Текст книги "Перерождение. Сборник рассказов и стихов"

Ангел и цветы

Вечером восьмого марта я стояла на остановке и ждала автобус.

Весна отметилась в городе чисто номинально, было холодно и промозгло, ветер гонял по замёрзшей слякоти мокрые билетики. Я мечтала о том, как бы поскорее добраться до дома, где меня ждал – я не сомневалась! – приготовленный мужем ужин и роскошный букет – это уж точно! – моих любимых лилий.

Размышления о предстоящем вечере немного скрасили вид серой остановки со старой скамейкой и замызганной урной. Я бесцельно оглядывала непритязательный пейзаж и заметила, что из урны торчат, среди мятых бумажек, окурков и засохших плевков, зелёные стебли, обмотанные подарочной бумагой. Видно было край пышного золотистого банта, которым украсили обёртку.

Похоже, кто-то не угодил даме с подарком на восьмое марта.

Автобус всё не шёл. Люди стояли нахохлившимися пингвинами, попрятав носы в воротники и шарфы. Со смесью странной жалости и любопытства я подошла ближе, чтобы рассмотреть цветы, и вдруг чья-то рука вытащила букет из урны.

Я подняла глаза. Передо мной стоял парень с белокурыми волосами до плеч, с белёсыми ресницами и бровями, одетый в тоненькую, не по погоде, куртку и старомодные джинсы клёш. В руках он держал безнадёжно испорченный букет алых роз и с озабоченным видом убирал прилипшие окурки и билетики с ломких подвядших лепестков.

Мне сразу представился вечно голодный влюблённый студент, у которого нет денег на подарок девушке. Что ж, в такой день излишнюю сентиментальность можно и простить.

– Скажите, пожалуйста, – обратилась я к «студенту». – Зачем вам эти цветы?

Парень посмотрел на меня и вдруг усмехнулся, лукаво и игриво, что никак не соответствовало образу печального бедного рыцаря.

– А знаете, вы первая, кто спросил об этом, – ответил он. – Обычно люди крутят пальцем у виска или брезгливо морщатся. Разве что торговцы цветочных киосков уже привыкли и не обращают внимания, когда я наведываюсь к ним вечерами.

Глаза у парня были нежно-голубыми с серебристым отливом. Про такие, кажется, говорят, что в них можно утонуть.

– Преподнёс ли вам муж букет цветов? – весело и просто продолжал он, глянув на моё обручальное кольцо.

– Мы ещё не виделись, но вечером…

– Какие вы предпочитаете? – перебил белокурый незнакомец. – Розы? Хризантемы? Эустомы? Лилии, орхидеи, тюльпаны?

– Лилии, – невольно улыбнулась я.

– Так, сейчас поглядим, – парень спустил с плеч рюкзак. Старый, брезентовый, с коробом внутри – с похожими мой папа ездит на рыбалку.

Он расшнуровал завязки, и я ахнула. Рюкзак был доверху набит самыми разными цветами – жёлтыми мимозами, роскошными орхидеями, мелкими полевыми ромашками, розами всех сортов и оттенков…

И все они были, если можно так выразиться, «бракованными». Подсохшие, начинающие увядать, с оборванными лепестками или подгнившими листочками. Какие-то были явно спасены из мусорного бака, подобно последнему букету. Его, кстати, парень затолкал в рюкзак с удивительной ловкостью, хоть, казалось, там совершенно нет места.

– Лилии, говорите? Вот такие? – он тронул белый лепесток с пожелтевшими краями. – Около полудня одна капризная мадам вышвырнула их в окно. Понимаете, она просила у своего кавалера розы, но он принёс лилии. А вот этот букет роз замёрз, пока влюблённые слишком долго прощались у подъезда. А эти тюльпаны мужчина даже не успел подарить – они с женой поругались по телефону, и он выбросил цветы в канаву, даже не сбавив шагу. А вот, смотрите, мелкие розочки, которые оборвал продавец, потому что, на его взгляд, они портили цветочную композицию…

– Что вы с ними делаете? – спросила я.

