Текст книги "Капитан Темпеста. Город Прокаженного короля (сборник)"

Глава XI
Польский медведь

Вечером следующего дня, в обещанное время, Мулей-Эль-Кадель явился в подземелье. Чтобы не возбудить ни в ком подозрения, ему пришлось сделать большой крюк. На этот раз его сопровождали не два, а четыре негра, с ног до головы вооруженные, и каждый с большой корзиной в руках.

Эль-Кадур впустил в свое убежище этот маленький отряд также лишь после того, как он вполне удостоверился, что это друзья.

– Вот и я, синьора, – сказал молодой витязь, подходя к герцогине. – Я сдержал клятву, данную вам во имя Корана… Клясться Кораном – все равно что клясться самим Магометом… Я доставил вам одежду, оружие, провизию, ценные для вас сведения, а возле башни нас ожидают шесть лошадей, выбранных мной из числа лучших в албанском полку, которым я командую.

– Я и не сомневалась в вашей правдивости и в вашем великодушии, – ответила молодая девушка, протягивая ему руку. – Сердце женщины редко обманывается.

– Никогда бы я не поверил в великодушие этих азиатов, – потихоньку бормотал дедушка Стаке.

– Мулей-Эль-Кадель, – продолжала герцогиня, стараясь заглушить бормотанье старика, которое могло не понравиться турку, – вы не заметили, чтобы кто-нибудь следил сейчас за вами?

По лицу молодого турка пробежало выражение тревоги.

– Почему вы об этом спрашиваете, синьора? – осведомился он.

– Нет, вы сначала скажите мне, никто не попался вам на пути сюда? – настаивала герцогиня.

Мулей-Эль-Кадель немного подумал, потом отвечал:

– Да, нам попался капитан янычар, который показался мне пьяным.

– Ну, так это он и есть! – вскричал Перпиньяно.

– Кто он?

– Польский медведь, – объяснила герцогиня.

– Тот самый хвастун, которого я сшиб с коня одним ударом сабли и который отрекся от своей веры, чтобы принять нашу?

– Он самый, – подтвердил венецианец.

– И этот ренегат осмеливается выслеживать меня! – вскричал Дамасский Лев, нахмурившись.

– Он рыщет по нашим следам, чтобы выдать нас янычарам, и я боюсь, что из-за него нам не удастся благополучно выбраться из Фамагусты, – продолжал Перпиньяно.

Турок презрительно улыбнулся.

– Мулей-Эль-Кадель стоит побольше этого хвастуна, – сказал он. – Пусть только он попробует стать мне поперек дороги!

И, мгновенно переменив тон, молодой человек снова обратился к герцогине:

– Вы желали знать, куда отправлен пленный виконт Ле-Гюсьер, синьора?

– Да, да! – воскликнула его собеседница, живо приподнимаясь на постели и вся раскрасневшись.

– Я узнал это для вас.

– Где же он? Увезен куда-нибудь с острова?

– Нет, он продолжает находиться на Кипре, в замке Гуссиф.

– Каким путем можно попасть туда?

– Морем, синьора.

– А буду ли я в состоянии найти какую-нибудь парусную лодку, на которой я могла бы переправиться туда?

– Я уж и об этом позаботился, синьора, – сказал турок. – Выбрал и верных людей, которым вы смело можете довериться.

– Эти люди – ваши соотечественники?

– Да, из моих подчиненных. Они снарядят по моему распоряжению небольшой корабль. Всему будет придан такой вид, чтобы вы сами могли сойти за моих соотечественников и не подвергаться лишнему беспокойству… Впрочем, на судне вы найдете ренегатов, которые еще сохраняют в душе свою старую веру и будут очень рады услужить вам, когда узнают, что вы христиане, – с улыбкой добавил Мулей-Эль-Кадель.

– Благодарю вас, благородный друг мой… – начала было молодая венецианка, но Дамасский Лев не дал ей докончить фразы и перебил ее вопросом:

– Чувствуете ли вы себя в силах держаться в седле?

– Думаю, что удержусь. Рана не так опасна, как это сначала показалось мне.

– В таком случае советую вам отправиться в путь немедленно. Если вас найдут здесь янычары, то и я, пожалуй, не в состоянии буду вас спасти, несмотря на все свое значение в глазах наших войск.

