Текст книги "В дебрях Борнео"

II. Пираты острова Борнео

Когда сражение, решившее участь даякского поселка, закончилось, начавшийся было пожар скоро затушен, так что всего было уничтожено не более десятка хижин, трупы убраны, раненые и пленные отведены и отнесены на край деревни и около них расставлена стража, Сандакан вошел в хижину к своему пленнику. Тот лежал на полу, связанный по рукам и ногам крепкими веревками, что лишало его возможности двигаться. В полумгле хижины только блестели его глаза.

Оглядевшись вокруг, Сандакан не мог удержаться от гневного восклицания. То, что он видел в этой хижине, принадлежавшей вождю небольшого отдельного племени даяков, не могло не вызвать в его душе презрения и гнева. По стенам, по балкам, подпиравшим крышу, по стропилам, над входом в хижину и крошечным оконцем – везде висели страшные украшения: черепа людей, сохранившие волосы. И по ним можно было судить, что это головы взрослых воинов, стариков и детей, мужчин и женщин. Да, тот, кто обитал в этой хижине, должен был пользоваться среди своих диких сородичей большим почетом. Скорее всего, в вожди его выбрали только потому, что ни у кого в деревне не было столь богатой коллекции черепов и скальпов – этих страшных трофеев кровавых походов.

Неважно, чей именно череп достался в качестве добычи, и каким именно путем, – важно количество… Пусть под нож убийцы, тенью крадущегося среди кустов, попал беззащитный дряхлый старик или слабый ребенок. Пусть убита женщина, неосторожно забредшая далеко от деревни в лес, воин убит в равном бою один на один или предательски зарезан во сне – все это не важно: доблесть даяка ценится по числу принесенных им в родную деревню черепов или скальпов. Чем больше, тем лучше…

Пленник Сандакана мог похвалиться своей ужасной коллекцией, мог предъявить несколько десятков своих страшных трофеев, показать и скальп, снятый с головы длиннокосого китайца, и череп, напоминающий череп негрито22
  Негрито (от исп. «маленький негр») – группа племен на Филиппинах. Автор допускает неточность: негрито никогда не обитали на Борнео. Скорее всего, речь идет о других представителях негроидной расы – семангах, потомках древнейшего населения островов Малайского архипелага.


[Закрыть], и скальп светлокудрого европейского ребенка…

– Как поживаешь, приятель? – насмешливо окликнул Сандакан пленника. Тот попытался отвернуться от обжигающего его лицо властного взора Сандакана, но это ему не удалось.

– Ну, что же ты молчишь? – продолжал Сандакан. – Ага, понимаю! Ты не ожидал, что так скоро опять попадешься в мои руки. Помнишь, ты был у меня в плену на острове Гайя? Я подозревал, что ты – подосланный моими врагами шпион. Но ты так клялся в своей невиновности…

– Я невиновен! – простонал пленник.

– Может быть. Но зачем же ты сбежал? Ведь ты жил у меня скорее на правах гостя, чем пленника. С тобой обращались по-дружески…

– Я стосковался по родине. Захотелось вернуться к нашему племена

– Похвальные чувства! – иронически одобрил Сандакан. – Похвально, похвально! Но, знаешь ли, милый мой, когда люди исчезают так внезапно, их исчезновение всегда внушает кое-какие подозрения…

– Я невиновен! Я ничего не сделал против тебя, господин!

– Может быть, может быть… Но понимаешь, во время побега ты имел неосторожность обронить листок, исчерченный какими-то знаками. А мои люди знают письмена лесных даяков. И вот твоя записка оказалась расшифрованной. Я прочел ее…

Пленник застонал, побледнел и закрыл полные ужаса глаза. По его телу пробежала легкая судорога.