Незнакомец только таинственно улыбнулся:

– Это секрет. Но позвольте вас попросить. Когда ваши лилии начнут увядать, не выбрасывайте их в контейнер для мусора. Раскройте окно и просто положите букет на подоконник… О, ваш автобус! – неожиданно воскликнул он.

Я машинально обернулась, даже не подумав, что попадаюсь на старую школьную шутку. Но автобус и впрямь стоял у остановки, и люди толпились, стремясь поскорее нырнуть в тепло. Когда я перевела взгляд обратно, передо мной уже не было ни странного парня, ни его рюкзака, ни букетов. Только на земле лежал скрученный в трубочку розовый лепесток и пушистое снежно-белое пёрышко. Они так выделялись на грязной слякоти, что я подняла и лепесток и перо и сунула в карман.

Я уже и думать забыла об этой встрече, но через неделю после праздника лилии – да, муж, разумеется, подарил мне мои любимые цветы, – так вот, лилии начали увядать. Я уже хотела было с неизбежной грустью отправить их к остальному мусору, но тут в памяти возникли огромные глаза с серебристым отливом, розовый лепесток у моих ног и…

В общем, перед тем, как лечь в постель, я положила букет на подоконник, раскрыла окно настежь, сама закуталась в одеяло и стала ждать. Уверяла я себя, что жду мужа, который остался на работе в ночную смену, но в душе спорило с этим необыкновенное и уже подзабытое чувство. Словно я снова маленькая, и в сочельник смотрю под ёлку, чтобы не пропустить момент, когда сами собой, по волшебству, появляются подарки. Но, как бы я ни старалась бодрствовать, всё же так и уснула с книгой в руках и включённым бра.

Проснулась я одновременно и от холода и от скрежета ключа, поворачивающегося в дверях. Уже совсем рассвело, но светло было как-то по-особенному. Комнату заливал чистый и белый свет.

И я поняла, что идёт снег, последний мартовский снег, который уже к обеду превратится в лужи и ручьи.

Я бросилась к окну. Букета на подоконнике не было. Зато за ночь намело целую снежную горку, а её вершину украшало белое перо, трепещущее на свежем ветру. С неба летели роскошные, пушистые хлопья. Лёгкие и прекрасные, и до невозможности похожие на цветы – мелкие розочки, причудливые орхидеи, нежные лилии, воздушные тюльпаны…

В комнату вошёл муж, стряхивая снежные хлопья с волос. Увидел, что я стою у раскрытого окна в одной пижаме, покачал головой, накинул мне одеяло на плечи и сказал:

– Наверное, это глупости. Но ты же у меня любишь сказки. Так вот, когда я подходил к дому, мне вспомнилась старая сказка, которую давным-давно рассказывала бабушка. О последнем весеннем снеге, который создают ангелы из цветочных лепестков, чтобы люди не переставали верить в чудо. Чем-то похоже, не правда ли? А теперь отойди от окна, простудишься.

– Не простужусь, – с улыбкой ответила я.

И незаметно спрятала в руке пушистое белое перо.

Договор

– Заколебали вы меня, вот что…

Я вскрикнула от неожиданности и едва удержала равновесие на табуретке. Что в моей ситуации было верхом абсурда. Но должна же я понять, откуда раздался голос в пустой квартире, запертой на замок!

У распахнутого окна стоял Ангел Смерти и с видом закоренелого меланхолика протирал меч замшевой тряпочкой. Медленно, от рукояти к острию. Шур-р. Шур-р… чёрный плащ, чёрные крылья – фактически, классика жанра.

Я прочистила горло и автоматически поправила петлю на шее.

– Хорошо закрепила? – поинтересовался он.

– Ага…

– Ну-ну. А чего такой способ примитивный выбрала? Прикинь только – язык до груди, глаза вылезут, зелёная вся, в рвоте и… других неприятностях. Хочешь, чтоб тебя такой запомнили? Выбрала б что-нибудь другое, поутончённее, чем вот это.

– Спасти могут! – стала защищаться я. – Откачают ещё, а мне с гарантией надо! Извини уж, что есть!

– А-а, ну да.