– А как мы перейдем через линии ваших войск, окружающих Фамагусту? – спросил Перпиньяно.

– Я провожу вас через них, и никто не осмелится остановить нас, – поспешил успокоить его Мулей-Эль-Кадель.

– Едем скорее, падрона, – сказал Эль-Кадур. – Я боюсь, что этот проклятый польский медведь уже вынюхал наше убежище и каждую минуту может привести сюда янычар.

– Подними меня, – приказала ему герцогиня.

Араб поспешил исполнить это приказание: взял свою госпожу на руки, как ребенка, и поставил ее на ноги.

Она зашаталась было от слабости, сделала над собой усилие и довольно твердой поступью прошла несколько шагов.

– Видите, какая я сильная, – с ясной улыбкой проговорила она, обращаясь к молодому турку. – Наверное отлично усижу на коне… Да и можно ли капитану Темпесте поддаваться слабости?

Мулей-Эль-Кадель молча, с разгоревшимся взором, любовался ею.

– А где же лошади? – продолжала герцогиня.

– Здесь, у башни, под наблюдением одного из моих невольников, синьора. Переоденьтесь теперь в приготовленные мной для вас одежды.

С этими словами Мулей-Эль-Кадель собственноручно вынул из одной из принесенных неграми корзин роскошный албанский мужской костюм, он состоял из шелковой белой нижней одежды, достигавшей колен и напоминавшей своим фасоном женскую юбку, из короткого зеленого камзола с широкими откидными рукавами, богато отделанного золотым шитьем и золотыми же пуговицами, и мягких сапожек из желтого сафьяна, украшенных драгоценными пряжками. Этот костюм дополняла особого образца круглая шапочка синего бархата с белой повязкой, низко спускавшейся на затылок.

– Вот это для вас, синьора, – сказал молодой турок, подавая герцогине все перечисленные вещи.

– Благодарю вас, от всей души благодарю! – проговорила глубоко растроганным голосом молодая девушка. – Эль-Кадур, помоги мне надеть это сверх моей одежды… Вот так.

Между тем негры достали из корзин другие костюмы: египетский для синьора Перпиньяно и арабские для моряков. Эль-Кадур не нуждался в переодевании, так как был в своей национальной одежде, да и самое его лицо указывало, кто он по рождению, а то, что он исповедовал христианскую религию, не было известно никому, даже из тех турок, которые знали его лично.

В одной из корзин оказался целый арсенал всевозможного оружия, частью очень ценного по материалу и отделке, частью попроще, но тем не менее превосходного качества в смысле пригодности для дела. Лучшее молодой мусульманин вручил герцогине и ее лейтенанту, а более простое – морякам.

– Ах, съешь меня акула! – шутливо ворчал старый моряк, перерядившись в араба, – ишь ты, какую я теперь изображаю из себя фигуру: настоящий бедуинский шейх!.. Жаль вот только, что под моей командой нет целого племени да тысченки хороших верблюдов, а то я всю Аравию бы покорил. И если бы ко всему этому да большой ящик с цехинами, то и совсем бы было хорошо! – не унимался старик. – Я слышал, что некоторые из этих арабских разбойников обладают такими ящиками, зарытыми у них под шатрами. С таким богатством я бы завел себе целую флотилию…

– Какой вы, однако, оказывается, ненасытный, дедушка Стаке! – смеясь проговорила герцогиня, рассматривая роскошный, острый, как бритва, ятаган, врученный ей Мулей-Эль-Каделем.

– Эх, синьора! – весело возразил старый моряк. – В этом виновато золотое шитье на моем бурнусе… Сроду не имел на себе ничего, кроме просмоленной морской куртки, а тут вдруг на мне золото заблестело! Поневоле размечтаешься на старости лет и пожелаешь еще больше. Кто имеет хоть сколько-нибудь, всегда желает получить еще больше, такова уж природа человеческая. Не отставать же мне от других…

– Ящиков, да еще «побольше», в кобурах твоего коня нет, друг моряк, – сказал с улыбкой Мулей-Эль-Кадель, – а цехины, быть может, там и найдутся.

