Текст книги "Пока корабль плывет"

Глава 7

Они отошли подальше от шумного пикника и свернули на широкую тропу, ведущую к дому.

Норманы устраивали прием не в саду, а вдалеке от поместья, на заросшем редкими березками лугу, чтобы гости немного прогулялись пешком и не потоптали что-нибудь на клумбах. Поэтому до карет предстояло идти, что, впрочем, Мэгг вполне устраивало. Она обошлась бы и без общества, однако этот едва знакомый человек лучше, чем остальные. Во всяком случае, он молчал, первые несколько минут.

И когда заговорил, то не о погоде.

– У вас и вправду заболела голова, мисс Ливермор? Может, мы идем слишком быстро?

Все та же ирония чувствовалась за его словами, Мэгг ощущала ее, как прикосновение прохладного бриза к коже.

Врать расхотелось.

– Мне нужен был предлог, чтобы уйти.

– Вполне достойно.

– Вы шутите?

– Да.

Мэгг еле заметно улыбнулась.

– Тогда хорошо. Вы сегодня в центре внимания, поэтому могли уже растерять желание шутить.

Он усмехнулся. Мэгг взглянула на графа искоса – и скользнула взглядом по худой щеке, по завиткам волос над ухом…

– Меня уговорили родственники. Если быть откровенным, то я сожалею о том, что не умею изобретать предлоги, как некоторые дамы.

– Разве вы не наслаждаетесь этим милым пикником? – Мэгг изо всех сил старалась удержаться в рамках образа – простая девушка слегка кокетливо разговаривает с джентльменом.

– Какого ответа вы от меня ждете, мисс? – Он шагал широко, старательно замедляя шаг, чтобы Мэгг поспевала за ним. – Тот, который я могу дать, вам не понравится.

– А вдруг наоборот?

– Я желаю поскорее завершить свои дела в Лондоне и покинуть город, – будничным голосом сказал граф Сильверстайн. – Все это весьма некстати.

– Подождите, – сказала Мэгг, – вы идете слишком быстро.

– Виноват.

Он еще замедлил шаг, хотя это явно стоило ему усилий.

– А почему это некстати? Этот вопрос бестактен?

– Пожалуй, нет, я не делаю из этого тайны. У меня дела за пределами Соединенного Королевства, только и всего.

У него странный выговор, подумала Мэгг. Странный и немного волнующий – так и кажется, будто гладишь большого кота, а он ворчит на тебя, не разжимая зубов. Это, наверное, из-за того, что Сильверстайн много времени провел в Глазго. Мэгг попыталась вспомнить, что слышала о новом графе от матери и ее подруги. Ничего обнадеживающего, на самом деле: большая часть беседы была посвящена его происхождению.

Если Сильверстайн и опростился, то сразу о нем такого и не скажешь. Конечно, этот неброский костюм… Однако манеры у него хорошие. Джентльменские манеры. Во всяком случае, он умеет вести себя в обществе, и если грамотно разыграет свою партию, то сможет жениться на какой-нибудь титулованной красотке и окончательно загладить в глазах напыщенных снобов отцовский промах. Ах да, граф же сказал, что собирается уехать. Может, его ждет невеста во Франции или в Шотландии, откуда он родом.

Мэгг задумалась и некоторое время молчала. Граф тоже не нарушал возникшей паузы. Парочка шла под деревьями, сквозь кроны которых острыми лучиками брызгало солнце, и от земли поднималось чарующее тепло.

– Я даже не знаю, как с вами поддерживать беседу, граф, – созналась Мэгг. – Вас ведь вряд ли интересуют розы Норманов?

– Розы? – удивился Сильверстайн.

– Да, у нас принято говорить о розах. Еще о погоде, как вы заметили, еще о птицах и бабочках. О шляпках и кружевных платках. О том, что нынче модно, и о званых вечерах, и кто кого пригласил танцевать, и почему лорд Эн до сих пор холостяк, а лорд Икс – вот ужас, не правда ли? – завел пятую любовницу. Разве вы не знаете?