Он умолк и снова прошёлся по мечу. Тряпочкой. Я тоже молчала. Не кофе же ему предлагать, в самом деле!

– И на себя посмотри, – продолжил он и окинул меня таким презрительным взглядом, что мне немедленно захотелось дать ему в морду. – Кто ж вешаться собирается в розовых тапочках и пижаме, а? Хоть бы платье симпатичное надела, бельё там кружевное, причёска-помада. Маникюр бы сделала. Кстати, когда ты его делала в последний раз?

Я возмущённо спрятала руки с обгрызенными ногтями за спиной.

– Три месяца назад… Да тебе какое дело вообще?!

– А надо раз в две недели! – он положил меч на подоконник и посмотрел на меня в упор. – Выкладывай. Что случилось-то?

Я хотела его послать подальше, но… кому ещё расскажешь?! Быть может, это мой последний шанс излить душу. Я хотела разразиться слезливой речью, но в голову пришло только несколько слов:

– Я люблю одного человека. Безнадёжно.

Ангел понимающе покивал и спросил:

– А он об этом знает?

Я опешила:

– Он?.. Ну… нет… то есть… просто я… в смысле, он… там сложно всё…

– Сложно – это интегралы на уроках математики брать. А для того, чтобы пойти и поговорить с человеком, у тебя все данные есть – голос и ноги. Заметь, этим тоже, увы, не каждый наделён.

– Как – поговорить?! Нет-нет-нет!!! Лучше смерть!

– Да я это уже понял. На вашей Земле трусов и лентяев на квадратный метр больше, чем тараканов.

– Что-о?

– Что слышала. Конечно, повеситься – раз плюнуть! Прыг и готово. А поговорить, признаться, в глаза посмотреть – тут смелость нужна, уверенность.

– Ты хочешь сказать, я трусливая и неуверенная?

– Я-то ничего не хочу, ты сама уже всё сказала.

Мы помолчали. Я теребила верёвку, он разглядывал свои руки в чёрных перчатках. Потом поинтересовался:

– А у тебя мечта есть? Страсть, увлечения? Музыку пишешь, сарафаны шьёшь, игуан разводишь?

– Да… у меня было много мечт… Мечтаний.

– Сбываются?

– Ну… через раз. Да какая разница, говорю же, я люблю…

– Да что ты заладила: «люблю, люблю»! Я вот жареные хвосты саламандр люблю, а их знаешь, как достать сложно? Только контрабандой. Короче, слушай.

Он простучал начищенными сапогами по паркету, оставив следы грязи. Вот, зараза, я ведь только сегодня утром полы вымыла! Отодвинул от стола стул, сел, переложил в сторону стопку книг и сделал приглашающий жест:

– Может, присядешь?

Мне даже в голову не пришло возразить, что меня в собственном доме за собственный стол присесть просят! А что вы бы сделали, если б к вам за секунду до самоубийства заявился Ангел Смерти с мечом и принялся читать нотации?! Вот и я сняла петлю с шеи, закинула её на крюк, слезла с табуретки, табуретку придвинула к столу так, чтоб оказаться точно напротив неожиданного собеседника и села.

Он покрутил пальцами. На столе вспыхнуло пламя, и появились два жёлтых, старых на вид свитка. Ангел поморщился и смахнул огонь, сдул на пол пепел.

– Как же у нас любят эту мишуру… – буркнул он и продолжил уже деловым тоном. – Есть предложение. Если ты его примешь, выиграем оба. Объясняю. Вы своими самоубийствами рушите нам месячные и годовые планы под корень. Одна душа самоубийцы автоматически снижает наши показатели на пять обычных душ, но забирать вас всё равно надо, деваться некуда. Плюс вы не внесены в план, и работать нам приходится внеурочно. Запарка нереальная. В результате, под конец года попадают все. Отчёты горят, зарплату режут, об отпуске и подумать нельзя.

Я невольно прониклась сочувствием. И правда, замордованный он ужасно, особенно вблизи видно.

– Может, кофе хочешь? – спросила я, вспомнив, наконец, кто в доме хозяйка.

– Не откажусь, – вздохнул ангел.

