Текст книги "Превращение"

Глава 9
Нож

Ото всех подальше я бросился в глубь острова. Глаза щипало от слёз – мир расплывался. В дальней части острова я наткнулся на одинокий клочок пляжа. Упав на гальку, я опустил голову между коленями, свернувшись в клубок и пытаясь втянуть в себя руки и ноги до их полного исчезновения.

Мой отец был человеком.

Они знали, все знали. Они знали об этом всю мою жизнь.

Как я мог быть таким глупым? Слепо верить в мамино «В любой момент, Аран» и ни разу не спросить, почему я отличаюсь от остальных и почему так долго не превращаюсь.

Мой отец был человеком. Тогда кто же я?

Послышался всплеск. Кто-то вынырнул из воды, и брызги упали мне на спину. Я учуял запах маминой шкуры и водорослей, а ещё резкий острый металлический запах, который никак не мог узнать. Рядом со мной что-то звякнуло о гальку, и я открыл глаза.

Это был серебряный зуб, которым пользовался человек.

Красная капля упала на лезвие. Я посмотрел на маму. Складки её рта в тех местах, где она несла это, кровоточили. Красные линии испещрили её мех и казались жутким украшением.

– Это нож, – пояснила она с улыбкой.

Нож. Я вытянул палец и провёл им вдоль лезвия.

Мама хотела предупредить:

– Аккуратнее с…

Поздно. Ойкнув, я поднял палец, кончик которого пересекла тончайшая красная линия.

Мама продолжала довольным тоном:

– Он упал в заросли водорослей, и я долго не могла его найти. По возвращении увидела, что ты отправился в глубь острова. Пришлось намотать пару кругов, чтобы тебя найти, – она поддела нож. – Он сделан из стали.

Половина ножа не блестела. Та его сторона, которую человек держал в руке, была чёрной и округлой. Я не решался поднять нож, боясь повторного «укуса», но затем всё же сомкнул пальцы на его чёрной стороне.

– Он выронил его, забираясь в лодку, – сказала мама. – Теперь он твой.

Мой. Она принесла его мне. Инструмент человека. Для…

– Не возьму, – сказал я, бросив нож на гальку.

– Не переживай. Научишься, и больше никаких порезов.

Я скрестил руки на груди.

– Я научу тебя им пользоваться, – продолжила она. Её улыбка была жуткой из-за кровоподтёков. Я отвернулся.

– Аран, пойми! Ты сможешь срезать устриц со скал и открывать раковины. Ты можешь привязать нож к палке и ловить одну рыбу за другой.

– Я и так ловлю рыбу, – пробурчал я. Вместо рыбы у меня перед глазами стояли человеческие пальцы, державшие нож. Я спрятал руки в подмышки.

– Ты отличный охотник, – сказала мама. – Но теперь ты сможешь ловить добычу покрупнее, срезать головы и чистить…

Я больше не мог её слушать. Раздражение подкатывало комом к горлу. Она врала мне и продолжала врать, притворяясь, что всё в порядке.

Голос мамы звучал словно издалека:

– Аран, что случилось?

Мои руки сжались в кулаки, а голова взметнулась вверх.

– Я не похож на него! – прокричал я.

Мама удивлённо посмотрела на меня.

– На того человека? Конечно нет.

Успокаивая меня, она положила ласт на моё колено.

Я стряхнул его.

– Нет! На моего отца. Я не похож на него.

Она отпрянула как от удара.

У края воды тоскливо и заунывно кричала полярная гагара. Я пожалел о сказанном. Зачем я позволил этим словам вырваться? Лучше бы отшутился с Мойрой и сделал вид, что это неважно.

Теперь было поздно. Мама очень медленно кивнула.

– Пришло время узнать правду, – сказала она.

Глава 10
Как все остальные

Мама смотрела на волны. Меня постигло ощущение приближающейся бури от этой истории. Голос мамы стал звучать незнакомо.