– Нет. – Граф улыбнулся, и даже увиденная сбоку, эта кривая улыбка понравилась Мэгг. – Я не искушен в подобного рода делах.

– Дайте время, и вас научат. Если, конечно, вы пожелаете учиться.

– Если бы моей учительницей были вы, мисс…

– Я? – Мэгг не знала, воспринимать это как комплимент или… как своеобразный комплимент. – Боюсь, я недолго могла бы пробыть вашей учительницей, милорд.

– Вы не смогли бы описывать природу так, как принято между леди и джентльменом?

Она засмеялась.

– Может, мне и хватило бы красноречия. Однако я скоро покину лондонское общество, так как меня ждет жених.

– Мои поздравления.

– Благодарю.

Снова повисло молчание, только рядом с графом Мэгг отчего-то не испытывала беспокойства по такому ничтожному поводу, как перерыв в разговоре. С ним было приятно помолчать. Дорожка вилась между деревьями, птицы действительно пели, и Мэгг подумала о том, что все получится. Должно получиться.

– А ведь вы первая леди, которая не старается так или иначе вытянуть из меня сведения о том, как именно мой отец ругался с моим дедом, – обронил граф через пару минут.

– Может быть, потому, что мне неинтересны сплетни?

– Но вы же сказали, что все должны ими интересоваться?

– Возможно. Я сама нарушаю все правила. – Мэгг потрогала узел под подбородком – шляпка держалась крепко, ленты и не думали развязываться. – Только я считаю неприличным так вот у вас все выспрашивать.

– Но вам интересно?

– Немного.

Кто он – охотник за богатством? Вполне возможно. Вряд ли он прожил все это время богачом. Конечно, какое-то личное состояние у его отца должно было оставаться, и все зависело от того, как именно лорд Сильверстайн распоряжался этими деньгами. Провел ли Рэнсом жизнь в скромности и смирении? Он свято чтит законы божьи? Он мечтал о том, как обретет титул и положение в обществе? Его отец, наверное, этого хотел…

И все это Мэгг совершенно не касается.

Она усмехнулась.

– Не вижу смысла пытать вас, граф.

– Никакой пытки. Вам интересно знать, кто я? Я обычный судовладелец, и у меня много дел, а я прогуливаюсь тут и… слушаю птичек.

Мэгг едва не споткнулась и пропустила его последнюю и, если поразмыслить, весьма оскорбительную фразу мимо ушей, уловив лишь то, что ее интересовало.

– Судовладелец? Такой человек, у которого много кораблей?

– У меня их не слишком много. Несколько. На одном из них я пришел сюда.

– Вы капитан?

– Я торговец. Это печально для общества, но факт. Я владею кораблями, которые совершают торговые рейсы, и часто сам отправляюсь в такие плавания. Когда меня настигло известие о том, что дед при смерти, я намеревался идти в Китай. Время поджимает, поэтому, как только я закончу дела здесь, отплыву.

Мэгг лихорадочно соображала. День перестал казаться неудачным, и при должном желании все еще можно спасти. Она бросила очередной взгляд на графа Сильверстайна. Так вот отчего у него такая походка! Он моряк. И он собирается в Китай. Бог все-таки есть.

Однако вот так сразу просить графа об услуге представлялось Мэгг немыслимым. Они едва знакомы, и, скорее всего, он не воспримет всерьез заявление девицы, что она, дескать, не прочь прокатиться на его паруснике до Китая. Да он ее на смех поднимет и будет прав. Нет, тут нужно все обдумать, чтобы действовать наверняка.

Мэгг рассеянно попрощалась с графом, наконец-то доставившим ее к экипажу, с помощью лакея забралась внутрь и откинулась на подушки. В окно она видела, как граф развернулся и пошел обратно к месту пикника, впрочем, никуда не торопясь. Теперь понятно, что его невозмутимость скрывала раздражение и скуку; а может, он просто от природы человек флегматичный. Как бы там ни было, граф являлся самым подходящим кандидатом на роль сопровождающего, и Мэгг не собиралась упускать этот шанс.