– Видишь ли, – продолжал Сандакан, казалось, бесстрастным голосом, – в этой записке содержался довольно полный отчет о тех силах, которыми я располагаю, о количестве собравшихся около меня бойцов, о выстроенных нами укреплениях. Даже отмечено, и, надо сказать по совести, отмечено с большой проницательностью, делающей тебе честь, что целью моих военных приготовлений служит завоевание земель у Голубого озера. И твое донесение было предназначено именно радже этого государства, радже Кинабалу, тому, кого даяки называют «Белым дьяволом», который когда-то, сбежав с английской каторги, сумел войти в доверие к отбросам народа, самым кровожадным, самым свирепым из даяков. С их помощью и поддержкой он предательским нападением в мирное время овладел моей родиной, убил моего отца, убил мою мать, моих сестер и братьев. Он хотел уничтожить весь наш род, чтобы никто не мог отомстить ему, чтобы никто не помешал ему жить по-королевски, господствуя над беззащитным прекрасным краем, над страной Голубого озера. Но, как видишь, я уцелел в этой бойне, я спасся. И вот, много лет спустя я возвращаюсь в дебри Борнео. Возвращаюсь, чтобы отомстить авантюристу, самозваному радже, врагу моего народа. И первый, кто попадает в мои руки – это ты, шпион, наемный убийца, посланец раджи Кинабалу. Ну, здравствуй! Привет тебе, доблестный воин, обладатель огромного количества скальпов и черепов, из которых большую часть ты добыл, прокрадываясь змеей по ночам в поселения мирных людей…

И опять дрожь пробежала по всему телу пленника.

Но он овладел собой.

– Я не участвовал в походе на страну твоих предков. Я был тогда еще ребенком. Тебе не за что мстить мне! – сказал он тусклым, дрожащим голосом. – И потом.. Все это было так давно. Неужели ты пришел мстить по истечении не одного десятка лет?

– Да! – ответил сухо Сандакан. – Я собирался с силами.

– Ты собирался с силами?! – воскликнул удивленно пленник. – Ты, кого называют «ужасом морей»?

– Твой владыка заставил меня сделаться ужасом морей! – глухо отозвался Сандакан.

– Ты – вождь островных пиратов…

– Да. Я, у которого отнято, похищено все, отнята возможность мирной жизни, я стал пиратом и вождем пиратов! – прозвучал еще глуше ответ Сандакана.

– Но ты и раньше был могуществен. Разве не ты заставил дрожать раджу Варауни? Разве не ты сверг и изгнал раджу Саравака Джеймса Брука, перед которым трепетала половина Борнео? Разве не ты завоевал Ассам и сделал раджой твоего друга, Янеса? Чего же ты ждал? Почему не приходил мстить раньше?

Не отвечая на вопрос, Сандакан спросил:

– Значит, ты знаешь все?

– Весть о твоих подвигах дошла до страны Кинабалу!

– Или, вернее, самозваный белый раджа, убийца моих родных, держал вокруг меня хороших шпионов, сообщавших ему о каждом моем шаге! И нет ничего невероятного в том, что это он натравливал на меня англичан, чтобы они отняли у меня приютивший меня утолок земли, мое последнее убежище, мой остров! Но оставим это. Ты уличен, Назумбата! Я знаю все. Твои минуты сочтены. Отвечай же прямо, говори правду: ты знаешь путь отсюда в страну Кинабалу?

– Туда нет дорог, господин! – ответил, немного придя в себя, пленник.

– Знаю. Но тебе известны горы и леса, которые надо пройти, чтобы пробраться к Голубому озеру. Если ты проведешь меня и моих воинов туда, я подарю тебе жизнь. Я отпущу тебя на свободу. Согласен?

Пленник несколько мгновений, словно колеблясь, раздумывал.

– Хорошо! – сказал он наконец. – Если я оправлюсь от нанесенной тобой раны, я согласен провести тебя в глубь страны. Но с тобой не должен идти большой отряд.

– Почему? – насторожился Сандакан.

– Потому что нам придется проходить страну даяков Кайданган, могущественного и воинственного племени. Мимо его воинов может проскользнуть незамеченной только горсточка людей, но тщетно пытаться пройти целому войску.

– Я не боюсь собирателей черепов и охотников за скальпами! – сказал гордо Сандакан.

– Но мне-то нет охоты потерять свою голову! – отозвался пленник. – Если ты задумаешь вести с собой большой отряд, то лучше просто прикажи кому-нибудь из твоих воинов прикончить меня. Все равно, гибели не избежать.

