Текст книги "Когда зацветет кактус"

Глава 4

Как Алёна ни старалась, переубедить Тоню у неё не получилось. Та даже сама удивилась своему упрямству и устойчивости. Ведь обычно она к подруге прислушивалась. Да что там? Порой послушно делала, что Алёна ей говорила.

Иногда же действительно это оказывалось самым лучшим. А иногда легче было согласиться, чем бесконечно спорить.

И вдруг – упёрлась и сделала по-своему.

Но и Алёна идти с ними в батутный парк наотрез отказалась. Так и заявила:

– Нет, Тонечка, даже не уговаривай.

Правда Тоня её особо и не уговаривала, просто утром позвонила, уточнила – могла же подруга за ночь передумать. Не передумала. Поэтому на улице Тоня появилась одна. А Мишка уже торчал посреди двора, на детской площадке.

Увидел Тоню, вытащил из ушей наушники, убрал в карман, а когда она приблизилась, зачем-то глянул ей за спину, в сторону дома, и спросил:

– Ещё ждём?

– Зачем? – озадачилась Тоня.

– А как же? – воскликнул Горячев, добавил со значением: – Алёна же.

– Не, – Тоня мотнула головой, – она не идёт.

– Ясно, – заключил Мишка. – А я думал, всё-таки соберётся. Но… – задумчиво насупился и не договорил.

Тоня внимательно уставилась на него, предположила:

– Так ты из-за неё меня пригласил?

И почему-то обида кольнула. Или разочарование, что ли. Но сразу спрятались, пристыжённые.

У Горячева тут, возможно, трагедия, а ей… Что, кстати, ей? Неприятно? Так как всё на самом деле затевалось не ради неё, а ради подруги?

– Ты хотел, чтобы именно она пошла? – осторожно уточнила Тоня, напомнила тихо и сочувственно: – Так у неё же Дима есть.

Мишка пробормотал сбивчиво:

– Я… я… – Потом всё-таки вывел достаточно твёрдо: – Нет. Совсем не из-за этого. Не из-за неё. – Пожал плечами, пояснил: – Просто вы всегда вместе. Я думал, она тебя одну вообще никуда не отпускает.

Ха! Тоня фыркнула возмущённо, прожгла его взглядом, поинтересовалась въедливо-сладеньким голосом:

– Ты это, Мишенька, шутишь? Или хочешь меня обидеть?

Горячев опять растерялся, проговорил, запинаясь:

– Я… не хочу. Тонь, правда не хочу. Я… – и снова замолчал.

– Миш, да что с тобой? – поразилась Тоня.

Это точно он? Или, может, брат-близнец? О котором Горячев никогда не рассказывал. Которого скрывал специально вот для таких моментов: если вдруг понадобится обещание выполнить, а никак – другие срочные планы возникли, и не разорваться.

Полный бред, конечно, и на самом деле никакого брата-близнеца у Мишки нет, но его и правда не узнать. Настолько непривычно и необъяснимо, что Тоню саму уже тянуло смутиться.

Но тут Горячев словно очнулся, пришёл в себя, произнёс:

– Ничего. Всё нормально. – И кивнул в сторону дороги: – Идём.

«Меркурий» располагался совсем недалеко, можно дойти пешком и проехать две остановки на любом проходящем мимо троллейбусе или автобусе. Мишка там, похоже, тоже не редко бывал, не только на фуд-корте, в кинотеатре, и в магазинах, но и в том самом батутном парке. По крайней мере с парнем-инструктором, который сидел на пластиковом стуле возле выстеленной матами акробатической дорожки и сверху наблюдал за тем, что творилось внизу, он обменялся рукопожатием, как с хорошим знакомым.

Не считая его, девушки за кассой, и папаши, не отходившего от совсем маленькой дочки, Тоня с Мишкой оказались здесь самыми взрослыми. А все остальные – мальчишки лет по десять-двенадцать. Но Тоня всё равно чувствовала себя не слишком комфортно.

В голове невовремя всплыли все сказанные Алёной слова. Не про «вонючая и потная» – здесь, кстати, душ имелся, а полотенце Тоня тоже на всякий случай прихватила – а про «несерьёзно» и «обезьянок».

Ну чего они и правда как дети! Им же не по пять и даже не по десять. Но Горячев, похоже, опять чувствовал себя как рыба в воде, ничего его не смущало.

