Текст книги "Все, что мы хотели"

Глава третья
Нина

Из всех людей на свете именно Кэти Паркер должна была рассказать мне, что натворил Финч.

В детстве и юности у меня были такие заклятые подруги, которые постоянно меня выбешивали. Но самым близким – и, что уж там, единственным заклятым врагом стала только Кэти. На людях мы отлично ладили, общались в одних и тех же компаниях, состояли в одних и тех же клубах, посещали одни и те же вечеринки. Но в душе я терпеть её не могла, и у меня были более чем неопровержимые доказательства, что мои чувства взаимны.

Кэти была из хорошей нэшвилльской семьи, как Кирк, и всегда старалась найти способ меня принизить. Одной из её тактик было подчеркнуть моё происхождение, задав несколько незначительных вопросов о Бристоле или о моей семье, обычно в кругу других людей. Так она, по-видимому, намекала, что, не вписавшись в компанию родственников со стороны мужа, я всегда останусь представительницей нуворишей (я своими ушами слышала, как она употребляет именно это выражение). Ещё она любила делать сомнительные комплименты, так сказать, с подтекстом. Ну, например, «Мне нравится твоё платье! Я знаю чудесную мастерицу, которая тебе его подошьёт». Или заявляла, идя к парковке после занятий на велотренажёрах: «Мне бы твоё терпение, когда у меня что-то не получается!» За этим, как правило, следовало: «Везёт тебе, что ты так потеешь! Все токсины выходят из организма!»

Мелани советовала принимать это за комплименты. Согласно её теории, влившись в компанию Кирка, я присвоила статус первой леди среди элиты Нэшвилла.

– Я не хочу быть первой леди среди кого бы то ни было. К тому же нельзя стать первой леди, если ты из Бристоля, – сказала я.

– Можно, если выйти замуж за Кирка Браунинга, – ответила на это Мелани. – Он великолепен. По сравнению с Гюнтером уж точно.

Я пожала плечами при мысли о супруге Кэти. Гюнтер, как и Кирк, унаследовал фамильное состояние, но многое истратил, и, если верить сплетням, на невыгодные сделки.

– И внешности твоей она завидует, – продолжала Мелани со свойственной ей резкостью. – Ты богаче и красивее. И моложе.

Я посмеялась над её словами, но не могла не думать о том, что на колкости Кэти мотивировал исключительно первый пункт. Более того, я была уверена: Кэти понимает, что я насквозь вижу её поганый религиозный фанатизм. Не поймите меня неправильно, я хорошо отношусь к верующим людям, даже к сильно верующим. Кого я терпеть не могу, так это лицемеров, которые носятся со своей набожностью, но при этом не удосуживаются придерживаться даже элементарной этики. В двух ехидных словах, Кэти не только наслаждалась чужими несчастьями, но пользовалась чужими трагедиями, чтобы подчеркнуть свою благочестивость. Едва с кем-то что-то случалось, она самой первой постила молитвы на Фейсбуке, мчалась к пострадавшим с гостинцами и созывала свой клуб изучающих Библию, попасть в который было так же сложно, как на светский раут в Букингемском дворце, поэтому мой отказ туда вступать она восприняла как личное оскорбление. Я вынуждена признать, что некоторые из молитв Кэти были искренними – когда дело касалось вопросов жизни и смерти, например. Но я уверена, она получала удовольствие от чужих неудач и даже наверняка надеялась, что чей-нибудь брак распадётся или чей-нибудь ребёнок разочарует своих родителей.

Поэтому в тот вечер гала-концерта, встретив меня в дамской комнате, она сорвала джекпот.

– Ой, привет, Нина, – пропела она наигранным тоном, стоя рядом со мной у раковины. Мы переглянулись, улыбнулись друг другу, и я продолжила поправлять макияж. – Ты сегодня чудесно выглядишь.

Кэти обожала слово чудесно, поэтому я исключила его из своего лексикона.

– Ты тоже! Поздравляю с поездкой в Италию, – сказала я, потому что она только что победила Мелани на аукционе и заполучила два билета в Рим в салоне первого класса и неделю на вилле в Тоскане.

– Спасибо, дорогая! Мелани не слишком расстроилась? – спросила она с почти нескрываемым лицемерием.

– Нет, что ты, нисколько, – соврала я из любви к Мелани, которая пришла в бешенство от того, как бесстыдно Кэти повышает ставки. – Мне кажется, она даже рада. Тодд терпеть не может, когда она выигрывает путешествия.

