Текст книги "Куриный бульон для души. 101 вдохновляющая история о сильных людях и удивительных судьбах"

День Благодарения за невозможное

Материнская любовь – это чувство, позволяющее простым людям делать невозможное.

Маррион Гарретти

Девять месяцев моей беременности прошли легко, но сами роды оказались тяжелыми, и нашего сына вынимали щипцами. Я была несказанно рада, что стану матерью. Мы с моим мужем Марком надеялись, что роды будут естественными, пройдут при зажженных свечах и приятной, мягкой музыке. Потом мы омоем ребенка в теплой воде, и я начну кормить его грудью. Но жизнь внесла свои коррективы, и получилось совсем не так, как мы планировали.

Ребенок выходил лицом вверх. В те годы будущей матери приходилось надеяться на то, что младенец в ее чреве сам перевернется. Помню, я была подключена проводами к массе аппаратов, словно телевизор в сельской местности к антеннам, чтобы прием был лучше. Как только обнаружились проблемы, моего мужа выгнали из родильного зала, включили свет, выключили музыку и отодвинули от греха подальше в угол ванну с теплой водой для омовения младенца.

Врач сделал мне укол в позвоночник, и потом на свет появился наш сын. Когда мне передали младенца, я заметила у него на лбу порезы. Я тогда подумала, что он большой молодец и пережил щипцы.

Прошло два месяца. Мы с Марком были счастливы и занимались ребенком. Приближался День Благодарения, и мы уже предвкушали, как проведем его с нашим сыном.

Но однажды, когда я кормила ребенка грудью, у меня сильно заболела голова. Через несколько часов боль стала такой сильной, что я не могла пошевелиться. К приходу Марка с работы у меня поднялась высокая температура. Муж предложил отвезти меня в больницу, наши друзья обещали присмотреть за ребенком, и я согласилась. Я поцеловала сына и сказала ему, что скоро вернусь.

По дороге в больницу каждая кочка отдавалась сильнейшей болью в спине. Я сообщила врачу, что кормлю грудью, попросила его выписать мне что-нибудь от боли и поскорее отпустить домой. Врач ничего не ответил и, закончив осмотр, вышел поговорить с моим мужем. Из-за температуры я была почти в бреду. Из соседней комнаты доносились отдельные слова: «заразное», «опасное для жизни», «консультация специалистов». Тон Марка стал озабоченным. Потом доктор вернулся и сообщил, что не может отпустить меня домой, потому что у меня спинальный менингит и меня нужно изолировать.

– Какой менингит? – переспросила я. – Как я могла им заразиться?!

– Я не знаю, как вы заразились, – ответил доктор. – Сейчас я даже не могу сказать, бактериальный менингит или вирусный. Вам необходимо принимать антибиотики.

Несмотря на боль, я не соглашалась с тем, что меня разлучат с сыном.

– Да кто же будет заниматься ребенком и его отцом? – бормотала я. Но температура все поднималась, и уговаривать доктора было бесполезно.

Меня положили в отдельную палату, и все посетители должны были надевать специальные костюмы и маски. Друзья звонили и старались меня поддержать, но из-за болеутоляющих я тут же забывала, с кем только что говорила. Каждый раз, когда действие лекарств притуплялось, я просила молокоотсос, чтобы сцедить молоко для сына. Марк должен был работать, поэтому ребенком занялись наши родственники. Малыша начали кормить из бутылочки, которая ему не нравилась, и он много плакал.

Мне несколько раз делали пункцию спинного мозга. Это очень болезненная процедура, но ее приходилась выносить, чтобы понять, успешно ли идет лечение. Потом врачи поняли, что у меня вирусный менингит, прекратили лечение антибиотиками и сказали, что мое тело должно само бороться с болезнью. Когда пришел День Благодарения, вся моя семья собралась в доме родителей мужа. Они разрезали индюшку, а я в это время лежала в больнице с менингитом. Болезнь сильно повлияла на левое полушарие моего мозга. Кроме того, начали атрофироваться мускулы правой ноги. Я часто молилась о выздоровлении и о том, чтобы Господь послал мне надежду. Мне так хотелось снова обнять своего ребенка!