– Идём давай! – воскликнул подбадривающе, посмотрел с ехидным вызовом, будто опять собирался сказать нечто вроде «Всё-таки без Алёны не можешь? Боишься?»

Да ничего подобного! Не боится она, тем более без Алёны, а просто стесняется – сама по себе. Но чтобы Горячев не пялился настолько уж снисходительно, и чтобы не думал ничего такого, Тоня гордо вскинула подбородок, ступила на эластичный чёрный квадрат.

Тот упруго прогнулся под ногами, а Тоня чуть-чуть подпрыгнула – просто на пробу. Батут спружинил, подбросил вверх, а потом выше, и ещё выше, так что в животе приятно ёкнуло.

Тоня взмахнула руками, словно птица крыльями, приземлилась и опять легко взмыла вверх, едва сдержалась, чтобы не засмеяться, оглянулась на Мишку. Интересно стало: посмотреть на его лицо, узнать – он то же самое чувствовал? Но она почти мгновенно забыла, чего хотела, перестала подскакивать, застыла в центре сетки и наблюдала чуть ли не с широко распахнутым от изумления ртом.

Горячев не просто прыгал, Горячев почти летал. Реально.

Взмыл высоко-высоко, перекувырнулся в воздухе, ещё раз и ещё, вперёд, потом назад, то сгруппировавшись, то вытянувшись. И так легко, абсолютно естественно, что, казалось, у него получалось просто само собой, и не стоило ему ровно никаких усилий.

В очередной раз перекувырнувшись, он приземлился не на ноги, а просто плюхнулся на пятую точку, но и тут было понятно, что он это специально. Потом уселся, по-турецки скрестил длинные ноги, вопросительно уставился на Тоню.

– Ты чего встала?

– Я? – переспросила она, выдала, как само собой разумеющееся: – Смотрела. – И тут же выдохнула восторженно: – Даже не представляла, что ты так можешь. С ума сойти.

Горячев самодовольно улыбнулся, доложил:

– Я в детстве акробатикой занимался. Верхним был в паре. На соревнования ездили, даже изредка призовые места занимали.

– Правда? – Это Тоня тоже не представляла, даже мыслей подобных никогда не закрадывалось. – А потом?

– Потом бросил, – коротко откликнулся он.

– Почему?

– Так сложилось, – заключил неопределённо, потом всё-таки пояснил: – Поначалу долго без серьёзных травм обходилось, только по мелочи. Но один раз всё-таки навернулся неудачно, чуть шею не свернул. Мама перепугалась. Да ещё быстро расти начал. Для верхнего слишком длинный, для нижнего ещё рановато. Короче, папа сказал, что никаких супервыдающихся успехов у меня всё равно нет, поэтому нечего и здоровье гробить. Всё равно чемпионом мне не стать. Вот теперь на любительском уровне и развлекаюсь.

Тоня задумалась.

– Ты на него не обиделся?

– На папу? – уточнил Мишка, пожал плечами. – За что?

– Что вот он так сказал, – пояснила она. – Типа чемпиона из тебя не получится.

Разве это не обидно? Особенно, услышать от собственного отца. Родители же обязаны в своих детей верить.

– Да он в общем-то прав был, – совершенно спокойно заметил Горячев. – У меня азарта и злости не хватало. Чтобы к победе любой ценой. Да он и сам не хотел, чтобы любой. Он ведь врач-ортопед, и дело не только в том, что мы первые места не занимали.

Тоня кивнула, отвела взгляд. Всё равно как-то странно, что ли. Обычно, окружающие, наоборот, подстёгивают, подталкивают, направляют – давай, стремись вперёд, всех порви. Устал – не страшно, больно – терпи, не хочется – а это вообще неважно, позже оценишь. А Мишка, возможно, просто смирился с неизбежным, делал вид, будто всё нормально, но самом деле жалел и на отца обижался.

Она снова внимательно всмотрелась в Горячева, а тот тоже уставился на неё, сосредоточенно свёл брови и вдруг хмыкнул.

