Текст книги "Дома костей"

Глава 13

С восходом солнца шум сражений смолк.

Это произошло внезапно. Только что кулаки колотили в стены и за окнами раздавались пронзительные вопли, и вдруг Эллис понял, что слышит лишь собственное хриплое дыхание.

Остаток ночи он провел в кладовке, спиной к выбитой двери, с арбалетом в руках. Адерин несколько раз забегала узнать, как у него дела, но в основном вместе с близкими защищала главный вход в дом.

С наступлением утра ноги отказались служить Эллису. Он рухнул на земляной пол и закрыл глаза.

В такой позе он и заснул бы, если бы не голоса. Они доносились со стороны лестницы.

– …поверить невозможно.

– Ну, так уж вышло. – Голос Адерин звучал раздраженно. От усталости или от гнева, а может, и от того, и от другого.

– Мы спаслись чудом, – ответил Гарет. – Оставаться здесь нельзя, Рин. Его увидят. Не могут не увидеть. Тело надо предать земле, не хранить же его в кладовой.

– И куда же нам уйти? – нетерпеливо спросила Адерин. – Гарет, от такого не убежишь. И, если мы уйдем, нам будет хуже, чем если мы останемся. Здесь у нас есть земля, есть работа…

– Уже нет! – выпалил Гарет. – Нет даже дома! Может, Эйнон и согласился бы подождать еще несколько недель, посмотреть, не вернется ли дядя, но теперь, когда точно известно, что дядя мертв…

Эллис оттеснил спор на задворки сознания, прислонился затылком к стене и закрыл глаза. После минувшей страшной ночи эта перепалка казалась почти утешением.

Послышался топот ног, Эллис заморгал и открыл глаза. Младшая из сестер, Керидвен, спустилась по лестнице и села на пол, подогнув ноги.

– С тобой все хорошо? – спросил Эллис. Хрипотца в голосе слышалась отчетливее, чем обычно.

Керидвен кивнула:

– Благодаря тебе.

Он пожал плечами. От ее благодарности ему почему-то сделалось неловко.

– Так поступил бы каждый.

Она ответила ему взглядом, слишком взрослым для ее нежного возраста.

– Нет. Далеко не каждый помог бы нам.

Несколько минут они просидели в молчании, в котором чувствовалось нечто дружеское. Отсутствие опасности кружило голову, как глоток крепкого эля, конечности Эллиса отяжелели, мысли туманились от усталости.

– Твой дядя мертв. – Слова вырвались у него сами собой, он даже не понял поначалу, о чем говорит.

Керидвен кивнула, ее ответ прозвучал сухо:

– Так ты заметил?

– Мне очень жаль.

Тело было укрыто. Эллис достал из шкафа холщовую простыню и набросил ее на мертвеца.

– А мне нет. – Керидвен смотрела в стену. – Не очень-то он был добрым, – бесстрастно продолжала она. – Все грозился сплавить нас в город, в работные дома или сиротские приюты, если будем его раздражать.

Она высказалась с честностью, какую порождает лишь потрясение, заставляя открывать правду, о которой в других случаях умалчивают. Эллис кивнул, надеясь выразить таким образом сочувствие.

Керидвен добавила:

– Моя коза тоже умерла. Я нашла ее тело во дворе.

– Я видел ее всего один раз, – ответил он. – Но по-моему, козой она была замечательной.

Керидвен кивнула. У нее был далекий взгляд человека, за краткое время пережившего слишком много потерь.

– Да, была.

– Как ее звали?

Девчушка со сдавленным смешком покачала головой.

– Мы… мы не стали давать ей имя. – Еще один смешок. – Дядя говорил, что когда-нибудь мы все равно съедим ее, и, если у нее будет имя, сделать это окажется труднее. Так что мы звали ее просто козой. А теперь имени у нее уже никогда не будет.

Наверное, в любой другой день Эллис счел бы странным, что можно оплакивать козу. Но после того, как он всю ночь отбивался от восставших мертвецов, в этой скорби он не видел ничего из ряда вон выходящего.

– Сочувствую, – совершенно искренне произнес он.

Керидвен снова кивнула, потом поднялась и спросила:

– Есть хочешь?