Пикник у Норманов произвел на Рэнсома угнетающее впечатление. Казалось бы, с чего? Яркое солнышко, зеленая английская травка и, как сказала мисс Ливермор, действительно, полно роз. Дамы все улыбчивы, джентльмены щеголеваты, разговоры причесаны… Даже булочку не раскрошишь, до того все чисто. Может, именно это и нагнало на Рэнсома тоску.

Ведь он привык к другому. К непритворной дружбе, настоящей любви. Нет, сам Рэнсом Сильверстайн еще ни разу не влюблялся так, чтобы потерять голову. Не в этом дело. Просто он каждый день бывал с настоящими людьми.

Английское общество – та его часть, что Рэнсом наблюдал, – показалось ему сделанным из бумаги. Как будто все эти блестящие леди и джентльмены были нарисованы, очень красиво и точно, только это не делало их настоящими. Они оставались на бумаге и разговоры вели книжные, словно списанные у кого-то. Рэнсома совершенно не интересовали все эти любовницы, погода и лошади. Его интересовала его собственная жизнь – и все.

Немного позабавила мисс Ливермор (как ее имя, он запамятовал, а вот фамилию запомнил), и благодаря ей удалось на несколько минут покинуть душную атмосферу. Как странно, что душным показался солнечный денек… Рэнсом считал часы до того момента, когда сможет снова выйти в море. Мистер Уэстли клялся, что приближает этот момент изо всех сил, и уже принес на подпись несколько бумаг. Имущество Сильверстайнов начинало медленно, но верно распродаваться.

На похороны деда, тело которого увезли в Сильверстайн-Мэнор и уложили в фамильном склепе, Рэнсом не поехал. Туда отправилась лишь тетя Лайза, видимо, посчитавшая, что иначе общество ее осудит. Кузен Роберт поступил умнее – сказался больным, но чудесным образом выздоровел на следующий же день и пригласил Рэнсома к обеду. Старого графа Сильверстайна не любил никто. Рэнсом не чувствовал вины оттого, что не отправился хоронить деда. Их связывало кровное родство, но не более. Никаких обязательств, никаких долгов.

Через полторы недели пребывания в Лондоне Рэнсом взвыл. Он уже обдумывал коварный план, как бы ему слегка придушить мистера Уэстли и сбежать в южные моря, когда в дом Сильверстайнов заявились неожиданные гости.

Глава 8

Мэгг окинула взглядом фасад огромного, богатого, но весьма запущенного с виду дома и пожала плечами. Как бы там ни было, графская часть жизни лорда Сильверстайна ее не интересует. Важно, какой он капитан.

Мэгг не особо волновалась насчет переговоров с графом Сильверстайном. Во-первых, у нее был козырь в рукаве, а во-вторых, поддержка леди Белинды и мистера Джойса. Нельзя сказать, что они с восторгом приняли идею Мэгг, особенно леди Ливермор, но в конце концов согласились помочь. Мама сначала заявила, что отправится вместе с Мэгг в Китай, однако этого удалось избежать. Леди Белинда не могла похвастаться крепким здоровьем, так что Мэгг просто не допускала мысли, чтобы позволить матери рисковать жизнью, сопровождая дочь в долгом и нелегком путешествии. Мистер Джойс намекнул, что решение Мэгг может безвозвратно испортить ее репутацию, однако девушка лишь отмахнулась от этой глупости. Что бы ни думало светское общество по этому поводу, к тому времени, когда Мэгг и Артур вернутся с Востока, все уже утихнет и позабудется.