– Некоторые считают, что обличье длинноногих существует только для особых обрядов. А в нынешнюю эпоху лодок и самолётов мы должны быть осторожнее и скрываться ещё лучше. Но мне всегда нравилось быть длинноногой. Когда я была моложе, я сбегала, сбрасывала шкуру и часами танцевала. Однажды ночью я заснула на берегу, укутавшись водорослями. Вдруг я почувствовала пристальный взгляд и открыла глаза. Передо мной стоял человек – мужчина. Он был очень красив.

– Ты убежала? – спросил я. Ведь все знают, что надо делать в такой ситуации: схватить шкуру и бежать или уплывать.

Она отрицательно покачала головой.

– Это была светлая ночь, озарённая сиянием Луны. Мне не было страшно.

– Его лицо было покрыто шерстью?

– Нет, оно было гладкое, а волосы на голове – золотые, как солнце.

Я подтянул колени к груди.

– А руки у него были… тонкие?

– Тонкие? Они были очень мощными, и при их виде у меня перехватило дыхание, – она водила ластом по гальке, словно чертила круг. – По его настоянию я накинула на себя его куртку, и мы разговаривали, пока Луна не опустилась за горизонт. Когда он ушёл, я достала из укромного места свою шкуру и поплыла домой, думая, что больше никогда не увижу его. Но, вернувшись туда следующей ночью, я встретила его вновь. А потом следующей ночью, и следующей.

Вскоре мы начали плавать вместе. Я даже перестала прятать шкуру. С ним мне хотелось быть только длинноногой. Каждую ночь я стала задерживаться всё дольше, а однажды утром не вернулась совсем.

Он построил для нас то, что они называют домом, как бы пещеру из дерева. Каждый день он отправлялся на лодке рыбачить, а вечером возвращался ко мне. Он смастерил деревянный сундук для хранения моей шкуры. Время от времени он просил меня превращаться, и мы плавали вместе – шелки и человек, но со временем я перестала доставать шкуру из сундука.

– Ты не плавала? – спросил я.

– Плавала в длинноногом обличье недалеко от дома. Мне не хотелось заплывать далеко.

Я покачал головой, не веря. Зачем кому-то плавать с ногами, если есть выбор?!

– А потом я забеременела. Пока ты рос у меня в животе, мы пели тебе мои песни моря и его песни суши. Он смастерил колыбель в форме лодки. Мы были счастливы.

Однако по утрам, когда его лодка скрывалась вдали, волны начинали звать меня так сильно, как никогда прежде. Я плавала с утра до ночи, забыв обо всём другом, пока однажды вдруг не почувствовала: маленький шелки нуждается в глубоководных морских ритмах. Чтобы с тобой ничего не случилось, мне была нужна моя шкура.

Я вернулась домой, открыла сундук… – Её голос дрожал. Она замолчала и глубоко вдохнула: – Моя пятнистая серая шкура, мой путь в море, – она пропала.

– Нет! – воскликнул я.

Но мама кивнула.

– В ту ночь, когда он пришёл домой, я подбежала к нему и спросила о шкуре. Он посмотрел на меня, ничуть не удивившись, и произнёс: «Но ведь она тебе больше не нужна, разве не так?»

Моё сердце разбилось. Ох, я помнила предостережения древних песен, но думала, что он другой. Какой же я была глупой! Он был таким же, как и все они. Он украл мою шкуру, чтобы я не смогла уплыть. А после твоего рождения он украл бы точно так же и твою шкуру! И тогда ты застрял бы на суше навечно и никогда не осознал бы, что ты – шелки.

Маму передёрнуло. Её страх передался мне, пробежал у меня по спине, и меня тоже передёрнуло.

Она заговорила быстрее:

– Ради тебя я притворилась, что согласна с ним. Но его объятия стали ощущаться иначе – они стали сетями, тянувшими меня вниз.