Он пожал плечами, слишком усталый, чтобы ощущать голод.

– Я приготовлю завтрак, – пообещала Керидвен и решительно добавила: – И ты мне поможешь.

Эллис с трудом начал вставать.

– Сначала – сражение с домами костей, а теперь овсянка?

– Да.

* * *

Колбрен пропах смертью и гарью.

Слишком многое требовалось починить – двери, сломанные засовы, не говоря уже о том, что несколько убитых кур и коза тоже требовали хлопот. Одного взгляда на дом Рин хватило, чтобы испытать желание спрятаться в своей комнате и уснуть. Но спать было некогда.

Сначала предстояло заняться дядей.

Она надеялась, что никто не увидит ее.

Надежда была тщетной. Колбрен невелик, а если она и знала что-то о небольших деревушках, то лишь одно: во многом они живы за счет зорких глаз и сплетен.

Несколько деревенских увидели, как она везет тачку через всю деревню.

– Дом костей или кто-то из наших? – спросила пожилая женщина с собранными на макушке волосами и узловатыми пальцами. На ее лице отражалась неподдельная тревога.

– Дом костей, – поспешила ответить Рин и покатила тачку дальше. Однако женщина подошла к ней и откинула старую простыню, прежде чем Рин успела остановить ее.

Бегло взглянув на иссушенную плоть и знакомую плешь на макушке, женщина вздрогнула, простыня выскользнула у нее из рук. Рин закрыла глаза и покачнулась на месте. «Надо было оставить голову дома», – запоздало подумала она. И эта мысль вызвала у нее такой ужас и отвращение, что она чуть не рассмеялась.

– Сочувствую, – произнесла женщина, на лице которой отразилась боль. – Мы так надеялись… надеялись, что он вернется.

Скорбящим всегда говорят избитые фразы, давным-давно утратившие смысл.

– Спасибо, – отозвалась Рин. Ответ, по сути, верный, но вложить чувства в него ей не удалось. Она знала, как быстро разнесутся вести о дяде.

Дядя мертв, а его долги еще предстоит выплачивать.

Пока она поднимала дядю, чтобы бросить в горнило, у нее по телу пробежали мурашки. Он был влажный и тяжелый, слишком неподвижный, и пах лесной землей. Ей уже много лет не случалось испытывать тревогу, находясь рядом с трупом, но на этот раз так и хотелось броситься прочь. Она заставила себя смотреть, как пламя пожирает его, как вспыхивает одежда, выбрасывая снопы искр.

У нее в душе вновь разверзлась пустота. Вдумываться в свой отклик на недавние события она не решалась, боясь того, что могла найти, копаясь в себе.

Домов костей оказалось слишком много, в кузнице не успевали сжигать их. Рин помогала жителям деревни грузить их на телеги и тачки, вывозить из деревни в ту сторону, куда дул ветер, и складывать в кучу. Трава и почва вокруг были сырыми, огонь долго не хотел разгораться, но несколько мужчин упорно раздували его. Наконец пламя занялось, к небу начал подниматься дым.

Работа была тяжелой: трупов, в основном домов костей, набралось слишком много, а сильных и умелых рук явно было недостаточно. Те, кто считал дома костей просто выдумкой, оцепенело стояли среди разрушенной деревни и растерянно переглядывались – по крайней мере, пока Инид не прикрикнула на них. Но никто и не думал судачить или жаловаться – ни на работу, ни на вонь.

Ни единого трупа – ни дома костей, ни деревенского жителя – нельзя было оставить в деревне, ведь с наступлением ночи он снова восстал бы. Скорбящие предавались горю тихо. С давней традицией приносить еду тем, кто понес утрату, пришлось повременить ради защиты деревни.

Рин заметила, как Морвенна отдирает старые доски от брошенного дома, чтобы починить двери кузницы. Таких же взглядов придерживались все деревенские, им была свойственна не только преданность дому, но и упорство. Колбрен сам пожирал оставшиеся без хозяев дома прежде, чем они рушились от старости.

Эйнон вышел за двери своего дома лишь в полдень. Рин не могла припомнить, когда в последний раз видела его таким неухоженным, с покрасневшими глазами и нечесаными волосами. За поясом у Эйнона был заткнут кухонный нож.