Дверь открыл пожилой и слегка потрепанный дворецкий, облаченный в дорогую, но не новую ливрею. Те же признаки былого величия. Что ж, это может облегчить задачу. Проследовав через анфиладу комнат, где было довольно сыро (не помогали даже протопленные кое-где камины), Мэгг и ее сопровождающие оказались в кабинете хозяина дома.

Граф Рэнсом Сильверстайн встал из-за рабочего стола, приветствуя гостей. Если он и удивился неожиданному и раннему визиту, то вида не подал. Сейчас, в ярком свете летнего утра, милорд Сильверстайн казался капитаном, а не графом. На нем были бриджи из тонкой замши и синий суконный китель, длинные волосы перехватывала кожаная ленточка.

– Чем обязан?..

Мэгг не стала тратить время на пустые любезности.

– Милорд граф, это моя мать, леди Белинда Ливермор, и наш поверенный мистер Джойс.

– Польщен.

Мэгг вздохнула: он опять издевается – или у графа прорезался вкус к пустым светским беседам.

– Наш визит может показаться неожиданным, однако у нас к вам деловое предложение, – тем не менее продолжила она.

– Я весь внимание.

– Вы сказали, что вскоре отправляетесь в Китай. – Мэгг улыбнулась, увидев, что легкое непонимание все же отразилось на лице невозмутимого Сильверстайна. – Мне тоже нужно попасть туда.

– Зачем? – теперь граф казался искренне удивленным. – Не уверен, что там подходящее место для юной мисс. К тому же моя шхуна не возит пассажиров. Это торговый корабль, не предназначенный для праздных путешествий.

– Я хочу попасть в Китай не просто так. Там меня ждет жених.

Мэгг решила не уточнять, что Артур даже и не знает о ее возможном прибытии. Это несущественные мелочи. Конечно же, он ждет и будет вне себя от радости, когда ее увидит. Последнее письмо от Артура было полно нежности и тоски по любимой.

– Леди Ливермор, – обратился Сильверстайн к матери. – И вы не против отпустить дочь на другой конец света?

– Милорд граф, моя дочь может быть очень упрямой и убедительной. – Леди Белинда вздохнула, однако ничего больше не прибавила. Так и не дождавшись пространных объяснений, граф заметил:

– Я могу понять, что юное создание рвется на поиск приключений, но вы же…

– Лорд Сильверстайн, именно потому, что я беспокоюсь о дочери, мы решили обратиться к вам. – Матушка сказала то, о чем договорились. Мэгг потребовалось немало усилий убедить ее, что это правда. – Вы благородный человек, наследник графства.

На самом деле Мэгг понятия не имела, благороден ли новоиспеченный граф Сильверстайн или нет. Кое-что она знала, но это никоим образом не говорило о том, может ли граф повести себя нехорошо по отношению к девушке или нет.

– Мы взяли на себя смелость навести справки о вас. Вы честно ведете дела, вы состоятельный человек самого благородного воспитания, – вмешался в разговор поверенный Джойс.

Граф еле заметно улыбнулся.

– И все эти достоинства натолкнули вас на мысль о том, что мне можно доверить благородную девицу?

Надо же, какой догадливый – самую суть ухватил.

– Милорд Сильверстайн, – снова перехватила инициативу Мэгг. – Если о ваших деловых достоинствах я доверяю судить мистеру Джойсу, то о вас лично я составила суждение сама.

По его темным глазам ничего нельзя было прочесть. Граф продолжал легко улыбаться, и эта улыбка могла прятать что угодно. У Мэгг появилось нехорошее ощущение, что она дергает тигра за хвост. Если тигр сыт, он стерпит такую вольность. А если нет?

– Должен заметить, что вы весьма решительны для столь юной особы, – заметил он.

– Мне двадцать два года. – Мэгг вздернула подбородок. Она не собиралась отступать. – Я совершеннолетняя и способна сама принимать решения. И не ошибусь, если предположу, что в ваши двадцать два вы уже командовали кораблем.

– Не ошибетесь, – подтвердил Сильверстайн. – Но это совсем другое дело.