Пока я возилась с кофеваркой, искала печенье в шкафу и накрывала на стол, мой гость тщательно сверял записи в обоих свитках.

– Теперь ты, – сказал он после того, как чашка опустела. – Молодая, красивая и, в принципе, ещё можешь жить и жить. Но дело твоё, открыто вмешиваться не имею права. Реальный отведённый тебе срок кончится… – он чуть прикрыл глаза, – нет, не скажу, когда, но нескоро точно. Забирать твою душу сейчас я не хочу, потому что на мне и без того три выговора висят. Поэтому предлагаю сделать так.

Ангел щелчком отправил один из свитков на мой конец стола. Я развернула бумагу. Наверху красивым ровным почерком было написано: «Договор». Потом шло несколько пунктов почерком помельче, в самом низу стояла сегодняшняя дата и прочерчены два места для подписи.

– Один год. Триста шестьдесят пять дней, – комментировал ангел, пока я читала условия. – В течение этих дней ты делаешь всё то, чего боялась раньше. Совершаешь всё, что хотела бы совершить перед смертью, что взбредёт в голову, без оглядки. В частности, разбираешься со своей любовью – в обязательном порядке. И вписываешь это на обратную сторону. По пункту на день.

Я перевернула лист. Там стояли номера от одного до трёхсот шестидесяти пяти.

– Места мало, но можно коротко, аббревиатурами, в общем, чтоб потом расшифровать смогла. Ровно через год я к тебе приду и, если вся обратная сторона будет заполнена, заберу твою душу без вопросов. Только не халтурить – нечестные записи увижу сразу. Один день – одно действие. Тебе нечего бояться и нечего терять – какая разница, умрёшь ты сейчас или через год? Но, могу пообещать – этот год будет крайне интересным. Если же в списке будут пропуски или – ну мало ли! – ты просто передумаешь, то ещё раз угостишь меня кофе, и мирно разойдёмся до лучших времён.

Я снова посмотрела на лицевую сторону. Пункт «в случае невыполнения условий настоящего договора исполнителем, последний обязуется предоставить заказчику 250 мл готового кофе» значился под номером 3.1.

– Смерть или кофе? – улыбнулась я. Предложение, хоть и отдавало сумасшедшим домом в кратчайшие сроки, но было заманчивым. И правда, много ли мне терять?

– Типа того. Ну, что скажешь?

– Подписывать кровью? – поинтересовалась я.

– Откуда эти средневековые зверства? – закатил ангел глаза. – Держи.

Он протянул мне элегантную чёрную ручку с перьевым стержнем.

В торжественном молчании мы подписали оба экземпляра и обменялись рукопожатием.

– Спасибо за кофе, – ангел спрятал свой свиток за пазуху, встал, взял меч и накинул на себя перевязь. Эффектным жестом пригладил длинные волосы и расправил крылья. – Я рад, что мы пришли к соглашению. Кстати, тапочки очень милые. И, если позволишь, маленький совет, – он уже стоял на подоконнике, готовый взлететь. – На твоём месте, я всё-таки начал бы с белья и маникюра.

Я ахнула от такого хамства, но в проёме окна уже были видны только бегущие по вечернему небу облака.

Ангел Смерти сидел на берегу озера и говорил по мобильному телефону:

– Привет, любимая. Как там у тебя? Освободилась? Что? Суицидник? Из петли вытащила? Моя ты умница… ещё несколько таких, и, может, в отпуск вместе слетаем уже в этом году. А скажи-ка, где ты его нашла… да проверить кое-что хочу. Так… ого… стой, дай угадаю. Безнадёжно влюблён, да? И поговорить боится? Вот так совпадение! Договор подписал? Что? Долго упирался, но подписал? Вот и отлично! Знаешь, надо будет через год их вместе навестить… Ладно, хватит о работе. Так как насчёт чашечки кофе вечером?