– А мне сдается, что ты рассчитываешь завести меня в ловушку и выдать с головой радже Кинабалу. Ну, ладно. Мы еще вернемся к этому разговору. А пока ты мне нужен.

И Сандакан отдал распоряжение своим спутникам-малайцам перевязать раны пленника и спешно изготовить носилки для того, чтобы его можно было взять с собой в далекий путь.

В это время в хижину вошел один из малайцев и доложил, что в предрассветной тишине ясно слышны выстрелы пушек. Сандакан встревожился.

– Неужели подверглась нападению наша флотилия?

– Нет, господин! – ответил посланец. – Паровое судно и наши прао стоят на рейде в полной безопасности.

– Тогда, может быть, кто-нибудь напал на яхту и она отстреливается? Самбильонг! Ты останешься с двадцатью воинами стеречь пленных и поддерживать сообщение с берегом. Мы же отправимся Узнать, в чем дело.

И маленький отряд, держа оружие наготове, покинул только что взятый приступом поселок. Но Сандакан знал, что котта остается в верных руках: на протяжении уже многих лет Самбильонг, такой же бездомный изгнанник без роду и племени, как и он сам, не раз исполнял самые рискованные и ответственные поручения своего вождя и своей беззаветной храбростью и опытностью заслужил его полное доверие.

В колонне, сопровождавшей к берегу Сандакана, находился и Назумбата: его несли в наскоро сделанных носилках.

– Смотрите, ребята, – обратился Сандакан к воинам, несшим пленника. – Это не человек, а ядовитая змея! Он сумеет убежать и с перебитой ногой. Стерегите его!

Хотя еще стояла ночь и путь пролегал в густых зарослях, до берега колонна добралась довольно быстро и без всяких приключений.

Там, у прибрежных скал, в небольшой бухте, колыхалась какая-то черная масса, в которой взгляд моряка без труда различил бы небольшое паровое судно водоизмещением около двухсот тонн. Несколько поодаль от парохода виднелись силуэты четырех парусных судов, оснащенных как малайские прао.

На сигнал, поданный свистом, отозвалась стоявшая на вахте команда парохода. По объяснению вахтенных, вокруг маленькой флотилии не было замечено ничего подозрительного, но часа полтора—два тому назад издалека доносились звуки пушечных выстрелов. Всего было четыре выстрела.

Обеспокоенный Сандакан перевел свой отряд на борт парохода и отдал распоряжение пустить судно полным ходом в ту сторону, откуда доносились звуки выстрелов. Команда держала машину под паром, в полной готовности, так что пароход задержался лишь на несколько минут, чтобы поднять якорь. Затем, описав полукруг, помчался, рассекая носом все еще сильную волну, набегавшую с моря. Следом пошли, конечно, значительно отставая, парусные суда.

– Прибавить ходу. Еще прибавить! – нетерпеливо командовал Сандакан, расхаживая по капитанскому мостику и пристально вглядываясь в темноту ночи.

Он беспрерывно курил длинную индийскую трубку, чубук которой был снизу доверху, словно чешуей, покрыт инкрустацией из перламутра, золота, драгоценных камней. Рука, державшая чубук, не была спокойна, как обычно. Поминутно она судорожно сжималась, так что драгоценному чубуку грозила нешуточная опасность быть сломанным.

– Еще угля в топки. Прибавить ходу! – командовал время от времени Сандакан.

И пароход, мчавшийся со скоростью не менее тринадцати с половиной —четырнадцати узлов, дрожавший всем телом, словно разъяренный конь, рвался вперед и вперед.

Прошло около четверти часа этой сумасшедшей гонки, когда до слуха Сандакана донесся характерный звук, напоминающий раскат грома. Сомнений не было: у бухты Кудат, по направлению к которой несся пароход, что-то творилось. Там кто-то стрелял из большой судовой пушки.

По силе звука можно было предположить, что стреляют не далее, как в шести-семи милях.

Прошло еще несколько минут. Опять донеслось эхо выстрела, а затем Сандакан уловил еще целую гамму звуков: это была трескотня довольно беспорядочных ружейных выстрелов.

