Текст книги "Куриный бульон для души. 101 вдохновляющая история о сильных людях и удивительных судьбах"

Как я выжила

Ничто не сравнится с любовью матери к своему ребенку. Эта любовь не знает ни правил, ни сомнений. Она бросает вызов и безжалостно сметает все на своем пути.

Агата Кристи, писательница

Когда учительница позвонила и сообщила, что моя дочь выглядит бледной и усталой, я не придала этому особого значения. Как и ее старшие сестры, Джил не особенно правильно питалась и мало отдыхала.

Когда дочь пришла домой из школы, я просила:

– Ты нормально себя чувствуешь? Твоя учительница считает, что тебе надо показаться врачу.

Джил глубоко вздохнула:

– Она просто сошла с ума. Со мной все в порядке.

Я поверила дочери, но начала заставлять ее есть больше овощей и фруктов и запретила допоздна болтать по телефону.

Но через неделю учительница снова поинтересовалась, отвела ли я дочь к врачу. Она сказала, что Джил засыпает за партой, и я испугалась, как бы дочь не заснула за рулем автомобиля.

Когда Джил пришла из школы, я снова стала спрашивать ее о здоровье, но она бросила рюкзак на пол и закричала:

– Да я совершенно здорова!

И все же я позвонила ее терапевту. Он заподозрил мононуклеоз и отправил Джил на анализ крови. Результаты показали пониженное количество тромбоцитов, и терапевт направил нас к гематологу. У меня появилось плохое предчувствие, но я ничего ей не сказала.

Джил узнала в Интернете, что причиной низкого числа тромбоцитов в крови может быть онкология. Она пришла ко мне в слезах:

– Мама, у меня лейкемия!

Я крепко обняла ее и успокоила, что все не обязательно так плохо, – причиной ее проблем могут быть и другие заболевания. Глядя ей в глаза, я сказала:

– Дорогая, если бы я могла, я бы с удовольствием поменялась с тобой местами. Давай подождем и узнаем мнение специалистов.

Гематолог направил дочь на биопсию костномозговой ткани и рентген позвоночника. Джил демонстративно выбежала из больницы и бросилась к машине, словно я была виновата в ее проблемах.

Когда мы приехали за результатами анализа, оказалось, что у дочери нет лейкемии и с позвоночником все в порядке. Я почувствовала. что у меня камень с души упал. Но врач тут же сообщил, что у Джил нашли заболевание крови под названием идиопатическая тромбоцитопеническая пурпура. Он прописал стероиды и велел регулярно сдавать анализ крови, чтобы следить за количеством тромбоцитов. «Что ж, – подумала я, – может, не все так плохо. С этим мы справимся». Но еще доктор рассказал дочери, что преднизон вызывает бессонницу и увеличивает вес.

По пути домой Джил заявила, что не собирается принимать таблетки и толстеть.

Каждый день я заставляла дочь пить лекарство. Еще сложнее было заставить ее ездить в поликлинику для сдачи крови.

Через шесть недель после этих событий мне сделали маммографию, а потом и биопсию. Обнаружилось, что у меня рак груди III степени. Все члены нашей семьи были в шоке, особенно Джил.

Однажды вечером я услышала, как дочь плачет в своей комнате. Я зашла и спросила, что случилось.

– Мам, – сказала она, – помнишь, как ты говорила, что готова поменяться со мной местами?

Я отшутилась:

– Дорогая, я ведь также обещала побрить голову, если у тебя от химиотерапии выпадут волосы.

Дочь представила себе, как будет выглядеть без своих чудесных светлых локонов, и нахмурилась. Лысая сорокалетняя дама – это одно, а вот лысая девушка-подросток – совершенно другая история.

Я думала, сколько мне осталось жить и как будут жить мои дети, если меня не станет. Конечно, они уже выросли, но им все равно нужна была мать. И они были нужны мне.

Я полностью доверяла своему онкологу и решила записать к нему на прием свою дочь. Но мне сообщили, что доктор не принимает пациентов моложе шестнадцати лет.

Во время следующего посещения врача я спросила, возьмется ли он лечить мою дочь от идиопатической тромбоцитопенической пурпуры.

– А она достаточно сознательный человек? – спросил меня доктор.

