Текст книги "Охотница за скальпами"

Глава VI
Столб пыток

Едва метис закончил раскрашивание тела злополучного лорда Вильмора, как из своего вигвама вышла Миннегага, которую сопровождал, не выпуская изо рта калюмета, ее почтенный папаша Красное Облако. Одновременно около столба пыток, к которому был привязан лорд Вильмор, появилось полдюжины старых, неимоверно безобразных и облаченных в пестрые грязные тряпки индианок, при одном взгляде на которых становились понятными средневековые легенды о ведьмах. Они были вооружены факелами из смолистых ветвей и с криками размахивали ими, разбрасывая вокруг искры. Крики их словно послужили сигналом для сбора пятидесяти или шестидесяти воинов, которые, закинув за плечи свои ружья, образовали вокруг столба пыток широкий круг и приготовились начать пресловутый «танец смерти».

Четверо музыкантов, снабженных тамбуринами, расположились около англичанина, присев на корточки, и сейчас же принялись с усердием, достойным лучшей участи, терзать свои инструменты, иногда прерывая монотонный гул тамбуринов заунывными свистками, извлекаемыми из иккискотов.

Шестеро мегер, прорвав хоровод воинов, ринулись к столбу пыток, как будто намереваясь растерзать пленника, но ограничились только тем, что, размахивая над ним неистово факелами, осыпали его огненным дождем искр, потом, в свою очередь, образовали круг и понеслись в дикой пляске, состоявшей из ряда прыжков и сопровождаемой нечеловеческим визгом.

Все это, взятое вместе: топот ног, гул тамбуринов, свистки, визгливые крики – создавало неимоверную какофонию.

Шедшие хороводом воины не отставали от ведьм: они тоже выплясывали с таким усердием, что почва дрожала и гудела, позванивали своеобразными кастаньетами, колокольчиками и бубенчиками и оглашали воздух монотонным криком без перерыва: «Гуг, гуг!»

Женщина-сахем, Миннегага, расположилась несколько в стороне от пляшущих, полулежа на разостланной на земле шкуре бизона. Красное Облако, присев на корточки и напоминая этой позой костлявого и свирепого гризли, серого медведя Скалистых гор, по-прежнему отравлял воздух едким дымом смоченного водкой табака.

Покуда вокруг столба пыток разыгрывались эти сцены, охранявшие покой лагеря часовые, сидя на спинах неподвижных мустангов, наблюдали за окрестностями лагеря, уделяя особое внимание еще дымящейся после пронесшегося ураганом пожара степи.

Странный и нелепый танец продолжался около получаса. Затем последовала перемена декораций: появился совершенно нагой индеец, который принялся выделывать прямо-таки фантастические пируэты, потом закружился волчком и, испустив пронзительный крик, растянулся во весь рост на земле, словно пораженный громом. На самом деле эта фигура должна была изображать смерть человека, телом которого овладел Мабойя – злой дух индейской мифологии. Едва комедиант упал, как кружившиеся у столба пыток воины с гиканьем рассыпались, а ведьмы вновь схватили свои факелы и замахали ими над головою злополучного пленника.

Они то наскакивали на лорда Вильмора вплотную, словно желая выжечь ему глаза или спалить длинные баки, то снова с визгом отскакивали от него. Искры, падая дождем на обнаженный торс англичанина, причиняли ему мелкие, но болезненные ожоги, заставлявшие несчастного извиваться всем телом и орать благим матом.

Ругательный лексикон лорда Вильмора оказался настолько обширным, что познаниям аристократа позавидовал бы любой лондонский извозчик, но, к сожалению, из всех присутствующих красоту выражений Вильмора мог оценить только один метис, понимавший английский язык, но неистовый крик и особенно гримасы англичанина, грозившего ведьмам ужасными наказаниями от имени Великобритании, были понятны как индианкам, так и воинам – и те и другие буквально катались по земле, задыхаясь от смеха. А этот смех еще больше выводил из себя злополучного охотника за бизонами.