Рин направилась к нему еще до того, как осознала, что задумала. Выбросив вперед руку, она уперлась Эйнону в грудь, не давая ему сойти с места. Гнев, порожденный беспомощностью, был страшнее всего – он пробуждал в ней желание рычать, метаться, обрушить топор на то, что можно расколоть. Истина заключалась в том, что минувшей ночью она чуть было не потеряла то немногое, что осталось от ее семьи, и не знала, сумеет ли защитить близких в следующий раз. Слишком уж много их было, домов костей, и их не брали ни боль, ни усталость.

В этом положении жители деревни очутились по вине Эйнона. И ей не терпелось дать ему почувствовать то же, что чувствовала она сама – гложущий страх и жгучую ярость.

– Я же говорила вам, – заявила она, даже не пытаясь понизить голос. – Я говорила вам не соваться к железной изгороди.

– Не трогай меня! – рявкнул он. Искры гнева вспыхнули в его глазах, морщины обозначились отчетливее.

– Это ваших рук дело! – Она указала на труп, который как раз несла вместе с Морвенной.

– Моих? – Его рот скривился в уродливом оскале. – Моих рук? Разве это я каждый день болтался по лесу? Разве я приманил их сюда?

– Но я не… – Рин умолкла.

Павшие короли. А ведь она и правда ходила в лес прошлым вечером. Заигрывала с опасностью, заглядывая с краю в Аннун, как делала всегда. Но никогда прежде ужасная магия не являлась к ней домой. Так что это не может быть ее виной. Даже те трое бродяг, которых Рин видела на самой опушке леса за последние две недели, не были вооружены – просто одинокие, всеми забытые трупы, непогребенные и лишенные последних почестей. С каждым была связана маленькая трагедия. А явившиеся в деревню ночью дома костей были в доспехах и с мечами. Они нагрянули, чтобы уничтожить Колбрен – вероятно, потому что железную изгородь к тому моменту наполовину разобрали.

А может, изменилось что-то еще, чего Рин не знала.

Эйнон оттолкнул ее руку брезгливо, будто отгоняя назойливую муху.

– Мне известно, что пришло к тебе, – резким тоном заявил он. – Об этом уже все говорят.

Она с трудом сглотнула.

– Твоя мать мертва, – продолжал Эйнон. – Твой дядя мертв. Твой отец пропал, и у меня есть все необходимое, чтобы уничтожить твою семью. Кладбище мое. Дом мой. – Он понизил голос, так что теперь его слышала только она. – Будешь знать, как это дорого – угрожать мне.

Он повернулся и направился прочь. Слуга, следующий за ним, окинул Рин взглядом презрительно сощуренных глаз и поспешил за хозяином.

Мурашки пробежали по голым рукам Рин. Рукава она засучила еще рано утром, когда только начинала таскать трупы. Густая мгла упала со свинцово-серого неба, и Рин почувствовала, как сырость оседает у нее на волосах, на руках, скапливается во рту. Холод пробирал до костей, примораживал ее к месту. Ей давно следовало уйти, но она не могла пошевелиться.

– Идем же. – Морвенна слегка подтолкнула ее. – Что толку тревожиться, когда, может, завтра от деревни ничего не останется.

Слова попали в точку: пожалуй, Морвенна права. Если сегодня Колбрен снова подвергнется нападению, то может и не выдержать. Деревня невелика, ее защитники – отставные солдаты да молодые помощники земледельцев.

И если вчерашний ад повторится…

Рин опомнилась и увидела, что стоит у костра, обдающего жаром ее голые руки. Она засмотрелась, как пламя пожирает кости и остатки плоти.

Значит, Колбрену конец.

Как и ее семье.

Как и ее дому – единственному месту, где она чувствовала себя защищенной.

Если только…

Рин вдруг представился узелок с яблоками на обросшем мхом упавшем дереве. Вспомнились укромные уголки в тени леса и моменты, когда она точно знала, что за ней наблюдают, но почему-то ей было совсем не страшно.

Она задумалась об отце, вспомнила, как он ерошил ей волосы и целовал в макушку. Как дал сломанную ложку любви, которую она с тех пор носила в кармане.

