Текст книги "Выпускной бал в чистилище"

7
Время разрушать

Подростки торчали из окон машин, вываливались наружу через лакированные яркие дверцы, собирались стайками на парковке. Крышу кафе, когда-то носившего название «Солод», венчали гигантский бургер, пакет картошки фри и молочный коктейль. За долгие годы заведение расширилось, а после недавнего ремонта его переименовали в «Шимми и шейк»: к мороженому и бургерам теперь прилагался огромный звонкий старомодный музыкальный автомат, а к нему – небольшая танцплощадка, где посетители могли показать себя под ими же выбранную музыку. Для краткости кафе обычно называли просто «Шимми». Здесь собирались те, кому было от четырнадцати до двадцати пяти. Семейные ужины в «Шимми» не устраивали – внутри было чересчур шумно, так что отцы семейств попросту покупали бургеры навынос в окошке снаружи, а обеденный зал оставляли на откуп молодежи.

Мэгги пару раз бывала здесь с Шадом еще до пожара. Тогда он сразу выходил на танцпол, стремясь произвести впечатление на дамочек. Но шансов у него не было, потому что он совершенно не умел танцевать. С того самого дня, когда Мэгги выписалась из больницы, Шад пытался снова затащить ее в «Шимми». Она уже использовала все мыслимые отговорки, но сегодня, в пятницу, когда закончились уроки, Шад все-таки ее уговорил. И вот она в «Шимми», голодная, усталая, еще толком не отошедшая после вчерашней встречи с призраками в спортзале, в самом неподходящем для этого заведения настроении.

Как только они вошли, Шад отправился приветствовать публику. Прямо сейчас он развлекал очередных новых друзей какими-то невероятными россказнями, тарахтя без умолку и с преувеличенным энтузиазмом размахивая руками. Толпа, окружившая его, внимательно слушала и веселилась, и Мэгги порадовалась, что Шад наслаждается своей новообретенной популярностью. Наверняка все дело в том, что идиоты, которые заперли его в том самом несчастном шкафчике и забыли выпустить, когда начался пожар, теперь возились с ним, как с любимой собачонкой. Чувство вины творит с людьми удивительные вещи. Их внезапный интерес к Шаду привлек внимание остальных старшеклассников, и всего за несколько недель Шад стал центром совершенно новой социальной вселенной.

От запаха картошки фри и жарившихся на гриле бургеров у Мэгги громко заурчало в животе. Хорошо, что музыка, сотрясавшая столики и стены, заглушила столь неуместный звук. Было еще достаточно рано, всего шесть часов вечера, и народ в «Шимми» только собирался. Мэгги отыскала свободную кабинку у дальнего угла танцплощадки и с облегчением плюхнулась на диван. Не успела она взять со стола меню, как заметила, что на парковку завернул «Бель-Эр» с Джонни за рулем. Она ни за что бы не поверила, что может встретить здесь Джонни.

Он вылез из своего шевроле, медленно прикрыл дверцу и, вытаращив глаза от изумления, принялся изучать сборище машин на парковке. Здесь было все что угодно, от пикапов на громадных колесах до «Фольксвагенов-жуков»; все машины выглядели новехонькими и сверкали глянцевой краской. Девушки, приезжавшие в «Шимми», производили не меньшее впечатление. На миг Мэгги представила себе, насколько странным и необычным все это кажется Джонни. За последние полвека мода радикально изменилась. В эту минуту на парковку у «Шимми» завернул принадлежавший Даре Мэннинг и набитый ее одинаковыми блондинистыми подружками красный «Мустанг» с откидным верхом. Дара припарковалась на последнем свободном месте, предназначенном для водителей с ограниченными возможностями. Но Дару это не остановило. Девицы поправили прически и обновили помаду на губах. Джонни внимательно наблюдал за ними. Мэгги его понимала: перед ним сейчас мелькало великое множество обнаженных девичьих конечностей, но ей вдруг захотелось сбежать из «Шимми» как можно дальше.

Дара тут же заметила Джонни. Она вскинула брови и тихо сказала что-то Карли Нельсон, сидевшей рядом с ней на пассажирском сиденье. Карли принялась крутить головой, а Джонни, словно вдруг осознав, что его образ крутого парня никак не вяжется с тем, что он пожирает глазами девиц на парковке, отвернулся и пошел к двери «Шимми». Мэгги, по-прежнему сидевшая в полном одиночестве на красном диванчике, внезапно почувствовала себя ужасно глупо и пожалела, что не перешла к барной стойке, когда заметила Джонни. Он увидел ее, как только вошел, но не кивнул, не помахал ей рукой, а лишь окинул заведение внимательным взглядом и только потом направился к ней.