– Да, – она кивнула, – я слышала, у него с деньгами не очень…

– Да нет, дело не в этом. Просто даты закрытые…[6]6
  Даты, в которые гостиницы и авиарейсы не обязаны обслуживать по установленным тарифам.


[Закрыть] – Кажется, я слишком откровенно вела себя как стерва. Чувствуя себя разоблачённой и немного смущаясь оттого, что опускаюсь до её уровня, я прибавила жизнерадостным голосом: – Но, конечно, Тоскана прекрасна в любое время.

– Верно, – ответила она холодно. – И потом, я участвовала больше из благотворительных соображений.

– Безусловно, – сказала я и уже не в первый раз обратила внимание, что она почти не моргает. От этого взгляд её больших, широко посаженных глаз раздражал меня ещё больше. Наконец она посмотрела на меня так глубокомысленно, что я не выдержала и спросила, в чём дело.

Она глубоко выдохнула, молитвенно сложила ладони и устремила взгляд в потолок, словно набираясь сил.

– О боже. Так ты не знаешь? – Она внезапно осеклась.

Я уже знала, что означает её лживое сочувствие – вся эта шарада была лишь предвестником очередной сплетни. Вероятно, кто-то перепил за обедом. Или флиртовал с чужой женой во время танца. Или отпустил плохую шутку ниже пояса. На любом благотворительном вечере обязательно что-нибудь такое случится.

– Не знаю о чём? – спросила я вопреки здравому смыслу.

Она вздрогнула, поджала губы и ещё раз медленно, тяжело вздохнула.

– О Финче и снэпчате[7]7
  Снэпчат (Snapchat) – мобильное приложение, позволяющее передавать сообщения с прикреплёнными фото и видео.


[Закрыть], – выдохнула она наконец с неуловимой, но безошибочной радостью.

У меня упало сердце, но я велела себе оставаться сильной, не поддаваться на её провокацию, ничего не говорить. Поэтому я просто смотрела на своё отражение и наносила поверх помады ещё один слой блеска.

Очевидно, моё молчание смутило и опечалило её, и ей понадобилось несколько секунд, чтобы снова найти точку опоры.

– Так значит, ты не видела…

– Нет. У меня нет снэпчата, – ответила я, чувствуя лёгкое моральное превосходство человека, независимого от социальных сетей.

Она рассмеялась.

– Боже милостивый, у меня тоже нет. Даже если бы и был, я ведь у него не в друзьях. А фото он явно разослал только им.

– Тогда как же ты его увидела? – спросила я, убирая блеск в косметичку.

– Кто-то сделал этот снимок, и он распространился по всей Сети. Как пожар… Люсинда переслала его мне несколько минут назад. Во время речи Кирка. Но ты не волнуйся, больше она никому не перешлёт. Она очень тактична, когда речь о таких вещах, и мы строго воспитываем её в плане публичности в соцсетях.

– Как мило с её стороны, – сказала я. Дочь Кэти Люсинда обещала стать такой же любительницей соваться в чужие дела, как её мать. Мысли неслись с лихорадочной скоростью, сменяя друг друга. Что такого вопиющего мог написать Финч? Слишком хвастался Принстоном? Или перебрал с пивом? Я напомнила себе, кто источник моего беспокойства – старая добрая Кэти, которая любит мутить воду, чтобы показаться сперва монашкой, а потом спасительницей. Но всё-таки я волновалась, когда, оторвавшись от зеркала, посмотрела ей прямо в вытаращенные, как у жука, глаза. – И что же было на фото, Кэти?

– Девушка, – выпалила она, понизив голос до громкого шёпота и, очевидно, надеясь, что к нему начнут прислушиваться.

– И что? – Я по-прежнему старалась оставаться невозмутимой.

– Ну… – продолжала Кэти, – девушка была… почти… голая.

– Что? Голая? – Я скрестила руки на груди, не веря её словам. Не может быть, чтобы Финч совершил такую глупость. Всем известно, что за такие фото его непременно отчислят из Виндзора, всё равно что за кражу.

– Ну… полуголая, но…

Я закусила губу, представив модель в нижнем белье или, может быть, слишком откровенное фото Полли, которая одевалась, пожалуй, немного провокационно, но не больше, чем другие девушки. – Ну, – сказала я, повернувшись к двери, – дети иногда такое…

– Нина, – оборвала меня Кэти, – она лежала в отключке. На кровати.