Я подняла глаза и посмотрела в окошко на двери моей палаты. В коридоре стояли мой муж со своей сестрой и моя свекровь, державшая на руках моего двухмесячного сына. На моих глазах выступили слезы. Малыш смотрел на меня через разделявшее нас стекло, и наши взгляды встретились. Он улыбался. Я ощутила прилив новой энергии, и во мне проснулась надежда. Я улыбнулась ему в ответ. После этого случая я обрела уверенность, что скоро вернусь домой.

На одиннадцатый день у меня взяли еще одну пункцию спинного мозга. Моя правая нога высохла, став тоньше практически в два раза, но врач заявил, что мое состояние улучшилось на семьдесят процентов и меня можно выписывать из больницы. Марк отвез меня домой. Я попыталась кормить сына, но молоко пропало. Я очень расстроилась – и все же то, что сын не заразился менингитом, когда я его кормила, было настоящим чудом.

Во время одного из последующих посещений врача медсестра рассказала мне, что ее мужа парализовало после такой же болезни, которой переболела я. Я почувствовала, как благодарна Господу за то, что он уберег меня от такой участи. Мой врач считал, что мне очень повезло, но, по его прогнозам, у меня на всю жизнь останется небольшая хромота. Я ответила: «У меня маленький мальчик, и я буду с ним бегать. Я обязательно выздоровлю».

Марк помогал мне делать специальные упражнения. Я еще не могла самостоятельно выйти из душа, не рискуя упасть, а ребенка могла держать только сидя. В моей голове крутилась песня: «О, все будет легче, о, все будет лучше».

Для того чтобы полностью выздороветь, мне потребовалось полтора года. Анализы показывали, что нервы в бедре и голени сильно повреждены, но моя нога стала такой же толщины, как и до болезни. Мускулы постепенно крепли. В день рождения сына, когда ему исполнилось два года, я не просто ходила не хромая – я бегала вместе с ним! Через некоторое время я стала преподавать аэробику и выиграла соревнование по танцам!

Я никогда не забуду тот День Благодарения. Все шло к тому, что я умру или останусь калекой, но Господь посмотрел на меня глазами моего ребенка, и я поняла, что выдержу. Сейчас только мои самые близкие помнят, какую сложную битву мне пришлось пережить тем далеким ноябрьским днем. Остались только слова благодарности за то, что тогда казалось практически невозможным.

Джинджер Бода

«Мать рядом, ребенок спокоен»

Где бы мы ни были и куда бы ни шли, у нас с собой всегда нейлоновый мешочек ярко-синего цвета с пурпурной каймой по краям. В мешочке два пластиковых шприца, в каждом из которых 5 мг седативного препарата Valium, тюбик смазки-геля для операций и тонкие резиновые перчатки. Как только он начинает часто моргать или дергаться, мы кладем его на левый бок, приспускаем вниз резинку трусов, раздвигаем маленькие ягодицы и вставляем в попу смазанный гелем кончик шприца. Буквально через несколько секунд приступ заканчивается, словно выключили мотор автомобиля. Он глубоко засыпает, а мы успокаиваемся.

Первый приступ у сына случился, когда ему было всего пять лет. Они с няней пошли обедать в пиццерию. Сын смеялся, потом вдруг начал моргать и упал на пол. Он быстро поднялся и снова сел на стул, но няня на всякий случай позвонила в «Скорую помощь» и отправила мне сообщение. Этот текст сохранился в моем пейджере. С тех пор прошло много лет, но я иногда размышляю, не стоит ли мне еще раз его перечитать и вернуться в те дни.

Няня с сыном находятся в отделении «Скорой помощи» ближайшей к дому больницы, куда я вхожу, быстро показав охране свое врачебное удостоверение. Вскоре к нам присоединяется мой муж со своим пропуском доктора из другой больницы. Нам говорят, что анализы не выявили у нашего сына никаких отклонений, и советуют привозить его снова, если с мальчиком что-нибудь случится в будущем.

И в самом ближайшем будущем с мальчиком действительно много чего случается. На следующий день мы не ведем его в школу. Он смотрит мультфильмы, а я убираюсь по дому. «Вдруг няня просто сгущает краски, – думаю я. – Может, сын просто валял дурака, пытался пошутить». Я отвлекаюсь на свои дела, перестаю за ним следить и слышу его голос: «Ой, мам, смотри, что моя рука вытворяет!»