– Как бы там ни было, я прошу вас отвезти меня к моему жениху в Гонконг. Его полк стоит в Гонконге. Но если вы идете в Макао, дальше я найду другой транспорт.

– Простите, но я не имею возможности этого сделать.

– Возможности или желания? – уточнила Мэгг.

– Если быть до конца честным, ни того, ни другого.

Черт бы побрал этот его тон! Мэгг понимала, что если удастся уговорить Сильверстайна, вполне возможно, до Макао они оба не доплывут – она его пристукнет, а потом ее повесит на рее обиженная команда. Сейчас же следовало оставаться паинькой. Мэгг глубоко вздохнула, чтобы успокоиться, и промурлыкала:

– Позвольте мне попытаться убедить вас.

– Попробуйте, – граф пожал плечами, – но предупреждаю, что вы потратите время впустую.

– Ответьте мне на один вопрос: вы согласны с суеверием насчет женщин на корабле?

– Я вообще не суеверен.

– Отлично. Тогда я продолжу. Насколько я понимаю, вас удерживают в Лондоне финансовые вопросы, связанные с наследством.

Граф хмыкнул.

– Простите, я уточню. – Мистер Джойс потеребил мочку уха и продолжил, дождавшись кивка Мэгг: – Нам стало известно – и это не секрет, – что вы распродаете все движимое и недвижимое имущество Сильверстайнов. Нас не особо интересует, в чем причина, но мы можем не только поспособствовать скорейшему завершению торгов, но и сами приобрести кое-что крупное. У меня заготовлен список того, что нас интересует. И это немалая часть ваших активов.

– Это, как я понимаю, поможет вам отправиться в путь как можно быстрее. Ведь таково ваше желание? – Мэгг увидела, что заставила Сильверстайна задуматься. Еще немного – и победа будет за ней.

– Все займет пару дней, – вставил поверенный.

– Не скрою, – задумчиво проговорил Сильверстайн, – что столь быстрое решение проблемы с наследством меня весьма порадует. Мой поверенный уверяет, будто потребуется еще не меньше недели.

– И он окажется прав, если мы не выступим покупателями весьма большого куска каравая. – Мистер Джойс протянул графу Сильверстайну несколько листков, исписанных убористым почерком. – Сегодня утром мы с мистером Уэстли согласовали все цены и сроки. Он подтвердит все наши предложения.

Сильверстайн бегло просмотрел листы.

– Это более щедрое предложение, чем все поступившие ранее. Я рассчитывал выручить меньше. – Он поднял голову и осмотрел Мэгг – гораздо более внимательно, чем раньше. Она невольно поежилась. – Вы настолько стремитесь к вашему суженому, мисс?

– Я бы сказала, что готова на все, чтобы попасть к Артуру, – решительно заявила Мэгг.

Граф откинулся на спинку кресла и отложил принесенные мистером Джойсом бумаги.

– Не стоит так горячиться, мисс Ливермор. Иногда цена может оказаться слишком высокой.

Мэгг пожала плечами.

– Это всего лишь деньги. Моя семья богата, семья моего жениха – тоже.

– И кто ваш жених?

– Лейтенант лорд Артур Мэдлок.

– Не слышал, но я редко встречаюсь с военными в Китае. А в Англии я мало общаюсь с аристократией.

– Если вы хотите побыстрее распрощаться со светским обществом и избежать еще одного «обеда на траве», вам стоит принять мое предложение.

– Путь до Макао длинный. Я могу и раскаяться в том, что согласился.