Эта варварская игра, однако, длилась лишь короткое время: возможно, истязая Вильмора, индейцы опасались зайти слишком далеко и сжечь роскошную золотисто-рыжую шевелюру, которая обещала дать редкий по красоте скальп.

Шесть ведьм, утомленные до потери дыхания, наконец прекратили свое издевательство над Вильмором, но, покидая его, каждая из них по очереди ткнула пылающим факелом в и без того покрытое ожогами тело англичанина. Тогда на сцену выступил метис Сэнди Гук, или Красный Мокасин. Он приблизился к неистово ругающемуся лорду и поднес к его губам фляжку с отвратительным джином, от которого за версту пахло серной кислотой, говоря:

– Ну-ка, глотните, ваша светлость! Откройте пошире пасть и валяйте, сколько влезет. Напиточек хоть куда! Подкрепитесь, чтобы достойно выдержать второе испытание.

– Как, разбойники? Неужели вы не кончили терзать меня? – стонал лорд.

– Что вы! Комедия только еще начинается.

– Убийцы!

– Эй, эй! Вы неважно ведете себя, милорд! – издевался Сэнди Гук. – Такой храбрый охотник за бизонами, а держит себя перед благородным обществом словно школьник. Плохое представление о выносливости подданных королевы Виктории вынесут мои краснокожие земляки, судя по вашему примеру. На вашем месте любой индейский воин пел бы во все горло какую-нибудь песню битвы, хвастаясь тем, сколько врагов он зарезал, сколько скальпов снял. И такой индеец дал бы сжечь себя живым и скальпировать, не моргнув глазом. А вы хнычете, как младенец.

– Но я не индейская собака!

– Ну разумеется! Вы более, чем какой-либо грубый краснокожий дикарь. Вы ведь – человек белой расы… Ну же, валяйте! Пейте джин и начинайте петь! Предположим, вы споете нам «Боже, храни королеву». Я давно не слышал, как поют «Правь, Британия, морями!». Голос у вас есть, вот насчет слуха – не знаю. Ну, да тут нет строгих критиков…

– Чтоб ты сдох, негодяй! Чтоб вы все провалились сквозь землю!

– Да пейте вы джин! Неужто не хотите?

– Не хочу, разбойник!

Сэнди Гук пожал плечами и отошел в сторону со словами:

– Экий упрямец. Ну да ладно. Джин я сберегу. Вы еще запросите его, когда невмоготу станет.

Едва прекратились эти переговоры, как на сцене появились шесть индейских воинов, вооруженных луками и тонкими стрелами. Они расположились в сорока или пятидесяти метрах от столба пыток, опустившись один возле другого рядом на левое колено.

Эти звери в образе человека, давно уже изменившие луку, неразлучному орудию их предков, в пользу винчестеров и кольтов, собирались сегодня вспомнить старое искусство и показать, что и они умеют метать стрелы.

Они не собирались, конечно, убить англичанина своими стрелами, поэтому предусмотрительно заменили стальные наконечники колючками какого-то кустарника. Таким образом, стрелы могли причинять лишь более или менее глубокие уколы, но отнюдь не смертельные раны.

Наблюдать за этой варварской стрельбой в живую цель собралась большая толпа воинов, заседавших на корточках и оживленно болтавших. Присутствовал тут же Красное Облако, который по-прежнему казался углубленным в раскуривание вечно дымящегося калюмета. Лежавшая рядом с ним на шкуре бизона Миннегага равнодушно ела какие-то фрукты, лишь время от времени недобрыми глазами поглядывая на привязанного к столбу пыток белого.

Видя угрожающие приготовления стрелков из лука, лорд Вильмор бесновался и кричал диким голосом, но это доставляло только удовольствие кровожадным дикарям.

Вот послышался характерный свист летящей стрелы, и следом за ним яростный вопль англичанина: стрела угодила в его грудь, почти в самый центр начертанных метисом кругов, и впилась в мускулы, нанеся пустую, совершенно не опасную, но, конечно, болезненную рану.