В ту ночь я не спала. Утром, как только он ушёл, перерыла весь дом: перевернула ящики, снимала половицы, залезала между стропилами. К вечеру я всё прибрала и притворилась улыбчивой и весёлой. Изо дня в день я искала. Ты пинался у меня в животе, словно хотел сказать: «Поторопись!»

В конце концов я догадалась отодвинуть в сторону каменную плиту крыльца. Под ней в небольшой грязной яме лежала моя шкура.

Я со всех ног бросилась на берег, насколько мне позволял мой огромный круглый живот. Потом, присев у воды, попыталась натянуть шкуру. Какой она была тесной! Я выдохнула из лёгких весь воздух, втиснулась в неё – и вновь увидела мир своими морскими глазами. Я бросилась в воду.

Моё сердце колотилось.

– Ты ушла, чтобы я стал шелки, – произнёс я, пытаясь переварить услышанное.

– Ты и есть шелки. Однажды у тебя появится шкура и ты сможешь нырять глубоко и свободно.

– Но… – я не хотел произносить этого, – существуют ли такие?.. Такие?..

Её голос стал жёстче и настойчивее:

– Такое случается. Иногда ребёнок рождается человеком и остаётся на берегу с родственниками-людьми. Но я знала, что ты родишься шелки. Я и сейчас это чувствую. Это твоя природа, Аран. И твоя судьба.

Она была так уверена! Однако…

– У меня один глаз голубой, – сказал я.

– А другой – карий.

– В волосах есть светлые пряди.

Она свирепо посмотрела на меня:

– Ты не нуждаешься в пресной воде, так ведь? А люди без неё не могут. И ты никогда не мёрзнешь. Вот тебе и доказательства.

– Они мёрзнут?

Впервые с того момента, как я узнал правду, она улыбнулась:

– С чего бы им тогда носить нелепую одежду?

Одежда – так называлась их обвислая верхняя кожа.

Моих ног коснулась вода, и я посмотрел вниз. Теперь они выглядели иначе. Всё моё тело выглядело иначе.

Я поднял камень и швырнул его в воду.

* * *

Когда вокруг нас сгустилась ночь, мама положила голову на камни. Я растянулся на берегу чуть поодаль. Я был признателен маме за то, что мы остались ночевать здесь, вдали от клана. Прилив закончился, и начался отлив…

Я плыл, но моё тело было каким-то другим. Фонтаны брызг отлетали от моих рук. Почему они были такими неуклюжими? Морщинистая оранжевая шкура покрывала мою кожу, обвисая и болтаясь при каждом моём движении. Её вес тянул меня вниз, как камень. Я проваливался в пучину всё глубже и глубже, до тех пор, пока моя грудь не стала разрываться. Нужно срочно сбросить эту шкуру! Я запускаю в неё пальцы и сильно тяну, и она начинает отрываться вместе с клочьями моей кожи. Я разделал себя как рыбу. На запах крови потянулись акулы…

От испуга я проснулся, хватая ртом воздух. Меня окружала темнота. Подо мной были жёсткие камни, я услышал шум волн и мамино дыхание.

Мама уверила меня, что шкура скоро появится. Всё, что мне нужно делать, – это ждать. Но как теперь можно просто ждать, зная о том, что таится во мне? В один прекрасный день моя другая сущность может начать разрастаться сорной травой, опутывая моё «Я», пока наконец не останется ничего, кроме алчного, жестокого двуногого человека.

Лёгкое сияние за завесой облаков указывало, где притаилась Луна. Она вообще знает о том, что я здесь? Мне хотелось дотянуться и раздвинуть те облака. Возможно, тогда бы она наконец увидела и вспомнила, что оставила меня здесь, в этой коже.

Глава 11
Его

С ножом в руке плавать не так удобно. Вот почему следующим утром я отправился к месту лежбища клана по суше, в то время как мама уплыла вперёд.