Прямолинейное чудо

Уволят-уволят-уволят!.. А-а-а-а-амброзией мне подавиться, если шеф ещё не подписал приказ! А, дьявол, э, в смысле, неловко-то как вышло! Первое нормальное дело – и как так, провал, катастрофа, выпускайте коней апокалипсиса, всё кончено! И это под конец года, когда отчёты сдавать! Всё же продумал, всё устроил, ну что им, татуировки на лбах выбить: «это Он» и «это Она»?! Что им ещё надо?! Звонок… это шеф, точно шеф, всё, прощай карьера, пойду в дворники, звёзды отмывать…

Они сидели в кафе и старались не смотреть друг на друга. На оконных стёклах переливались узоры, морозные и мишурные. Из динамиков звучала «Happy New Year», официанты расхаживали в красных колпаках. Приподнятое новогоднее настроение сверкало в каждой мелочи. Девушка складывала из салфетки журавлика, спрятав лицо под светлыми волосами. Молодой человек машинально натирал очки.

– Ну что ж, – произнесла она, когда молчание затянулось до невозможности. – Счастья тебе тогда.

Девушка смяла и отшвырнула журавлика, над которым столько трудилась. Не поднимая головы, нащупала за спиной сумку.

– Постой, – всполошился он. – Но ведь мы останемся друзьями? Друзьями в любом случае, да? Пойми, ты слишком хороша для меня…

Она украдкой вытерла слёзы манжетой.

– Друзьями? Да, да, конечно… прости… мне пора…

Перед аудиенцией юный ангел три раза пробежал по потолку, забраковал три оправдательных монолога, побился для приличия о стену, героически вздохнул и скрылся в наводящем подколенные мурашки кабинете. По приёмной летали нарядные свечки, а на диване дожидались своей очереди ещё два сотрудника, с папками в руках. У одного были длинные белые волосы, второй щеголял фиолетовым «ёжиком» на голове и мощными кожаными ботинками. Ангелы швырялись дротиками в украшенную гирляндой мишень, чтобы скоротать время.

– Опять молодняк прокололся, – сказал ершистый, когда дверь за новичком закрылась.

– А что с ним-то? – спросил его коллега и послал дротик точно в десятку.

– Что-что… а куда стажёров вечно шлют? Двое друг друга любят, но решают остаться друзьями. И никак ты от них не добьёшься, почему. Если хочешь засыпать кого-то, вернейшее задание. Проще маньяка перевоспитать и волонтёром в благотворительность отправить, чем людям доказать, что им нужно быть вместе.

– Ага, – сокрушённо отозвался беловолосый. – Знаю таких, сам сколько раз попадал… Слушай, может, глянем? Вдруг там не совсем безнадёжно?

– Хм… Можно.

Ангелы дружно метнули дротики, сбили две свечки и тихонько выбрались из приёмной.

Предновогодний город, уличные музыканты, ёлки, подмигивающие из каждой витрины… Девушка шла мимо, не обращала внимания на праздничную суету, на холод и на снежные хлопья, которые украсили плечи. Иначе заметила бы, что кроме снега в бахроме шарфа путаются лёгкие белые перья.

– Лена! – услышала она за спиной, но не обернулась, только прибавила шагу. – Лена! Да стой же! Телефон! Ты телефон забыла!..

Девушка остановилась. Олег подбежал, запыхавшийся, протянул телефон.

– Ты представляешь! – заговорил он, не обращая внимания на её бесцветное «спасибо». – Только ты ушла, ко мне за столик тип подсел такой… странный, в общем, волосы седые до пояса, на шее цепь с перьями. Смотрит на меня в упор и говорит: «Слушай сюда, Олег Станиславович. Если ты сейчас же не догонишь свою любовь, знай, что это отразится на всём мировом устройстве, потому что из-за тебя уволят талантливого работника Небесной Канцелярии, а ему ещё много чего улаживать, кроме ваших сердечных дел. А сам ты будешь всю жизнь жалеть о том, что натворил сегодня». И твой телефон на стол швыряет, а я же точно помню, что ты его забрала! Потом взял мой кофе, залпом допил и в окно вышел… Лен, не делай такие глаза, Лен, я не шучу и не сошёл с ума. Хотя, нет, наверное, сошёл, если наговорил тебе столько там, в кафе… Давай ещё погуляем? Поговорим? Смотри, какой снег! Новый год всё-таки на носу…

– Тебе не кажется, что это было чересчур напрямую? – ангел в кожаной куртке взъерошил фиолетовый ёжик.

