Текст книги "Море спокойствия"

Но спустя многие годы, ведя иной образ жизни, сидя на заднем сиденье такси до Манхэттена, в безопасности, она была уверена – человека в туннеле звали Гаспери Робертс, и от этого она не могла отмахнуться.

Только она закрыла глаза, пытаясь сбросить напряжение, как в руке завибрировал телефон. Пришло сообщение от ее девушки: «Идешь на вечеринку к Джесс?»

Понадобилась минута, чтобы вспомнить. Она ответила: «Уже в пути», – и помахала рукой перед зеркалом заднего вида, чтобы привлечь внимание таксиста.

– Прошу прощения.

– Мадам? – сказал он, немного настороже, ведь она только что плакала.

– Могу я попросить вас изменить маршрут? Мне нужно в Сохо.

3

Ей пришлось пробираться через всю вечеринку прежде, чем она нашла Луизу, курившую на узенькой террасе на крыше. Она поцеловала ее и неуклюже пристроилась рядом на каменной скамейке.

– Как поживаешь? – спросила Луиза. Они жили отдельно, но проводили вместе много времени.

– Очень даже неплохо, – сказала Мирэлла, потому что ей не хотелось об этом говорить. Солгать Луизе было так легко, что это вызывало тревогу. Она знала, что сравнивать людей несправедливо, кто этого не знает, но сложность заключалась в том, что в данный момент Луиза интересовала ее неизмеримо меньше, чем Винсент. Луиза обладала свойством какой-то незапятнанности, будто она была защищена от острых углов жизни, но сейчас это казалось менее привлекательным, чем раньше. – Я немного устала, – сказала Мирэлла. – Плохо спала.

– Почему?

– Не знаю. Просто ночь выдалась неспокойная.

Еще одна неловкость: вечеринку задавала Джесс, и она приходилась подругой Мирэлле, а не Луизе. В прежней далекой жизни Мирэллы, в которой все было по-другому, Мирэлла приходила на террасу c Фейсалом. Теперь, как и тогда, помещение было украшено китайскими фонариками и пальмами в кадках, но ей все равно было не по себе. То тут, то там возникали опасные места, грозившие окунуть ее в воспоминания о былой жизни – так приходится расплачиваться за то, что у тебя еще сохранились друзья со времен Фейсала – и эта терраса не исключение. Другой вечер, другая вечеринка – четырнадцать лет назад? Тринадцать? – они с Винсент стояли здесь, немного навеселе, уставившись на узкую полоску темного неба, потому что Винсент клялась, что может найти Полярную звезду.

– Она прямо здесь, – твердила Винсент. – Следи за моим пальцем. Она не такая яркая.

– Это спутник, – возразила Мирэлла.

– Где спутник? – спросил Фейсал, выйдя на балкон. Они пришли порознь, и Мирэлла видела его впервые за весь день. Она поцеловала его и приметила, как Винсент стрельнула глазами в их сторону, прервав созерцание ночного неба. Разница между Мирэллой и Винсент заключалась в том, что Мирэлла по-настоящему любила своего мужа.

– Вон, – сказала Мирэлла, тыча пальцем. – Движется, правда?

Фейсал прищурился.

– Придется поверить тебе на слово, – сказал он. – Пожалуй, мне нужны новые очки. – Он обвел глазами тесное помещение, обнимая ее за талию. – Ух ты, – сказал он, – какая отменная получится западня для богемы в случае пожара.

В самом деле. Здания поднимались со всех сторон. Три стены принадлежали другим зданиям, а в четвертой была дверь, которая вела к вечеринке. Спустя столько лет, сидя здесь с Луизой, Мириэлла мгновенно закрыла глаза, чтобы не видеть, как Фейсал любуется небом.

– Как ты провела день? – спросила Луиза.

Когда-то Мирэлле нравились вопросы Луизы – какое везение, думала она, что есть неравнодушные люди, которым по-настоящему интересно, чем ты занималась весь день, кому не лень спрашивать – но сегодня вечером это показалось вторжением в личную жизнь.

– Гуляла. Стирала. Торчала в «Инстаграме» по большей части. – Гаспери Робертс не мог оказаться тем мужчиной под эстакадой, думала она, ведь прошли десятки лет, а он не постарел.