С вершины скалы я посмотрел вниз. Клан собрался в тесный кружок вокруг мамы. Лир посмотрел вверх и увидел меня. Он сказал что-то остальным, и они разбрелись.

Я спустился, и меня встретили слишком радушно, делая вид, что ничего не изменилось.

– Хочешь рыбу? – спросила Мойра. Она бросила одну рыбёшку к моим ногам, будто извиняясь.

Я покачал головой и сел, облокотившись спиной на кедровое бревно. Бо́льшая часть твёрдой коры осыпалась, обнажив нежный верхний слой древесины. Я положил нож перед собой на гальку и посмотрел на остальных, молча призывая высказаться. Они беспокойно взглянули на нож, а затем отвернулись. Таким образом, никто из нас не хотел вспоминать о случившемся.

Я стал снимать с кедра длинные стружки. Кучка рядом со мной росла. Я обматывал стружки вокруг своей руки.

Кормак сдался первым. Повернувшись к Лиру, он сказал:

– Раз уж все собрались, надо уходить.

– Но это прекрасная стоянка, – сказала Мист.

Кормак наклонил голову в мою сторону:

– Человек мог его видеть.

Его. Будто у меня нет имени.

– Он не видел меня, – я так крепко натянул стружку, что она оставила полоску на коже. – И даже не учуял моего запаха.

– Значит, можем остаться, – Мист провела ластом по земле.

– Остаться? – проговорил Кормак. – После того, что мы творили с лодкой человека? Он, скорее всего, всё рассказал другим людям. Всё необычное сразу привлекает их внимание. Они придут сюда.

Бабушка прищурилась:

– Если они увидят его – мальчика, живущего с тюленями…

– Не волнуйтесь, – успокоил Лир. – Мы уйдём отсюда задолго до их прихода.

Я продолжал отрывать полосы кедрового луба, скручивая и связывая их в узел и при этом упорно глядя на свои руки. Лишь бы не поднимать глаза. Что бы Лир ни говорил, все понимали: клан должен менять место из-за того, что я застрял в этом дурацком теле (потому что Луна совсем позабыла обо мне).

– К западу есть много скал, – продолжил Лир. – Нам по пути. Уна и Аран могут подождать там, пока мы не вернёмся после Лунного дня.

Сплетённая верёвка была длиной с мой нож. Я перевернул её и начал плести дальше. Все продолжали обсуждать путешествие на праздник Лунного дня и открытые уши Луны. Как всегда, никто не брал меня в расчёт.

Но на сей раз всё будет иначе. Я затянул крепкий узел. Я не смогу спокойно ждать, зная, что таится внутри меня. Из всего клана я был единственным, кому нужно было обязательно взобраться на Пик. Я должен оказаться там, где Луна наконец увидит меня и услышит мои молитвы.

Мои плечи расправились, и я вздёрнул подбородок.

– Я тоже отправлюсь на праздник Лунного дня, – заявил я.

Наступила внезапная тишина. Мама испугано сморщила лоб. Я заговорил громче:

– Вы сами сказали, что Луна за восемнадцать лет ещё не подходила так близко. Достаточно близко, чтобы услышать каждую молитву. Нужно, чтобы она услышала и мою!

– Но Аран, – сказала Мойра, – ты не можешь плыть без шкуры.

Я тряхнул головой, сглотнув:

– Туда ведь нужно просто доплыть.

– Вот именно! У тебя есть только ноги – уплыть так далеко просто невозможно.

– Раз уж у меня есть только ноги, – сказал я, скручивая две верёвки в одну, – значит, ими и воспользуюсь.

Мойра ошеломлённо смотрела на меня:

– Не выдумывай! Ты не сможешь. И кроме того, это неблагоразумно. Подумай, как сильно ты замедлишь наше движение.

Я вскочил на ноги и посмотрел на неё сверху вниз:

– Тогда я отправлюсь один!