Ага, он уже торгуется. Может быть, и правы те, кто за глаза называет графа Сильверстайна «достойным сыном торговки»? О распродаже имущества уже судачили по всему Лондону. Вряд ли мистер Уэстли, поверенный графа, передавал эти слухи своему новому хозяину. Что, конечно, к лучшему. Может, знай Сильверстайн о подобных разговорах, вообще не пожелал бы видеть ни одного аристократа в радиусе мили. Но тут же Мэгг поняла, чего он опасается. Она ведь играла перед ним молоденькую кокетку, и вряд ли он решил, что она умна. Просто хорошенькая девушка, конечно, уже вышедшая из популярного брачного возраста, однако не лишенная привлекательности и капризов. Именно такой он и должен ее себе представлять. Мэгг не имела никакого желания переубеждать Сильверстайна. Он будет спокойнее, если она не станет обнаруживать свое истинное отношение к жизни. Она сыграет еще одну роль – роль смиренницы.

– Вы опасаетесь, что мое общество окажется более… назойливым, чем высший свет? Обещаю, что буду совершенно незаметной. Нужна лишь маленькая комнатка для меня и моей горничной, немного еды и воды. Я не буду навязывать никому свое общество, мне хватит и тех книг, что я захвачу с собой.

– Путешествие еще и опасно. Океан непредсказуем.

– Я полагаюсь на ваш опыт и на ваш корабль. – Мэгг показалось, что такой ответ польстил Сильверстайну.

– И все же я думаю, что ваше намерение безрассудно.

– В Макао нет леди?

– Уже есть, – пожал плечами Сильверстайн. – Но все они прибыли с мужьями, а не примчались сломя голову к жениху. Кстати, за то время, что вы будете в пути, лейтенант Мэдлок может и погибнуть в очередной стычке с армией императора Китая.

– Я готова рискнуть.

– Моя дочь очень любит своего жениха, – вздохнула леди Белинда. – А я ни в чем не могу ей отказать.

– Что ж… – Сильверстайн потер лоб, словно пытаясь отогнать какие-то мысли. – Не могу сказать, что я принимаю ваше предложение с легким сердцем, но…

– Так вы согласны? – Мэгг решила ударить по рукам прежде, чем Сильверстайн поразмыслит и найдет еще какие-нибудь возражения.

– Согласен. «Счастливица» покинет порт с приливом через три дня. Будьте на борту к этому времени – или считайте, что договор расторгнут.

Глава 9

«…Мой чудесный друг, я так не люблю прощаться.

Но иногда приходится: тихо закрывать за собой дверь, неторопливо спускаться по лестнице и выходить в дождь. На дверь Вашего дома нельзя оглядываться, что толку, если никогда не вернешься. А посмотреть в последний раз – слишком глупо. От этого можно заболеть надеждой. Это опасная болезнь, мой чудесный друг, от нее почти невозможно вылечиться. А я не люблю, когда мои чудесные друзья болеют или больна я сама. Лекарства от надежды есть, и называются они «Не оглядывайтесь на дверь Его дома». Принимать – один раз на одну любовь.

Мой чудесный друг, расставание – такая же неотъемлемая часть бытия, как и встреча. Я была глупой, я стояла и смотрела на дверь дома, возвращалась, поднималась по лестнице и стучала в дверь. Но сегодня я спускаюсь в последний раз, и вот жидкость уже булькает в пузырьке: я принимаю лекарство и запиваю его дождем.

Мой чудесный друг, я не хочу и не могу ничего у Вас отбирать – ни новую вашу жизнь, хотя жизнь не бывает новой, ни право быть таким, какой Вы есть, ни право любить или не любить меня. Лучше я отберу у себя. Я отбираю у себя возможность участвовать в Вашей жизни – Вы не звали меня туда, а значит, это мое право Вам не нужно. Я отбираю у себя право прислать Вам записку в час ночи, попросить о душевной помощи и просто посмеяться вместе с Вами. Мне вряд ли удастся убедить себя, что я слишком много о себе думаю, и отказаться от этого, – но это, мой чудесный друг, уже полностью моя проблема. Мне остается лишь надеяться, что и я была Вашим чудесным другом.