– Ты довольна?

– Конечно, нет, – сказала Мирэлла чуть резче, чем хотелось, и Луиза бросила на нее удивленный взгляд.

– Нам надо бы уехать куда-нибудь, – предложила Луиза. – Может, снимем домик, сбежим из города на пару дней.

– Неплохая мысль. – Но Мирэллу изумило, что от этого предложения ее захлестнула волна неудовольствия. Она осознала, что ей очень не хотелось жить в одном домике с Луизой.

– Но сперва, – сказала Луиза, – мне нужно еще выпить. – Она вошла в помещение, и Мирэлла ненадолго осталась одна, затем подошла некая женщина попросить огоньку и взамен предложила Мирэлле предсказать ее будущее.

Как было велено, Мирэлла вытянула руки ладонями вверх, чувствуя неловкость от того, что они дрожат. Как она могла так внезапно, начисто разлюбить Луизу? Как мог человек из туннеля в Огайо всплыть спустя столько лет в Нью-Йорке? Как могла умереть Винсент? Гадалка положила руки поверх ладоней Мирэллы, почти касаясь их, и закрыла глаза. Мирэлле понравилось украдкой наблюдать за ней. Гадалка оказалась старше, чем поначалу подумала Мирэлла. Ей было за тридцать. На лице проступали первые морщинки. Она носила сложную комбинацию шарфов.

– Откуда вы? – спросила она.

– Из Огайо.

– Нет, откуда вы родом?

– Все равно из Огайо.

– O, мне показалось, я услышала акцент.

– Акцент тоже из Огайо.

Глаза гадалки были все еще закрыты.

– У вас есть тайна, – сказала она.

– А у кого нет?

Ее глаза распахнулись.

– Раскройте мне свою тайну, а я вам – свою. И мы никогда больше не увидимся, – сказала она.

Заманчивое предложение.

– Ладно, – согласилась Мирэлла. – Но вы первая.

– Моя тайна в том, что я ненавижу людей, – очень искренне сказала женщина, и в первый раз понравилась Мирэлле.

– Всех?

– Всех, за исключением, может, троих, – ответила она. – Ваша очередь.

– Моя тайна в том, что я хочу убить человека. – Неужели правда? Мирэлла не была уверена. Нечто правдоподобное в этом было.

Гадалка впилась глазами в Мирэллу, словно выпытывая, не шутит ли она.

– Кого-то конкретно? – спросила она, неуверенно улыбаясь… Вы ведь шутите? Признайтесь, что шутите. Но Мирэлла не улыбнулась в ответ.

– Да, – сказала Мирэлла. – Кого-то конкретно. – Определенность пришла, как только она это произнесла.

– Как его зовут?

– Джонатан Алькайтис. – Когда в последний раз она произносила его имя вслух? Она повторила его еще раз, на этот раз тише. – Вообще, может, мне просто хотелось бы поговорить с ним. Не знаю.

– Весьма большая разница, – заметила гадалка.

– Да. – Мирэлла зажмурилась от ночного неба, гула вечеринки, пахучего сигаретного дыма и от лица гадалки. – Пожалуй, придется определиться.

– Хорошо, – сказала гадалка, – ну, спасибо за огонек. – Она ускользнула от Мирэллы в дверь, как в портал, ведущий в затерянный мир, и исчезла в гуще вечеринки. Вечер выдался холодным, и над Нью-Йорком сияла луна. Мирэлла постояла, глядя на нее, потом присоединилась к вечеринке, которая напоминала виденный однажды сон – абстрактные цвета, смятение, огни. Луиза танцевала в гостиной. Мирэлла понаблюдала за ней, затем вошла в толпу.

– Голова разболелась, – сказала Мирэлла. – Я, наверное, пойду. – Луиза поцеловала ее, и Мирэлла поняла, что все кончено. Она не испытывала никаких чувств.

– Позвони, – сказала Луиза.

– Адью, – попрощалась Мирэлла, уходя сквозь толпу, а Луиза, не знавшая французского, не поняла тайного смысла сказанного и послала ей воздушный поцелуй.