– Ты чего, меня жалеешь? – Усмехнулся беззаботно. – Перестань. Меня и так всё устраивает. Я же не просто ушёл и всё. Занимаюсь для удовольствия. Могу и сейчас – и стойку, и дорожку. Только в паре с тех пор больше не работал. Но, если потренируюсь, наверное, тоже смогу. – И в конце ещё добавил совершенно серьёзно: – А после школы хочу в Лесгафта. Или в пед на физкультурный.

Надо же. У него уже и планы на будущее расписаны, твёрдо знает, кем хочет быть. И вообще такое чувство, что они сегодня впервые увиделись. Хотя уже несколько лет знакомы, а, начиная с первого сентября, вообще обитают за соседними партами, общаются постоянно, пусть и не слишком интенсивно. Но всё-таки.

А, получалось, Тоня о Мишке в общем-то ничего и не знала. Понятно, когда до восьмого он ходил в другую школу (или, скорее всего, в спортивный интернат), да даже сидел в другом конце класса. Тогда ещё понятно и вполне простительно. А сейчас?

Ну, звали Михаил Горячев, ну, жил в той же стороне от школы, учился с переменным успехом, по каким-то предметам нормально, по каким-то не очень, излишней серьёзностью не отличался. С девушкой в данный момент вроде бы не встречался. Или точно не встречался, раз предложил Тониного парня изобразить.

И что? И всё? На этом её познания заканчивались?

Глава 5

– Хочешь и тебя научу сальто делать? – предложил Мишка.

– Ага! – хихикнула Тоня. – Собираешься на мне свой тренерский навык прокачивать? Перед поступлением.

Горячев тоже улыбнулся, но не возразил, не согласился, сообщил со всей убедительностью:

– Да это несложно. Тот же кувырок, только в воздухе.

Ну да, конечно, всего лишь кувырок. С учётом того, насколько он у Тони на земле обычно получается, легко представить, как это будет выглядеть в воздухе. Начинать ржать можно уже заранее.

Хотя, если честно, пока прыгала, её так и тянуло взлететь высоко-высоко и перевернуться через голову. Если бы не было вокруг никого, вообще-вообще никого, за исключением разве Горячева, может быть, Тоня и попробовала бы.

– Ты же умеешь кувыркаться, – не унимался Мишка. – Вот абсолютно то же самое. Только подпрыгни чуть-чуть. Даже сразу на ноги приземляться не надо. Для начала – просто на спину.

Он сам так и сделал, как рассказал: подскочил совсем невысоко, перекувырнулся, упал на спину, и только уже потом, подброшенный батутом, встал на ноги.

Глядя на него, и не усомнишься, что это легче лёгкого. Но Тоня уже в курсе, как он ещё умел, её не обманешь. Поэтому и не торопилась пробовать.

– Боишься, что ли? – искренне озадачился Горячев.

Тоня действительно боялась. Но даже не самого прыжка и переворота, не того, что может неудачно приземлиться и будет больно. Больше всего – чужих взглядов. Вот если бы все присутствующие отвернулись, или совсем ушли, вот тогда она… вполне возможно…

– Ну… я…

– Лучше нас научи, – раздалось совсем рядом, и они повернулись одновременно, узнать, что происходит.

В нескольких шагах от них собрались мальчишки, стояли стайкой мялись и молчали, а один – рыженький, веснушчатый, самый взъерошенный и, видимо, самый смелый – держался чуть впереди остальных. Он и повторил, посматривая то на Мишку, с искренним уважением, то на Тоню, с нескрываемой снисходительностью.

– Нас лучше научи. – Заверил убеждённо: – Мы сможем. И не боимся.

Остальные старательно закивали, подтверждая, а Горячев обвёл их взглядом, усмехнулся, сложил на груди руки.

– Вас – не имею права, – произнёс весомо. – А если хотите, тут тренер есть. – И указал на сидящего наверху парня.

– Он – только за деньги, – вступил другой мальчишка. – А ты – так.

– Ну правда, не имею права, – ещё раз пояснил Мишка.

Мальчишки разочарованно засопели, но возражать и уговаривать не стали, зато выдвинули новое требование, словно надеялись хотя бы моральную компенсацию получить за неисполнившееся желание.

– Тогда покажи ещё чего-нибудь. Что умеешь.

И уставились преданно, а глаза уже блестели от предвкушения.

Вот и как отказать восторженным зрителям? У Горячева решимости не хватило.

– Ну хорошо. Но немного.