Мэгги невольно поморщилась. Джонни уселся за ее столик, явно уверенный в том, что она здесь одна. Ясное дело, она здесь не на свидании! Ему ведь прекрасно известно, что она влюблена в него. Она тяжело вздохнула и с несчастным видом взяла меню, чтобы хоть чем-то занять руки. «Пусть первым начинает разговор, если уж он подсел, даже не спросив разрешения», – сердито подумала она.

Хотя Мэгги и держала меню прямо перед носом, оно все равно не скрыло от нее Дару и ее подружек. Девицы толпились у музыкального автомата, принимали разные позы и время от времени бросали томные взгляды на красавчика, с которым ни одна из них не была знакома. Дара встретилась с Джонни взглядом и одними губами произнесла: «Привет!» После этого она откинула волосы за спину, отвернулась к музыкальному автомату и склонилась к нему гораздо ниже, чем это было необходимо. Джонни лишь покачал головой и повернулся к Мэгги. Мэгги сдвинула очки повыше, на самую переносицу.

Из автомата донесся громкий ритмичный бит, и несколько подростков с радостными воплями выскочили на танцплощадку. Дара и ее подруги вышли в центр танцпола и заученными, хорошо отработанными движениями принялись завлекать всех парней, заглянувших в «Шимми». Мэгги отвернулась, мечтая, чтобы им поскорее принесли еду, и уставилась в окно на сгущавшиеся сумерки. Джонни следил за происходящим на танцплощадке.

– Эй, Мэгс. – У дивана, с ее стороны, стоял Шад. Он переминался с ноги на ногу и бросал опасливые взгляды на Джонни. – Двинься, крошка.

Не дожидаясь ответа, он плюхнулся на диван рядом с Мэгги и принялся толкать ее в бок, пока она не подвинулась, освободив ему место. Шад не сводил глаз с Джонни, тело его вибрировало, как камертон, руки и ноги беспрерывно отбивали по столу и по полу какой-то ритм. Мэгги нестерпимо захотелось схватить Шада за пальцы и прижать ему ступни ногой, лишь бы утихомирить его хоть на пару секунд. Она видела, что Шаду одновременно завидно, неловко и страшно. Он не мог оторвать глаз от Джонни. Наверняка он помнил, как Джонни вынес его из горящей школы, а если даже и нет, то Гас ему об этом сказал. Мэгги так ни разу и не поговорила с Шадом о той ночи. А теперь она ясно видела, что Шад просто не готов смириться с существованием Джонни.

– Так, значит… ты и есть тот самый парень, в которого втюрилась наша Мэгги.

Мэгги закатила глаза и уронила голову на руки. Шад сразу сумел подобрать доходчивые слова. Она не видела реакции Джонни, потому что опустила голову на стол, но почувствовала, что Шад сумел его задеть, распалил его самолюбие, словно факел, и этот факел теперь направлен ей прямо в лицо. Шея и щеки у Мэгги пылали.

– Джонни Кинросс во плоти. – Шад только разогревался, припоминая свои реплики, словно списанные из дурацкого телефильма. – Ты ведь Джонни Кинросс? Ну, то есть… я же тебя никогда не видел. Но мне кажется, раньше мы с тобой здорово ладили.

Мэгги фыркнула, едва сдерживая хохот. Шад резко дернул головой в ее сторону, задрал подбородок с видом заправского альфа-самца и одарил ее своей коронной гримасой, означавшей: «Заткнись, женщина!» Прежде чем Мэгги успела смерить его ответным взглядом, говорящим: «У тебя десять секунд, чтобы свалить отсюда, иначе я тебя закопаю», Шад уже снова повернулся к Джонни:

– Мой дедушка Гас говорит, что ты ничего не помнишь.

«Так вот на что он делает ставку», – раздраженно подумала Мэгги.

– Я хотел тебя поблагодарить и сказать, что ты можешь на меня рассчитывать. – И Шад протянул руку через стол, ожидая, что Джонни ее пожмет, а когда Джонни и правда ответил на его рукопожатие, Шад принялся трясти его ладонь так, что Джонни стоило больших трудов не расхохотаться.