III. Последнее книжное турне на Земле / 2203 год

Первая остановка книжного турне пришлась на Нью-Йорк, где Оливия провела автограф-сессии в двух книжных магазинах, затем нашла часок прогуляться по Центральному парку перед ужином, который давала в ее честь торговая сеть. Овечий луг в сумерках: серебристый свет, влажные листья на траве. В небе роились низколетящие воздушные суда, а вдалеке огни рейсового корабля кометами взмывали вверх в сторону колоний. Оливия остановилась на мгновение, чтобы сориентироваться, затем направилась к древнему двойному силуэту «Дакоты». За ним возвышались стоэтажные башни.

В «Дакоте» Оливию ждал новый рекламный агент Аретта, которая отвечала за проведение всех мероприятий в Атлантической Республике. Аретта была немного моложе Оливии, и ее почтительность раздражала Оливию. Когда Оливия вошла в вестибюль, Аретта быстро встала, и голограмма того, с кем она разговаривала, погасла.

– Хорошо прогулялись по парку? – спросила она, заранее улыбаясь положительному ответу.

– Спасибо, замечательно, – сказала Оливия. Она не стала добавлять: «Мне захотелось жить на Земле», – потому что когда последний раз она доверительно поговорила с менеджером, ее слова были повторены за ужином: «Вы знаете, что сказала мне Оливия во время поездки? – взахлеб сообщила библиотекарь в Монреале сидевшим за столом библиотекарям. – Она сказала мне, что немного волнуется перед выступлением!» Так что теперь Оливия взяла за правило ни с кем не делиться никакими сведениями, даже отдаленно напоминающими личные.

– Хорошо, – сказала Аретта, – нам, наверное, пора выходить. Это в шести-семи кварталах отсюда. Может, нам..?

– Я бы с удовольствием прогулялась, – сказала Оливия, – если вы не против. – Они вместе отправились в серебряный город.

Неужели Оливии захотелось бы поселиться на Земле? У нее не было однозначного ответа. Всю свою жизнь она прожила на ста пятидесяти квадратных километрах второй лунной колонии, изобретательно названной «Колония‑2». Она считала ее прекрасной – Колония‑2 была белокаменным городом с островерхими башнями, трехполосными улицами, сквериками, кварталами, где высокие дома сменялись приземистыми, с миниатюрными лужайками, рекой, протекавшей под пешеходными аркадами, – но есть своя прелесть и в стихийных городах. Колония‑2 умиротворяла своей симметрией и упорядоченностью. Порядок порой бывает безжалостным.

В тот вечер в очереди за автографами после лекции в Манхэттене некий молодой человек присел, чтобы его глаза были примерно на одном уровне с Оливией, и сказал: «Я принес книгу для автографа… – его голос немного дрожал, – но на самом деле я хочу признаться, что в прошлом году ваше произведение помогло мне пережить трудный период в моей жизни. Я вам очень признателен».

– O, благодарю вас, – произнесла Оливия. – Польщена. – Но в такие моменты слово «польщена» всегда звучало неуместно, неискренне, как будто она, Оливия, лицедействует, фальшиво исполняя роль Оливии Ллевеллин.

– Все мы иногда фальшивим, – сказал отец на следующий вечер по дороге из Денверского воздушного терминала в городок, где он проживал с ее матерью.

– Да, я знаю, – сказала Оливия. – Я не склонна думать, что это такая уж насущная проблема. – Собственная жизнь представлялась Оливии свободной от насущных проблем.

– Правильно, – улыбнулся отец. – Полагаю, жизнь у тебя сейчас немного сумбурная.

– Разве что чуть-чуть. – У Оливии было сорок восемь часов на свидание с родителями до возобновления турне. Они проезжали мимо сельскохозяйственной зоны; по полям ползали громадные роботы. Солнце светило здесь резче, чем дома. – Я благодарна и за такую жизнь, какой бы сумбурной она ни была.

– Разумеется. Наверное, скучаешь без Сильвии и Диона. – Теперь они проезжали по предместьям городка, где жили ее родители, а именно сквозь заводской квартал, в котором ремонтировали роботов.