Казалось, на рев большого и страшного зверя нестройным хором отозвалась лаем стая окружавших хищника собак, злобных и трусливых, не смевших накинуться на врага.

– Приготовиться к сражению. По местам! – распорядился Сандакан, когда пароход, несшийся на всех парах, пролетел еще пару миль.

Жизнь закипела на палубе, где до этого, казалось, были не люди, а таинственные тени, призраки, ютившиеся по углам, у бортов, в трюме и каютах.

Кто-то сдернул чехол со стоявшей на неподвижном лафете митральезы, и странное орудие выглянуло вперед, словно отыскивая, нащупывая врага десятками своих жерл. Одновременно шесть человек возились у большой кормовой пушки, так называемой спингарды, готовя к бою и ее.

И теперь, когда пароход, очевидно, находился в двух шагах от места, где разыгралась какая-то трагедия, скрытая от взора только предрассветным туманом да силуэтами скал, было слышно, что на пушечные выстрелы орудия большого калибра отвечала уже не только ружейная трескотня, но и выстрелы спингард или, по крайней мере, миримов.

– Господин, я вижу дым! – воскликнул один из спутников Сандакана, показывая в сторону выдававшейся языком в море узкой и длинной песчаной косы, за которой чуть виделась широкая, просторная бухта. Сандакан присмотрелся и различил в клубах тумана волны серого порохового дыма. И еще глаз смутно различал, вернее, угадывал в полумгле очертания небольшого парохода, по-видимому стоявшего неподвижно и окруженного со всех сторон быстро двигавшимися, то налетавшими на него, то отходившими назад, словно убегавшими, маленькими юркими парусниками и гребными судами.

– Прибавь ходу! – отрывисто сказал Сандакан. Но и без этого приказания пароход его, готовый каждое мгновение взлететь на воздух от взрыва котлов, несся с головокружительной быстротой. Поворот руля изменил направление движения судна. Оно скользнуло параллельно песчаной отмели, обогнуло ее и помчалось по узкому каналу, образовавшему вход в напоминавшую огромное озеро бухту, где шло сражение. С первыми лучами солнца спешащим на помощь были уже ясно видны все перипетии происходившего.

Казалось, близка трагическая развязка, близка гибель стоявшего неподвижно у небольшого островка парохода: на его палубе находилось только около тридцати человек, а нападающих было несколько сотен.

Суда стаей кружились около парохода, налетали, отступали. И уносились обратно лишь после того, как выпускали по корпусу парохода, чуть ли не в упор, ядро мирима и тучу стрел и град пуль на палубу.

Но защитники парохода держались твердо. И что поражало – это удивительное самообладание, полное спокойствие командовавшего ими человека. То был, несомненно, европеец, одетый в белое платье полуевропейского, полуиндийского покроя, с великолепным пышным тюрбаном на голове. Он был высок, несколько полон, но эта полнота шла ему, придавала его великолепной, могучей фигуре особую важность. У него было точно выточенное из светлой-светлой бронзы лицо с крупными чертами, сверкающие глаза, и прекрасная, чуть тронутая сединой борода. Стоя на капитанском мостике яхты, ежеминутно подвергающейся отчаянному штурму даяков, он безмятежно курил большую сигару, как будто находился не в самой сумятице сражения, а сидел на веранде коттеджа где-нибудь в сельской местности.

Время от времени, не вынимая сигары изо рта, он брал пару пистолетов, которые ему подавал стоявший за ним слута-малаец, и, почти не целясь, разряжал их. И было видно, как вслед за каждым его выстрелом в толпе осаждавших судно даяков происходило некоторое смятение, словно пули этого любителя сигар поражали не простых воинов, а их вождей.

– Янес! Мой брат! – воскликнул Сандакан. И скомандовал: – В атаку! Наши в опасности!

Пароход Сандакана ринулся на даяков. Против ожидания, суда их не обратились в бегство. Даже небольшое смятение, возникшее в их рядах при появлении нового парохода, улеглось, словно по мановению волшебного жезла, и воцарился полный порядок. Оставив восемь или десять прао осаждать неподвижно стоявшую у острова яхту, даяки на остальных пятнадцати или двадцати судах повернули навстречу пароходу, ураганом надвигавшемуся на них.