Мэгги почувствовала, что готова сказать Шаду спасибо за то, как он сумел развеселить Джонни. Но ей тут же расхотелось, потому что Шад продолжил:

– А, и вот еще что, Джонни. Мэгги – моя девчонка. Извини, мужик. На первый раз я тебя прощаю, потому что ты не знал, но имей в виду: вот этого, – Шад указал на Мэгги, потом на Джонни и снова на Мэгги, – вот этого точно не будет. Уяснил?

– Шад!

Мэгги больше не чувствовала к Шаду никакой благодарности, и ей уже было не смешно. Зато Джонни, казалось, вот-вот взорвется от смеха. Щеки его алели почти так же, как ее собственные всего пару минут назад, но явно не от смущения. Он потешался над ней. Шад, как обычно, ничего не заметил. Он повернулся к Мэгги и обхватил ее за плечи рукой.

– Хочешь потанцевать, Мэгс? После этой песни будет кое-что особенное! – Он принялся вращать глазами, как бы на что-то намекая.

Она смахнула руку Шада со своих плеч и уже раскрыла рот, чтобы отбрить его в отместку за все его глупости, но заметила выражение лица Джонни. Тот смотрел на танцпол, на извивавшиеся фигуры танцующих, на то, как Дара проводила руками по волосам и с горделивым видом кружила по залу. А потом перевел взгляд на Мэгги и с сомнением оглядел ее. Скользнул руками по спинке своего дивана и чуть прищурился:

– Ты ведь говорила, что любишь танцевать? Давай посмотрим, на что ты способна. Иди. Твой парень тебя зовет.

Мэгги почувствовала, как кровь прихлынула к ее лицу. Да что с ним не так? Похоже, ему нравится раз за разом показывать ей, что она его совершенно не привлекает. И не только его. Что это вообще такое? Он что, думает, она танцевать не умеет? Думает, серая мышка Мэгги в большущих очках не способна танцевать так же, как Дара и эти ее пошлые подружки? Он считает ее вообще ни на что не способной? Ну хорошо. Она ему сейчас кое-что покажет.

Мэгги вскочила, выпихнула Шада из-за стола, сняла очки. Не глядя на Джонни, она зашагала к танцполу и только бросила ему через плечо:

– Не жди меня… Может, я надолго.

Шад выбрал ее любимую песню – бывают же чудеса в этом мире. Песня была не из новых, но основной бит и простая, запоминающаяся мелодия завораживали. Мэгги в одно мгновение подхватила ритм, отдалась музыке, задвигалась ей в такт, как будто на танцполе не было никого, кроме нее. Шад попытался было угнаться за ней, но скоро почувствовал, что Мэгги в нем не нуждается. Тогда он первым принялся вопить и хлопать, и вскоре вокруг Мэгги уже собрались восхищенные зрители. К концу песни Мэгги окружила небольшая толпа. Вот тебе, Джонни Кинросс. Она откинула назад влажные от пота волосы, чуть покружилась, наслаждаясь одобрительным свистом и возгласами зрителей, сделала не слишком старательный реверанс и послала публике жаркий воздушный поцелуй.

Она с победным видом ушла с танцплощадки, но не обнаружила Джонни за столиком. Мэгги огляделась, гадая, действительно ли Джонни остался настолько недоволен ее выступлением, что попросту сбежал. Но нет… его машина стояла на прежнем месте. Мэгги разочарованно села на свой диванчик. Не стоило ей доказывать Джонни свою привлекательность. Как вообще можно хоть что-то доказать человеку, который на тебя даже не смотрит! Она рассеянно блуждала взглядом по ресторанному залу, чувствуя, как глупо выглядит, сидя здесь в одиночестве, после того как ее только что окружала целая толпа почитателей.

Но вот она его обнаружила. Он стоял в проходе, уводившем от зала к уборным, и внимательно разглядывал фотографии на длинной стене. Мэгги не сводила с него глаз, наблюдая, как он жадно впитывал историю «Шимми». Но Джонни не двигался с места, и спустя несколько минут Мэгги ощутила смутное беспокойство. Она вылезла из-за успевшего порядком ей надоесть столика, перекинула через плечо ремень сумочки и пошла к Джонни.