Мне хотелось бы, чтобы все было не так. Мне хотелось бы… но мои желания не всегда совпадали с Вашими, а теперь это и вовсе неважно, потому что дверь хлопнула и я, улыбаясь печально, стою под теплым дождем и не буду оглядываться, чтобы узнать: смотрите Вы в окно или нет.

Мой Чудесный Друг, мне так жаль».

Рэнсом аккуратно сложил листок и спрятал в шкатулку, где хранил самые важные бумаги.

Это письмо догнало его в Лондоне. Письмо, путешествовавшее больше трех месяцев и наконец попавшее в руки адресата. Оно пришло из Венеции, от той самой женщины, чье дыхание иногда смешивалось с его дыханием, и два сердца стучали в унисон.

Рэнсом не знал, любил ли ее; влюблен он был, это точно. При виде ее он испытывал горячий душевный трепет и такое нестерпимое желание во всем теле, что оно казалось болезнью, нахлынувшей лихорадкой. Он любил ее глаза, и руки, и голос; он любил, когда она, полуобнаженная, пела для него и аккомпанировала себе на арфе. Когда ее волосы были распущены, Рэнсому нравилось перебирать их; они неторопливо рассыпались в пальцах звездчатым темным водопадом.

Но она так не могла. Она отдавала себя не только ему, другим мужчинам тоже и, когда приходил срок расставания, говорила об этом. Она не могла и не хотела ему принадлежать, а Рэнсом, пожалуй, никогда не смог бы связать свою жизнь с нею.

Ведь она была – сама Венеция, он не мыслил ее без этого города, его холодных грязных каналов и хрустальной хрупкости собора Святого Марка, протяжных криков гондольеров и изумительного итальянского света, пропитывающего все вокруг в солнечные дни. Она никогда не уехала бы из Венеции – а Рэнсом не мог остаться.

Как бы там ни было, хорошо, что он получил это письмо перед отъездом. Еще одна оборванная нить, еще одно выполненное обязательство. Они договорились о том, что, когда она произнесет слово «все», он не станет ее удерживать. Рэнсом и не собирался. Теперь он совсем свободен – даже Колуму ничего толком не обещал. Можно плыть на Восток.

Конечно, эта женщина…

Мэгг Ливермор ничем не напоминала ту венецианку. Решительная молодая леди, даже слишком. Рэнсома позабавил ее напор. Она выглядела почти сердитой, когда требовала от него немедленно доставить ее в Китай. Отчасти поэтому Рэнсом согласился – чтобы посмотреть, как она поведет себя дальше.

Он честно сказал ей, что не возит пассажиров. Молодую леди это не остановило. Хорошо. Его дело – предупредить. Ее он предупредил – осталась команда.

Команде такой расклад, ясное дело, по душе не пришелся.

– Женщина на корабле? Плохо это, – высказался старый боцман Харди, когда Рэнсом собрал экипаж на юте и сухо изложил суть дела.

– Она и ее горничная будут пассажирками. Они неприкосновенны, это ясно? – Суеверия Рэнсома в данный момент не волновали, а вот практические вопросы – очень даже.

– Ясно-то ясно, – откликнулся худой матрос по прозвищу Везунчик, – да только нехорошо это, капитан. Всяк знает: свяжешься с женщиной – не задастся плавание.

– Только ваших предрассудков мне тут и не хватало. Мисс Ливермор – настоящая леди, она едет к жениху, так что попрошу без грубых шуточек в ее присутствии. И без грубых жестов, – осадил он развеселившихся матросов. – Приподнимаем шляпы и называем ее «миледи». Все ясно, головорезы?

– Пусть мистер Таннерс скажет!

– Да, мистер Таннерс!

Капитана любили, как бога. Джима Таннерса уважали. Если уж и он за эту идею… эх, двести тысяч чертей, придется стерпеть!

Джим сдвинул черную войлочную шляпу на затылок, пожевал щепку, которую держал во рту, сплюнул ее за борт и обронил:

– Пусть плывет.

Многословностью Таннерс не отличался.