Он выбрал батут побольше, возле ярко-жёлтой построенной из огромных прямоугольных матов стены, с которой эти же мальчишки прыгали всего несколько минут назад. И опять – высоко подлетал, кувыркался и переворачивался, приземлялся не только на ноги, но и на живот, на спину.

Зрители восторженно восклицали, показывали пальцами и что-то объясняли друг другу с видом знатоков. А Тоня устроилась чуть в стороне в кресле-мешке и, если не восторгалась, то уж точно в тайне гордилась, что она тоже причастна. И немного волновалась, потому что от Мишкиных трюков даже у неё, сидящей в полной безопасности, дух захватывало. Но что уж совсем удивительно, иногда ей самой хотелось испытать то, что сейчас чувствовал он, – ту же свободу, то же бесстрашие, то же ощущение полёта.

Горячев остановился, раскланялся, дурачась, но почитатели и не думали отставать, затянули с таким видом, будто им недодали обещанного:

– А ещё-о-о?

– Э! – выдохнул Мишка сурово. – Вы особо-то не наглейте. Я тут всё-таки не с вами и не сам по себе. С девушкой.

Мальчишки дружно повернулись и с интересом уставились на Тоню, словно успели забыть о её существовании, а теперь обнаружили заново.

– Ну и что? – заявил рыженький невозмутимо. – Она же не мешает.

Мишка застыл с приоткрытым ртом, но быстро очнулся, виновато и растерянно глянул на Тоню, а она лишь улыбнулась, пожала плечами. Происходящее напомнило ей старенький мультфильм про циркового льва Бонифация. И эти мелкие липучки всё равно же не отстанут, если на них не зарычать, а Горячев на подобное вряд ли способен. Он мог и злиться, и обижаться, и даже драться, когда возникал повод. Но не сейчас же.

– А тогда отвяжетесь? – уточнил он.

Его поклонники опять старательно закивали. Даже слишком старательно, чтобы не заподозрить их в том, будто они делали это исключительно ради Мишкиного согласия: пообещаем, раз такое условие, но на самом деле ничего не гарантируем.

Горячев снова ступил на батут, подпрыгнул, сделал сальто, кувырнулся, упал на спину, да так и взлетел горизонтально, но не вверх, а к стене, на весу прошёлся по ней ногами, оттолкнулся и опять упал спиной на батут, повторил несколько раз, с каждым разом забираясь всё выше и выше. А в последний не просто пробежался по стене, а шагнул через край, будто поднялся на другой уровень, выпрямился, замер, развернулся, посмотрел на зрителей сверху-вниз.

– Всё?

Мальчишки пялились на него заворожённо и, скорее всего, даже не слышала обращённого к ним вопроса. Ждали продолжения, несмотря ни на что.

Горячев спрыгнул вниз, опять произнёс:

– Всё! – но уже твёрдо, без вопросительных интонаций, и, не давая поклонникам возможности ничего сказать, направился к Тоне. – Пойдём туда.

Он указал подбородком в противоположный конец зала. Там располагалась яма, наполненная большими разноцветными мягкими кубами. С потолка свисала пара толстых канатов-лиан.

– Можно, как на тарзанке, раскачаться и прыгнуть, – пояснил. – Хочешь, я тебя раскачаю?

Тоня даже подумать не успела, представить, как висит на лиане – вот теперь уж точно обезьянка, – как со стороны снова прозвучало:

– Меня раскачай.

На этот раз рыженький был один. Его приятели остались на батутах у стены, пробовали повторить за Мишкой – не кувырки, а шаги. И только он оказался самым упёртым и решительным, притащился следом.

– Я что, нанимался с вами нянчиться? – шикнул на него Горячев, но, похоже, способа смутить рыженького просто не существовало.

– Тебе трудно? – в праведном негодовании выдал он. – Ты большой и сильный. – Не забыл подлизаться. – У меня самого так не получится.

– Один раз, – предупредил его Мишка. – И ты отваливаешь отсюда и больше не подходишь.

Тоня опять улыбнулась украдкой.

Горячев – наи-и-ивный. Мальчишка хоть и хмыкнул с самым серьёзным и добропорядочным видом, типа «Договорились. Не вопрос», был явно не из тех, от кого настолько легко получилось бы отвязаться. А Мишка не просто большой и сильный (хотя по правде не очень-то и большой), но ещё и добрый.