Мы едем в больницу. На этот раз нет никаких сомнений – у сына самый настоящий эпилептический припадок, такой, как описывают в медицинских справочниках. Ему делают спинномозговую пункцию и МРТ – магнитно-резонансную томографию. Все результаты отрицательные. Мы уже собираемся уходить, когда невролог спрашивает, есть ли у нас еще вопросы.

– Да, только один, – отвечаю я. – Что нам делать, если у него повторится припадок?

– Ну, вы же с мужем врачи… – удивленно говорит невролог и дает нам брошюрку.

Фенитоин. Желтые треугольные таблетки, которые можно жевать. Их надо принимать три раза в день. Эти таблетки сын должен иметь при себе всегда. С ними он идет в первый класс, на экскурсию или когда остается ночевать у друга. У этого мальчика есть кохлеарный имплантат для улучшения слуха. Его мать берет у меня аптечку с таблетками и говорит: «Не волнуйтесь. Я все понимаю, у моего ребенка тоже есть инструкция по применению». Вместе с родителями этого мальчика мы стали членами клуба, в который никто не вступает по собственной воле.

Через год мне звонит медсестра из школы. «У него начался припадок и продолжается уже десять минут», – быстро говорит она.

Впопыхах я припарковала автомобиль у школы и влетела в кабинет медсестры. Сын лежал на диванчике из кожзаменителя, на котором обычно устраиваются ученики с больным животом или горлом – те, кто хочет прогулять школу. Я знаю, как его болезнь лечится у взрослых. Но тогда я просто обняла его и крепко держала. Он дергался, на его губах была пена, и весь он был мокрым от мочи.

Когда мы едем с ним в «Скорой», в пене на губах появляется кровь. Я спрашиваю молодую девушку-доктора: «Он умрет?» Она делает вид, что не расслышала, и деловито поправляет на лице сына кислородную маску. Мы доезжаем до больницы, где я командным тоном заявляю, что моего ребенка лечит невролог в одной из центральных больниц и пациента необходимо туда перевезти. Доктор, который осматривает сына, поворачивается ко мне и вежливо говорит: «Мамочка, вам лучше подождать в другой комнате».

Его готовят к перевозке в другую больницу. Молодая девушка-врач из «Скорой» дает мне пластиковый стаканчик, в котором находится причина так испугавшей меня крови – молочный зуб. «Вот, – говорит она, – это вам на память».

Когда мы возвращаемся домой, сын должен ежедневно принимать сорок таблеток. Эти таблетки мы размельчаем и добавляем в мороженое с шоколадной крошкой. И все равно его периодически трясет, он часто моргает, а потом падает. Так проходит несколько недель. Большую часть времени мы проводим в подвале, где устроена выложенная коврами игровая комната. Это единственное место в доме, где сын не может упасть с лестницы. Каждый вечер мы укутываем его в одеяло в пододеяльнике с рисунками героев из «Звездных войн», но по утрам находим его на полу около кровати в мокрой пижаме. Если Valium не действует, мы вызываем «Скорую». Однажды вместе со «Скорой» к нам приезжают пожарные в касках и огнезащитных костюмах. Наш младший сын ужасно рад видеть пожарных в спальне, которую он делит со своим больным братом.

Нашего ребенка забирают в больницу. Потом выписывают. Потом снова забирают и снова выписывают. Забирают. Выписывают. Забирают. Выписывают. Забирают-выписывают-забирают-выписывают-забирают-выписывают… Мой муж слишком высокий, чтобы уместиться на раскладном кресле-кровати в палате, поэтому он сидит с ребенком в дневную смену. Я остаюсь с ним на ночь. Вместе с другими родителями я брожу по коридору бессонными ночами. Мы покупаем друг другу кофе. Мы сочувствуем друг другу. Я так привыкаю к этой ночной жизни, что пациенты и медперсонал больницы становятся мне ближе членов моей семьи, друзей и коллег по работе. Я начинаю дружить с местными медсестрами: Джен, Сарой, Кристен и еще одной, которую все мы зовем «вторая Джен». Однажды я нахожу медкарту сына, оставленную в палате. На последней странице написано: «Мать рядом, ребенок спокоен».