Остановить мертвеца не под силу ни одному воину.

Но возможно, сумеет могильщица.

Мертвые

Все началось с охоты.

В крепости Каэр-Аберхен хватало запасов провизии, однако поступки ее хозяина отличались непредсказуемостью. Он был молод, изнурительный кашель отнял у него отца и мать. Бремя нового положения тяготило князя, и когда встреч и документов становилось слишком много, он объявлял, что выезжает на верховую прогулку.

Охотиться ему следовало в пределах кантрева, но в тот раз князь заехал гораздо дальше. Ему нравилось, как ветер дует в лицо, нравились запахи деревьев и гор, и он опомниться не успел, как его конь уже припустил вперед, лавируя среди деревьев.

Они приблизились к границам Аннуна.

Князь, конечно, слышал всевозможные предания об этих горах. Он помнил, как в детстве они пугали его, как он прятался под одеялом, чтобы его не унесли пука, прокравшиеся в комнату. Ожившие теперь страхи придали ему безрассудства, желания доказать самому себе, что он отважен и ничего не боится. И он пришпорил коня, углубляясь в лес.

Там он не нашел ни дичи, ни чудовищ. Он смеялся, убедившись, что предания над ним больше не властны. До тех пор, пока за его спиной не хрустнула ветка и князь не увидел, как из подлеска выходит тварь. Поначалу сердце князя заколотилось от страха, а потом он разглядел, что тварь ему лишь почудилась.

На самом деле к нему из кустов вышел мальчишка, похожий на призрака. Молчаливый, с запавшими щеками, лет трех или четырех от роду. Князь спешился и направился к ребенку, спрашивая, где его родители, но тот не смог ответить. Поэтому князь подхватил мальчишку на руки, посадил его на коня перед собой и повернул к Каэр-Аберхену. С каждым шагом, который делал конь, мальчишка вскрикивал от боли и хватался за левое плечо. Князь осмотрел его в поисках раны, но нашел лишь давний шрам.

– Откуда он у тебя? – спросил князь, но мальчишка не ответил.

Только после теплой ванны и горячего ужина он произнес первое слово. Князь спросил, как его зовут, и мальчишка выговорил: «Эллис».

Он не знал, где его родители, не знал даже, живы ли они. «Ты останешься здесь», – решил князь и отдал его на попечение слугам. Князь видел в Эллисе живое свидетельство собственной доброты и милосердия. Он представлял мальчика приезжающим к нему с визитами аристократам, рассказывал, как нашел Эллиса в лесу, осиротевшего и одинокого, и довольно выслушивал похвалы, которыми его осыпали за то, что он приютил несчастного ребенка в таком прекрасном доме.

Эллис не поднимал глаз и говорил, только когда его о чем-нибудь спрашивали. Каэр-Аберхен с его толстыми каменными стенами и бесконечными коридорами ему даже нравился. Нравилось сидеть на крыше и смотреть, как приходят и уходят люди. Нравились толстые ломти темного хлеба, в тесто для которого густо замешивали сушеную клюкву, – эти ломти кухарка приберегала для него. Нравились наставники и учеба, несмотря на то, что он был слишком боязливым, чтобы задавать вопросы.

Кухарка, привязавшись к мальчишке, щедро посыпала его овсянку сушеными ягодами и поливала медом, а еще покупала настойку из ивовой коры, когда у Эллиса болело плечо. Мало-помалу он оттаял. Стал улыбаться, говорить, пытался завести друзей, но другие дети сторонились его. Они не знали, как к нему относиться, и Эллис почти все свободное время проводил во дворе, под развесистым и старым горным вязом. Лазил по деревьям он плохо, левая рука не выдерживала вес тела, но ему нравилось сидеть, прислонившись спиной к стволу дерева и раскрыв на коленях книгу.

А вот быть живым свидетельством доброты князя ему не нравилось. От этого у него возникало чувство, будто он приблудная шавка у княжеского стола. И несмотря на учителей и вкусную еду, Эллис не допускал ошибки и не считал себя знатной особой. Другие дети тоже следили, чтобы он не забывался. Однажды девочка двумя годами старше Эллиса, с глазами голубыми, как небо зимой, и такими же холодными, повалила его на землю и наступила на левое плечо. От боли и унижения у него на глазах навернулись слезы, и один из слуг отчитал девочку за ее поведение, назвав его неподобающим. Однако тот же слуга не удостоил Эллиса даже взглядом и не помог ему встать. Эллис поднялся сам, с красными от стыда щеками и жгучей болью в плече.