Но вот об этом Тоня и раньше знала, хотя ни разу не видела, чтобы он возился с детьми. И рыженького он раскачал реально круто. То есть не совсем раскачал, а взявшись за конец каната, оттянул его, насколько смог, так что размах получился очень даже.

Мальчишка радостно завопил, расцепил руки, бултыхнулся вниз, почти целиком исчез между кубов, но быстро вынырнул, выбрался довольный. Тоня даже не сомневалась, что сейчас опять раздастся «Раскачаешь ещё?», но Горячев заранее уставился на него, прицельно прищурившись. И рыженький только помотал головой – «А я чё? А я ничё!» – показательно вздохнув, молча повис на лиане, принялся раскачиваться сам.

Мишка повернулся к Тоне.

– А ты? Попробуешь?

И она решительно кивнула.

– Ага, давай.

И пусть потом Алёна хоть сто раз назовёт её обезьянкой. Ей – понравилось. Летать, ухватившись за канат, и падать. Не потому, что иначе никак, не хотела, но пришлось. А потому, что сама так решила и сама расцепила пальцы.

Они прыгали по очереди, и Мишка всегда помогал ей выбираться из ямы: протягивал руку, крепко ухватывал за ладонь, тянул вверх, и Тоня легко взлетела на край. И только один раз то ли она сама выпрямилась не очень удачно, то ли Горячев дёрнул слишком резко и сильно.

Возможно, даже нарочно – слишком резко и сильно. Почему-то Тоне так подумалось. Она потеряла равновесие, привалилась к нему, ткнулась носом в плечо, а Мишка обхватил её, придерживая.

Но ведь на самом деле Тоня совсем не собиралась падать. А он всё равно держал. Несколько лишних секунд. Убеждался, что она твёрдо стояла на ногах? Или что? Но потом отпустил, легко, отодвинулся, произнёс:

– Уходим? Время уже вышло.

Глава 6

Они поднялись на помост, потом, забрав вещи из камеры хранения, опять спустились, уже под него, в скрытый закуток, похожий на подвальчик, хоть и расположенный на втором этаже.

Здесь прятались ниша с раковинами, туалеты и пара очень скромных душевых – сильно не намоешься, но слегка сполоснуться можно. Даже просто из-под крана, особо не раздеваясь. Но, помня Алёнины негодующие восклицания про потную и вонючую, Тоня провозилась довольно долго.

Она ещё и дезодорант взяла, не только полотенце. Хотя вот уверена была почти на сто процентов, что Мишке всё равно, как она выглядела и чем благоухала, – после ныряния с тарзанки в яму с кубами можно считать, что они уже видели друг друга любыми и скрывать им нечего.

В общем, когда Тоня опять выбралась на белый свет, Горячев ждал её у выхода и, похоже, довольно давно. Но ничего не сказал, точнее, ни слова упрёка, зато произнёс:

– Держи. Это тебе. – И протянул руку.

Он сжимал в пальцах маленькую мягкую игрушку, совсем маленькую – меньше ладони. Забавного тряпочного зверика – бледно-розового в разноцветную крапинку, непропорционально большеголового, с несоразмерно огромными глазами из пуговиц и крошечным тоже пуговичным носом, совсем как Чебурашка, неизвестного вида и породы.

Зверик походил сразу и на медвежонка, и на обезьянку, и на мышонка, и даже на поросёнка. Тоня аккуратно забрала подарок, спросила:

– Где ты его взял?

– Да в автомате вытащил, пока тебя ждал, – пояснил Мишка, поморщился скептически и немного смущённо. – Не фонтан, да?

Зверик пялился на мир неуверенно, настороженно и потрясённо, будто тоже задавался вопросом, как к нему отнесутся, и боялся, что не очень. У него же наверняка проблемы с самоидентификацией. Кто я? Зачем я? Кому нужен? И комплексы из-за нестандартной внешности. Но чем дольше Тоня на него смотрела, тем больше проникалась сочувствием, и он уже не казался забавным уродцем. Трогательный, беззащитный и милый.

– Ты что? – возразила она Мишке. – Очень даже симпатичный. Мне нравится.