Наконец ситуация становится более понятной. Шестое или седьмое МРТ показывает, что в правой височной доле наблюдается какое-то изменение, возможно, опухоль. Это хоть что-то конкретное, это проблеск надежды в море волнений. Наверное, до нас еще не было на свете родителей, которые так радовались, узнав, что у их сына опухоль в мозгу.

Делают операцию. Потом снимают с лекарственных препаратов. Я отказываюсь читать отчет об операции и удивляюсь собственному отсутствию профессионального интереса. Я вообще ничего не хочу знать, кроме того, что моего сына больше не будет трясти. После того как ему снимают швы, мы садимся в машину и аж девять часов едем к родителям мужа. До этого мы не могли позволить себе такой роскоши. По дороге домой муж бросает взгляд на сына в зеркальце заднего вида и сообщает: «Он снова моргает».

Вторая операция. Потом третья. На этот раз нам повезло. «Мы самые счастливые из несчастных родителей», – шучу я.

Проходят годы. Мы делаем ремонт в кухне и на одной из полок находим аптечку с двумя шприцами, где уже давно высох Valium. Сын выздоравливает и набирает вес. Он оканчивает школу. Он оканчивает колледж. Он уезжает из родительского дома.

Я не знаю, много ли он помнит о том, что пережил в то время. Он вообще редко вспоминает детство. Иногда он может прокомментировать работу парикмахера, который подстриг его так, что видны или не видны многочисленные шрамы на его голове. Не более того.

Я давно успокоилась, но иногда меня снова охватывает ужас, словно прошлое оживает и входит в настоящее. Это происходит, когда я гуляю по нашему спокойному району, чтобы поддержать свое здоровье, размять мускулы и заставить мое уже не молодое сердце чаще биться. Вдруг я слышу сирену, а потом в поле зрения появляется «Скорая помощь». В нашем районе происходит мало преступлений и других экстренных происшествий. Иногда кого-нибудь укусит собака, или человека прихватит приступ астмы. Я знаю, что мой сын уже не живет в этом городе, но я все равно вздрагиваю и смотрю, куда направляется «Скорая». Порой меня спрашивают, легче ли жить, когда оба родителя больного ребенка работают врачами. Мне кажется, что это неправильная постановка вопроса. От этого не сложнее и не проще. Значение имеют только страх и любовь, паника и облегчение, трясется он или нет.

Сюзанн Ковен, доктор

Перепечатано из журнала The New England Journal of Medicine, Suzanne Koven, M. D., Mom at Bedside, том 370, стр. 104–105. Copyright © 2014 Massachusetts Medical Society с разрешения Медицинского общества штата Массачусетс / Massachusetts Medical Society.

Клянусь своим сердцем

Быть в добром здравии – это ваша обязанность перед самим собой, вашими современниками, наследниками и перед прогрессом во всем мире.

Гвендолин Брукс, американская поэтесса

Серьезная болезнь, серьезное утолщение, серьезное, серьезное, серьезное… Это слово ударами молота отдавалось в моей голове. Было ощущение, что других слов вообще не существует. Я сидела в машине и плакала. За окнами стояла сухая жара штата Аризона.

Мой день начался с посещения кардиолога. Я приехала узнать результаты анализа крови и ультразвуковой проверки сердца, которые делала ежегодно. Прежде у меня была аритмия, и восемь лет назад мне сделали операцию на сердце. После операции я была совершенно здорова и не подозревала о том, что у меня могут быть какие-то проблемы. Поэтому результаты анализов меня сразили наповал.

– У вас серьезное заболевание сердца, которое началось в прошлом году, – спокойно сообщил мне врач.

– Что?! – пробормотала я в ответ, сраженная словом «серьезное».

– Да, за последний год произошло значительное утолщение нижней камеры сердца.

– Что вы имеете в виду? Как это могло произойти?

– Возможно, из-за высокого кровяного давления, – ответил врач.

– Но у меня нормальное давление, – в растерянности сказала я. Мне казалось, что я сплю и вижу какой-то кошмарный сон.

– Скорее всего, давление поднялось из-за стресса. В вашей жизни в последний год были стрессы?

– Да.