– Негодяи! Звери! Янки правы, истребляя вас, как гадюк! Да сгиньте вы все до последнего человека! – кричал Вильмор, содрогаясь всем телом.

Снова свист, снова яростный вопль боли – новая стрела впивается в тело несчастного. И снова, и снова…

Казалось, этой пытке не будет конца, но неожиданно Миннегага подала знак, и стрельба прекратилась. Сэнди Гук с неизменной фляжкой джина приблизился к англичанину. Тот встретил его неистовыми ругательствами и проклятиями. Метис хладнокровно выждал, пока у англичанина не перехватило дух, и тогда сказал:

– Послушайте, милорд. Клянусь моей честью – пусть это будет честь бандита, – что я вовсе не желаю вам зла. Я сделаю все, что от меня зависит, лишь бы спасти вас от смерти. Ей-богу, вы ничего себе парень, и как-никак, в сущности, в моих жилах гораздо больше крови белой расы, чем индейской. Я чувствую себя солидарным с вами.

– Чего хочешь ты, разбойник, от меня?!

– Не упрямьтесь и расскажите Миннегаге, куда девался ваш конвой. Индианка рвет и мечет, потому что от нее ускользнул ее злейший враг, индейский агент, Джон, за голову которого она заплатила бы на вес золота.

– Но я не знаю ничего!

– Ой, говорю вам, не упрямьтесь! Серьезно. Вы думаете, что вы уже подверглись пытке? Но это грубая ошибка. На самом деле то, что вы испытали, это только цветочки. А ягодки будут еще впереди. В вас постреляют еще с четверть часика, потом примутся загонять под ваши ногти заостренные кусочки дерева. Вытерпите вы это – индейцы обвяжут каждый ваш палец в отдельности насыщенным серой трутом и потом подожгут его. Кончится это, вас разложат на земле и на вашей груди разведут костер. Я не знаю, собственно говоря, чем это поджаривание закончится. Но, во всяком случае, если вы и выживете, то дышать вам придется уже не легкими, которые будут совершенно испорчены, а жабрами.

– А еще что придумаете вы для моего мучения, звери?

– О, после этого сама Миннегага займется приведением в порядок вашей прически. Из нее вышел бы прекрасный парикмахер, как из меня – настоящий художник. Конечно, работать она будет не с ножницами. То есть, милорд, Миннегага в мгновение ока избавит вас навсегда от забот о прическе, содрав ваш скальп. Уверяю вас, она большая мастерица по этой части и притом большая любительница скальпировать именно белых. Что делать? Каждый развлекается, как умеет. Вы любите охотиться за бизонами, я когда-то не без успеха очищал карманы неосторожных путешественников. И вы, и я, мы оба – любители бокса. А маленькая индианка всему на свете предпочитает пополнять свою коллекцию скальпов новыми экземплярами… Я от одного миссионера слышал, как язычники, должно быть, из итальянцев, истязали Иисуса. Но вам придется вытерпеть еще больше. Не будьте же упрямцем, развязывайте язык, покуда еще не поздно. Тем более, говоря между нами, это пустой каприз женщины. Если вы и скажете, куда направились трапперы, то этим вы им ничуть не повредите: с того времени, как они вас покинули, прошло немало часов, беглецы давно могли затеряться в беспредельном просторе прерии и, конечно, десять раз успели изменить направление, потому что в степи бушевал пожар, изгладивший все их следы. Сомневаюсь, чтобы они уцелели в этом пекле. Им вы не поможете, а отказом сказать пару слов ставите на карту собственную жизнь, которая и без того висит на волоске.

– Я буду говорить! – сдался англичанин.

– Так бы давно! Умные речи приятно и слушать! Итак, где вы расстались с вашими провожатыми?

– В прерии, почти на том самом месте, на котором мы встретились потом с вами, бандит.

– Ладно! А куда они направились после?

– Я видел, что они шли к северу.

– Значит, направлялись к горам Ларами? Хорошо! Но скажите еще: степь в это время уже горела?

– Мне кажется, пожар был уже близок.