– Просто я стараюсь не задумываться об этом, – сказала Оливия. Заводская серость уступала место ярко выкрашенным магазинчикам и домам. Часы на городской площади сверкали на солнце.

– Расстояния невыносимы, если все время о них думаешь.

Отец не отрывал глаз от дороги.

– Приехали, – сказал он.

Они свернули на улицу ее родителей, и вот, совсем близко, в дверях стояла мама. Оливия выскочила из автолета на воздушной подушке, как только тот остановился, и бросилась в объятия матери. Ни в тот момент, ни за двое суток, проведенных с родителями, она не стала спрашивать: «Если расстояния невыносимы, то почему вы живете так далеко от меня?»

Родительский дом нельзя было назвать домом детства Оливии – дом ее детства продали спустя несколько недель после ее отъезда в колледж, когда родители решили на старости лет обосноваться на Земле, – но здесь царило умиротворение.

– Как я рада тебя видеть, – прошептала ей мать на прощание. Она обняла Оливию на мгновение и погладила по голове. – Скоро вернешься?

Автолет с водителем, нанятым одним из североамериканских издателей, дожидался напротив дома. Вечером ее ждала встреча с читателями в книжном магазине в Колорадо-Спрингс, а ранним утром она улетала на фестиваль в Дезерете.

– В следующий раз привезу Сильвию и Диона, – пообещала Оливия, и турне возобновилось.

Парадоксы книжного турне: Оливия ужасно скучала по мужу и дочери, но наслаждалась одиночеством на пустынных улицах Солт-Лейк-Сити в половине девятого утра в субботу на осеннем воздухе под щебетание птиц в сияющем белом свете. Есть своя прелесть в созерцании чистого синего неба, когда знаешь, что это не купол.

На следующий день в Республике Техас ей снова захотелось прогуляться, потому что на карте ее отель – «Ла Квинта» был отделен парковкой от такого же отеля «Ла Квинта» – был прямо через дорогу от скопления ресторанов и магазинов. Только карта не показывала, что дорога-то на самом деле была восьмиполосным скоростным шоссе без переходов, по которому непрерывно неслись современные автолеты, и лишь изредка – по-стариковски упрямые колесные пикапы. Так что ей пришлось прогуливаться вдоль шоссе, а рестораны и магазины сияли, как миражи, по ту сторону. Перейти туда без риска для жизни было немыслимо. Она и не стала. Вернувшись в отель, она почувствовала, как что-то царапает ей лодыжки. Она посмотрела вниз: ее чулки были проколоты крохотными колючками, поразительно острыми черно-коричневыми звездочками, похожими на миниатюрные лезвия, которые нужно было вытаскивать очень осторожно. Она разложила их на столике и сфотографировала во всех ракурсах. Колючки были настолько идеально твердыми и блестящими, что казались изделием биотехнологий. Разломив одну из них, она убедилась, что они настоящие. Нет, слово «настоящие» не подходило. Все, к чему можно прикоснуться – всамделишное. Она же увидела, что они выросли, оторвались от какого-то таинственного растения, которое не произрастает в лунных колониях, поэтому она завернула несколько штук в чулок и тщательно запрятала в чемодан, чтобы подарить пятилетней дочурке Сильвии, которая любила собирать такие штучки.

– Ваша книга меня очень смутила, – призналась женщина из Далласа. – Столько сюжетных линий в повествовании, столько персонажей, и я все ждала, когда же они пересекутся, но они так и не пересеклись. Книга просто кончилась. И я подумала, – она находилась далеко, в затемнении зала, но Оливия видела, как она жестикулирует, перелистывая книгу и недосчитываясь страниц, – я подумала: «Что? В книге страниц не хватает?» Она просто кончилась, и все.

– Хорошо, – сказала Оливия. – Уточним ваш вопрос…

– Я это… ну… просто… – замялась женщина. – Вопрос в том, что… – Она развела руками, как бы призывая на выручку, как бы говоря, слов нет, куда они все подевались…

Гостиничный номер в ту ночь стал черно-белым. Оливии снилось, что она играет с матерью в шахматы.

Неужели книга обрывается на полуслове? Вопрос не давал ей покоя целых три дня, от Республики Техас до западной Канады.