– Ну, в общем, да, – ответила я. – Если не считать того, что она спускала таблетки преднизона в туалет, чтобы не толстеть.

Доктор усмехнулся и согласился обследовать Джил.

Джил была не в восторге от того, что надо сдавать кровь раз в неделю, а тут еще онколог заявил, что ей необходимо принимать стероиды до тех пор, пока количество тромбоцитов в крови не достигнет нормы. Услышав это, Джил воскликнула:

– Нет, это не честно!

Но к тому времени мы с дочерью понимали, что в жизни мало чего честного.

По пути домой Джил потрогала свои пухлые щеки и сказала:

– Мам, я ужасно выгляжу.

Я посмотрела на нее и фыркнула:

– Ах, ты хомяк!

– Лысая! – отшутилась Джил.

– Не забывай, что завтра у тебя интервью в ресторане JJ’s, – сказала я. – Если тебя примут на работу, то ты будешь есть так много, что разоришь ресторан.

– Ты права, мама, – ответила дочь, – им лучше нанять тебя, потому что ты точно не будешь ронять свои волосы в тарелки посетителей.

Близкие и друзья поддерживали меня, как могли, и часто хвалили. Они не понимали, как я рада, что химиотерапию и облучение радиацией делают мне, а не моей дочери.

Наверное, в наши дни близкие отношения подростков и родителей часто складываются во время посещения торговых центров. Мы с Джил по-настоящему сдружились в онкологическом центре, где нам в течение года каждую неделю брали кровь на анализ. К тому времени, как я закончила химиотерапию и облучение, количество тромбоцитов в крови Джил пришло в норму. Нам с ней надо было периодически появляться у врача, но в общем и целом наша жизнь вернулась в нормальное русло.

С тех пор прошло почти двадцать лет. Я, слава богу, живу без рака, и Джил находится в состоянии ремиссии. Я присутствовала на церемониях окончания школы своих детей, их свадьбах и крестинах внуков и внучек, двоих из которых родила Джил. Я рассказываю свою историю друзьям, родственникам и знакомым, которым поставили онкологический диагноз. Я говорю им, что стоит концентрироваться не на том, что судьба сдала нам плохие карты, а на тех, кого мы любим. Именно любовь помогла мне пережить рак, обнаруженный на поздней стадии, и эта любовь поможет и им.

Алис Мусчани

Избавиться от анорексии

Выздороветь – это значит помнить, кто ты, и использовать всю свою силу, чтобы стать тем, кем тебе суждено стать.

Компания Recovery Innovations

Если бы меня несколько месяцев назад попросили описать, как я себя чувствую, я бы сказала, что я нервная, у меня анорексия и обсессивно-компульсивное расстройство. Тем не менее для меня стало большой неожиданностью, когда врачи оставили меня в больнице.

Врач сказал: «У вас анорексия. Ваше здоровье может в любой момент резко сдать, и вы рискуете умереть». Я испугалась. Медицинский диагноз означал, что мне уже нельзя закрывать глаза на свои проблемы.

К концу десятого класса я призналась родителям, что у меня проблемы с едой. Началось все с желания похудеть, а закончилось тем, что я начала резко терять в весе. В день я употребляла не больше 800 калорий, а тренировалась до четырех часов ежедневно. Я стала рабом желания сделать свое тело еще более худым и красивым и стремилась к нездоровому идеалу красоты.

В результате мой вес упал до пятидесяти одного килограмма, и я страдала от психического и физического истощения. Я перестала общаться с друзьями, чувствовала себя социальным изгоем и постоянно ощущала чувство голода.

В начале лета я рассказала родителям о своих проблемах, и они тут же начали мне помогать. Но, к сожалению, медицинской помощи мне пришлось ждать гораздо дольше. Я записалась на программу поддержки людей с проблемами приема пищи, но оказалась в листе ожидания и прождала несколько месяцев. На начальном этапе мне пришлось самой бороться с заболеванием. Я не могла заставить себя есть больше. Я постоянно думала о том, что мне необходимо тренироваться, и это сильно отвлекало меня от других мыслей. Правда, я в два раза сократила время тренировок. Это было трудное лето, и только в конце июля мое состояние улучшилось.