Он глядел на старую фотографию. На ней были запечатлены шериф Бэйли и его мать. Вообще-то все фотографии на этой стене были довольно старыми. Мэгги никогда прежде не замечала этого снимка. Она бывала в «Шимми» всего несколько раз, но если и проходила по этому коридору, то лишь для того, чтобы попасть в туалет, а не ради того, чтобы приобщиться к истории заведения. Снимок был симпатичный. Шериф обнимал Долли Кинросс за плечи, она со смущенной улыбкой смотрела ему в лицо. Рядом висела еще одна фотография. Перед входом в «Шимми», на том же месте, что и шериф Бэйли с женой, в день открытия заведения стояла другая парочка. Эти двое держали в руках воздушные шарики и широко улыбались. Они показались Мэгги знакомыми. Она пригляделась, пытаясь понять, кто же это.

– Ты их знаешь? – спросила она у Джонни, легко постучав по стеклу фотографии. А потом подняла глаза и посмотрела на него. Лицо Джонни было мокрым от слез. От неожиданности Мэгги громко охнула. Он резко отвернулся от нее и зашагал к выходу. Мэгги замешкалась было, но тут же бросилась за ним следом. Шаду она потом позвонит. Она догнала Джонни у его машины, и он, к ее изумлению, распахнул перед ней пассажирскую дверцу.

Едва Мэгги села, как перед ее глазами мелькнуло видение. Джонни сидел здесь, в своей машине, с другой девушкой, пышногрудой блондинкой. Она обвивала его руками за шею, прижималась к нему, а он жадно ее целовал. Мэгги снова охнула и зажмурилась, не желая наблюдать за целующимися призраками. Джонни скользнул на свое сиденье, завел мотор и с визгом выкатил машину с парковки мимо разинувших рты праздных прохожих.

Он свернул на Мэйн-стрит. Они ехали молча. Мэгги покусывала нижнюю губу, надеясь, что он с ней заговорит, и зная, что этого не случится. Он остановился у дома Айрин. Она не просила его подвезти ее домой. Он дернулся к дверце – наверняка хотел ее выпустить: она уже заметила, что ему не по себе, когда она сама вылезает из машины. Тогда Мэгги сделала глубокий вдох и спросила:

– Кто эти люди на фотографии?

Она не сможет ему помочь, если не будет знать. Он долго молчал, и она уже решила, что ответа не будет. А потом он вздохнул и дрогнувшим голосом проговорил:

– Моя мама и шериф Бэйли.

– Их я узнала. – Мэгги чуть помолчала. – А другие?

Джонни склонился над рулем, словно стараясь разглядеть полную луну, всходившую в небе и заливавшую его лицо мягким белым светом. Мэгги была признательна луне за этот свет: благодаря ему она могла прочесть на лице Джонни его чувства. Ей показалось, что он в отчаянии, причем вовсе не из-за фотографии своей матери.

– Перед рестораном сняты Картер и Пэгги. Похоже, это место теперь принадлежит им. Там было несколько их снимков. Последний, судя по всему, сделан в день, когда они праздновали пятидесятилетие свадьбы. Думаю, они поженились осенью, в тот год, когда мы окончили школу. Мне и тогда казалось, что они что-то скрывали. Наверное, Пэгги была беременна.

Мэгги молчала, ожидая, продолжит ли он свой рассказ. Но Джонни молчал. Она вспомнила блондинку на призрачном выпускном, вспомнила девушку, с которой Джонни целовался в ее видении несколько минут назад, пока она не закрыла глаза и не отгородилась от этой сцены.

– Ты был влюблен в Пэгги? А она вышла замуж за твоего друга? И это тебе не дает покоя?

Джонни рассмеялся невеселым смехом, давая понять, что она не угадала.

– Нет. Я не любил Пэгги. Она всегда была девушкой Картера, хотя и сама не сразу это поняла. Я просто им помогал.

– Так, значит… ты доволен?

Нет, довольным он не выглядел. Мэгги совсем растерялась. Она боялась, что Джонни оборвет разговор прежде, чем она сумеет хоть что-то понять, поэтому поспешила спросить:

– Тогда что тебя так сильно расстроило… там, в «Шимми»?

Он отвернулся к окну, так что она видела только его затылок. И заговорил, когда она уже не ждала от него ответа.

– Там были фотографии ребят, которых я знал. Скорее всего, они ушли в армию, ну или что-то такое. А еще там была газетная статья в рамочке, и в ней список фамилий. Я их почти всех знаю. В статье писали о солдатах, погибших где-то во Вьетнаме. – Джонни повернулся к ней, в его взгляде читалось смятение. – Там что, была война?

Мэгги почувствовала, как его отчаяние захлестывает ее с головой. Она кивнула, вдруг осознав, что будет дальше.