– Кто – она? – выдохнула я.

– Её зовут Лила. Старшеклассница из Виндзора. Латиноамериканка. Может, тебе всё же стоит взглянуть на фото?

Я глубоко вздохнула и посмотрела на экран. Сначала я увидела только девушку, лежащую на спине, одетую или, во всяком случае, явно не голую, и вздохнула с облегчением. Но, приглядевшись получше, обратила внимание на детали. Её маленькое чёрное платье задралось вверху и внизу, как будто кто-то безуспешно пытался его снять или, напротив, торопливо натянул. Она чуть раздвинула бёдра, лодыжки свесились с кровати, босые ступни касались пола. Левая грудь вывалилась из бюстгальтера, сосок торчал.

Были и другие детали, не такие вызывающие, но тем не менее. Беспорядок, какой бывает в комнатах мальчиков-подростков. Желтоватое одеяло. Столик, заваленный бутылками из-под пива и мятыми салфетками. Плакат незнакомой мне группы волосатых, жутких, татуированных музыкантов. И что самое странное – зелёная карточка настольной игры «Уно», зажатая в левой руке девушки. Её пальцы крепко сжимали карту, ногти были ярко-красными.

Я несколько раз вдохнула и выдохнула, пытаясь успокоиться и надеясь получить какое-то объяснение. Хотя бы выяснить, что общего у этой фотографии и Финча.

– Ты читала комментарии? – спросила Кэти, по-прежнему держа телефон перед моим лицом. Я вновь посмотрела на экран, прищурилась, увидела имя Финча и слова, напечатанные под ним, почти неразличимые. Я прочитала их голосом сына.

Похоже, эта девчонка получила свою зелёную карту[8]8
  Зелёная карта, она же грин-карта, даёт вид на жительство лицам, которые не являются гражданами США.


[Закрыть].

Мне стало плохо. Возможность хоть как-то оправдать своего ребёнка стремительно улетучилась.

– Мне так жаль, – сказала Кэти, медленно убирая телефон и кладя в сумочку. – Особенно ужасно, что это случилось в такой вечер, когда вы с Кирком выступили с такой речью… я просто подумала, надо тебе сообщить.

– Спасибо, – ответила я, хотя мне очень хотелось убить гонца, принесшего дурную весть, или хотя бы пару раз съездить ему по физиономии. Но я понимала, что дело тут уже не в Кэти. – Мне нужно идти… нужно быть с Кирком.

– Да, конечно, – прошептала она торжественно и сжала мою руку. – Сохрани тебя Господь, Нина. Я буду за вас молиться.

Не прошло и тридцати минут, как мы с Кирком мчались домой, и за эти тридцать минут мне успели переслать ту же фотографию ещё несколько друзей, в том числе Мелани, которая билась в истерике, увидев на ней комнату сына.

– О чём он, чёрт побери, думал? – спросила я, когда мы с Кирком стояли по разные стороны кухонной стойки.

– Понятия не имею. – Кирк покачал головой. – Может, это просто глупая шутка в компании?

– Расистская шутка в компании? – Меня захлестнула новая волна отчаяния.

– Ну, не такая и расистская, – сказал Кирк.

– Ты серьёзно? Шутка про грин-карту? В высшей степени расистская. Кэти сказала, эта девушка – латиноамериканка.

– Ну, она не похожа на латиноамериканку… просто… брюнетка. Может, итальянка.

Я пристально посмотрела на него и покачала головой, не зная, как отреагировать на его слова.

– Кэти может и наврать, – заметил Кирк и потянулся к бутылке виски, стоявшей на стойке. Я быстро отодвинула её подальше.

– Хорошо. Но смотри, Кирк. Даже если она не латиноамериканка, его комментарий всё равно расистский и направлен против латиноамериканцев, – сказала я строго. – И независимо от расовой принадлежности этой девушки у неё торчит сосок! И если фото выложил Финч, неважно, в шутку или нет…

– …то у него проблемы, – закончил Кирк. – Это очевидно. Но, возможно, мы чего-то не знаем…

– Например? – спросила я.

– Мало ли. Может, кто-то взял его телефон. Может, это фотошоп. Я не знаю, Нина. Но пожалуйста, давай успокоимся. Скоро мы в любом случае выясним.