Лишь когда Эллис попросил картографа взять его в ученики, а потом стал подмастерьем, он обрел друзей. Он никогда не рассказывал им о своем прошлом, поэтому его сочли незаконнорожденным сыном какого-то аристократа. Такие встречались нередко, и он стерпел немало добродушных подшучиваний оттого, что у него не было фамилии. А карты он полюбил, да еще как. Любил касаться ладонями пергамента, булавок и бечевки, с помощью которых строил прямые линии. Любил даже цифры и то, как с помощью большого пальца отмерял расстояния и намечал контуры дорог. Во всем этом чувствовались логика и величие. Ведь любой городок рискует остаться голодным, если не будет карт, свидетельствующих о его существовании. Путники могут пройти мимо, ориентиры – остаться незамеченными.

В глубине души он не раз задавался вопросом, неужто любит карты за то, что они служат ему утешением. Обещают, что отныне он всегда будет знать, куда идти.

Но в сновидениях он по-прежнему блуждал по нескончаемому лесу и никак не мог отыскать дорогу домой.

Глава 14

Эллис шел по Колбрену. Проходил мимо разоренных огородов и выбитых дверей. Несколько деревенских жителей собралось в «Рыжей кобыле» – он видел, как движутся тени в щелях между досками, которыми заколотили окна. Все эти разрушения стали итогом единственной ночи, а уже приближалась следующая.

Войдя во двор, он увидел Керидвен в дверях дома. Под мышками она держала двух кур – по одной в каждой руке.

– Они в дом заскочили? – спросил Эллис.

Она помотала головой:

– Нет-нет, это я уношу их в дом. – Она вскинула подбородок, и Эллис заметил, что глаза у нее решительные, как у Адерин. Керидвен продолжала: – Дома костей убили нашу козу, но уж кур я им не отдам.

Эллис кивнул:

– Помощь нужна?

– Это последние. Я устрою их в своей комнате. Надеюсь, Гарет не заметит.

– А где он? – спросил Эллис.

– Заколачивает дверь кладовки.

И точно: из подпола слышались глухие удары молотка по дереву.

Из-за дома вышла Адерин, в одной руке она несла лопату, в другой – еще одну курицу.

– Раз Гарет занялся ручным трудом, – сообщила она, – значит, дела и впрямь плохи.

Курицу она держала за ноги, вниз головой, и птица расправила крылья, но не хлопала ими и не пыталась вырваться – скорее, висела с самым обреченным видом, какой только смогла изобразить.

– Ты забыла вот эту.

Керидвен юркнула в дом.

– Ты только подержи ее минутку, пожалуйста!

Адерин перевела взгляд на Эллиса. Несколько секунд оба молчали, потом она заговорила:

– Ты все еще готов заплатить мне за то, чтобы я отвела тебя в горы?

Этого вопроса он не ожидал и от растерянности еле ответил:

– Да, но… ты что, хочешь сказать…

– Что я все еще готова побыть твоим проводником? – подхватила она. – Ну да, готова. И мы уходим сегодня вечером.

– Вечером? – Даже если бы она вручила ему курицу и потребовала потанцевать с ней, он не был бы настолько ошеломлен. – Ты хочешь уйти на ночь глядя?

– Да, – подтвердила она. – Мы заколотили окна, укрепили входную дверь и дверь кладовки. Если не считать дверей, этот дом вполне надежен. С ним ничего не случится – по крайней мере, до тех пор, пока дома костей не додумаются притащить стенобитный таран. А Эйнон… ну, вряд ли у него дойдут руки до нашего выселения, если дома костей начнут ломиться к нему в дом. – Она бросила взгляд на восток, в сторону поместья Эйнона. – И если дома костей нацелены на деревню, скорее всего, на двух путников в лесу они не обратят внимания.