Именно в это время я поехала в христианский лагерь Кинтейл на озере Гурон в провинции Онтарио. Я много раз отдыхала в этом лагере, и он мне очень нравился. Лагерь был расположен в очень красивом месте, там я всегда встречала добрых и хороших людей, и в нем открывались прекрасные возможности для личностного роста. В общем, я знала, что в какой бы сложной жизненной ситуации я ни оказалась, отдых в Кинтейле мне точно пойдет на пользу. Тем летом я должна была провести в лагере целый месяц и пройти программу лидерства, что, как показало будущее, спасло мою жизнь.

Я решила, что, как только попаду в лагерь, сразу расскажу о своих проблемах. Однако это оказалось не так просто. Несмотря на то что я встретила много старых друзей, мы выросли, и у каждого из нас теперь были новые интересы. Только через три дня я почувствовала доверие к одной из девушек в моей группе и подошла к ней. Я почти ничего не знала о ней, кроме имени.

– Хейли, я могу с тобой поговорить? – спросила я.

Через несколько минут я, захлебываясь слезами, закончила свой рассказ. К моему удивлению, девушка тоже начала плакать. Она сказала: «Год назад я была в такой же ситуации, как ты». Хейли объяснила, что у нее тоже были проблемы с принятием пищи, и она решила их прошлым летом – ей помогло пребывание в лагере. Этими словами она спасла и мою жизнь.

Всю смену Хейли помогала мне и стала для меня практически ангелом-хранителем. Она не жалела сил, чтобы я чувствовала себя счастливой, как можно больше ела и чувствовала ее поддержку.

Мне очень не хотелось уезжать домой. Я знала, что вскоре должна пройти ряд тестов и сдать несколько анализов. В конце октября начинались встречи группы по поддержке девушек с проблемами приема пищи. Но на третий день учебы моя мачеха сказала: «Врач увидел результаты твоего ЭКГ и говорит, что ситуация очень серьезная. Он хочет тебя видеть завтра».

Я поняла, что с плохими анализами меня могут положить в больницу. На следующий день неожиданно позвонила Хейли, с которой я не говорила после окончания смены в лагере, и спросила, как у меня дела. Я рассказала ей всю правду, и она сказала: «Ты себя медленно убиваешь, и тебе надо всерьез заняться своим здоровьем». Я пообещала ей это сделать.

Я пошла к врачу, одевшись как можно красивее, с укладкой и косметикой. Я собиралась потом ехать в школу, но доктор сообщил, что меня на месяц кладут в больницу.

Я долго винила себя за то, что со мной произошло. Я была не в состоянии съесть даже самый маленький кусочек пирога или отказать себе в удовольствии пробежаться утром. Многие, узнав о моей болезни, говорили: «Я думала, что ты умнее» или «Тебе просто надо есть, и все». От такой реакции я только сильнее начинала себя ненавидеть. Но часть моих знакомых считала, что анорексия – это настоящая болезнь, и я в конце концов им поверила.

Сама я поняла это далеко не сразу. Уже лежа в больнице, я со слезами просила прощения у родителей за то, что не могу исправиться. Они не хотели меня слушать: «Ты же не будешь укорять человека за то, что у него рак?» Я ответила, что, скорее всего, не буду. Так я постепенно поняла, что я больна и должна лечиться.

Проведенный в больнице месяц оказался самым трудным за всю моя жизнь, но я выдержала. Я и по сей день борюсь с остаточными явлениями анорексии. Иногда это мне дается легко, а иногда с большим трудом. Постепенно, день за днем, я выздоравливаю и избавляюсь от недуга.

– Я ем. Но у меня все равно анорексия.

Эти слова принадлежат одной из моих подруг, и они отражают реальную ситуацию. Я тоже ем, но с трудом. Я все еще больна, но мне уже гораздо лучше.

Я смогла пережить трудности потому, что в моей жизни есть такие люди, как Хейли, члены моей семьи, а также такие места, как лагерь Кинтейл.

Поэтому я уверена, что рано или поздно окончательно избавлюсь от анорексии.

Саманта Молинаро

Фарфоровый бог

Предупреждение: юмор может быть опасен для вашей болезни.

Элли Кац

У моей бабушки не было медицинского образования. Но когда я была маленькой, она все время выдавала мне «научное» название болезни, от которой я якобы страдала. Она просто прибавляла окончание «тис» к слову, описывающему мое неправильное поведение.