Все вдруг заговорили об опасностях, исходивших от лодок и самолётов, косаток и акул, и о длительности пути. Бабушка была не против остаться со мной, а Кормак забормотал про угрозу всему клану, если меня заметят…

– Хватит! – рявкнул Лир. – Обсудим это потом. Будьте готовы завтра утром с высоким приливом отправиться в путь.

Я больше ничего не хотел слушать. Схватив свою охапку кедровой стружки, я побежал к скале и взобрался на неё, цепляясь одной рукой. Потом, обернувшись, взглянул на них. Грудь моя ходила ходуном. По камням я двинулся на вершину острова, где никто не смог бы меня достать.

Я был не настолько глупым и понимал, сколь опасно такое путешествие – в одиночку, в обличье длинноногих. Но у меня не было выбора. Несмотря на акул и штормы, я должен попасть на праздник Лунного дня. Нож следовало взять с собой для самозащиты. Нужно было придумать, куда деть его во время плавания, чтобы руки оставались свободными.

Я сел, скрестив ноги. Рядом лежала кучка полосок кедрового луба. Теперь, когда я понимал, что мне следовало изготовить, работа спорилась, ленты скручивались и связывались ряд за рядом. Вскоре у меня получилось крепкое гибкое плетёное полотно длиной с клинок и в два раза шире. Я сложил его пополам и, продевая полоску луба туда и обратно, сшил края воедино. Затем, измерив окружность икр, смастерил из волокон ремешок-подвес. В итоге чехол для ножа был готов.

Я привязал его к голени, вложил туда нож и встал, чтобы ощутить его вес. Затем потянулся к чехлу и выхватил нож. Получилось слишком медленно. Такими темпами я вряд ли успею защититься от внезапной атаки. Я попробовал ещё раз – теперь уже чуть быстрее. Но ведь мне придётся проделывать это в океане, а не на суше.

Я спустился и отправился тренироваться в глубине острова, подальше от клана. Проходя мимо тёмного хребта, я услышал голос с противоположной стороны. Лир. Я остановился, пытаясь разобрать слова.

– Ты же знаешь, что тебе нужно идти, – говорил он.

Я взобрался на хребет и выглянул из-за него. Далеко внизу в небольшой бухте лежали рядышком мама и Лир. Их плечи соприкасались. Волны омывали хвосты.

– Мы больше никогда не увидим такой встречи кланов, – сказал Лир. – К тому же… – В его голосе появилась одновременно настойчивая, тёплая и печальная нотка. – Ты можешь дурачить остальных, Уна, но не меня. Луна взывает к тебе, беспрестанно тянет тебя, как приливы и отливы. Ты не можешь сдерживать её зов вечно. Даже если Аран…

Шум волны поглотил следующие слова, но я увидел несчастное лицо мамы и прикосновение к ней Лира. Что-то сжалось в моей груди. Затем он сказал:

– …спать в открытом море. Он никогда не…

Острые камни впились в ладони. Я отошёл от края, спрыгнул и бросился со всех ног к пустынной части пляжа.

Я им покажу. Я сам приплыву на праздник Лунного дня и получу шкуру – и тогда стану быстрее всех. Они не смогут тягаться со мной.

Глава 12
Упряжка

Я плыл под водой против бурунов, держа нож в руке, когда мама, появившись, начала приближаться ко мне. Она несла в пасти длинные ленты кедрового луба. Мама подняла голову, изогнулась и, взмахнув ластами, устремилась к поверхности. Я на миг остановился, сжав челюсть, и засунул нож в чехол. Я не поддамся на её уговоры отказаться от путешествия.

Но когда я поднялся, она уже унеслась сквозь сгущающийся туман – прочь от острова, прочь от клана.

Я в недоумении оглянулся на берег. Остальные отправились на новое лежбище раньше? Она вела меня туда? Я поплыл следом, ощущая на ноге непривычную тяжесть ножа.