Однако вы, я вижу, уже все готовы?.. Прекрасно. В полночь будет снята стража с бастиона Эридзо, и нам не придется давать объяснений, когда мы будем проезжать мимо него. Как раз время отправляться… Могу я проводить вас, синьора? – обратился он к девушке.

– Пожалуйста, Мулей-Эль-Кадель, – поспешила она ответить, – я вполне готова в путь.

Эль-Кадур выглянул из бреши и, когда удостоверился, что подозрительного ничего не заметно, вернулся в подземелье, погасил там факел и помог своей госпоже выбраться наружу. Через минуту все уже были на месте, где старый, почтенного вида невольник держал на поводьях десять великолепных длинногривых арабских коней, богато убранных на турецкий манер. На них были легкие, очень удобные седла, короткие и широкие стремена, чудная, сверкающая серебром упряжь и розовые бархатные попоны, вышитые которые золотом, которые серебром.

Помогая герцогине сесть на назначенного ей, отличавшегося особенно дорогим убранством коня, мусульманин сказал:

– Этот бегун мой собственный. Он летит, как ветер, и я смело могу поручиться, что никто не в состоянии будет догнать вас, если он увидит, что вы желаете ускакать от кого-нибудь. Стоит вам только слегка пришпорить его. В кобурах вы найдете пару хороших пистолетов и мешочек с достаточным для вашего путешествия количеством золота.

– Мулей-Эль-Кадель, чем буду я в состоянии отплатить вам за вашу доброту! – воскликнула тронутая до глубины души молодая венецианка. – Ведь такая щедрость…

– Об этом не беспокойтесь, синьора, – поспешил прервать ее молодой человек. – Мой отец – самый богатый из всех пашей Малой Азии, а я его единственный наследник. Поэтому не бойтесь, я вовсе не обираю себя, предлагая вам в дар все это. Я должен вам гораздо больше и, если бы было нужно, отдал бы моей великодушной противнице, подарившей мне жизнь, решительно все, что имею и буду иметь. В долгу не вы у меня, как вы, очевидно, думаете, а, наоборот, все еще я у вас, и притом навсегда… Однако пора ехать… Что ж ты не садишься, старик? – обратился он к моряку, который с видом изумленного ребенка расхаживал вокруг своей лошади, качая головой и разводя руками.

– Виноват, синьор! – откликнулся старый моряк, поспешно поставив ногу в стремя. – Залюбовался красотой корабля, на котором мне должно плыть в первый раз.

Разглагольствования и вид его были так комичны, что все невольно рассмеялись.

– В путь! – скомандовал Мулей-Эль-Кадель, убедившись, что все находятся на лошадях.

Отряд тронулся в путь. Дамасский Лев и Перпиньяно ехали по обе стороны герцогини, одинаково готовые к ее услугам. Эль-Кадур с моряками и неграми следовал сзади.

Быстро миновав ряд пустынных улиц с разоренными домами, маленький отряд приблизился к подъемному мосту бастиона Эридзо, который, по расчету Мулей-Эль-Каделя, должен был быть в это время свободен от охраны вследствие каких-то, одному ему известных, соображений.

Но только что молодой турок со своей переодетой спутницей хотели въехать на этот мост, как из ворот бастиона выступил капитан янычар во главе десятка солдат и крикнул:

– Стойте, кому дорога жизнь!

При звуках этого голоса герцогиня и Перпиньяно невольно вздрогнули, между тем как Эль-Кадур с быстротой молнии выхватил ятаган и испустил что-то вроде глухого рычания.

– Лащинский! – единовременно вырвалось у всех троих.

Мулей-Эль-Кадель сделал своим спутникам знак остановиться, затем заставил своего коня проделать такой могучий скачок, что сразу очутился около поляка, выступившего на середину моста и гордо подбоченившегося. Молодой турок, обнажив саблю, резко спросил у него:

– Кто ты такой, что осмеливаешься преградить мне путь?

– Пока только комендант бастиона на эту ночь, – ответил своим обычным тоном поляк.

– Вот как… Странно!.. А знаешь, кто я?

– Еще бы не знать, клянусь бородой пророка!.. Если бы ты мне даже не оставил на память хорошего рубца на горле, я и то издали бы узнал в тебе знаменитого витязя Мулей-Эль-Каделя, сына не менее славного дамасского паши.