– Ну, вот и все, что нам нужно было знать! Ей-богу, не стоило вам упрямиться столько времени. Сказали бы раньше, и не было бы таких неприятностей. Эх, милорд! И какого черта вас понесло сюда? Денег у вас, вероятно, куры не клюют. Страна ваша, говорят, очень богатый край. Жили бы вы себе там и не испытывали бы таких треволнений. Но подождите: покуда что я попытаюсь несколько облегчить ваши страдания. Думаю, теперь Миннегага оставит вас в покое, да ей будет не до вас: отправится в горы отыскивать индейского агента Джона. Тем временем, может быть, мне удастся устроить для вас что-нибудь.

С этими словами метис ловко вытащил воткнувшиеся в тело англичанина стрелы, смыл запекшуюся на груди его кровь, смазал ожоги и раны медвежьим жиром и заставил-таки лорда Вильмора выпить несколько глотков жгучей алкогольной жидкости, потом махнул рукой державшим наготове свои стрелы воинам, чтобы те прекратили упражнение в стрельбе по живой цели, и направился к Миннегаге с докладом о результатах переговоров.

Минуту спустя на площадке возле столба пыток уже не было никого из индейцев, потому что, получив какие-то приказания Миннегаги, они разошлись по палаткам, явно собираясь в экспедицию.

Сэнди Гук вернулся к лорду Вильмору и стал освобождать его от привязывавшей к столбу веревки.

– Слушайте, милорд! – сказал он вполголоса. – Я не очень-то верю вашим указаниям. Может быть, вы соврали? Это не важно. Но важно одно: если Миннегага сама примется передопрашивать вас, то вы уж стойте на своем, не сбивайтесь. Твердите одно: трапперы направились к горам Ларами. Если Миннегага погонится за ними в том направлении, мне легче будет дать вам удрать отсюда.

– Вы устроите для меня возможность бежать?! – изумился англичанин.

– Разумеется! Все-таки вы – белый. И притом, говоря откровенно, что я выгадаю, если с вас заживо сдерут шкуру? Нет, я не люблю таких фокусов.

– Вы поступите благородно! Если я спасусь, я похлопочу, и английское правительство вознаградит вас, выдав вам медаль за спасение погибающих, с дипломом.

– Медаль? Диплом? Нет, я, знаете ли, человек скромный. Право, мне совестно будет носить такую медаль. Между нами, я удовольствуюсь гораздо меньшим. Например, ваши золотые часы я, конечно, возьму себе на память о приятном знакомстве с вами.

– Но это грабеж!

– Что вы, милорд! Просто мне хочется почаще вспоминать вас. Выну часы, посмотрю на них и вспомню о нашем знакомстве. А чтобы не соблазниться и не пропить их скоро, я, конечно, хоть известное время буду перебиваться тем золотом, которое я выгреб из ваших карманов.

– Вор всегда останется вором!

– Зачем бросать хорошие привычки, милорд? – засмеялся бандит, похлопывая фамильярно по плечу англичанина. – Вот вы лично, думаю, ни за что не откажетесь ежемесячно взыскивать с ваших арендаторов арендные суммы, хотя это золото заработано ими, а не вами. Почему же мне быть умереннее вас и отказаться от возможности ограбить вас, как вы грабите своих арендаторов? Потом, я, знаете ли, нашел в вашем кармане такую хорошую чековую книжку! Вы такой любезный человек, а я, признаться, давно уж думал заняться собиранием автографов выдающихся современников. Надеюсь, вы не откажете мне в удовольствии – дадите посмотреть, как вы подписываете чеки. Уверяю вас, я немедленно отправлю их на сохранение в банк.

– Разбойник! Бандит!

– Э, милорд! Что будешь делать? Я и то оплакиваю мою участь: глубоко убежден, что из меня вышел бы прекрасный пейзажист или портретист. А если бы я унаследовал от моих родителей парочку миллионов, подобно вам, то ни в коем случае не занимался бы разбойничеством: приятного в этом занятии, скажу по совести, мало. Куда лучше, повторяю, подобно вам, понемногу обсасывать своих арендаторов. Но будет болтать! Пора собираться в путь.