– Почему ты не можешь спокойно сидеть в церкви во время службы? – спрашивала бабушка. – Совершенно очевидно, что у тебя непоседливотис.

В следующие выходные, проведенные у бабушки, я страдала нетерпеливотисом, потому что часто открывала дверцу духовки, проверяя, готовы ли печенья. Потом бабушка легла вздремнуть, а у меня начался приступ болтливотиса, и я захотела рассказать ей какую-то историю. В общем, у меня было столько «недугов», то даже и не знаю, как я дожила до десяти лет. В подростковом возрасте в списке моих болезней появились неуважайтис и мальчико-заигрывайтис, которые лечили тем, что после школы меня не пускали на улицу. Это был старый проверенный метод против подростковых недугов.

Кроме этого, я уже во взрослом возрасте болела гастроэнтеритом, бронхитом и ларингитом. Потом я услышала от доктора еще один диагноз: интерстициальный цистит. «Да, ладно, – подумала я тогда, – скорее всего, ничего особенного, переживем».

Дома я села у компьютера и начала читать о своей болезни, в результате чего у меня быстро развился Googlетис с последующим отторжением полученной информации.

– Перестань сидеть в Интернете, – посоветовал мой муж Майкл. – Ну какой в этом смысл? Ты только еще больше начнешь волноваться.

Скажу вам по секрету, я большая любительница чистоты и как огня боюсь микробов и грязи. Но получилось так, что я заболела неизлечимым заболеванием, из-за которого должна была постоянно бегать в туалет. Или «комнату отдыха», как ее иногда называют. Вне зависимости от названия, общественные туалеты – не самое чистое место. Я спускала воду и представляла себе, как моя прежняя жизнь уносится по трубам в глубины канализации.

Я надеялась, что мое состояние не станет таким плохим, как описывали некоторые медицинские журналы, и мне не придется бегать в туалет каждые десять минут. У меня были муж, двое детей, работа и три собаки. У меня не было времени пятьдесят раз в день расстегивать молнию штанов. Я хотела начать носить лосины, но передумала, потому что хотела, как и прежде, выглядеть стильно.

Из-за болезни я стала гораздо менее уверенной в себе, и меня мучила постоянная боль, от которой на глазах выступали слезы. Казалось, мочевой пузырь режут бритвой. Я должна была придерживаться определенной диеты, поэтому решила смотреть на ограничения в еде с положительной стороны: Кофе? Да кому нужен этот напиток? Вино? Совершенно не обязательно для счастливой жизни. Шипучие безалкогольные напитки? Готова забыть о них и никогда не вспоминать.

К сожалению, несмотря на хроническое заболевание, мне надо было ежедневно выходить из дома. Садясь на унитаз в общественном туалете, я представляла себе, что он надраен до блеска. Я разработала специальный маршрут от дома до работы, на котором встречалось максимальное число более или менее чистых общественных туалетов.

В ресторанах я оставляла отзывы о состоянии туалетов, подписываясь разными именами, чтобы и впредь сотрудники поддерживали надлежащую чистоту.

Я дала унитазу в нашем доме сексуальное и красивое имя Рафаэль. Казалось, что у меня с Рафаэлем бурный роман, в котором я его люблю, а он меня – не очень. Несмотря на холодное отношение Рафаэля, я его любила всей душой. Он был моим настоящим фарфоровым богом.

Мой муж понял, какие у меня «серьезные» отношения с Рафаэлем, и перестал поднимать сиденье унитаза, чтобы сэкономить мне долю секунды, необходимую, чтобы опустить сиденье. Один из немногих плюсов – теперь я могла проводить в туалете чуть больше времени и бывать в нем чаще, отдыхая от детей. Моя болезнь была противной и мерзкой, но я ценила мизерные бонусы, которые она мне давала.

Очень скоро я поняла, что частое упоминание туалета вызывает у окружающих тревогу. При словах «мочевой пузырь» коллеги и знакомые испарялись в неизвестном направлении. В определенных ситуациях это становилось преимуществом – если я не хотела с кем-нибудь общаться, стоило только сказать: «У меня мочевой пузырь просто разрывается. Ужасное чувство!»