– Мало ли я кому давал такие памятные знаки… А как твое имя?

– Мое имя?.. Да хоть бы – Польский медведь.

– А, ренегат! – произнес Мулей-Эль-Кадель с оттенком такого презрения, что у поляка начали раздуваться ноздри. – Так чего ты хочешь от меня, если знаешь, кто я? – осведомился он.

– Да только задержать вас всех здесь до утра, больше ничего, синьор Мулей-Эль-Кадель. Я имею приказ никого не выпускать из Фамагусты и вовсе не чувствую желания плясать на колу ради твоих прекрасных глаз, мой милый победитель.

– Вздор!.. Дорогу Дамасскму Льву! – с угрожающим видом крикнул молодой турок. – Полученный тобой приказ не может касаться меня, сына лучшего из друзей падишаха…

– Клянусь гибелью креста, что не пропущу тебя без разрешения великого визиря, будь ты хоть сам Магомет! – прошипел сквозь зубы Лащинский и, обратившись к своим солдатам, которые стояли за ним с аркебузами наготове, громко скомандовал: – Сомкнитесь и готовьтесь по первому моему слову стрелять!

Глаза Мулей-Эль-Каделя вспыхнули молнией.

– Что! – вскричал он, потрясая саблей. – Стрелять в Дамасского Льва!.. Оружие наголо и напролом! – скомандовал он, в свою очередь, своим спутникам. – Все беру на себя!

В то же мгновение он движением коня опрокинул навзничь поляка раньше, чем он успел посторониться.

Между тем отряд Мулей-Эль-Каделя пустился по мосту с поднятыми саблями, но не имел надобности ими воспользоваться, так как янычары, вместо того чтобы исполнить приказание своего капитана, расступились перед всадниками и воскликнули в один голос:

– Да здравствует Дамасский Лев!

Кавалькада вихрем пронеслась через ворота и помчалась по равнине.

Молодой мусульманин повел свой отряд в обход турецкого лагеря, где виднелись огни и по временам раздавались звуки военных рожков. Вне пределов этого стана было совершенно тихо и темно. Только луна изредка выглядывала из-за темных туч, облегавших небо. Мулей-Эль-Кадель решил по возможности избегать турецких постов ради выигрыша времени и чтобы не вызывать лишних осложнений.

Часа через два быстрой скачки впереди, на востоке, замерцала светлая точка вроде яркой звезды.

– Это, должно быть, и есть Судский маяк? – спросил Перпиньяно, указывая рукой на эту точку.

– Да, он самый, – ответил мусульманин.

– Следовательно, мы скоро будем на берегу?

– Часа через полтора, не раньше. И то благодаря нашим быстроногим коням. Мы поспеем как раз вовремя, и вы успеете сесть на корабль еще до утра, чтобы избежать внимания наших властей.

– А корабль разве уже готов? – осведомилась герцогиня.

– Наверное готов, синьора, – отвечал Мулей-Эль-Кадель. – Мной еще вчера было послано двое верных людей с приказанием нанять для вас подходящее судно. Зная их расторопность, я не сомневаюсь, что все готово, и вам останется только сесть на борт и под покровительством Аллаха пуститься по ветру, который, на ваше счастье, кажется, будет попутным.

– Какая предусмотрительность и заботливость с вашей стороны, синьор Мулей-Эль-Кадель.

– Этим я оплачиваю вам лишь часть своего долга, синьора, и, поверьте, я очень счастлив, что мог оказать помощь самой прекрасной и храброй из всех известных мне женщин.

С этими словами Мулей-Эль-Кадель дал шпоры своему коню, и весь отряд, замедливший было шаг, снова помчался вперед, по направлению к светлой точке, которая с каждой минутой становилась яснее и яснее. К часу утра всадники очутились в виду небольшого залива, возле жалкой деревушки, состоявшей из нескольких десятков рыбачьих хижин, каким-то чудом уцелевших от кровавого урагана, пронесшегося над этой частью острова. У подножья утеса, на вершине которого светился маяк, глухо шумели волны Средиземного моря.