– Я вовсе не настроена пессимистично, – сказала Оливия по телефону мужу, – но я три дня почти не спала и сомневаюсь, что смогу блистать на сегодняшней вечерней лекции. – Это было в городке Ред-Дир. За окном гостиничного номера в темноте мерцали огни жилых высоток.

– Не надо пессимизма, – сказал Дион. – Вспомни изречение на стене в моем кабинете.

– «Жизнь прекрасна, если ты не слабак», – сказала Оливия. – Кстати о кабинете, как там твоя работа?

Он вздохнул.

– Назначили на новый проект. – Дион был архитектором.

– Новый университет?

– Что-то вроде. Институт физики, но еще… я дал подписку о неразглашении, так что – молчок, ладно?

– Конечно. Ни одной живой душе. Но что может быть секретного в архитектуре университета?

– Это не совсем… Я не совсем уверен, что это университет. – Дион говорил через силу. – Там в чертежах какая-то чертовщина.

– Что за чертовщина?

– Ну, для начала, там есть туннель под улицей – от здания до штаб-квартиры службы безопасности, – сказал он.

– С какой стати университету понадобился туннель в полицию?

– Я знаю не больше твоего. И у здания общая стена с правительственным корпусом, – сказал Дион, – я поначалу подумал, ну, ничего особенного. Дорогая недвижимость в центре города, почему бы не построить университет рядом с правительственным кварталом? Но эти два здания не стоят особняком, там полно переходов из одного корпуса в другой. По сути, функционально это единое здание.

– Ты прав, – согласилась Оливия, – чертовщина какая-то.

– Во всяком случае, неплохой проект для моего портфолио, я полагаю.

По его интонации Оливия поняла, что ему хотелось бы сменить тему.

– Как Сильвия?

– Нормально. – Дион сразу перевел разговор на тривиальные детали – бакалейные товары и школьные завтраки Сильвии, из чего Оливия заключила, что дела у Сильвии идут не так уж гладко в ее отсутствие, и была благодарна Диону за то, что он не стал с ней это обсуждать.

Утром она улетела в город на Крайнем Севере, где целый день давала интервью, потом ей предстояла вечерняя лекция, где к ней выстроилась длинная очередь за автографами, затем поздний ужин, три часа на сон и трансфер в аэропорт в три сорок пять ночи.

– Чем вы занимаетесь, Оливия? – спросила таксистка.

– Я писатель, – ответила Оливия. Она смежила веки и прислонила голову к окну, но таксистка снова заговорила:

– Что вы пишете?

– Книги.

– Расскажите поподробнее.

– Ну, – сказала Оливия, – я отправилась в турне благодаря роману под названием «Мариенбад», про пандемию.

– Это самый свежий?

– Нет, потом я написала еще два, но по «Мариенбаду» снимают фильм, поэтому я отправилась в это турне в связи с новым изданием.

– Очень любопытно, – сказала таксистка и поведала, что хочет написать научно-фантазийную сагу про современный мир, населенный магами, демонами и говорящими крысами. Причем крысы были положительными персонажами. Они помогали магам. Они были крысами, потому что во всех книгах, читанных таксисткой, где фигурировали полезные говорящие животные, эти самые животные были слишком крупными. Лошади, драконы и тому подобное. Но разве возможно скрытно передвигаться в компании дракона или лошади? Непрактично. Попробуй как-нибудь, зай– ди в бар с лошадью. – Нет, – сказала она, – тут нужно карманное животное-ассистент. Скажем, крыса.

– Да, пожалуй, крысы портативнее, – согласилась Оливия. Она старалась, чтобы веки не опускались, но тщетно. Тяжелая фура перед ними выписывала зигзаги на разделительной линии. Человеческий фактор или сбой в программном обеспечении? В любом случае, малоприятно. Таксистка распространялась о возможностях мультивселенной: здесь, у нас, крысы говорить не могут, но разве из этого следует, что они не смогут заговорить в другой вселенной? Кажется, она надеялась получить ответ на свой вопрос.