На вечеринках людей удивляло мое постоянное посещение туалета. Мне хотелось успокоить хозяйку, что она приготовила прекрасную еду и я не изучаю ее косметику и лекарства в шкафчике в туалетной комнате. Если я заходила в туалет пять раз за вечер, некоторые гости отказывались прощаться со мной за руку.

Наверное, сиди я все время дома, таких проблем было бы меньше, но они бы, увы, полностью не исчезли. Зато дома у меня оставалось бы больше времени для грусти. Я научилась игнорировать косые взгляды зрителей в кинотеатре, когда я три раза за время сеанса заставляла их вставать или убирать ноги, чтобы пропустить меня к выходу. «Это не их мочевой пузырь и не их боль», – думала я, наступая им на ноги и ударяясь об их коленки. Иногда мне везло, и я сидела рядом с человеком в летах или беременной женщиной, которые воспринимали мою беготню из кинозала и обратно с кивком понимания и сочувствия. Однажды я даже решила купить в фойе напитков и еды и раздать людям в моем ряду, но не сделала этого. Когда я вернулась, муж начал шепотом рассказывать то, что я пропустила, вызвав неодобрительный ропот соседей. Иногда, если я не находила бокового места, то вообще отменяла кинопросмотр.

Я сама испытывала массу неудобств и доставляла неудобства другим. Но ничего не поделаешь, я же не могла контролировать все, что обо мне думают? Возможно, люди должны были испытывать чувство благодарности за то, что я не ходила на комедии – приступы смеха при моем заболевании могут вызвать непроизвольное мочеиспускание.

Интерстициальный цистит – не повод для шуток, хотя улыбка и юмор помогают в самой сложной и тяжелой ситуации. Это болезнь, которую не принято обсуждать в обществе. Впрочем, сейчас я без стеснения произношу слова «мочевой пузырь», как если бы я говорила «нога». Я не скрываю своих проблем, и мои друзья не осуждают меня, когда я извиняюсь на полуслове и несусь в туалет. Члены моей семьи не сердятся на то, что наша поездка в отпуск в Смоки-Маунтинс теперь занимает не десять, а тринадцать часов.

Все больные хроническими заболеваниями знают, что недуг резко меняет стиль жизни, не спросив человека, хочет он этих изменений или нет. С тех пор как я заболела, я стала более терпеливой, и во мне появилось больше сострадания к людям. Я понимаю, что закрывающий мне проход к туалету мужчина может страдать от болезни ног, а женщина, которая никак не сделает заказ у стойки в ресторане быстрого питания, возможно, недавно перенесла инсульт. На лице у человека не написано, чем он болен. Но и больные люди должны жить.

Мне не нужно сострадание. Я просто прошу, чтобы люди быстрее отошли в сторону и пропустили меня к туалету, где меня ждет мой фарфоровый бог.

Кэйти ЛаМарш

Здоровая доза юмора

В каждом наборе для выживания должно быть чувство юмора.

Неизвестный автор

Есть такое выражение: «Веди или следуй, не мешай или отойди». Мой девиз звучал немного иначе: «Отойди и не мешай. Я тебя веду, а ты следуй за мной». У меня было всего две скорости: полный вперед и сон. Здоровье никогда меня не подводило. Никакого лишнего веса, все зубы и волосы на месте, и я всегда выглядел моложе своих лет. В моем лексиконе не существовало слов «Я не могу», и я всегда сохранял оптимизм. У меня были красавица жена, чудесные дети, богатый дом и хороший доход.

Однажды я обнаружил небольшую опухоль на правой стороне шеи. Я думал, что это просто какое-то воспаление. Мой врач был другого мнения. Он посмотрел мне в рот и побледнел. Я не желаю никому увидеть такую реакцию врача во время осмотра.

– Что это? – спросил я.

– Вы действительно хотите знать? – ответил он. Черт возьми, конечно, я хотел знать!

– Похоже на рак правой миндалины, – сказал врач. – Сейчас отрежу кусочек на биопсию, – продолжил он и что-то оторвал мне внутри горла, от чего обильно потекла кровь. В тот момент я думал не о раке, а о том, как бы не захлебнуться собственной кровью.

У меня ничего не болело, и выглядел я совершенно здоровым. Я играл в гольф и каждую неделю стриг траву на газоне перед домом. Я работал и не уставал. Я не курил, занимался спортом и хорошо питался. Может быть, доктор ошибся?