– Кто едет? – раздался вдруг оклик двух прекрасно вооруженных негров, выступивших из шалаша, расположенного под группой старых деревьев.

– Мулей-Эль-Кадель! – поспешил ответить молодой турок, на всем скаку сдерживая коня, который при этой неожиданности взвился на дыбы и чуть не вышиб его из седла. – Корабль готов?

– Готов, господин. Мы наняли небольшой галиот, как ты приказал, – сказал один из негров.

– А какой набран для него экипаж?

– Нам удалось набрать двенадцать греков-ренегатов.

– Им известно, что пассажиры – христиане?

– Да, я говорил им это.

– Ну и что же? Они не выразили неудовольствия?

– О нет, господин, напротив: они очень обрадовались и обещали сделать все, что прикажут христиане.

– Хорошо. Проводите нас к галиоту.

Негры провели всадников через безмолвную, погруженную в глубокий сон деревушку к маяку, у подножья которого, в заливе, раскачивался маленький корабль, вместимостью не более сотни тонн, легкий, длинноносый, с высокой кормой и двумя мачтами, с натянутыми на них большими парусами. У самого же берега ожидала полураскрытая в высоком тростнике шестивесельная шлюпка.

– Это наш господин, – сказал гребцам один из негров, указывая на Мулей-Эль-Каделя, спрыгнувшего с коня и помогавшего герцогине сойти с лошади.

Гребцы сняли свои фески и низко поклонились.

– Перевезите нас на борт, – сказал молодой турок. – Я – тот, от имени которого нанят корабль.

Глава XII
На борту галиота

Двухмачтовик, который Мулей-Эль-Кадель так великодушно предоставил в пользование герцогини д’Эболи, чтобы она могла отправиться на поиски своего жениха виконта Ле-Гюсьера, был прекрасно построенным торговым галиотом, каких в то время много ходило по Греческому архипелагу.

Как мы уже говорили, корабль мог вместить не более сотни тонн и был очень быстроходный, судя по особому виду его оснастки. Для своего небольшого размера он был хорошо вооружен: на нем находились две колубрины на виду и по две, скрытых на корме и на носу. Нужно сказать, что суда, ходившие тогда по Средиземному морю, должны были быть вполне приспособлены к борьбе из-за постоянно шнырявших возле малоазиатских, египетских, триполитанских, тунисских, алжирских и марокканских портов мусульманских пиратов, этих отъявленных врагов не только христианских, но и всяких торговых судов.

Вступив на палубу, дедушка Стаке окинул взглядом моряка сначала оснастку, затем и экипаж корабля, состоявший из греков-ренегатов, и, видимо, остался доволен этим беглым осмотром.

– Великолепная постройка, прекрасная оснастка, сильное вооружение и бравый экипаж, эти молодцы, должно быть, только для вида считаются последователями разбойника Магомета! – говорил старик. – На этом славном кораблике нам нечего бояться самого пресловутого Али-паши, как ты находишь, Симон?

– Отличный корабль. Если Али вздумает напасть на нас, то не обрадуется: вот какую мы зададим ему баню! – отвечал старому моряку его молодой товарищ.

Между тем Мулей-Эль-Кадель подошел к экипажу, выстроившемуся под главной мачтой.

– Кто здесь командир? – спросил он.

– Я, синьор, – ответил один пожилой моряк с длинной черной бородой и энергичным лицом. – Хозяин доверил мне управление судном.

– Уступи свое место вот этому человеку, – приказал молодой турок, указывая на дедушку Стаке, – и получи в вознаграждение за эту уступку пятьдесят цехинов.

– Но хозяин велел мне исполнять только приказания господина, которого называют Дамасским Львом…

– Это я самый и есть.

– Хорошо, синьор, в таком случае благодарю и повинуюсь вам, – почтительно сказал грек и отвесил низкий поклон.

– Эти вот господа, – продолжал Мулей-Эль-Кадель, указывая на своих спутников, – христиане. Ты обязан слушаться их, как самого меня. Что они скажут, то и исполнять без всяких возражений и рассуждений. Я беру на себя полную ответственность за все, что может случиться с кораблем во время пути. Предупреждаю, что могут быть большие опасности со стороны не только пиратов.