В самом деле, отряд индейцев с поразительной быстротой снял складные вигвамы, навьючил весь багаж на мустангов и готовился уже тронуться в экспедицию.

Сэнди Гук привел двух лошадей и усадил на одну из них лорда Вильмора, который остался со связанными за спиной руками. Сам метис уселся на другого коня и поехал рядом с пленником, держа в руках великолепный винчестер.

Отрядом предводительствовала Миннегага, ехавшая на великолепном снежно-белом мустанге, закутавшись в роскошно расшитый плащ. Рядом с нею скакал, не выпуская изо рта неразлучного калюмета, ее молчаливый отец.

Отряд несся по степи, почва которой была покрыта толстым слоем золы от сгоревшей травы. Воздух был насыщен гарью, и временами из-под ног лошадей вокруг вылетали искры тлеющего, но уже бессильного огня.

Индейцы направлялись к горам Ларами.

Было приблизительно около восьми часов утра, когда отряд достиг того места, где грудами лежали на земле сожженные тела погибших во время пожара бизонов.

Здесь Миннегага распорядилась устроить привал. Воины бросились на приготовленное пожаром лакомое блюдо: жареные горбы и языки бизонов.

Насытившись и отдохнув, индейцы снова тронулись в путь к горам Ларами, идя именно в том направлении, куда несколько часов тому назад ушли беглецы: лорд Вильмор, сам того не зная, указал верный след…

Глава VII
Лес гигантов

Племя индейцев сиу и в наши дни, когда прекратились кровавые войны белой и красной рас, остается самым многочисленным, самым могущественным и неукротимым из племен, населяющих Соединенные Штаты Северной Америки. В те же дни, к которым относится наш рассказ, то есть в семидесятых годах девятнадцатого века, это племя являлось самым воинственным и опасным для американского владычества. Несмотря на шедшее полтора или два века истребление индейцев пионерами белой расы, сиу, сильно уменьшившиеся в числе, загнанные в дебри и недоступные чащобы в горах, все же никогда не были окончательно покорены.

Трудно сказать, что, собственно, означает данное этим индейцам имя «сиу»: на их собственном языке этого слова нет, и они называют себя «дакота», что означает «объединенные».

В состав дакота в свое время входил добрый десяток разных племен, в том числе чэйэнов, «сожженных», «янки», «понканс»… Большинство этих отдельных племен или слилось с другими, потеряв все особенности языка и обычаев, или попросту вымерло, подвергаясь беспощадному истреблению со стороны бледнолицых.

Любопытно, что, по мнению некоторых американских исследователей, имя «сиу» обозначает обидное прозвище, данное индейцам в дни, когда в прерии проник злейший враг краснокожих – торговец спиртными напитками и привез сюда яд под видом ликеров, рома, джина и виски.

Предавшиеся пагубной страсти к пьянству племена были презрительно окрещены именем «сиу», что будто бы означает на каком-то индейском наречии «пьющие огненную воду», или попросту пьяницы.

Так или иначе, но в истории борьбы двух столкнувшихся в Америке рас, белой и красной, индейцам племени сиу, или дакота, всегда принадлежала выдающаяся роль. Это племя, или, лучше сказать, этот конгломерат племени оказывал американцам поистине отчаянное сопротивление, препятствуя заселению прерий не только с запада, но еще больше с востока. Около полувека тому назад сиу насчитывало около тридцати тысяч человек, причем эта горсточка людей обладала колоссальным пространством девственных богатейших земель, равным Англии, Франции и Германии, взятым вместе.

Дакота с незапамятных веков была в смертной вражде с канадским племенем гуронов и чипевайев. Между краснокожими шла непрерывная война, сопровождавшаяся взаимным истреблением, иногда принимавшим характер настоящих побоищ, при которых, разумеется, не щадились ни женщины, ни дети. Но стоило враждующим племенам, сошедшим почти на нет, прекратить войну, и через двадцать лет племя дакота размножилось настолько, что насчитывало уже около пятидесяти тысяч человек.