У неё даже решимости не хватило запихнуть зверика в рюкзак, в темноту и духоту, прицепила на бегунок молнии. Хорошо, что у него имелась петелька на карабине, – специально для этого. А когда вернулась домой, перевесила на школьную сумку, даже несмотря на то, что заранее предполагала: Алёна не одобрит.

Во-первых, потому что в их возрасте уже неприлично и чересчур инфантильно обвешиваться умилительными брелоками и игрушками. И, во-вторых:

– А это ещё что за чучелко? – фыркнула подруга, вскинув брови и указав пальцем на зверика.

Она углядела его почти моментально, едва они встретились утром возле дома, чтобы, как обычно, вместе топать в школу, и теперь рассматривала недоумённо и чуть пренебрежительно.

– Миша вчера подарил, – невозмутимо сообщила Тоня, а Алёна вскинула подбородок и всплеснула руками:

– И как я сама не догадалась? А что ещё можно было ожидать от Горячева? – Перечислила снисходительно: – Батутный парк, игрушечный уродец.

Тоне стало обидно – ни с того ни с сего обидно.

– Почему он тебе так не нравится?

– Да ты погляди на него! – Алёна опять ткнула в зверика пальцем. – Это вообще кто? Медведь? Хрюшка? Весь кривенький-косенький.

– Я не про него, – упрямо насупилась Тоня, хотя и за зверика было обидно тоже.

Подруга озадаченно нахмурилась.

– А про кого?

– Про Мишу, – пояснила Тоня негромко, в твёрдую линию сжала губы.

– Мне? Не нравится? – в голосе Алёны прозвучало искреннее недоумение, она даже фамилию уточнила, убеждаясь, что они говорят об одном человеке: – Горячев? – Честно задумалась на несколько мгновений и вдруг заявила категорично: – Только не говори, что ты собираешься встречаться с ним на самом деле.

Тоня и не планировала ничего такого говорить.

После батутного парка они отправились на фуд-корт – долго сидели за столиком, ели, болтали. Ну то есть Мишка в основном рассказывал, а она в основном смеялась, так что даже мышцы на лице едва не свело от бесконечно улыбки. И, наверное, именно поэтому на обратном пути они больше молчали. И когда расходились по домам, тоже молчали.

Горячев опять довёл её до подъезда, ровно до того места, на котором они днём встретились, посмотрел и, кажется, хотел что-то сказать. Да в принципе и сказала, что было весело, и «Пока. Завтра в школе увидимся». Но какое-то время ещё топтался на месте. И Тоня топталась, не торопилась разворачиваться и бежать к двери.

Потом Мишка произнёс:

– Ну, я думаю, в следующее воскресенье тоже неплохо получится. Мы ведь идём в следующее воскресенье?

– Куда? – осторожно спросила Тоня.

– Так, а это… – Горячев сосредоточенно сдвинул брови, вспоминая. – Тебе же там надо было… перед кем-то… с парнем…

А она, если честно, и забыла, что всё затевалось только ради Сагитовой, чтоб Тоня не опозорилась, представ перед дворовыми девчонками пустой трепачкой. А вот Алёна всё прекрасно помнила.

– Ладно ещё прикинуться парой, чтоб Сагитова отстала, куда ни шло, – назидательно вещала она, не дожидаясь ни подтверждений, ни опровержений, – но что-то большее… с Горячевым… Ну это же просто несерьёзно. – Подруга добавила убеждённости и громкости в голос и выдала безапелляционно и твёрдо: – Ты, Тонечка, однозначно достойна лучшего.

Какого ещё «лучшего»? В чём оно заключалось?

Тоня в недоумении дёрнула плечами. Хотела спросить, что Алёна конкретно имела в виду, но та уже сама предположила с такими интонациями, будто речь шла о чём-то предосудительном и вообще просто кошмарном:

– Или ты, подруга, реально на него запала?

– Нет, – торопливо выдохнула Тоня, успокоила Алёну: – И не собираемся мы встречаться. Только в воскресенье опять, как я Сагитовой обещала.

Они ведь с Мишкой действительно ни о чём подобном не разговаривали. И даже не думали. И в школе потом общались, как обычно. Правда настроение у Тони почему-то немного испортилось, и все уроки не покидало странное и не слишком приятное ощущение, которое толком не удавалось определить, – то ли замешательства, то ли досады, то ли несбывшихся ожиданий.