– Митральезу! – скомандовал Сандакан, не оставляя крепко сжатого цепкими пальцами роскошного чубука индийской трубки.

В ответ послышался треск выстрелов многоствольного оружия, без перерыва выпускавшего град крупных пуль или, вернее, картечи. Три раза прао даяков приближались к пароходу, казалось, им вот-вот удастся сцепиться бортами, и тогда дикари возьмут паровое судно на абордаж. Но огонь митральезы, направляемый с ювелирной точностью, а также ливень пуль из карабинов команды делал свое дело, и три раза эскадра прао в беспорядке отходила назад. После третьей успешно отбитой атаки Сандакан, видя, что сильно пострадавшие прао случайно оставили открытым почти прямой проход к яхте, дал команду, и его пароход ринулся по направлению к ней, прорываясь сквозь ряды вражеских судов. Одно из небольших прао, переполненное воинами, стало на пути парохода, пытаясь, очевидно, загородить собой дорогу.

– Таранить! – отрывисто скомандовал Сандакан. – И пароход, мчась с огромной скоростью, ударил стальным носом в середину корпуса парусного судна даяков, разрезал его, словно ножом, и прошел дальше, оставляя позади груду обломков и человеческих тел в волнах, порозовевших от крови. Минуту спустя пароход уже приблизился к яхте и стал бок о бок с нею.

– Доброе утро, Сандакан! – крикнул ему с капитанского мостика стоявший там европеец в тюрбане, вынимая на мгновение сигару изо рта.

– Доброе утро, Янес! И тебе привет, Тремаль-Наик! – откликнулся Сандакан, глядя на неисправимого курильщика и на стоявшего теперь рядом с ним пожилого красавца-индуса в богатых одеждах, по роскоши не уступавших одеждам любого набоба или раджи Индостана. – Что с вами? Напоролись на камень?

– О нет, пустяки! – хладнокровно отозвался Янес. – Просто прижались при отливе к песчаной отмели. Как только вода поднимется, прекрасно сойдем. Но… надоедают комары. Их здесь чертовски много. Они не боятся даже дыма сигары.

– И немного надоедают даяки? – смеясь, откликнулся Сандакан.

– Да, пожалуй, надоедают и они! – спокойно согласился Янес. С помощью парохода Сандакана яхта без особого труда сошла с мели и получила возможность свободно двигаться, что значительно упрощало и облегчало защиту. Однако даяки еще не считали свое дело проигранным и через некоторое время возобновили атаку. По-видимому, они напрягали все силы, чтобы победить. Но эти усилия не привели ни к чему. В самый разгар сражения позади нападающих послышались частые выстрелы, и у входа в бухту показалось несколько парусников, но с них стреляли не по судам Сандакана и Янеса, а по прао даяков.

– Браво! Мои молодцы вовремя пришли на помощь! – сказал Сандакан.

– Да, от даяков мы, конечно, избавимся! – отозвался Янес.

– Ты этим недоволен, брат? – удивился Сандакан.

– Нет, дело не в том. Видишь ли, когда нет даяков и мы перестаем стрелять, на меня набрасываются комары. И я, право, не знаю, что хуже…

Сандакан засмеялся.

Второе сражение за этот день было закончено. Потерпевшие полное поражение прао даяков поспешно уходили от выстрелов противника.

III. Возвращение к берегу

– Привет вам, друзья мои! – сказал Сандакан, взойдя по спущенному трапу на палубу яхты, когда сражение с даяками было окончено и на судах флотилии Сандакана водворился полный порядок. – И тебе, друг! – отвечали ему находившиеся на яхте Янес, Тремаль-Наик и его верный спутник Каммамури, индус, испещренное рубцами бронзовое лицо которого показывало, в каком количестве кровавых боев участвовал этот человек и сколько опасностей пережил.

Первым, кого дружески обнял Сандакан, был Янес.