Именно в этот-то период, в 1854 году, дакота, осознавшие свое усиление и притом опиравшиеся на союзных с ними команчей и арапахов, вырыли топор крови и объявили священную войну белой расе, пионеры которой, привлеченные рассказами о богатствах Калифорнии, двинулись на прерию, прокладывая по степи дорогу на Дальний Запад.

Нельзя не признаться, что индейцы защищали правое дело, – белые оседали на их исконных землях и распахивали степи, обращая их в пажити, где не было уже места для кочевника-индейца. Мало того, в прерию хлынул поток белых охотников, занявшихся массовым и беспощадным истреблением гигантских стад бизонов. Но для индейца именно бизон представлял чуть ли не единственный жизненный ресурс, потому что из поколения в поколение краснокожие сами существовали только охотою на бизонов. Истребление бизонов обрекало на гибель индейцев, и они решились на борьбу не на жизнь, а на смерть.

Индейцы – по крайней мере их наиболее развитые и опытные вожди – отлично понимали, что в лице янки они имеют смертельных и опасных врагов. Не обманывались индейцы и в оценке сил врага: они знали, что янки будут все прибывать в степи, что они храбры и жестоки, что они никому не будут давать пощады.

И в самом деле, история борьбы белых с краснокожими полна кровавых эпизодов, полна столкновений, во время которых трудно было решить, кто из двух соперников, белый или краснокожий, способен на большие зверства.

Так, белые смотрели на индейцев как на диких зверей, буквально охотились на них, истребляя всех подвернувшихся под руку, и даже тогда, когда правительство штатов заключило мир с вождями индейцев, белые трапперы и скваттеры не прекращали истреблять краснокожих, не щадя ни женщин, ни детей.

Посланному правительством Соединенных Штатов генералу Гарней удалось нанести жесточайший удар индейцам сиу, и на время племя притихло, но в 1863 году поднялось снова, вступив в союз с чэйэнами и арапахами. Восстание 1863 года, некоторые эпизоды которого нами рассказаны в романе «На Диком Западе», притихло несколько после знаменитой кровавой бойни, устроенной полковником Чивингтоном, командиром третьего полка волонтеров Колорадо, но вслед за тем ужасная борьба вспыхнула с новой силой, потому что индейцы мстили за погибших на берегах Занд-Крика женщин и детей. «Великая война» закончилась в октябре 1867 года подписанием мирного договора в Канзасе, но на самом деле мир не наступил, потому что не была устранена вызывавшая борьбу причина, то есть заселение прерии белыми пионерами. В 1873 году снова произошел взрыв: индейцами руководил один из величайших вождей, известный под именем Сидящий Бык.

Память об этом краснокожем сохраняется и в наши дни, когда борьба за обладание прериями уже отошла в область преданий, но о главном герое кровавых битв, Сидящем Быке, рассказывают до сих пор массу легенд, рисующих его неукротимым врагом белой расы. Его биография очень интересна: так, мальчиком десяти лет он уже был знаменитым охотником за бизонами, а в четырнадцать лет, будучи оскорблен каким-то белым траппером, он убил его на поединке и оскальпировал. С тех пор у белых не было более беспощадного врага…

В 1877 году Сидящий Бык был признан сахемом всех индейцев племени дакота. Миннегага, дочь погибшей под штыками солдат Чивингтона Яллы – первого сахема-женщины племени сиу, при вести о начале восстания примкнула к воинам Сидящего Быка, приведя с собою признавших ее сахемом индейцев племени матери – сиу и отчасти племени отца – «воронов». Ее предчувствие говорило ей, что она встретится с теми, кто некогда погубил ее мать, и, как мы видим, инстинкт мстительной индианки не обманул ее: судьбе было угодно, чтобы индейский агент Джон, убивший и оскальпировавший Яллу, оказался в прерии именно в тот момент, когда по степи уже рыскали разведчики индейцев…

– Индейцы! Берегите ваши скальпы! – воскликнул шериф из Гольд-Сити, знаменитый Бэд Тернер, едва четыре беглеца, словно чудом спасшиеся от океана огня, добрались до первых порослей в предгорьях Ларами. Джон, Гарри и Джордж, услышав предостерегающий возглас шерифа, моментально скрылись за гигантским сосновым стволом, схватившись за неразлучные ружья.