Через несколько дней он перезвонил мне. Увы, это был рак.

– Что мне теперь делать? – спросил я.

Врач ответил, что я должен пойти на прием к онкологу.

Среди прихожан церкви, в которую я ходил, был один онколог. Я позвонил ему, и он назначил время посещения. Я сидел у него в приемной с моей женой Дебби и сыном Грантом и рассматривал картины и скульптуры, украшавшие комнату. Помню, тогда я подумал, что лечение рака – занятие прибыльное.

Потом нас провели в кабинет доктора Кирби Смита, который пожал нам руки и предложил сесть. Он заложил ногу на ногу, достал лист бумаги и начал разговаривать с нами так, будто у него в тот день больше не было ни одного пациента.

Потом он в подробностях рассказал, что меня ждет, и добавил: «Ник, не теряй чувства юмора и позитивного отношения к жизни. Это тебе поможет все пережить». Потом, когда мне действительно было несладко, я вспоминал молитвы и совет доктора Смита.

Я был уверен, что Господь мне поможет. Каждое утро пять дней в неделю на протяжении семи недель меня лечили радиацией. Во время процедуры, которая занимала тридцать минут, моя голова была пристегнута к столу так, что я не мог ею пошевелить. На голову надевали устройство, которое я называл «обтекателем Бэтмена». Это была белая нейлоновая сетка, сотканная по размеру моей головы, лица и плеч. Вшитые в ткань болты привинчивали к столу. Вокруг двигалось устройство, из которого шел направленный поток радиации. Все полчаса процедуры я молился.

Иногда меня спрашивают, остались ли побочные эффекты. Я отвечаю, что остались: когда я ночью встаю в туалет, мне не надо включать свет, потому что я сам свечусь.

На протяжении семи недель каждую среду мне делали химиотерапию. Процедура занимала добрую половину дня, и в это время я сидел, накрытый мягким одеялом, в удобном кожаном кресле. Раствор, который вводят в вену, действует на человека так: хочется спать, становится холодно и часто хочется в туалет. На большой зал, в котором было много пациентов, был всего один туалет, и перед дверью часто выстраивалась очередь людей с переносными капельницами. Каждый из нас был на долгое время связан с капельницей, которую приходилось таскать за собой.

Меня предупредили, что рано или поздно мне придется вставить зонд для искусственного кормления. «Бог ты мой! – подумал я. – Только этого мне не хватало! У меня с аппетитом всегда было все нормально». Но если шея и голова получают сильную дозу радиации, глотать становится невозможно.

Мне сказали, что доктор Каттау, который должен был вставить мне зонд, был личным гастроэнтерологом Рональда Рейгана. Наверное, мне об этом сообщили, чтобы я не волновался. Перед тем как мне дали наркоз, я сказал доктору Каттау, что недавно разговаривал о нем с Нэнси Рейган. Доктор с удивлением спросил, что же она мне ответила. Я обещал все ему рассказать, когда проснусь от наркоза.

На самом деле зонд для искусственного кормления был не такой уж неудобной штукой. Он выходил у меня из середины живота, а шланг оборачивали вокруг талии, как ковбойское лассо, и прикрепляли к коже «липучками». Я стал так похож на ковбоя, что подумывал попросить у медперсонала огромную ковбойскую шляпу. Но вместо шляпы мне дали огромный шприц без иголки и стопора. Шесть раз в день я раскручивал лассо, присоединял к его концу шприц, в который была залита банка бодяги под названием Boost Plus. Я однажды попробовал ее на вкус и порадовался, что мне не надо ее пить. Любопытно, что, когда я после этой процедуры промывал шланг стаканом воды, у меня во рту и в горле становилось мокро.

Наконец забрезжил свет в конце туннеля. Диагноз мне поставили в июне 2007 года, а в октябре того же года объявили, что рака у меня больше нет. За это время мои отношения с Богом и членами моей семьи стали еще ближе, и я стал лучше понимать, что в жизни важно, а что – нет. Я до сих пор каждый день благодарю Господа за свое выздоровление и всеми силами пытаюсь помочь больным раком. Кстати, доктор Каттау отомстил мне за шутку о Нэнси Рейган. Он с силой выдернул из меня зонд для искусственного кормления, хотя говорил, что будет совсем не больно.

Ник Никсон