– Здравствуй, раджа Ассама! – повторил он свое приветствие. – Ты ради меня покинул с таким трудом и с такими опасностями завоеванное нами для прелестной Сурамы, твоей жены, королевство…

– Мог ли я оставаться в Ассаме, когда моя рука нужна другу? – отозвался Янес, отвечая на привет Сандакана. – И потом, в Ассаме все спокойно. Сурама правит нашим маленьким народом, как будто весь свой век сидела на троне, англичане еще далеко от Ассама… А мне хотелось узнать, что и как курят на острове Борнео. Может быть, найдутся какие-нибудь особенные сигары… Право, я не жалею, что отправился в поход!

– Давно на вас напали даяки? – продолжал спрашивать Сандакан.

– Порядочно! – ответил Тремаль-Наик, видя, что Янес занялся важным делом – раскуривает новую сигару исполинского размера. – Мы еще с полуночи были вынуждены время от времени выдавать пару выстрелов, чтобы держать даяков на почтительном расстоянии. И это, как видишь, не помогло.

– И под утро, – вставил между двумя затяжками Янес, – даяки стали столь же назойливыми, как и комары!

– А ты, друг, как поживаешь? – обратился к Тремаль-НаикуСандакан.

Индус пожал плечами.

– Если говорить правду, скучно, друг! В Ассаме так спокойно, как» как не знаю где! Никто не нападает, никто не нуждается в защите. Янес назначил меня главнокомандующим своих войск, а Каммамури – начальником артиллерии. Но нам обоим буквально нечего делать. И все трое, да, все мы трое тоскуем. Ты знаешь, о чем?

– Скажи, старый друг и соратник! – ласково произнес Сандакан, кладя руку на плечо индуса.

– О Мопрачеме! О твоем орлином гнезде, где находили себе пристанище морские орлы. О Мопрачеме, имя которого было пугалом для тысяч островов океана! – страстно сказал индус.

По лицу Сандакана пробежала тень. Взор его потух, рука, казалось, дрогнула.

– Да, Мопрачем, родной для меня Мопрачем! – сказал он глухо. – Наше гнездо, наш остров… Я столько лет обладал им, столько сил и энергии истратил на защиту его от покушений алчных раджей Борнео, от притязаний еще более алчных англичан и голландцев! И столько моих друзей погибло там, защищая его до последнего вздоха. И все было напрасно, все пошло прахом!

– Да, но мы живы. Мы сильны, мы крепки. Нас боятся. И мы поможем тебе, Сандакан, отвоевать у врагов страну твоих предков, взамен потерянного Мопрачема! – сказал серьезно Тремаль-Наик.

– Знаю, спасибо! – отозвался Сандакан. – Но довольно об этом! Не стоит оглядываться назад. Посмотрим лучше вперед! Я хочу посоветоваться, что делать.

Как мы сказали раньше, снять с мели яхту Янеса было не слишком сложно, когда на помощь пришло паровое судно Сандакана. Однако была еще опасность, что даяки, хотя они и понесли уже большие потери, повторят нападение. Но или урок, данный им на рассвете, был слишком жесток, или мстительные и кровожадные, ничем не пренебрегающие в борьбе даяки рассчитывали устроить Сандакану и его друзьям какую-то ловушку в более удобный момент – нападения пока не было. По крайней мере, когда маленькая флотилия Сандакана возвращалась к покинутому им ночью месту на краю залива Балуду, экипаж яхты и парохода угадывал присутствие врагов только по неистовым крикам, доносившимся из глубины прибрежных зарослей, да по какому-то таинственному звону, по-видимому, служившему сигналом.

Тем не менее экипаж флотилии все время держался настороже.

По прибытии к месту стоянки Янес заинтересовался, увидев связанного по рукам и ногам Назумбату.

– Кто это, Сандакан? – спросил он.

– Изменник! – ответил тот коротко. – Шпион, с хитростью змеи прокравшийся в ряды моих людей. Но я изобличил и настиг его. Теперь он волей-неволей должен сослужить мне службу.

Разговор был прерван Самбильонгом, явившимся к берегу с докладом. Он сообщил, что занятая воинами Сандакана котта за время его отсутствия не подвергалась нападению даяков, все пленники, захваченные при штурме, находятся под надежной охраной. Но, судя по разнообразным звукам, доносившимся издалека сквозь чащу леса, тревога все же распространялась по окрестностям. По словам Самбильонга, он лично, забравшись на верхушку высокого дерева, обследовал окрестности. Нигде не было и следа вражеских отрядов.