Я кивнула и глубоко вдохнула, но прежде чем успела ответить, дверь открылась и в фойе послышались шаги Финча.

– Мы в кухне! – крикнула я. – Можешь подойти к нам?

Секунду спустя явился наш сын в светло-голубой футболке и шортах цвета хаки. Его светлые волнистые волосы были растрёпаны сильнее, чем обычно, и весь его вид был намеренно элегантно небрежным.

– Хай, – сказал он, направляясь непосредственно к холодильнику и лишь мельком взглянув на нас. Открыл его, достал нарезанный ростбиф, схватил несколько ломтей и локтем закрыл дверцу.

– Хоть бутерброд сделай, – сказала я.

– Долго возиться, – ответил Финч.

– Как насчёт тарелки? – Я чувствовала, как во мне вскипает злость. – Можешь ты по крайней мере есть из тарелки?

Он покачал головой, оторвал кусок бумажного полотенца и пошёл в комнату, на ходу набивая рот мясом.

– Куда ты пошёл? – крикнула я ему вслед.

– Телик смотреть, – ответил он, не оглядываясь.

– Вернись, пожалуйста, – велела я, обогнув стойку и встав рядом с Кирком. – У нас с папой к тебе серьёзный разговор.

Я посмотрела на Кирка, который с ничего не выражающим видом барабанил пальцами по краю стола. Я толкнула его локтем и смерила сердитым взглядом.

– Слушай, что говорит мама, Финч, – сказал Кирк. – Мы хотим поговорить.

Финч повернулся и посмотрел на нас скорее сконфуженно, чем испуганно, и я задумалась, сколько он выпил.

– Что такое? – поинтересовался он, засунув в рот последний кусок ростбифа и жуя.

– Сядь, пожалуйста, – сказала я, указывая на банкетку. Финч сел, и его лицо приняло вызывающее выражение.

– Как прошёл вечер? – спросила я. Он пожал плечами и сказал, что хорошо.

– Что ты делал?

– К Бью смотался.

– У него была вечеринка?

– Нет. Не вечеринка. Просто несколько человек пришли в гости. Что за допрос с пристрастием?

Я вновь пихнула Кирка локтем, и он рассеянно пробормотал: «Повежливее с матерью». Финч буркнул: «Извини», – и запустил руку в волосы. Я ждала, пока он вновь посмотрит на меня, прежде чем задать следующий вопрос:

– Ты пил?

Я не знала, какой ответ хочу услышать. Если он был пьян, это лучше или хуже?

– Ну да, – ответил Финч. – Выпил немного пива.

– Сколько? – Я подумала, что нам с Кирком надо было строже воспитывать его в этом плане. Мы никогда не давали ему разрешения употреблять алкоголь, но сквозь пальцы смотрели, куда он ходит, и, в общем-то, именно поэтому разрешали ему сколько угодно тратить на такси.

– Ну я не считал, – сказал он. – Бутылки три или четыре.

– Это слишком много, – отрезала я.

– Но я же был не за рулём.

– Ты просто умница! – воскликнула я. – Надо тебе медаль выдать.

Финч тяжело вздохнул и сказал:

– Ну чего ты так злишься, мам? Ты знаешь, что я иногда выпиваю.

– Мы очень, очень расстроены, Финч. Но дело не в пьянстве. – Я набрала в грудь побольше воздуха, вынула из сумочки телефон, открыла фотографию, которую сохранила, и передала телефон Финчу.

– Где ты это взяла? – спросил он. У меня упало сердце.

– Миссис Паркер показала это фото маме. Сегодня вечером, – ответил Кирк.

Финч посмотрел на меня. Я кивнула.

– Да, представь себе. Но неужели тебя волнует только, где мы её взяли?

– Да я просто спросил, – сказал Финч.

Я вздохнула и задала следующий вопрос:

– Это ты снимал?

– Мам, долго рассказывать… всё не так плохо, да она и не будет очень злиться.

– Кто она?

– Да так, девчонка, – ответил он.

Я прокручивала в голове его слова, и меня всё сильнее мутило.

– У девчонки есть имя?

– Ну да. Лила Вольп. А что?

– А что? А то, что ты выложил её фото в полуголом виде, Финч. Вот что! – Я чувствовала, что вот-вот забьюсь в истерике.

– Я его не выложил. Просто отослал кое-кому. И она не полуголая, мам.