– Ты хочешь, чтобы мы под шумок, под прикрытием битвы, ускользнули в лес? – Он думал, что она ответит отрицательно, но Рин кивнула. – Но почему? – продолжал допытываться он. – Не похоже, чтобы ты решилась на это только ради денег.

Она окинула его внимательным взглядом, как в ночь их первой встречи, когда она будто изучала его, бесстрастно отмечая каждую мелочь.

– Как и ты, – указала она. – Хоть ты и твердишь, что картограф, в Аннун тебе надо не только по этой причине.

Он мог бы это отрицать, но не видел смысла.

– Да, – подтвердил он. – Свои причины у меня в самом деле есть. А каковы твои?

Но ответить Адерин не успела – из дома вылетела Керидвен.

– Все, давай ее сюда. – Она забрала у сестры последнюю курицу. Та огляделась по сторонам, словно радуясь, что ее наконец-то перевернули головой вверх. Керидвен бережно сложила крылья птицы и унесла ее в дом.

Адерин проводила ее взглядом, ее лицо смягчилось: Эллис еще никогда не видел ее такой.

А-а.

Так вот зачем она идет в горы. Ему следовало догадаться, но с другой стороны, откуда ему знать, что значит иметь близких. Он понятия не имел, на что решился бы ради защиты семьи, если бы она у него была.

Адерин объяснила:

– Я хочу сделать так, чтобы ничего подобного больше никогда не повторилось. – Она сглотнула. – Я положу этому конец.

Некоторое время оба молчали.

Эллис заговорил было, осекся и начал заново:

– Ты… думаешь, у тебя получится уничтожить дома костей?

– Да.

На минуту его разум просто отказался что-либо понимать. Он изнемогал от усталости и, скорее всего, от шока, а Адерин, стоящая перед ним, утверждала, что способна остановить армию нежити. Если ему удастся свести все к расстояниям и углам, возможно, к нему вернется здравое мышление.

– Крепость Сиди, – произнес он. – Котел. Вот с чего все началось – если верить преданиям.

– По-моему, мы уже установили, что в них говорится чистая правда, – с мрачноватой усмешкой откликнулась Адерин. – То, что творится сейчас, началось, когда раскололся котел воскрешения. Видимо, из-за этого магия стала действовать не так, как должна была, вот я и подумала: если смогу уничтожить котел, магия просто исчезнет, будто ее и не было. А чтобы достичь крепости Сиди… словом, рудник уводит далеко в горы. Если я пройду через него, доберусь на неделю быстрее.

– Заваленный рудник?

– Обрушился лишь один туннель, – возразила она. – А не все сразу.

– Значит, ты намерена войти в лес, кишащий восставшими мертвецами, пройти через рудник и углубиться в горы Аннуна, чтобы найти котел воскрешения.

– Да.

– Ты ведь понимаешь, как безумно это звучит, да?

– Они напали на мой дом, – решительно сказала Адерин и невольно сжала опущенные кулаки. – Если мертвецы в лесу и за ним начали восставать, опасно будет повсюду. И если ты все еще хочешь попасть в горы… тогда, по крайней мере, мне хватит денег, чтобы откупиться от Эйнона.

– А если мы оба погибнем в лесу?

– Может, я все равно сумею найти тот котел. – На ее лице промелькнула самая мимолетная из улыбок. – Похоже, в наше время смерть людей не останавливает.

Или же они оба могут стать ничего не смыслящими тварями с оружием в руках и напасть на деревню.

Эллис понимал, как ему следует поступить: взять свои вещи, попрощаться и вернуться в Каэр-Аберхен. Он мог составить донесение, отдать его князю, попросить его отправить в Колбрен подкрепление и надеяться, что оно прибудет вовремя.

Но если судить по ночному нападению, дома костей будут осаждать Колбрен снова и снова, а шансы известить князя об этом своевременно невелики. Вдобавок он может и не поверить, что на отдаленную деревушку наступают полчища восставших мертвецов.

И даже если князь отправит сюда солдат, что они смогут сделать? Разумеется, защитить Колбрен. Однако никто из них не изучал карты здешнего леса так, как он, никто не просиживал над ними целыми ночами, не водил пальцем по обозначенным чернилами краям, не вглядывался в переплетение линий и пробелы.