– Да. Войн было несколько, но… да. Война во Вьетнаме началась в шестидесятых и закончилась в семидесятых. – Так ей, по крайней мере, казалось. О войнах своего поколения – в Ираке и Афганистане – она знала побольше.

– В той статье писали про памятник, который собирались поставить здесь, в Ханивилле. И там было имя Джимбо. Он погиб, Мэгги. И он, и Пол Харпер, и Грэнт Льюис… и еще куча знакомых. Они все мертвы… – Джонни вдруг грохнул рукой по приборной панели, и Мэгги подпрыгнула от неожиданности. – Что за чертовщина со мной творится, а, Мэгги? Почему я здесь?

Мэгги попыталась подобрать слова утешения, но ничего не сумела придумать. Джонни продолжал:

– Я пропустил всю свою жизнь, ту, что должен был уже прожить целиком. Те, кто мне дорог… либо давно состарились, либо умерли!

В машине повисла густая, удушливая тишина. Слова Джонни будто высосали из салона весь воздух.

– Все, кто мне дорог, тоже давно состарились… или умерли, – прошептала Мэгги.

Джонни недоверчиво хмыкнул в ответ и изумленно взглянул на Мэгги. Она не отвела глаз, словно ожидала, что он станет с ней спорить, и готовилась к ответу.

– Это не то же самое! – Казалось, Джонни хочет что-нибудь разломать, разбить вдребезги, но Мэгги по-прежнему смотрела на него. Его глаза блестели в полумраке машины, зубы он сжал так сильно, словно хотел их раскрошить.

– Я знаю. Это не то же самое, – спокойно согласилась она. – Но когда ты одинок, то в конечном счете причины уже не важны. А мы с тобой оба одиноки.

Мэгги осторожно протянула руку и убрала волосы со лба Джонни, задержала ладонь у его лица. Он прикрыл глаза и на мгновение прижался щекой к ее пальцам. А потом со стоном отстранился, и Мэгги уронила руку на колени.

– Ох, Мэгги. Уходи… пожалуйста. Я уже просил у тебя прощения и не хочу больше этого делать, но единственное утешение, которое ты могла бы мне дать прямо сейчас, не подразумевает никаких разговоров.

Сердце у Мэгги замерло, а потом, когда она разгадала суть его недвусмысленного намека, забилось с удвоенной силой.

– Уходи! – велел он, перегнулся через ее колени к дверце машины и распахнул ее. Мэгги почувствовала, что ладонь, которой он только что касался своей щекой, горит как от огня. Он смотрел в сторону, дожидаясь, пока она уйдет.

Мэгги молча выскользнула из машины и захлопнула за собой дверцу шевроле.

Только когда Джонни отъехал от тротуара, она поняла, что машина Айрин по-прежнему стоит перед «Шимми». Тяжело вздохнув, она двинулась обратно, к тому самому месту, откуда начала путь – в прямом и переносном смысле.

* * *

Всю субботу Мэгги переживала по поводу Джонни. Она плохо спала, плохо ела и с трудом могла думать о чем-то, кроме его лица, на котором так ясно читалось отчаяние. Легко оставаться в стороне, когда тебя гонят прочь, легко верить, что в тебе не нуждаются, что с тобой не хотят иметь дела. Еще легче считать, что Джонни прекрасно без нее обойдется. Он сильный, ловкий и куда более выносливый, чем все, кого Мэгги встречала в жизни. Но вот разлюбить его ей было совсем не легко. И поэтому она переживала.

Днем в воскресенье она решила, что просто заглянет к нему, убедится, что с ним все в порядке, успокоится и быстро уйдет. Весь день лил дождь, так что по пути к дому Джиллиан Бэйли Мэгги старательно крутила руль, въезжая во все встречавшиеся ей на пути лужи, просто чтобы отвлечься. Доехав до места, она пробежала под проливным дождем до крыльца, сделала глубокий вдох и забарабанила в дверь. Сунула руки в карманы своей джинсовой куртки и принялась ждать, когда ей откроют.

Но Джонни не было дома. Дверь открыла Джиллиан Бэйли. Мэгги переживала зря. Джиллиан на пробу втянула носом пропитавшийся дождем воздух и с довольным видом прикрыла глаза.

– Я ждала, пока дождь стихнет. Хотела посидеть на крыльце и насладиться свежестью. – Джиллиан опустилась на верхнюю ступеньку крыльца, похлопала по бетонной плите: – Посиди со мной, Мэгги.