Выслушав доклад своего помощника, Сандакан сказал, обращаясь к друзьям:

– Я опасаюсь, что нечего и думать совершить неожиданный набег на страну Голубого озера, на край моих предков. По-видимому, авантюрист, овладевший моим наследством, ожидал нашего прихода и принял свои меры. И очень может быть, эта собака, попавшая к нам в руки, этот предатель Назумбата, сыграл здесь не последнюю роль.

Назумбата, слышавший эти слова, вздрогнул и побледнел. Но на него никто не обращал внимания. Однако несколько минут спустя Сандакан приступил к форменному допросу шпиона, и тот под угрозой пыток и смерти заявил следующее: белый раджа, то есть авантюрист-европеец, силой и беспредельным коварством овладевший наследством Сандакана, был уже преклонных лет, но еще бодрым и энергичным. В окрестностях озера он пользовался репутацией человека, который не знал, что значит щадить слабого и беззащитного. Окружив себя наемниками из отбросов населения Борнео, людьми, изгнанными за всевозможные преступления, отверженными даже дикими племенами, он правил страной с жестокостью, не знавшей предела, при помощи целой армии шпионов и наушников, продавших подозрительному самозванцу радже даже своих родных и участвовавших во всех творимых им беззакониях. Опасаясь возмездия со стороны Сандакана, белый раджа принимал разнообразнейшие меры предосторожности, и, действительно, он благодаря Назумбате знал о готовящемся походе на страну Голубого озера.

По словам того же Назумбаты, Белый раджа, или Белый дьявол, как прозвало самозванца население Борнео, подготовил ряд препятствий на тех дорогах, по которым Сандакан мог приблизиться к озеру, где находилась резиденция авантюриста.

– Реки и леса, степи и нивы усеяны ловушками и засадами! – закончил свои признания Назумбата не без злорадства. – Туда не пробежит зверь, не проплывет рыба, не пролетит птица…

– Но пройдут мои люди! – коротко и решительно ответил Сандакан.

– Если не погибнут по пути!

– Не твоя забота! И ты проведешь нас!

– Как ты прикажешь господин! – ответил хриплым от злобы голосом Назумбата.

Чтобы обсудить, что следует предпринять, пускаясь в трудный поход, Сандакан, Янес и Тремаль-Наик удалились в роскошную капитанскую каюту Янеса на яхте.

Их встретил низкими подобострастными поклонами индус средних лет в одежде с украшениями, говорившими о том, что этот человек играл важную роль среди дворцовой челяди рани, или королевы Ассама.

– Кто это? – спросил Сандакан, показывая на индуса.

– Разряженная кукла! – отозвался равнодушно Янес. – Этикет заставляет меня таскать с собой по крайней мере несколько таких личностей, которые ни на что не нужны. Его зовут Сидар… Его звание мажордом или эконом. Ассамцы величают его хитмудъяром. Это что-то вроде «око и ухо населения».

– Не в этом дело! – прервал Янеса Сандакан. – Меня интересует, верный ли это человек. Мы будем говорить о том, что должно остаться в секрете.

– Э! – небрежно махнул рукой Янес. – Мой двор, который я охотно послал бы к черту вместе со всеми черномазыми вельможами и титулованными ничтожествами, способными только пресмыкаться, кишит наушниками. Действительно, это «уши» и «очи», следящие за каждым моим движением, за каждым шагом. И этот не хуже и не лучше других. А впрочем… говорят, он – один из преданнейших слуг. Он одним из первых перешел на нашу сторону, когда, помнишь, мы с тобой чуть ли не вдвоем устроили переворот в Ассаме, свергли прежнего раджу, братоубийцу Синдию, и посадили на престол мою жену Сураму. И он ссылается на какое-то дальнее родство с ней и всюду лезет на глаза, ходит за мной тенью. Увязался и в поход. Впрочем, человек полезный: умеет словно из-под земли добыть все нужное. Между прочим, это он за короткий срок убрал, как игрушку, эту яхту, купленную мной в Калькутте.