– Я видела её сосок, Финч, – сказала я. – Это всё равно что голая.

– Ну не я же её раздел.

– Это радует, – съязвила я. – Хоть за насилие тебя не привлекут.

– Насилие? Да ты чего, мам? Ты с ума сошла. – Он устало вздохнул. – Никто её не насиловал. Она просто напилась и отключилась. Это не мои проблемы.

– Нет, сын, это твои проблемы, – сказал Кирк, как будто до него только что дошла серьёзность ситуации. – Многие люди увидели это фото. Оно разошлось по Сети.

– И… грин-карта, Финч? Ты серьёзно?

– Это просто шутка, мам.

– Расистская шутка, – отрезала я. – Ты выкладываешь в Сеть фото полуголой девушки в отключке, а потом отпускаешь расистскую шутку.

– Извини, – сказал он тихо и опустил глаза.

– За что? За то, что ты это сделал? Или за то, что попался?

– Ну хватит, мам. Пожалуйста, хватит. Ну правда, извини.

– О чём ты думал? Что творилось в твоей голове?

Финч пожал плечами.

– Ни о чём.

– Ни о чём? Ни о чём? – Его ответ окончательно выбил меня из колеи, хотя, наверное, это было лучше, чем если бы он намеренно хотел сделать кому-то гадость. Но результат всё равно был бы такой же. Последствий это не отменяло.

Он не ответил, и я разозлилась ещё больше.

– Как ты мог так поступить, Финч? Я просто не понимаю. Это так… жестоко! Разве мы с отцом так тебя воспитывали?

– И неужели ты не понимаешь, чем рискуешь? – Кирк наконец тоже повысил голос. – Как глупо и безответственно ты поступил? Тебя могут исключить!

– Хватит, пап, это просто бред, – сказал Финч.

– Нет, не бред, – отрезала я. – Вполне может быть. Забудь о Виндзоре и готовься к суду.

– По какой статье? – спросил Кирк у меня, словно я была экспертом по правовым вопросам.

– Не знаю, я не юрист. – Я почти кричала. – Оскорбление личности? Детская порнография?

– Порнография? Ты чего, мам? – возмутился Финч.

– Ну да, это явно не порнуха, – вмешался Кирк.

– Никто уже не говорит «порнуха», – заметила я.

– Тем не менее это не она, – пробормотал он.

– Здесь достаточно обвинений, чтобы завести дело, – сказала я. – Не сомневаюсь. К тому же эта девушка и её родители могут потребовать компенсации за моральный ущерб…

– Мам, не было никакого морального ущерба, – уверил Финч.

– Не было? – Я не верила своим ушам. – Ты-то откуда знаешь? Ты её спросил? Ты вообще задумался о её чувствах?

– Да всё с ней будет нормально, мам. Такое сплошь и рядом случается.

– Случается? Это не само по себе случилось, Финч. Это сделал ты! – Я опять сорвалась на крик. Кирк сделал мне знак замолчать и сказал:

– Послушай. Дело здесь не в девушке.

– Не в девушке? А в чём тогда, Кирк? Просвети меня.

Кирк откашлялся.

– Дело в его неспособности мыслить логически. – Он повернулся к Финчу и сказал: – Сын, сегодня ты совершил абсолютно безрассудный поступок, который может существенно испортить твоё будущее. Тебе стоит подумать…

– Не просто подумать. Почувствовать, – вмешалась я. – Ты не можешь так поступать с людьми.

– Я ничего такого не сделал, мам. Это просто…

– Бездумный поступок, – закончил за него Кирк.

– К сожалению, всё не так просто, – сказала я.

Потому что в глубине души я знала, что даже если все до единого удалили эту фотографию и Лила, её родители и администрация школы никогда о ней не узнают, и Финч по-настоящему раскаялся, всё равно всё изменилось. По крайней мере для одного из нас.

Глава четвёртая
Том

Никогда не забуду, как впервые увидел Беатриз. Я сидел в дешёвом баре на Файв-Пойнтс в те далёкие времена, когда восточный Нэшвилл ещё не стал притоном хипстеров и там ошивались все. И я тоже. В таком месте не часто встретишь красивую девушку, тем более одну, но она была сама по себе, и уже это привлекало. А она к тому же была моего типажа – тёмные волосы, тёмные глаза, смуглая кожа, фигура что надо. Узкое красное платье усиливало впечатление.

