сынок…

Я перевожу взгляд с него на Кейда, гадая, как Кейд выглядел бы с усами. В голове всплывает шутка об усах и трусиках, и я быстро моргаю, чтобы прогнать ее. После этого я оглядываю стол, чтобы проверить, не заметил ли кто-нибудь, что я думаю о том, как Кейд залезает мне в трусики. К счастью, это невозможно, и все сосредоточили свое внимание на главе семьи, который рассказывает, чем он занимался на этой неделе, пока я размышляю о том, как борода и язык Кейда…

И тут я чувствую его. Он хмурится. Я перевожу взгляд на Кейда, тот смотрит прямо на меня, скрестив руки на невероятно широкой груди. Бицепсы напрягаются на фоне его фирменной черной футболки. И мои щеки пылают без всякой причины, кроме того, что мое тело – предатель, и у меня, вероятно, началась овуляция.

Я смотрю на него через стол, стараясь не выглядеть виноватой и пытаясь переключиться на то, о чем рассказывает милый глава семьи.

– …Сегодня я немного прибирался на участке. Повсюду валялись листья, так что воздуходувке пришлось хорошенько пососать.

Глаза Кейда расширяются. Комически широко. Игриво широко. И я не могу сдержать вырывающееся из меня истерическое хихиканье. Я закрываю рот рукой. Ретт давится куском еды, а Саммер, тоже пытаясь подавить смешок, хлопает его по спине и воркует с ним, словно тот – младенец, подавившийся яблочным пюре.

– Прости, папа, – говорит Бо с игривым блеском в глазах. – Тебе придется объяснить нам еще раз.

Харви качает головой и закатывает глаза:

– Ты забыл надеть наушники на стрельбище? Я сказал, что во дворе был беспорядок. В следующий раз ты можешь принести пользу и пососать сам, Бо.

Боже мой. Кто такой Харви Итон – замкнутый простак или гений комедии? Весь стол ошарашенно молчит, с трудом сдерживая смех, а он просто поглощает еду из тарелки, не обращая внимания на происходящее.

– Может, есть какая-то особая техника, о которой он должен знать, прежде чем попробовать? – Я понятия не имею, как Джасперу удается сохранять каменное лицо после такой реплики. Этому учат в НХЛ[3]3
  Национальная хоккейная лига.


[Закрыть]? Потому что я бы хотела пройти такую подготовку.

– Извините, я на минутку, – напряженным голосом произносит Кейд, вставая из-за стола и направляясь в переднюю часть дома. Я не могу считать выражение его лица. Ни капельки. Ему плохо? Он злится, что этот разговор происходит при ребенке? Меня уволили за то, что я сразу же не выдала Люку наушники?

– Эй, Люк, – говорю я сдавленным голосом, – почему бы тебе не рассказать всем о наших уроках игры на гитаре? А я пойду проведаю твоего отца.

Я улыбаюсь как можно вежливее, стараясь не смотреть на Саммер, потому что если я встречусь глазами со своей лучшей подругой, то начну хихикать.

Неудержимый смех. Абсолютно невежливо.

Краем глаза я вижу, как она вытягивает шею, чтобы поймать мой взгляд, но я просто бросаю салфетку на стол рядом с тарелкой и следую примеру Кейда.

Я перехожу на другую сторону дома, признаться, не совсем понимая, куда иду. Если дом Кейда светлый и просторный, атмосферой напоминает коттедж, то главный дом смахивает на охотничий – широкие половицы, темные деревянные балки под сводчатыми потолками, латунная фурнитура и темно-зеленые стены. Я заглядываю в коридор, но ничего не вижу, поэтому продолжаю идти к входной двери, пока не замечаю, что она приоткрыта.

Широкая веранда с необработанными бревенчатыми перилами выходит на длинную подъездную дорогу и густую рощу тополей.

Кейд стоит там, джинсы обтягивают его крепкие ноги, мышцы спины выделяются под мягким хлопком. Черные волосы аккуратно зачесаны назад, а подстриженная борода создает впечатление, что сегодня он немало провел времени перед зеркалом в ванной. Я уже привыкла к тому, что после тяжелого рабочего дня он вваливается в дом весь грязный, потный и, если честно, чертовски сексуальный.

На мгновение я замираю и наблюдаю за ним, пытаясь решить, какой образ мне ближе.

Его широкие ладони покоятся на перилах, а подбородок упирается в грудь.

Когда я приближаюсь, в меня проникает его запах. Растертые сосновые иголки и солнечный свет. Я не знаю, как еще это объяснить. Это теплая земля, которая ассоциируется у меня с копанием в саду в солнечный день. В его запахе нет ничего искусственного или купленного в магазине – это чистая мужская сила на открытом воздухе.