Бетон был влажным, но Мэгги покорно села, притянула колени к груди, опустила на них подбородок.

– Когда ты была здесь в последний раз, я решила, что ты вряд ли снова придешь, – призналась Джиллиан и сочувственно посмотрела на Мэгги. – Когда ты ушла, он был в замечательном настроении. Даже от ужина отказался. Он тогда всю ночь слушал ту музыку, хотя я уверена, что она ему совершенно не нравится. Наконец-то я понимаю, что значит воспитывать подростка, а не просто отправлять его восвояси после уроков.

– Он попросил у меня прощения… но я не способна его успокоить, это уж точно, – покаянно призналась Мэгги и улыбнулась, стараясь не обращать внимания на боль, пронзившую ее сердце при этой мысли. – Поэтому я и приехала. Я видела его в пятницу вечером. Он подвез меня домой. – «Хотя я и не просила его об этом», – прибавила она про себя. – Мы были в «Шимми», он увидел там старые фотографии и расстроился. Я хотела проверить, все ли с ним в порядке.

– А-а, так вот в чем было дело, – вздохнула Джиллиан.

– Он говорит, что все, кто ему дорог, состарились или умерли.

– Так и есть, Мэгги. Он прав.

– Я сказала ему, что все, кто мне дорог, тоже состарились или умерли, хотя это не совсем правда. Потому что он мне тоже дорог.

– И ты дорога ему, Мэгги, – тихо заверила ее Джиллиан.

Мэгги прикусила дрогнувшую губу. Почему всякий раз, когда кто-то к ней добр, она не может сдержаться? Она способна терпеть, когда ее обзывают, когда от нее отказываются, когда на нее не обращают внимания, но, если кто-то ей сопереживает, она вмиг теряет контроль над собой.

– Он зовет тебя во сне, – продолжала Джиллиан. – Да, он тебя отталкивает, притворяется, что ему нет до тебя никакого дела, но ты и правда не способна его успокоить, и на то есть причина. Он тебя любит.

– Он зовет меня во сне? – ошеломленно переспросила Мэгги.

– Может, он и не помнит тебя здесь, – Джиллиан постучала себя по голове, – но зато ты живешь вот здесь, – и она прижала руку к груди. – Он не отказывается от тебя, он просто пытается разобраться в противоречиях. Хотя тебе наверняка так не кажется.

Мэгги почувствовала, что подбородок у нее снова дрожит. Нужно взять себя в руки. Джиллиан явно видела, что с ней происходит, и была к этому готова. Она искусно сменила тему, давая Мэгги возможность отвлечься:

– Мама всегда повторяла, что он вернется. Готовилась к его возвращению. Никогда не говорила о нем в прошедшем времени и мне тоже не позволяла. Папа от этого с ума сходил. Но он любил ее и потому терпел ее неготовность отпустить сына.

– Но ведь она оказалась права, – тихо сказала Мэгги.

– Да… она оказалась права. Любопытно, как бы все повернулось, если бы она сумела его отпустить. Но она так и не смогла этого сделать. Она не была мне плохой матерью, но всегда казалась отстраненной, рассеянной. Она и меня назвала в их честь. Джиллиан – это Джон и Уильям, нечто среднее между их именами. – Джиллиан пожала плечами, словно давая понять, что давно с этим смирилась. – Отец безумно ее любил, и она его тоже любила, но она никогда не выглядела счастливой. Хотя делала все для того, чтобы он был счастлив.

– Ваш отец был хорошим человеком.

– Лучшим на свете, – горячо заверила Джиллиан. Теперь расчувствовалась она. – Он ведь тоже всю жизнь искал Джонни. Он говорил, что в этой истории слишком много вопросов. И это не давало ему покоя. Как бы мне хотелось, чтобы они оба сейчас были здесь. Надеюсь, где бы они теперь ни оказались, они обо всем знают.

– А что Билли?

– А что Билли? – И Джиллиан чуть улыбнулась. – Билли не преследовал мою маму так, как Джонни, хотя она и о нем горевала. Когда она говорила про Билли, то могла даже улыбаться. Смерть – это боль, от которой мы можем вылечиться. А незнание – рана, которая никогда не заживает.

– Как раз из-за незнания ему теперь так нелегко, – прошептала Мэгги.

– Но в этом-то и состоит твоя роль. – И Джиллиан взяла ее за руку. – Ты – чудо. Ты поможешь ему заполнить пробелы…

– Я не могу помочь ему вспомнить.

– Зато можешь помочь забыть.