– Хорошо, синьор. Мы все это будем иметь в виду.

– Помни, что со своей стороны и ты отвечаешь головой за малейшую неприятность, которую причинишь пассажирам. Я сумею потом найти тебя, где бы ты ни находился. Как зовут тебя?

– Никола Страдиото, синьор.

– Хорошо. Буду помнить.

Мулей-Эль-Кадель вернулся к герцогине и пригласил ее на переднюю часть корабля. Дорогой он сказал ей с печальной улыбкой:

– Миссия моя окончена, синьора, и мы расстаемся. Вы скоро меня забудете…

– Нет, Мулей-Эль-Кадель, – прервала его молодая девушка, – я никогда не забуду, чем вам обязана.

– Каждый на моем месте сделал бы то же самое, синьора.

– Едва ли. Ваш Мустафа, во всяком случае, не изменил бы обычаям своих соплеменников. Его каменное сердце ничто, кажется, не может тронуть.

– Не говорите так, синьора: тронули же его мольбы женщин, просивших пощадить их малюток, и он оставил жизнь и малюткам, и матерям… Я не знаю, чем окончится ваше предприятие, синьора, – продолжал он другим тоном, – не знаю, каким путем вам удастся освободить синьора Ле-Гюсьера из плена, несмотря на всю вашу чисто мужскую храбрость и энергию. Боюсь, что вы встретитесь с большими затруднениями, препятствиями и опасностями, в настоящее время ведь весь остров в руках моих соотечественников, которые очень недружелюбно смотрят на каждое новое лицо, подозревая в нем христианина. Позвольте оставить здесь моего невольника Бен-Таэля, человека такого же преданного, надежного и самоотверженного, как ваш Эль-Кадур. Если вам будет угрожать такая опасность, в которой я могу вам помочь, пришлите ко мне Бен-Таэля. Клянусь Кораном, я сделаю все, что только буду в силах, чтобы спасти вас.

– Благодарю, мой новый друг… Знаете что? Трудно поверить тому, что о вас говорили, будто вы один из самых ярых ненавистников христиан, – заметила герцогиня, ласково глядя на молодого витязя.

Последний, видимо, смешался, все его красивое лицо вспыхнуло до корней волос, скрытых под чалмой.

– Да, я им был и остался, – ответил он, стараясь не смотреть в глаза своей собеседнице. – Вам не солгали, синьора… Но капитан Темпеста и все, пользующиеся его расположением, составляют для меня исключение…

– А не герцогиня д’Эболи? – с внезапно прорвавшейся кокетливостью спросила молодая девушка и тут же устыдилась своей выходки, так недостойной ее.

Молодой турок ничего не осмелился ответить на это, вероятно, он понял, что его собеседница сделала этот вопрос необдуманно и сама теперь раскаивается в своей опрометчивости. Простояв несколько времени молча, в глубокой задумчивости, он вдруг протянул герцогине руку и проговорил:

– Прощайте, синьора, но не навсегда. Надеюсь, мы еще встретимся с вами раньше, чем вы покинете этот остров, чтобы возвратиться к себе на родину. Да поможет вам в этом Аллах!

Затем, не оборачиваясь, он бросился к веревочной лестнице и быстро спустился по ней в ожидавшую его внизу шлюпку.

Герцогиня простояла несколько минут неподвижно, о чем-то раздумывая. Когда же она наконец обернулась, чтобы посмотреть на шлюпку, последняя уже приставала к берегу.

Заметив, что дедушка Стаке и Никола Страдиото вопросительно смотрят на нее, очевидно ожидая ее распоряжений, она обратилась было к ним, но вдруг встретилась с печальными глазами своего невольника и, пораженная его странным видом, невольно воскликнула:

– Что с тобой, Эль-Кадур?!

– Ничего, синьора. Я только желал спросить, прикажете поднять якорь?

– Да, конечно. Я только что намеревалась сказать об этом.

– Слава Аллаху!

– К чему это восклицание, Эль-Кадур?

– Ах, падрона, турки опаснее христиан, нужно стараться быть как можно дальше от них… Особенно следует беречься турецких… львов.