– Одна из моих карт может нам помочь. Та, которая привела меня в Колбрен…

– Из-за которой ты заплутал?

– Да. На ней обозначен лишь самый край гор – в основном с рисунками диких зверей. Но есть и несколько набросков рудника. – Он улыбнулся в ответ на ее слабую улыбку. – Они могут пригодиться тебе. Даже если до самой крепости Сиди я с тобой не дойду, у тебя будет карта. И все деньги, какие у меня есть.

Иллюзий насчет крепости Сиди Эллис не питал – в этот поход он отправился не для того, чтобы возродить утраченную магию или отыскать чудовища.

Он решился на этот шаг ради самого себя. Однако если ему удастся помочь этим людям, тем только лучше.

Адерин коротко кивнула ему, молча благодаря за помощь.

Решение было принято. К худу или к добру, он пойдет в самую чащу леса, полного чудовищ.

По половицам простучали шаги, на пороге в третий раз возникла Керидвен – с пустыми руками.

– Так, – заговорила она, – теперь коза.

Адерин застонала.

– Кери, коза же…

– Знаю, мертва. – Керидвен скрестила руки на груди. – Я же не дура. Но и оставлять ее гнить во дворе не собираюсь.

– Завтра, – сказала Адерин, – отнеси ее на кладбище. Найди там почти готовую могилу для мистрис Тернер и похорони козу в ней. А сейчас уже темнеет, Кери. Тебе надо в дом.

С непроницаемым лицом Кери решительно направилась во двор за домом.

Адерин тяжело вздохнула, прикрыв ладонью глаза.

– Чертова коза, – пробормотала она себе под нос и зашагала за сестрой.

Эллис медлил, не зная, как поступить. Потом покачал головой и последовал за сестрами.

Коза лежала на земле. Керидвен присела рядом с ней, опустив глаза, коснулась ладонью головы животного, прошептала несколько слов. В ее взгляде, обращенном на козу, не было острого горя – только усталая печаль.

Эллис вспомнил, что Кери потеряла родителей, а вчера ночью увидела восставший труп дяди. Наверное, с потерями можно в конце концов свыкнуться. Или же горе девочки спрятано так глубоко, что он его просто не в силах разглядеть.

– Тебе как будто не по себе, – заметила Адерин, приглядевшись. – Наверное, редко приходилось видеть трупы?

Он кивнул.

– Само собой, люди умирают и в Каэр-Аберхене, – ответил он, – но я их не видел. И не терял никого из близких. Даже умершими животными занимались слуги. – Он встал на колени рядом с козой и, не зная, что еще сделать, сорвал маленький полевой цветок и положил его на шею козы. Пальцы задели мягкую шерсть – в первый раз случайно, второй раз уже намеренно. Он отвел слипшуюся кисточками шерсть от закрытых глаз животного.

Адерин поднялась и отряхнула грязь с коленей.

– Ладно, с козой мы уже попрощались. А теперь идем в дом, и ты, Кери, готовься ложиться в по…

Она не договорила.

Потому что в этот миг коза подняла голову.

Эллис вскрикнул. Он отскочил, успев схватить Адерин за руку и потянув ее за собой. Ахнув от неожиданности, она чуть не споткнулась о корень. Оба пошатнулись и схватились друг за друга, чтобы не упасть.

Керидвен упала на бок, с разинутым ртом уставившись на козу.

Коза обвела их взглядом.

Эллис едва сдержался, чтобы не чертыхнуться.

– Клянусь павшими королями, что за?..

– Кери, иди сюда, – сдавленно выговорила Адерин. – Да Кери!

Коза зашевелилась, начала с трудом подниматься. На миг Эллис подумал, не спала ли она все это время. Но нет, этого не могло быть – у нее в боку зияла рана. Коза умерла. Все они слышали, как ее убили.

Она была мертва.

И вместе с тем нет.

– Коза?.. – дрогнувшим голосом позвала Керидвен.

Эллис стоял не шелохнувшись и едва смел дышать. В груди жгло, но он боялся, что стоит им двинуться с места, как тварь бросится в атаку.

Коза заморгала, а потом ласково положила голову на ногу Керидвен, с обожанием глядя на нее.