Я не видел никаких скал, но мама вдруг вылезла из воды и взобралась на камень. Я взобрался следом. Она бросила свою ношу в такую большую кучу кедрового луба, которую можно было натаскать лишь за несколько рейсов.

– Где остальные? – спросил я, оглядываясь по сторонам. – Что мы здесь делаем?

Мама глубоко вздохнула:

– Аран, я решила, что ты прав. Ты должен быть на Пике во время обряда, и я сделаю всё, чтобы ты добрался туда. Мы отправимся туда вместе.

– Вместе? – спросил я, не смея себя обнадёживать. Она кивнула. – Правда?

– Правда, – ответила она. И просияла, подобно лучу света, пробившемуся сквозь туман. У меня словно камень с души свалился. Я запрокинул голову и разразился радостным смехом, «брызнувшим», словно китовый фонтан. Потом, широко раскинув руки, закружился на месте, всё быстрее и быстрее, пока не упал в воду.

Выбравшись, я начал отряхивать воду с волос.

– А где остальные? – теперь уже мной овладело нетерпение. – Как тебе удалось уговорить Мойру? Ты рыкнула на неё? Я буду очень быстро плыть, я вас совсем не задержу, я…

– Видишь ли… – мамина улыбка слегка померкла. – Нам понадобится больше времени, поэтому мы с тобой отправимся одни.

Я проигнорировал укол разочарования. Это неважно, ведь я попаду на обряд.

– Нам надо подготовиться, – мама поискала что-то в куче и вытащила зубами толстую верёвку из луба. Подобно моим верёвочкам, она была так же перекручена и переплетена, однако толще и крепче. Чтобы сплести её, маме явно приходилось сбрасывать шкуру, и это весьма меня удивило, ведь она практически перестала превращаться.

Мама обмотала верёвку вокруг моей ладони.

– В моих руках это получается менее ловко, чем у тебя, – будет быстрее, если ты доплетёшь это сам.

Я посмотрел на неё с недоумением:

– Что это?

– Упряжка, – в её голосе послышалось лёгкое раздражение.

– Упряжка?

– Ты затянешь её на мне и будешь держаться за неё, чтобы не свалиться со спины. Эта идея посетила меня, когда ты мастерил ножны, – она кивнула в сторону ножа на моей икре. – Не волнуйся, я объясню, какой длины должна быть верёвка и как соединить детали. Работай живее – завтра рано утром мы отправляемся.

Я всё ещё недоумевал:

– Но мама, я не хочу быть на твоей спине. Я поплыву. Я должен прибыть на праздник самостоятельно – таково правило.

– Правило? – она уткнулась носом в полоски луба, чтобы не смотреть на меня. – Другая ситуация – другие правила. Наш случай не похож на те, что подпадают под правило: на вершину Пика самостоятельно не взбираются новорождённые, слишком старые или слишком больные, – она повернулась на север. – К тому же у тебя нет времени добираться вплавь. Полнолуние через шесть дней. В тюленьем обличье уйдёт три дня. С тобой на спине – пять дней. И придётся спать в открытом океане. Как видишь, нам нужна упряжка.

Мне казалось, что это неправильно, но мама была настроена решительно. И раз уж это единственный для меня способ добраться вовремя…

Я сел рядом с кучей луба и поднял две полоски.

– Тем не менее, – сказала мама, – пусть это останется между нами, хорошо? Остальным лучше не знать о том, что ты будешь добираться туда не самостоятельно.

Я громко сглотнул, а затем взял ещё одну ленту.

Мама одобрительно кивнула.

– Плети в три ленты, покрепче, – сказала она, – вдвое длиннее моего тела.

Какое-то время было слышно лишь биение волн и шелест работы в моих руках. Мама подавала мне ленты, а верёвка становилась всё длиннее. Туман сгущался, обволакивая нас всё больше.

Мама начала напевать. Это был один из моих любимых мотивов истории о сотворении. С самого моего детства мы пересказывали эту историю вместе. Её спокойный голос давал мне понять, что в этом мире царит порядок.