– Даже не думай, – сказал я своему приятелю Джону, не сводя с девушки глаз. Джон рассмеялся.

– О ком? Об этой Джей Ло?

– Да, – сказал я.

– Почему? Ты с ней спишь? – Джон жевал соломинку и смотрел, как девушка идёт мимо нас. Шумный и красивый, он притягивал горячих девчонок, особенно в барах поздними вечерами.

– Пока нет, но я это исправлю, – ответил я, тоже рассмеявшись. – А потом, может, и женюсь на ней.

Джон расхохотался.

– Круто. – Он спрыгнул со стула и хлопнул меня по спине. Когда девушка оказалась совсем рядом, добавил:

– Удачи, чувак.

Она посмотрела на него и перевела взгляд на меня, прекрасно понимая, почему мне понадобится удача.

– Можно? – спросила она, указывая на освободившийся стул.

– Да, – ответил я, вдохнув запах её волос. Они пахли как масло для загара, если вылить на себя целый тюбик. Кокосом, что ли.

Я пытался придумать что-нибудь остроумное, но ничего не выходило, и я просто сказал правду:

– Я не мастер пикапа, но… ты самая красивая девушка, что я видел. – Потом, осознав, как это банально, я прибавил: – В этом баре.

– В этом баре? – переспросила она и рассмеялась заливистым, сексапильным смехом. Я заметил, что её правый передний зуб очаровательно неправильной формы. Она обвела глазами бар и не слишком привлекательных девушек напротив меня.

– Ну ладно, не только в этом баре, – сдался я, уже не боясь показаться излишне льстивым. Она и была самой красивой девушкой, что я видел.

– Ты точно не мастер пикапа?

Я уловил её акцент. Тоже очаровательный. Покачал головой и промямлил:

– Ну… может, и да… но я не хочу просто флиртовать с тобой. Я хочу узнать тебя… узнать о тебе всё…

Она вновь рассмеялась своим бесподобным смехом.

– Прямо всё?

– Всё, – подтвердил я и принялся засыпать её вопросами: – Как тебя зовут? Сколько тебе лет? Откуда ты?

– Беатриз. Двадцать пять. Из Рио, – на последнем слове она округлила чувственные губы в точности того же оттенка, что и платье.

– Это в Бразилии?

Она улыбнулась и спросила, знаю ли я ещё какое-нибудь Рио. Подошёл бармен, и она, не раздумывая, как раздумывают большинство девушек, заказала напиток, о котором я никогда не слышал, грохочущий раскатистыми «р». Потянулась за огромной плетёной сумкой, которая, судя по её виду, должна была пахнуть марихуаной или хотя бы ладаном. Я остановил руку Беатриз.

– У меня есть личный счёт в этом баре, – сказал я. Она улыбнулась и посмотрела мне в глаза.

– Может, у тебя и имя есть?

– Томми… Том… Томас, – пробормотал я, потому что меня называли то так, то эдак.

– Как тебе больше нравится? – спросила она.

– Как тебе больше нравится, – сказал я.

– Я хочу танцевать, Томас, – внезапно заявила она, откинув назад плечи и волосы.

Я удивился, что она предпочла называть меня полным именем. При словах о танцах я покачал головой.

– Что угодно, только не это. – Я рассмеялся. Она в шутку надула губы, и я про себя взмолился, чтобы мы по-настоящему сблизились – так, чтобы ссориться, и всерьёз надувать губы, и страстно мириться.

– Ну пожалуйста. – Она чуть наклонила голову.

– Я не умею танцевать, – признался я, когда бармен принёс коктейль и поставил перед ней.

– Все умеют танцевать, – заметила она, покачивая плечами в такт «Свободной птице»[9]9
  Free Bird – композиция американской рок-группы «Lynyrd Skynyrd».


[Закрыть]. – Надо просто двигаться под музыку.

Она выжала лайм в бокал, размешала тонкой соломинкой и сделала глоток. При виде того, как её полные губы коснулись стекла, а волосы густой волной упали ей на лицо, у меня перехватило дыхание. Я отвёл взгляд, тоже заказал выпивку. Я уже был немного пьян, но решил, что для храбрости нужно ещё. Сильно напиваться мне не хотелось – я надеялся сохранить в памяти наш разговор до мельчайших подробностей. Я спросил у неё, что она делает в Нэшвилле, и она рассказала, что присматривает за двумя малышами в Брентвуде, а сегодня у неё выходной. Потом добавила, что Нэшвилл любит за музыку.