Беловолосый грустно улыбнулся догорающему бенгальскому огню.

– Возможно. Но ты ведь знаешь, как сложно что-то объяснить людям. Они не понимают намёков, не видят знаки, и, едва встретят счастье, бегут от него со всех ног. Бегут и кричат «не верю!» Я много таких повидал, но до сих пор каждая оборванная история любви ранит меня, как неопытного новичка. И так хочется, чтобы хотя бы изредка, хотя бы для двоих всё становилось предельно ясно… Один раз в год мы имеем право на прямолинейное чудо.

Новогодний корпоратив был в разгаре. Сияли огни, гремела звёздная музыка, хлопали крылья танцоров. К барной стойке подбежал юный ангел с перьями в праздничных блёстках.

– Представляете! Шеф мне повышение дал! Из-за той парочки! Говорит, давно не бывало, чтобы стажёр справился с подобным заданием. А я ума не приложу, отчего так хорошо вышло, мне казалось, они расстанутся… наверное, правда, судьба… Ну, с Наступающим!

Два ангела заговорщицки переглянулись и подняли бокалы с амброзией.

Менестрель в таверне

Осень

– Ты снова здесь? Сколько раз я просил оставить меня в покое!

Она смотрит на меня бесстыжими колдовскими глазищами и кутается в коричневый плащ.

– Уходи! – говорю я и, стараясь казаться грозным, делаю шаг в её сторону.

Она хохочет и скалит белые зубки.

– Нет, милый, – о, этот голос! Как он сладок, как манит к себе! – Даже не пытайся. Ты хочешь меня, и не нужно отрицать этого…

Она такая… Тоненькая, бледная, с лихо вздёрнутым носом. А волосы – целый водопад переливается всеми оттенками тёплых цветов, рыжее неистовство выбивается из-под простенькой замшевой повязки на голове. Солнце играет на этом огненном чуде, бросает светло-жёлтые блики, а у самого изгиба нежной шеи, оттенённая хрупкими ключицами – коричневая полутьма.

Она такая… Этого не передать словами.

Подходит ко мне, нахально смотрит снизу вверх, берёт моё лицо в ладони – бархатные, как кошачьи лапки.

– Уходи, – бормочу я и ищу губами её губы.

Я ненавижу её, но не могу без неё жить. Когда она уходит, кажется – всё! Исчезло наваждение, напился, насытился с головой, хватит. Но проходит время – и снова начинаю её ждать. Так путник грезит о вечернем огне, так страдающий от жажды не чает дождаться, когда послышится перезвон ключа.

Она однажды пришла и просто так, походя, забрала моё сердце.

– Дорогой! – голос жены с кухни. – Пора ужинать!

– Иду! – отзываюсь я, зарываясь в её волосы лицом. О, этот запах… Когда придёт время умирать, хочу, чтобы он был последним, что я почувствую в этой жизни.

Мой маленький дом увит плющом, и на заднем дворе дозревает тыква. Яблони уже начали ронять налитые плоды – пора собирать урожай. На кухне хлопочет жена, накрывает на стол, подаёт похлёбку из куриных желудков.

– С тобой что-то не так, дорогой, – замечает она, разламывая хлеб

– Всё в порядке, – отвечаю я и погружаю деревянную ложку в суп.

Кто утверждает, что женщину можно провести – я этого хвастуна сам бы извалял в меду и перьях!

– Опять она, да?.. – голос жены горек, как спелая рябина.

Я молчу, я всё ещё чувствую пряный вкус её кожи, головокружительный запах, её тело, ускользающее из объятий.

Жена на миг отворачивается, смотрит в окно, следит, как заходит солнце и хмурится небо к дождливой ночи. Её губы дрожат, как обречённые листья, что бессильно цепляются за ветки. И вдруг, через силу, она касается моей руки и шепчет:

– Иди.

Я вздрагиваю от неожиданности:

– Что?..