Год действительно выдался очень сложным. Я работала школьным психологом, а также занималась профориентацией учеников. Одна из моих коллег неожиданно уволилась в самом начале учебного года. Вместо нее никого не взяли. Работы было много, и заканчивала я очень поздно. Я смогла пережить прошлый год только потому, что мне помогала коллега, которая уже вышла на пенсию. В общем, я действительно очень устала.

– Вам надо позаботиться о своем здоровье и поменять стиль жизни, – посоветовал врач, и на этом мой визит к нему закончился.

Я добрела до машины и расплакалась. Потом позвонила мужу и сбивчиво объяснила ситуацию.

– У меня утолщение нижней камеры сердца. Если ничего не делать, то это приведет к застойной сердечной недостаточности.

Муж не торопился с ответом.

– Не волнуйся, я помогу тебе и сделаю все, что надо будет, – сказал он наконец.

К счастью, на следующей неделе у меня начинался отпуск. Мы уехали из города, и я смогла спокойно собраться с мыслями. Мы всей семьей отдыхали на пляже, и я думала, что жизнь прекрасна и за нее надо бороться. Муж и мои уже почти совершеннолетние дочери обещали сделать все необходимое, чтобы мне помочь. Я понимала, что, если хочу увидеть своих внуков и правнуков, мне необходимо кардинально изменить стиль жизни. Мы с мужем собирались в будущем много путешествовать и наслаждаться обществом друг друга. Я твердо верила, что у Господа на меня есть еще планы. Я обещала себе и членам своей семьи прожить как можно дольше.

Я тщательно обдумала план действий, собрала в сети, в книгах и журналах необходимую информацию и начала бороться со своим недугом сразу по нескольким направлениям. Осложнения с сердцем были лишь частью проблемы. Кроме этого, у меня было предиабетное состояние, и мой организм не отторгал инсулин. И все же я была полна решимости начать новую жизнью.

В первую очередь я сконцентрировалась на здоровом питании и активном образе жизни. Я начала принимать лекарства от высокого давления и препараты для лечения предиабета. Я прочитала про ряд пищевых добавок, способствующих улучшению работы сердца и противодействующих отторжению инсулина. Я перестала есть маффины и бейглы и начала употреблять в пищу большое количество яблок, орехов, кефира, протеиновых шейков и энергетических батончиков. Я записалась в спортзал и каждый день ходила заниматься на беговой дорожке. Вначале я держалась за поручень, но через некоторое время начала размахивать руками в такт шагам и увеличила скорость и наклон. Через пару месяцев я уже переходила на бег в течение тридцати секунд, потом снова шла, а потом опять тридцать секунд бежала.

Но я не только занималась своим телом и правильно питалась, но и заботилась о своем психическом здоровье и настроении. Я больше времени проводила с друзьями и коллегам, которые меня во всех отношениях поддерживали. Они говорили мне комплименты, такие же сладкие, как пончики, но в них не было ни крупинки сахара! Я читала все журнальные статьи о здоровье, которые могла найти. Я сознательно сбавила свой темп жизни, стала меньше работать, а по пятницам вообще не появлялась в офисе. С пятницы по воскресенье я позволяла себе подольше поспать. Я много гуляла с собаками, занималась цветами на веранде, и стресс постепенно уходил. Я дала возможность окрепнуть и выздороветь телу и успокоиться душе и предвкушала счастливое и спокойное будущее.

Кроме этого я присоединилась к женской христианской группе, в которой обсуждались вопросы духовного развития. Благодаря этим обсуждениям и с Божьей помощью я осознала, как и почему мое здоровье ухудшилось.

Выздоровление не произошло в одночасье. На все про все ушло больше года. Когда мне через восемнадцать месяцев сделали ультразвук сердца, то результаты оказались замечательными! Я похудела на двадцать килограммов, и мне больше не надо было принимать лекарства от высокого давления. В будущем я планирую так же бережно относиться к своему сердцу и не есть много сладкого. Здоровый образ жизни дается непросто, но я не собираюсь отступать.

Как только мне сообщили результаты ультразвука, я позвонила мужу и сказала: «Мое сердце в полном порядке! Я выздоровела!»

– Великолепно! – ответил он. – Это чудесные новости. Мы и дальше будем помогать тебе вести здоровый образ жизни.

– Я вас не подведу и оправдаю ваши ожидания. Клянусь своим сердцем! – ответила я ему с глубокой благодарностью.

Гвин Шнек