– Ну, я не большой знаток крысиной анатомии, – призналась Оливия, – способны ли их голосовые аппараты и голосовые связки воспроизводить человеческую речь, но надо об этом подумать. Может, в других вселенных у крыс иная анатомия… (К этому моменту она, наверное, перешла на бормотание или вовсе замолкла. До чего же трудно было бороться со сном.) – Корма фуры была прекрасна, ромбовидная фактурная сталь вспыхивала, когда на нее падал свет фар.

– Я хочу сказать, нам известно, – не унималась таксистка, – что есть вселенная, в которой ваша книга – реальность, то есть невыдуманная!

– Надеюсь, нет, – сказала Оливия. Она могла лишь приоткрыть глаза, поэтому огни в ее поле зрения, расплываясь, вытягивались в вертикальные клинья, приборная доска, задние габаритные фонари, сполохи с торца грузовика.

– Значит, ваша книга, – продолжала таксистка, – про пандемию?

– Да. Про невероятный с научной точки зрения грипп. – Оливии было уже не под силу бодрствовать, поэтому она перестала сопротивляться, закрыла глаза и впала в полудрему, из которой ее можно было вызволить голосом, как ей было известно…

– Вы следите за новостями про эту новую заразу, – поинтересовалась таксистка, – новый вирус в Австралии?

– Более или менее, – сказала Оливия, не открывая глаз. – Кажется, его распространение весьма неплохо сдерживают.

– Знаете, в моей книге, – поведала таксистка, – есть что-то вроде апокалипсиса. – Она говорила про катастрофический разрыв пространственно-временного континуума, но Оливия слишком устала, чтобы ей внимать. – Я не дала вам уснуть всю дорогу! – просияла таксистка, заворачивая к аэропорту. – Вы совсем не спали!

Спустя двенадцать часов Оливия читала лекцию о «Мариенбаде», насыщенную фактами о пандемиях. Лекция была знакомой и не требовала большого напряжения, поэтому ее мысли блуждали. Она думала о разговоре с таксисткой, потому что вспомнила свои слова: «Кажется, распространение вируса весьма неплохо сдерживают». Но напрашивается эпидемиологический вопрос: если речь идет о вспышках инфекционных болезней, то разве «весьма неплохое сдерживание» не равносильно отсутствию сдерживания как такового? «Соберись», – приказала она себе и вернулась в реальность подиума, резкого осве– щения и микрофона.

– Весной 1792 года, – рассказывала она, – капитан Джордж Ванкувер отправился в плавание на север вдоль побережья, впоследствии нареченного Британской Колумбией, на борту корабля Его Величества «Дискавери». По мере того как он и его команда продвигались на север, экипаж испытывал чувство растущей тревоги. Умеренный климат, зеленый ландшафт, но здесь подозрительно безлюдно. Ванкувер записал в бортовом журнале: «Мы прошли почти сто пятьдесят миль вдоль этих берегов, не встретив ни души». – Здесь нужна пауза, чтобы сказанное дошло до сознания аудитории, пока Оливия делает глоток воды. Вирус либо распространяется, либо нет. Бинарное противопоставление. У нее недосып. Она поставила стакан.

– Когда они высадились на берег, то обнаружили деревни, в которых могли проживать сотни людей, но те оказались брошенными. Когда они продвинулись дальше, то поняли, что лес превратился в кладбище. – Эту часть лекции было легко читать до рождения дочери и почти невыносимо теперь. Оливия выдержала паузу, чтобы взять себя в руки. – Каноэ с человеческими останками были привязаны к деревьям на трех-четырехметровой высоте, – продолжала она. Человеческие останки – не Сильвия. Не Сильвия. Не Сильвия. – На берегу повсюду лежали скелеты. Потому что нагрянула оспа.

В очереди за автографами после вечерней лекции, пока Оливия непрерывно подписывалась своим именем, ее мысли уносились навстречу катастрофе. Ксандеру с наилучшими пожеланиями, Оливия Ллевеллин. Клаудио с наилучшими пожеланиями, Оливия Ллевеллин. Сохелю с наилучшими пожеланиями, Оливия Ллевеллин. Хайсенг с наилучшими пожеланиями, Оливия Ллевеллин. Будет ли новая пандемия? Утром в Новой Зеландии обнаружились новые случаи.