Оглянувшись на покинутую прерию, Джон не заметил ничего.

– Где ты видишь их? – спросил он у шерифа.

– Э, далеко еще! Они еще не добрались до предгорья, идут по сожженной прерии, так что, по крайней мере в данный момент, нам не грозит никакая опасность. Слава богу, в этом лесу гигантских пиний, каких не найдешь и в Сьерра-Неваде, нам будет, должно быть, легко найти убежище – потому что на открытую схватку с краснокожими отваживаться было бы чистым безумием: вон их сколько! Видишь, Джон?

Проклятие сорвалось с уст индейского агента: да, он видел, и то, что видел он, не было успокоительным. Его зоркий глаз ясно различал теперь вдали отряд индейцев, впереди которых на белом коне вихрем неслась женщина в белом же плаще.

– Миннегага! – воскликнул глухим голосом Джон. – Она надела плащ своей матери, Яллы.

– Ага! Так, значит, за нами гонится знаменитая индейская охотница за скальпами? – промолвил шериф, не выказывая особого волнения. – Признаюсь, я ничего не имел бы против встречи с этой женщиной с глазу на глаз с револьвером или ножом в руке. Но встречаться с ее свитой, в которой не меньше шестидесяти человек, – благодарю покорно. А вся эта компания будет здесь не больше как через полчаса. Смотрите, Джон. Приготовьте ваш скальп в подарок прекрасной краснокожей охотнице.

– Ох, не шутите так, Тернер! – отозвался Джон. – Мне и без того уже чудится, что нож этой проклятой тигрицы прикасается к моей коже.

– Не знал я, Джон, что вы так чувствительны! Но не падайте духом. Говорю же вам, раньше получаса они сюда не могут добраться, а мало ли что может случиться за полчаса? Горы Ларами богаты пропастями и пещерами; если мы припустим, то, надеюсь, успеем найти какое-нибудь убежище. Что вы думаете на этот счет, трапперы?

– Я, собственно, предпочел бы быть за сто верст отсюда. А уж если нельзя, то хоть бы быть вместе с волонтерами генерала Честера, – пробормотал, почесывая затылок, Джордж.

– Фьюить! – присвистнул шериф. – У тебя губа не дура, парень! Но только генерал с его волонтерами так далеко отсюда, что думать о нем совершенно бесполезно. Нам придется выкручиваться собственными силами, не питая надежды на помощь со стороны. Ну, ребята, берите ноги в руки и валяйте во все лопатки!

Трапперы не заставили себя упрашивать долго: каждый из них отлично сознавал, что единственной надеждой на спасение оставалось быстрое бегство. Проходя по степи, покрытой, словно снегом, слоем свежего пепла, беглецы, несомненно, оставили многочисленные следы, и было бы чудом, если бы индейцы, эти несравненные следопыты и разведчики, не открыли до сих пор того направления, по которому ушли из прерии трапперы.

Теперь надлежало отыскать какой-нибудь ручей, чтобы, пройдя по его руслу, сбить индейцев со следу.

По мере того как беглецы поднимались на предгорье, лес становился все более роскошным. Шериф был прав, говоря, что в этом лесу найдутся деревья такой гигантской величины, которым позавидуют и прославленные на весь мир гиганты южной Калифорнии.

Знаменитые баобабы Центральной Африки, единственные в мире по толщине стволов и колоссальному количеству ветвей, и те резко проиграли бы в сравнении с пиниями Ларами: баобабы низки, приземисты, в то время как пинии отличаются удивительной стройностью и напоминают уносящие в поднебесье свои шпили огромные и вместе с тем поразительно стройные башни.

Сколько лет насчитывает такой лесной великан?