– Что это? – еле двигая губами, спросил Эллис.

– Это коза, – ответила Адерин.

– Она мертвая. – Он чувствовал себя глупо, указывая на очевидное, но кто-то же должен был заявить об этом.

– Сама вижу.

На миг все умолкли. Коза поднялась и сделала шаг вперед, потом другой. Эллис потянулся к арбалету, но понимал, что вовремя схватить его не успеет. Коза уже была прямо перед ними, она наклонила голову и…

Легонько толкнула головой ногу Адерин.

По привычке Адерин протянула руку и почесала козу между рогами.

Эллис стоял с арбалетом в руках, оцепенев от вопиющей невозможности того, что видел.

– Не стреляй в нее, – выкрикнула Керидвен, вскочила и обняла козу за шею, удерживая ее на месте.

– Коза мертва, – напомнил он.

– Это мы уже выяснили, – откликнулась Адерин.

– Она мертва, а вы обе гладите ее.

– А что еще нам делать? – растерялась она.

– Убить ее!

– Но она ведь уже мертва! – Адерин перевела взгляд на козу. – И она… не пытается на нас напасть. Она… ведет себя так же, как всегда.

Он развел руками. Левое плечо отозвалось болью, и он, как обычно, поспешил опустить левую руку.

– Как раз когда я уже думал, что ничего более странного невозможно себе представить, вдруг ожила коза. А я-то гадал, бывает такое с животными или нет.

– Нет. – Адерин решительно помотала головой. – Иначе Колбрен наводнили бы мертвые суслики и мыши. Такого… такого раньше не случалось никогда. Может, солдаты принесли с собой какую-нибудь магию. Даже не знаю.

Адерин пригладила шерсть, торчащую кисточками за рогом козы. У Эллиса дрогнула рука, он так и не мог понять, чего ему хочется – приласкать козу или убежать от нее. Этим животным он был странно очарован, и в то же время оно внушало ему отвращение. Зажмурившись от удовольствия, коза прислонилась к ноге Адерин.

Что ж, по крайней мере, никакого вреда причинять им коза не собиралась.

– Что-то изменилось, – негромко произнесла Адерин. – Может, все дело в отсутствии железа.

– Ты о чем? – не понял Эллис.

Она указала на козу.

– Раньше такого не случалось. Просто не случалось, и все. Животные не превращались в дома костей, а дома костей не восставали за пределами леса. Ты знаешь, что это означает? Потому что я не знаю.

Керидвен прижалась щекой к боку козы и объявила:

– Это означает, что теперь Гарет уже никогда не сможет продать ее.

* * *

Рин привязала мертвую козу к столбику изгороди.

Ничего другого она не придумала: как еще можно поступить с неупокоенной козой?

– Про нее подумаем потом, – устало сказала Рин и отметила, что в последнее время слишком часто повторяет эти слова. – А пока ложись спать.

Кери уставилась на нее в упор:

– Ты серьезно?

– Да. Ты еще ребенок, тебе нужен отдых.

– Но что, если дома костей…

– Иди спать, – перебила Рин, подталкивая ее к дверям спальни. – Я приду укрыть тебя, и ты останешься в постели.

В маленькой комнате Кери было тесно от сушеных трав и банок с вареньем. Должно быть, она перенесла их сюда из кладовки. В воздухе пахло мятой и розмарином.

Работая могильщицей, Рин повидала немало людей, вплотную столкнувшихся со смертью. Иногда у них возникала привязанность к стулу или к столу, которые принадлежали покойному. Иногда они обращались за утешением к кому-нибудь из друзей. Некоторые приобретали привычку обхватывать себя руками. А Кери не расставалась со старым стеганым одеялом. Его сшила их мать к рождению младшей дочери.

– А что будешь делать ты? – спросила Кери.

В этот момент Рин казалось, что она способна противостоять всему Аннуну. Ради сестры, ради брата, ради их дома. Она готова на что угодно, лишь бы сохранить все, что ей дорого.

Она накрыла рукой холодные пальцы Кери и пожала их.

– То, что должна, – коротко ответила она и поцеловала сестру в макушку. – Ну а теперь отдыхай.