Гостиничный номер в эту ночь стал бежевым; на стене над кроватью висела картина, изображавшая розовый земной цветок с пышными лепестками… пион?

– Годом ранее, – рассказывала Оливия другой аудитории (та же лекция, новый город), – в 1791 году, торговое судно «Обновленная Колумбия» (Columbia Rediviva) бороздило те же воды. Они торговали шкурами калана. – Как вообще выглядят каланы? Оливия их ни разу не видела. Она решила, что наведет справки позднее. – На их долю выпало то же самое. Они нашли опустошенные земли и повстречали очень немногих выживших, которым остались лишь жуткие истории и страшные рубцы. «Очевидно, к этим аборигенам пожаловало проклятье человечества – оспа», – писал член экипажа Джон Бойт. Другой моряк, Джон Хоскинс, негодовал: «Преступные европейцы, позорящие имя христианина; это вы, – писал он, – заносите в страну, населенную людьми, коих вы считаете дикарями, и оставляете самые страшные болезни?»

Глоток воды. Аудитория притихла. (Мимолетная мысль вызвала у нее восторг – я держу зал!) – Но, конечно, – сказала она, – у всего есть истоки. До того, как оспу завезли из Европы в обе Америки, оспа должна была попасть в Европу.

В ту ночь она вылезла из постели и натолкнулась на стол, потому что думала о планировке гостиничного номера, в котором провела предыдущую ночь.

На следующее утро во время долгого переезда из одного города в другой водитель спросил, остались ли у Оливии дома дети.

– Дочурка, – ответила Оливия.

– Сколько ей?

– Пять.

– Почему же тогда вы здесь? – поинтересовался водитель.

– Ну, так я зарабатываю на ее содержание, – сказала она мягчайшим голосом, не добавив при этом: «Ах ты, сукин сын, мужчине ты такого вопроса не задал бы», – потому что они одни в машине, водитель и Оливия. Деревья мелькали за окном, они проезжали через лесной заповедник. Она представляла, что Сильвия рядом с ней, что она держит ее теплую ручку.

– Вы там выросли? В колониях? – неожиданно спросил он спустя некоторое время. До этого они говорили о лунных колониях.

– Да. Моя бабушка была одной из первых переселенок.

Она любила представлять себе, как бабушка, двадцати лет от роду, стрелой стартует во тьму из Ванкуверского воздушного терминала с первыми лучами солнца.

– Всегда хотелось туда слетать, – сказал водитель. – Так и не получилось.

«Помни, тебе повезло, что ты можешь путешествовать. Помни, что некоторые никогда не покидали эту планету». Оливия закрыла глаза, чтобы лучше представить, как Сильвия сидит рядом с ней.

– Кстати, вы источаете прекрасный аромат, – заметил водитель.

Следующие четыре гостиничных номера были белыми и серыми с одинаковой планировкой, потому что все четыре отеля принадлежали одной сети.

– Вы в первый раз в нашей гостинице? – спросила женщина за стойкой регистрации то ли в третьем, то ли в четвертом отеле, и Оливия не знала, что ответить, потому что если ты остановился в одном «Марриотте», это все равно, что остановиться во всех «Марриоттах».

Новый город:

– Прежде чем оспу занесли из Европы в обе Америки, она должна была попасть в Европу. – Оливия пожалела о решении надеть свитер. Освещение в Торонто было слишком горячим. – В середине II века римские воины, возвращаясь после осады месопотамского города Селевкия, принесли в столицу новую болезнь.

– Жертвы «антониновой чумы», как ее прозвали, страдали от жара, рвоты и поноса. Спустя несколько дней кожа покрывалась страшной сыпью. Иммунитета у населения не было. – Оливия читала лекцию так часто, что уже ощущала себя беспристрастным наблюдателем. Она прислушивалась к словам и ритмике речи со стороны.

– Когда антонинова чума свирепствовала в Римской империи, – рассказывала Оливия своей аудитории, – армия потеряла каждого десятого воина, в некоторых областях империи умер каждый третий. И что любопытно: римляне подозревали, что навлекли на себя бедствие своими действиями в Селевкии.