– Ты тоже музыкантша? – спросил я, зная, что музыкантов здесь пруд пруди, и всё же заинтригованный.

Она кивнула.

– Я певица. Во всяком случае, хочу ею стать.

– И в каком жанре выступаешь?

– Сертанежу. Бразильский музыкальный стиль… песни о музыке, о любви… о разбитых сердцах…

Я кивнул, заворожённый.

– Может, как-нибудь мне споёшь?

– Может быть. – Она одарила меня медленной улыбкой. – А теперь ты расскажи о себе, Томас. Ты из Нэшвилла?

– Да. Родился и вырос.

– В какой части Нэшвилла? – спросила она.

– В этой самой, – ответил я. Она рассмеялась и коснулась большим пальцем нижней губы.

– Что, прямо в баре?

– Нет. – Я улыбнулся. – Я имею в виду, – в восточном Нэшвилле. На этом берегу реки.

Она кивнула, будто поняла, что я имею в виду – что река Камбелэнд отделяет гламурный город от моего грязного захолустья.

– Почему же ты не на Нижнем Бродвее?[10]10
  Нижний Бродвей – развлекательный район в Нэшвилле.


[Закрыть] – спросил я, про себя прибавив «с другими красотками».

– Потому что там не встретишь таких мужчин, как ты. – Она улыбнулась, и я улыбнулся ей в ответ. Мы немного помолчали, потом она спросила:

– А ты чем занимаешься, Томас? Кем работаешь?

– Я плотник, – сказал я, опустив глаза и постукивая большими пальцами по барной стойке. Я был готов к тому самому взгляду, каким смотрят на тебя девушки, когда узнают, что ты не работаешь в офисе и лишь полтора года проучился в колледже, а потом остался без денег, был отчислен и пошёл обрабатывать древесину.

Но если она и была разочарована, то виду не подала. Казалось, она даже заинтригована, хотя с моей стороны глупо было так думать. Я встречал девушек, которые первое время врали мне, будто им нравятся мужчины, умеющие работать руками. Я был рад, что она не стала врать. Она просто спросила:

– Значит, ты делаешь мебель?

– Ну да.

– Какую?

– Любую, – ответил я. – Столы, полки, шкафы, парты. Я люблю делать выдвижные ящики.

Она рассмеялась.

– Ящики?

– Да. Ящики, – ответил я. – только не такие, которые скрипят и дребезжат по металлу, а гладкие, полностью из дерева… соединённые «ласточкиным хвостом»… они словно шепчут, когда их выдвигаешь. – Я тихо присвистнул.

Она наклонилась ко мне ближе и кивнула, словно понимала артистизм моего искусства. Искусства делать мебель, которая, может быть, станет фамильной. Хотя до этого мне было далеко. Я закончил обучение, но освоить предстояло ещё многое.

– Значит, ты делаешь будущий антиквариат? – Она придвинулась совсем близко, я ощутил щекой её тёплое дыхание.

– Да, – ответил я. Она была магнитом, силовым полем, и я не смог удержаться от поцелуя. Я прижался губами к её губам, ощутил вкус алкоголя и лайма. Её губы были божественны, моё сердце едва не взорвалось. Несколько пьянящих секунд – и она оторвалась от меня, чтобы сказать мне, что пусть я и не умею танцевать, но целуюсь превосходно.

Я с трудом взял себя в руки и ответил:

– Ты тоже.

– Можно задать тебе вопрос, Томас? – прошептала она мне на ухо.

Я кивнул. В глазах мутилось.

– Ты занимаешься любовью, как танцуешь? Или как целуешься?

Моя кожа горела огнём. Я посмотрел Беатриз в глаза и сказал, что она может и сама это выяснить.

Спустя ещё несколько часов, коктейлей и даже танцев мы отправились в мою убогую студию и занялись просто потрясающим сексом. В двадцать девять лет, не будучи связан отношениями, я и раньше порой проводил ночь с едва знакомой девушкой, но в тот раз всё было иначе. Мы занимались любовью.

До того, как я встретил Беатриз, я считал, что любовь с первого взгляда невозможна. Но она разрушала все правила, любую логику. Она была потрясающей. Невероятной.