– Может быть, ты и прав, – промолвила герцогиня, тряхнув головой, точно желая выбросить из нее какую-то застрявшую в ней мысль. – Поднимайте якорь и натягивайте паруса! – приказала она. – Нам необходимо еще до рассвета быть как можно дальше от берега. Иначе и в самом деле могут быть неприятности.

Старый моряк Венецианской республики отдал соответствующее распоряжение, тотчас же усердно исполненное матросами. Через несколько минут небольшой корабль с раздувающимися парусами отошел от берега, потом, слегка накренившись на бок, повернулся и, ускоряя ход, плавно понесся вдоль высоких мрачных утесов в открытое море.

Когда галиот огибал утес с маяком, герцогиня заметила эффектно вырисовывавшуюся при его свете на темном фоне неба неподвижную фигуру всадника, державшегося на крутом обрыве.

– Мулей-Эль-Кадель! – прошептала молодая венецианка.

Всадник, точно угадавший, что она увидела его, сделал ей прощальный жест рукой.

В то же время девушка услыхала, как дедушка Стаке испуганно воскликнул:

– Араб, что ты хочешь сделать?!

– Убить этого турка, – послышался спокойный ответ.

– Эль-Кадур, ты с ума сошел! – вскричала герцогиня, в два шага очутившись возле своего невольника, целившегося из своего длинного пистолета в молодого турка, все так же неподвижно сидевшего на коне над морской бездной. Если бы пуля настигла его, он неминуемо должен был свалиться в эту бездну, которая и поглотила бы его. – Затуши фитиль своего оружия! – приказала она.

Араб колебался. На его некрасивом лице выражалась такая свирепость, что страшно было смотреть.

– Позвольте мне убить его, падрона, – говорил он сквозь стиснутые зубы. – Одним врагом креста будет меньше.

– Брось оружие, говорят тебе!

Эль-Кадур понурил голову и порывистым движением швырнул пистолет с дымящимся фитилем в море.

– Повинуюсь, падрона, – покорно сказал он.

Затем он медленными и тяжелыми шагами направился к свертку каната, лежавшему на корме, опустился на него и, закрыв лицо полой бурнуса, точно замер в неподвижности.

– Этот дикарь в самом деле рехнулся, – сказал дедушка Стаке, подойдя к герцогине. – Убивать такого молодца. Черный аравийский тигр, знать, уж позабыл, из какой беды выручил всех нас этот благородный турок. Без его помощи ваш бешеный невольник первый бы очутился на колу… Как мало признательности в сердцах этих двуногих аравийских зверей!

– Ошибаетесь, мастер, – возразила герцогиня, – у Эль-Кадура золотое сердце, но он с большими странностями, и за ним нужно только следить, чтобы он сгоряча не натворил чего-нибудь, о чем, может быть, и сам стал бы жалеть.

Старый моряк с сомнением качал головой.

– Отправляйтесь на мостик и глядите в оба, – продолжала герцогиня, – как бы нас не встретила галера Али-паши.

– От этого тяжелого неповоротливого судна мы живо увернемся, синьора, – заметил старик. – Ручаюсь вам, что Алишке ничего нам не сделать… Эй, вы, архипелагские рыбки, шевелите скорее жабрами! – скомандовал он матросам, натягивавшим последние паруса. – Не дремлите. Выспаться успеете после, когда окончится переход.

Герцогиня возвратилась назад на корму и взглянула на берег. Там, в сиянии маяка, все еще обрисовывалась изящная фигура Мулей-Эль-Каделя на коне, отбрасывая гигантскую фантастическую тень на отчетливо видневшийся утес.

Галиот полным ходом вышел в открытое море, и Дамасский Лев сразу скрылся из виду. Поднимался свежий предутренний ветерок. Море покрылось пенистыми волнами, с шумом разбивавшимися о бока судна.

Опершись на борт, герцогиня задумчиво смотрела на маяк, сиявший путеводной звездой посреди окружающего мрака.

Дедушка Стаке стоял на мостике, напряженно вглядываясь своими зоркими глазами в даль. Симон правил рулем, а Перпиньяно делал подробный осмотр колубрин.

Отойдя на такое расстояние от острова, где уже не было подводных скал, на которые бы можно было наткнуться в темноте, дедушка Стаке приказал повернуть судно параллельно берегу.