По обрубкам некоторых сваленных алчным и беспощадным человеком лесных гигантов можно определить безошибочно, что по крайней мере многие из них достигли весьма почтенного возраста в две, три и пять тысяч лет. Американские ботаники уверяют, что в горах Ларами имеются деревья, родившиеся более восьми тысяч лет тому назад. И на них нет ни малейшего следа дряхлости и усталости. Они растут, зеленея в своих родимых горах, и проживут еще, может быть, много тысяч лет, если их не погубит лесной пожар или, что гораздо вероятнее, топор алчного промышленника. В Сьерра-Неваде среди многих десятков этих великанов, видевших, может быть, зарождение человечества, особенной популярностью пользуются четыре дерева: «Гигантский Гризли», «Генерал Шерман», «Старый Мафусаил» и «Колумбия». Любое из этих деревьев превышает сто двадцать метров, а их стволы в обхвате дают от тридцати восьми до сорока метров. Каковы ветви этих колоссов, можно судить по примеру «Гризли», первая ветка которого, находясь на высоте сорока метров от земли, имеет в окружности около семи метров.

Чтобы дать понятие о величине этих лесных гигантов, достаточно сказать, что сквозь прорезанную в стволе одного из них дыру пролегает почтовая дорога и самые громоздкие экипажи свободно проходят по этому единственному в мире туннелю. Под корнями некоторых из этих величественных деревьев вырыты настоящие пещеры, в которых эксцентричные янки задают свои банкеты. На одной из всемирных выставок красовался обрубок пинии такой величины, что на нем могло танцевать одновременно двадцать пар. Однажды миллиардер Астор, прославившийся своими причудами, устроил парадный обед на сто персон за столом, представлявшим собою не что иное, как пень гигантского дерева.

Наши беглецы находились в данный момент в таком именно, состоящем из могучих гигантов лесу. Но, гонимые опасением попасть в руки беспощадной охотницы за скальпами Миннегаги и ее воинов, они, разумеется, не имели времени восхищаться красотами природы, а торопились разыскать где-нибудь хотя бы нору, способную укрыть их от взоров преследующих индейцев.

Не обращая ни малейшего внимания на поминутно встречавшиеся по пути поистине великолепные экземпляры пиний, трапперы искали какого-либо ручья или потока, заботясь только об одном: как бы скрыть свои следы от преследователей. Им посчастливилось, и довольно скоро они оказались на краю значительного каньона, на дне которого с бешеной скоростью мчался горный поток, убирая белым образовывавшие его ложе осколки скал.

– Ну, слава богу, добрались-таки! – воскликнул Тернер, вздыхая с облегчением. – Авось нам удастся теперь замести свои следы. Как вы думаете, Джон, далеко ли еще индейцы?

– Думаю, довольно далеко. Они ведь верхом на лошадях. По степи мустанги, конечно, шли с большой быстротой, но степная лошадь в горах никуда не годится. А покинуть лошадей индейцы едва ли решатся. В общем, думаю, в нашем распоряжении не меньше часа, – ответил индейский агент.

Беглецы торопливо спустились в каньон и вступили в поток, воды которого, хотя и мчавшиеся с шумом, к счастью, не были глубоки, так что продвигаться по дну потока можно было без особых затруднений.

Будь это в другое время, то есть не опасайся охотники попасть в руки индейцев, они не преминули бы воспользоваться случаем и вознаградить себя за усталость маленьким пиршеством: воды горного потока буквально кишели мелкой и крупной рыбой, которая напоминала форель. Но беглецам было не до рыбы: поднявшись приблизительно в течение получаса вверх по ручью, они добрались до места, где берег делал выступ, и поднялись снова на скалы, покрытые густой растительностью и гигантскими секвойями. Немного передохнув, они уже собирались снова тронуться в путь, как вдруг Джон, которому, как опытному страннику по лесам, Бэд Тернер передал командование отрядом, неожиданно наклонился, разглядывая какой-то след.

– Ах, дьявол! – бормотал он.

– Что вы там отыскали, Джон? – осведомился Тернер, хватаясь за ружье.