Она находилась в тот вечер в своем номере – в бежевых и голубых тонах с розоватыми оттенками, – когда позвонил Дион, что было необычно: как правило, звонила она. В голосе Диона слышалась усталость. Он посетовал на долгий рабочий день и жутковатый проект нового университета. К тому же Сильвия капризничала. Когда он сегодня пришел забрать ее из школы, она не захотела идти домой и закатила сцену, все ему сочувствовали, что было видно по лицам окружающих. – Ты следишь за новостями об этой новоявленной инфекции в Австралии? – спросил он. – Она меня беспокоит.

– Не особенно, – ответила Оливия. – Откровенно говоря, я слишком устаю, чтобы еще и думать о чем-то.

– Хорошо бы тебе вернуться.

– Уже скоро.

Он промолчал.

– Мне пора, – сказала она. – Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, – сказал он и повесил трубку.

– В Селевкии, – рассказывала Оливия слушателям в Коммерческой библиотеке в Цинциннати день-два спустя, – римская армия разрушила храм Аполлона. Согласно современнику этих событий, историку Аммиану Марцеллину, в этом храме римские солдаты нашли узкую щель. Когда римляне расширили дыру, надеясь найти ценности, как пишет Марцеллин, оттуда «изверглось бедствие в виде неизлечимой болезни, которая… поразила весь мир заразой и смертью от границ Персии до Рейна и Галлии».

Сердцебиение. Глоток воды. Главное – держать ритм.

– Такое объяснение может сегодня показаться наивным, но они отчаянно нуждались в объяснении свалившегося на них кошмара. И, думаю, при всей своей нелепости, это объяснение затрагивает истоки нашего страха – болезнь по-прежнему несет в себе страшную тайну.

Она оглядела собравшихся и заметила, как всегда в этот момент лекции, особенное, горестное выражение на лицах некоторых слушателей. В любом скоплении людей обязательно найдется несколько неизлечимо больных и тех, кто недавно потерял своих родных из-за болезни.

– Вас не тревожит новый вирус? – спросила Оливия директора библиотеки в Цинциннати. Они сидели в директорском кабинете, который сразу полюбился Оливии сильнее всех, что она видела ранее, ниже уровня стеллажей из сварочного железа многовековой давности.

– Стараюсь не задумываться об этом, – ответила директор. – Надеюсь, он выдохнется сам собой.

– Кажется, обычно так и бывает, – сказала Оливия. Правда ли это? Она не верила своим словам.

Директор кивнула, ее взгляд блуждал. Она явно не хотела говорить о пандемии.

– Хотите, я вам расскажу нечто потрясающее об этом здании, – предложила она.

– О да, пожалуйста, – сказала Оливия. – Мне уже давно не рассказывали ничего потрясающего.

– Так вот, здание нам не принадлежит, – поведала директор, – но мы владеем им на правах аренды сроком десять тысяч лет.

– Вот уж и впрямь потрясающе!

– Самонадеянность девятнадцатого века. Представьте, разумная цивилизация будет существовать спустя десять тысяч лет. Но и это не все. – Она подалась вперед, сделав эффектную паузу. – Аренда возобновляема.

В тот вечер окно в гостиничном номере открылось, что показалось чудом после дюжины номеров с не отпирающимися окнами. Оливия долго читала роман у окна, наслаждаясь свежим воздухом.

На следующее утро, покидая Цинциннати, Оливия увидела восход солнца из зала ожидания аэропорта. Над взлетной полосой струился зной, горизонт залит розовым светом. «Парадокс: я хочу домой, но готова смотреть на земные восходы целую вечность».

– По правде говоря, – сказала Оливия, стоя за кафедрой в Париже, – что даже сейчас, спустя столько веков, при всех наших технологических достижениях, научных знаниях о заболевании, мы все равно не всегда знаем, почему один человек заболевает, а другой – нет, или почему один пациент выживает, а другой умирает. Болезнь пугает нас своей хаотичностью, ужасающей беспорядочностью.

На приеме в тот вечер кто-то похлопал ее по плечу, обернувшись, она увидела, что это Аретта, ее рекламный агент из Атлантической Республики.