Это больно и противно – столько лет разрываться между женой и любовницей. Обещать себе, что сделал выбор раз и навсегда – и снова срываться, падать в рыжий водоворот, а потом возвращаться домой побитым псом и видеть скорбную складку меж бровей у той, кто отдала мне жизнь.

Но отвергнуть её оказалось выше моих сил. Наши ночи были феериями безумия, наши дни были полны споров и смеха. Она – горькое и кратковременное счастье, к которому рано или поздно приводили все дороги. Я мчался за ней со склона, ловил и заключал в объятия. Она пряталась от меня в роще, дразнилась и щеголяла калиновым монисто, и холодный монотонный дождь заливал нас. Я пытался укрывать её своим плащом, а она вырывалась, хохотала и плясала босиком в грязи и жухлой траве.

– Иди, если не можешь без неё, – говорит жена, и я вижу, с каким трудом даются ей эти слова. – А я буду ждать.

Я не верю своим ушам.

– Ты же ненавидела её. Ты же боролась с ней за меня!

Жена, моя милая мудрая спутница жизни, грустно улыбается:

– Это бессмысленно. Не знаю, чем она тебя так околдовала, но тебе без неё не жить. Ты только возвращайся, пожалуйста. В этом доме я всегда буду теплить огонь для тебя.

Дорогая моя, бесценная, понимающая! О, как я счастлив, что именно с тобой взошёл много лет назад к брачному алтарю! Я целую её руки, натруженные от домашней работы.

– Я вернусь, я обязательно вернусь, как всегда. Я привезу тебе ожерелье из аметистов, а к Рождеству куплю соболиную шапочку, помнишь, какую ты хотела?..

– Иди уже, – усмехается жена. – Не нужны мне шапочки. Ты только вспоминай обо мне, хоть иногда. Может, у неё и роскошные волосы, но нет ни дома, ни очага.

– Родная, я никогда о тебе не забываю! Просто…

Просто она – не случайное увлечение, не всего лишь любовница. Она часть меня, суть моей жизни. Если б её вдруг не стало – о, душа содрогается при одной лишь мысли! – мне было бы незачем жить.

Жена не провожала меня, она ушла в верхнюю комнату и занялась рукоделием, словно я отправлялся на ярмарку в соседнюю деревню.

Я вышел под мелкую морось, полной грудью вдохнул терпкую горечь палой мокрой листвы. На мне был видавший виды латаный-перелатаный плащ, за спиной болтался полупустой мешок. А ещё, бережно упрятанная в плотный чехол от дождя, старая лютня.

Она бесшумно вышла из-под сени алых клёнов. Капельки дрожали на буйной гриве, и в жёлтых с прозеленью глазах светилась гордость.

– Я снова победила, да? – она игриво красуется, как деревенская девчонка на посиделках.

– Ненавижу тебя… – притягиваю её к себе, и голова идёт кругом от горького запаха.

– Никуда ты от меня не денешься, милый. Я – твоя единственная судьба.

Мы идём, обнявшись, по размокшей от вечных дождей тропе. Мы будем бродить вдвоём по деревням, сёлам и городам. Я настрою лютню, начну играть и петь, и в мою потёртую шляпу градом посыплются монеты. Она станет танцевать у ночных костров и кружиться в огненных вихрях волос, а затем ласкать меня и нашёптывать разную любовную чушь. Так будет, пока пламя не подёрнется коричневатой дымкой и не начнёт гаснуть под белой порошей. Тогда она улыбнётся мне усталыми глазами, погладит по щеке и крепко поцелует на ночь. А наутро она исчезнет, и я продрогну на сырых ветрах, и постель моя окажется холодной, а о ней будет напоминать только скорченный пожухлый лист на моей груди. Падёт наваждение, и я поклянусь, что больше никогда в жизни не оставлю дома и не пойду слепо за этими невозможными жёлтыми глазами. Сложу заработанные монеты в кошель и поверну туда, где потрескивают дрова в очаге и искры летят из дымохода в замерзающее небо.

На обратном пути я и впрямь куплю жене соболиную шапочку и ожерелье. Хватит ещё и на шубку, пожалуй. Она заслуживает.