Теперь уже я прошептал:

– Вначале…

Мама улыбнулась и подхватила:

– …была Луна. Она вращалась вокруг сухой пустой планеты под названием Земля.

– И ей было одиноко, – сказал я.

Мама кивнула:

– В глубоком одиночестве Луна вздохнула. Её вздох превратился в музыку – в прекрасную тоскливую песню, и из твёрдой, каменной земли выступили крошечные капли влаги. Они танцевали под её песню.

– Это был лёгкий туман, – сказал я, протягивая руку. Мама передала мне ещё одну кедровую ленту.

– Да, клубившийся туман. Луна запела громче. Капельки становились большими и превратились в дождь, падающий на лицо Земли, – мама повернулась ко мне. – Спой это со мной, Аран, как ты будешь петь на обряде.

Мы запели вместе:

– Да здравствует дождь, благословенный дождь, к бытию порождённый песнью Луны.

– И что тогда сделала Луна? – как всегда, спросила мама.

– Она запела ещё громче.

– Да. И чем громче она пела, тем сильнее лил дождь, до тех пор, пока суша не превратилась в Океан.

Я сделал глубокий вдох, и мы запели:

– Да здравствует океан, великий и серый, к бытию порождённый песнью Луны.

Мы начали слегка раскачиваться из стороны в сторону, так, что верёвка из луба ритмично заколыхалась вместе с нами.

– Луна скиталась по небесам, – с выражением сказала мама. – Воды следовали за ней, желая поймать каждую бесценную ноту. Они поднимались по её указу, вздымаясь гребнем, низвергаясь с высоты. Так родились волны.

Я пропел:

– Да здравствует пена волн белая, как первый туман, к бытию порождённая песнью Луны.

Мы перестали раскачиваться – пришла пора петь про сушу.

– Волны отхлынули так, что острова подняли свои вершины из воды, – продолжала мама. – Теперь земля была готова принять жизнь. Луна взирала сверху на свои деяния. Местом, полюбившимся ей более всего, была полоса прибоя, где в изменчивом танце вода и песок поочерёдно сменяли друг друга. Кто достоин этого места? Луна вновь запела, но теперь каждый тон, достигая этой мерцающей полосы, превращался в шелки.

Я торжественно произнёс следующий куплет, и моё сердце переполнилось чувствами – Луна в тот момент взывала ко мне:

– Да здравствуют создания! Покорители волн и берега, к бытию порождённые песнью Луны.

Последние звуки песни унеслись в море. Следом улетучились и гнетущие меня сомнения. Я достигну Пика и тоже буду к бытию порождённым песнью Луны.

Туман вплетался в ночную мглу, в которой я уже едва мог различать охапку кедрового луба.

– На сегодня хватит, – сказала мама, практичная, как всегда. – Подними куда-нибудь повыше, чтобы с упряжкой ничего не случилось, а утром закончим. Нужно хорошенько выспаться, – она переползла за линию прибоя, потянулась, а затем свернулась, устраиваясь поудобнее.

Но мои голова и сердце, переполненные чувствами, не давали мне уснуть. Я попытался разговорить маму:

– А Луна и людей сотворила?

– Луна сотворила всё живое, – её сонный голос был медленным и тягучим.

– Почему она дала им только длинноногое обличье?

– Ну, она не хотела бы, чтобы вся эта прекрасная земля пропадала даром, так ведь? Вот кто-то и должен был на ней поселиться.

Мама сказала в шутку, но в этом было здравое зерно. Некоторые люди жили очень далеко на суше, и, будь у них ещё и шкура, они бы умерли от тоски по морю.

– Мам, – позвал я. Но ответа не последовало, и её дыхание сливалось с ритмичным шумом волн.

Мне стоило бы последовать её примеру. Нужно было закрыть глаза. Но мог ли я спать? Завтра я отправлюсь в путешествие, которое изменит мою жизнь.