Болтая, друзья уселись у низенького, покрытого перламутровой инкрустацией стола восточного стиля, придвинутого к тянувшемуся вдоль стен каюты мягкому дивану с массой подушек. Хитмудьяр Сидар скромно отошел в сторонку, присел на ступеньках лесенки, ведущей на палубу, и обратился в подобие статуи.

Однако когда Янес крикнул ему, что хочет пить, хитмудьяр в одно мгновение уставил стол целой батареей бутылок со старинными винами.

– Мы не можем сразу же идти в глубь страны, – сказал, наполняя свой стакан, Сандакан. – Я должен сначала заручиться полным нейтралитетом раджи Лабука. Когда-то я оказал ему большую услугу, думаю, это обяжет его соблюдать нейтралитет, хотя он и выдал свою дочь за Белого дьявола. Затем некоторое время мы будем крейсировать у берегов, чтобы ввести в заблуждение врагов относительно места нашей высадки, и после отправимся к озерному краю.

– Так что нам сейчас не нужно возиться с чем-нибудь особенным? – вмешался в разговор мирно покуривавший роскошную трубку наргиле Тремаль-Наик. – А если так, то, друг Сандакан, может быть, ты удовлетворишь мое любопытство: ты никогда не рассказывал о том… ну, о том, как ты стал изгнанником.

Не то проклятье, не то стон вырвался из уст Сандакана. Но он справился с собой.

– Хорошо, расскажу! – ответил он. – Я давно собирался сделать это. От вас у меня не было, нет и не будет тайн. Но мне раньше было тяжело говорить об этом…

– Не рассказывай, если тяжело! – отозвался Янес.

– Нет, теперь я чувствую потребность рассказать обо всем! – ответил Сандакан.

Это было почти двадцать лет назад. Мои предки в годы великих войн на Борнео завоевали обширную страну, упорядочили жизнь в ней. Они усмирили дикарей, обеспечили возможность мирной жизни и работы нескольким сотням тысяч обитателей. Мой отец, прославленный воин, продвинул границы своего государства почти до морского берега: он искал возможность создать свободный выход к морю, говорил, что страна, не обладающая хотя бы клочком моря, осуждена задохнуться среди соседей. Кто знает, каких результатов удалось бы добиться отцу, как велико могло бы стать его государство, если бы на его пути не стал злой гений малайской расы, представитель народов запада, европеец.

Кто он?

Никто не знал точно, ни тогда, ни теперь. Прибрежные даяки подобрали его после бури на песке среди обломков судна. Почему они не убили его? Почему они не украсили какой-нибудь столб изгороди, окружавшей их деревню, его черепом? Почему он скоро приобрел огромное влияние на целое племя? Все это – тайна, которую теперь разгадывать поздно и бесполезно.

Важно только одно: этот человек, по-видимому, бежавший из английской тюрьмы каторжник, сумел стать во главе одного из самых диких племен даяков, и это племя подняло восстание против моего отца.

Отец собрал свои войска и пошел к берегу. Но тут начало твориться что-то странное: во-первых, восставшие оказались вооруженными хорошими ружьями английской работы, которых раньше у них не было, во-вторых, среди солдат моего отца кто-то щедрой рукой сыпал английское золото, и отряды один за другим дезертировали, а войско, собранное на защиту края, таяло, еще не вступив в бой. Поход закончился отступлением. Остатки еще верных моему отцу солдат заперлись в одной котте и были окружены. Осада длилась четырнадцать дней, потом враги ночью ворвались внутрь нашего укрепления. Последние защитники котты заперлись в пяти—шести хижинах внутренней крепости, еще не взятых врагами. Там хранилось небольшое количество пороха, последние боеприпасы. Но эти хижины были так искусно укреплены, что каждая представляла собой крепость в миниатюре, все вместе – отдельную крепость. Несколько приступов врагов были отбиты с ужасными для них потерями. Мы сопротивлялись почти три недели. И когда наши силы уже были на исходе, Белый дьявол, потеряв надежду одолеть нас и опасаясь, что к нам на помощь придет собравшееся с силами население, прислал парламентеров.