– Синьор, галиот, очевидно, нанят для вас? – спросил Никола Страдиото, подойдя к герцогине.

– Да, для меня, – ответила она.

– Когда вам угодно пристать к замку – ночью или днем?

– А когда мы можем достичь его?

– При таком хорошем ветре мы можем надеяться войти в гуссифский рейд часа через два.

– Хорошо… Не слыхали вы о содержащихся в этом замке пленных христианах?

– Слышал.

– Не говорили вам, что между ними находится один французский дворянин?

– Что-то не помнится, синьор…

– Называйте меня синьорой; я – женщина.

Грек не выразил никакого изумления. Должно быть, он уже был предупрежден дедушкой Стаке или невольником Мулей-Эль-Каделя, нанимавшими корабль.

– Слушаю, синьора, – с поклоном сказал он.

– Вы хорошо знаете замок? – продолжала герцогиня.

– Знаю. Я пробыл там три недели в плену.

– Кто комендант крепости?

– Внучка Али-паши.

– Турецкого адмирала?

– Да, синьора.

– Что это за женщина?

– Замечательно красивая молодая девушка, но с очень крутым и прихотливым нравом. С христианскими пленниками она обращается жестоко. Меня шесть дней морила голодом и вдобавок приказала так отдубасить меня палками, что я еле остался жив, и все это только за то, что ей не понравился ответ на один ее глупый вопрос.

«Бедный Ле-Гюсьер! – прошептала герцогиня. – Каково ему, гордому и независимому, выносить такой гнет!» Подумав немного, она спросила:

– Как вы думаете, удастся мне проникнуть в замок под видом турецкого посла от Мулей-Эль-Каделя?

– Вы играете в опасную игру, синьора, – сказал грек, покачав головой. – Вообще трудно придумать хороший предлог забраться в это гнездо.

– А подъехать к нему тоже трудно?

– Да, нелегко. На тамошнем рейде, наверное, находится хоть один из адмиральских кораблей, командир которого обязательно задержит нас, чтобы узнать, кто мы, откуда и с какой целью явились.

– Замок далеко стоит от берега?

– В нескольких милях, синьора.

– В таком случае, когда мы увидим адмиральский корабль, мы атакуем его и захватим, – с неукротимой энергией решила герцогиня. – Я готова на все, лишь бы выполнить то, что мной задумано… Вероятно, и вы не прочь немножко отомстить туркам за все, что вам пришлось от них вынести?

– На нас всех вполне можете положиться, синьора, – отвечал грек. – Лучше умереть, в особенности с оружием в руках и в битве с неверными, чем продолжать такую позорную жизнь… С тех пор как я из боязни быть посаженным на кол или заживо лишиться своей шкуры объявил себя последователем Магомета, ни один порядочный человек не решается протянуть мне руки, хотя эта рука немало перебила турок на Черном море и на острове Кандия.

Печальный голос невольного ренегата так тронул герцогиню, что она протянула ему руку со словами:

– Ну, так вот, капитан Темпеста не откажется сделать это.

Ренегат так и привскочил на месте.

– Капитан Темпеста! – вскричал он с навернувшимися на глаза слезами. – Это вы… женщина… тот самый герой, который победил в единоборстве Дамасского Льва?

– Да, это я.

Грек схватил руку молодой девушки и почтительно поцеловал ее.

– Теперь я снова возвращусь домой христианином и свободным человеком или умру за вас! – взволнованным голосом проговорил он. – Распоряжайтесь моей жизнью, как вам угодно, синьора.

– Постараюсь сохранить ее, Никола, – сказала молодая венецианка. – Христианских жизней и без того слишком уж много погибло во время этой злосчастной войны. Лишней рисковать не следует…

В это время к разговаривающим подошел дедушка Стаке, ступая по палубе, как медведь, своими массивными ногами.

– На море происходит что-то странное, – объявил он.

– Что же именно, дедушка Стаке? – осведомилась герцогиня.

– На горизонте, впереди нас, я сейчас заметил две светящиеся точки, происхождение которых не знаю, как объяснить.

– Мы подходим к водам гуссифского рейда, – заметил грек. – Не крейсирует ли какой-нибудь корабль Али-паши вне рейда?