Не прошло и трёх месяцев, как мы поженились и она забеременела. Хотя, если честно, эти события произошли в обратном порядке, но какая разница. Я в любом случае собирался на ней жениться. Беременность лишь ускорила процесс и прибавила проблем. Ну, например, моя мама невзлюбила Беатриз, решив, будто она намеренно залетела, чтобы выскочить за меня замуж и получить гражданство. Я имел неосторожность поделиться этими соображениями с Беатриз; она, разумеется, была задета, и так я выяснил, что умение прощать не относится к числу её достоинств. Сильный характер она унаследовала от отца, ортопеда, работавшего с национальной футбольной командой Бразилии, который, в свою очередь, и так злился на Беатриз за то, что она уехала в Штаты, решив стать певицей; тот факт, что её вдобавок обрюхатил какой-то плотник, никак не мог пойти на пользу их взаимоотношениям, тем более что мачеха, ставшая Беатриз весьма паршивой заменой матери, всячески подливала масла в огонь. Классическая история Золушки.

В общем, обе стороны весьма прохладно отнеслись к нашему браку, друзья тоже разбежались, и каждую свободную минуту мы проводили вдвоём. Это было, наверное, неправильно, но нам казалось, что мы двое против целого мира. Мы были непобедимы и неутолимы. Даже когда на сцене появилась Лила в самом расцвете колик и Беатриз, пережив послеродовую депрессию, оставила мечты стать певицей, а я хватался за любую грязную работу, чтобы сводить концы с концами, наши чувства не гасли.

Но где-то вскоре после того как Лила отпраздновала второй день рождения, что-то начало меняться. Любовь стала больше похожа на похоть и уже не могла победить всё остальное. Оба мы были несдержанны, оба склонны ревновать, ссоры участились. А может быть, просто стало меньше секса, и от этого казалось, что участились ссоры. Беатриз обвиняла меня во всех смертных прегрешениях, отказывалась куда-то идти, говоря, что слишком устаёт и ей ничего не хочется. Какое-то время я верил в её теории и чувствовал себя виноватым, никуда не годным супругом. Я обещал ей, что буду меньше работать, что мы будем чаще веселиться. Но понемногу я начал понимать, что представления Беатриз о веселье сводились к пьянству. Безудержному. Не то чтобы я сам был против того, чтобы выпить немного пива. Но Беатриз всё чаще и чаще надиралась в хлам, а похмелье лишь усугубляло депрессию. На следующий день она не могла ничего делать, мне приходилось отпрашиваться с работы и сидеть с Лилой. И, конечно, мы ссорились ещё больше.

Вдобавок она начала мне врать. По мелочам – прятала от меня телефон, ноутбук. Но я перестал ей доверять и понемногу начал разочаровываться. Хотя, конечно, по-прежнему её любил, потому что она была Беатриз и к тому же матерью моего ребёнка.

И однажды летним вечером, вскоре после того как мы перебрались в бунгало на Эвондейл-драйв (где я по сей день живу с Лилой), случился скандал. Он разгорелся ещё утром, когда я предложил сходить куда-нибудь всей семьёй, втроём. Может быть, в зоопарк, или на пикник в парке, или в гости к моей маме, которую Беатриз по-прежнему ненавидела, но терпела, потому что та порой сидела с малышкой.

Я хотел таким образом наладить отношения, но Беатриз быстро меня обломала, заявив, что собирается на барбекю с друзьями. Я спросил, с какими друзьями, она ответила. Мне не нравились эти люди, не нравилось, какой она становится в их кругу. Я сказал ей об этом, она наговорила мне ответных гадостей, завязалась перепалка, она заявила, что всё равно пойдёт туда и возьмёт с собой Лилу.

– А меня пригласили? – спросил я, что было очевидной глупостью. Она пожала плечами и сказала, что если я хочу, то, конечно, могу пойти с ней, но если не хочу, она поймёт. Я решил отправиться в мастерскую, надеясь, что работа меня успокоит. Но поздно вечером, уже убрав на место инструменты, я почувствовал: что-то не так. Поэтому я нашёл адрес её друзей из Инглвуда и отправился на вечеринку.

Едва приехав, я сразу же заметил Беатриз, танцующую прямо на крыльце с лузером, которого я видел у неё в друзьях на «MySpace». Обе его руки лежали у неё на заднице и, судя по всему, не в первый раз там оказались. Лилы поблизости не было. Я в ярости выпрыгнул из машины и по лестнице поднялся в дом.