– Вот не нравится мне эта затея, – пробурчал упрямый боцман Харди.

– Кому не нравится, тот может оставить свое недовольство при себе, – сказал развеселившийся Рэнсом. Оттого, что путешествие близко, внутри у него начинали петь нетерпеливые струнки – словно натянутые снасти. – Хватит, нагулялись. Отплываем послезавтра на рассвете.

Прежде чем покидать Лондон и весьма, весьма огорчившегося мистера Уэстли, следовало завершить последнее дело.

Рэнсом приехал в лондонский особняк.

По здравом размышлении, он решил оставить этот дом за собой. В конце концов, ему же нужно будет где-то останавливаться, если он решит посетить город на Темзе. Однако все там следовало переделать, о чем Рэнсом и сообщил спешно вызванному мистеру Уэстли. Кроме того, нужно разобраться с новыми судами, которые теперь принадлежали ему; оба сейчас находились в плавании, и мистер Уэстли поклялся на собственной папке с документами, что, едва шхуны пристанут к берегу, он уже никуда их не отпустит, пока милорд граф их не осмотрит.

– Никуда не отпустите – это немного слишком, – усмехнулся Рэнсом, услыхав про эти далеко идущие планы. – Пусть идут в Глазго и встанут там, а я постараюсь возвратиться туда как можно скорее. Плавание в Китай и обратно займет около восьми месяцев. Я надеюсь, что все это время вы будете присматривать за тем капиталом, что мы получили от продаж, и ознакомитесь с делами на моей верфи.

– Милорд! – мистер Уэстли порозовел от удовольствия. – Означает ли это, что я по-прежнему служу вам?

– Да, если вы не против освоить для себя новую науку – корабли. Если вы хорошо себя покажете, я поставлю вас управляющим моей компанией. И, конечно, в вашем ведении остаются дела майората. Впрочем, об этом мы поговорим позже. Сначала мне нужно встретиться с одним человеком.

– Милорд, вы оказываете мне неслыханную честь!

– Постарайтесь быть ее достойным, мистер Уэстли.

Когда поверенный, рассыпаясь в благодарностях, покинул кабинет, Рэнсом с удовольствием откинулся в кресле. Это было новое кресло; старое, засаленное снесли на чердак. Кабинет преобразился, и Рэнсом впервые почувствовал себя хорошо в этом доме.

«Может, и привыкну», – подумал он. Когда-нибудь, на старости лет, если его не смоет штормовая волна, если он устанет встречать грудью шквалы, если не войдет в бок нож в портовом кабачке, – тогда, возможно, однажды Рэнсом сядет здесь у огня и будет перебирать воспоминания, словно старая дева – засушенные цветы между страницами поэтического сборника.

Вряд ли он когда-нибудь женится. Рэнсом редко об этом задумывался. Ему казалось естественным, что ни одна женщина не притягивала его настолько, чтобы подумать об этом. Все они приковывали к земле, а ему не нужна была земля. Только маяки после долгой дороги, только новые города, чужие лица, мелькавшие, как в хороводе. Пресная вода, еда, женщины на несколько часов. И все. Та, единственная, если она все-таки случится с ним, наверняка пожелает покоя. Своего дома, детишек в розовых оборках, чая в пять часов – к тому времени новая мода, пару лет назад привнесенная в английское общество Анной, герцогиней Бедфордской, станет уже традицией. Это нормально. Это объяснимо. Только он не сможет так жить.

Никакая любовь не заменит свободу.

Рэнсом еще думал об этом, когда слуга доложил, что пришел лорд Норман.

Роберт в зеленом сюртуке и при изящной трости выглядел в этом кабинете гораздо уместнее, чем Рэнсом. В конце концов, лорд Норман прожил в Лондоне всю жизнь и принадлежал к избранному обществу, а значит, умел держаться с достоинством. И сейчас, усаживаясь напротив Рэнсома, Роберт обменивался с ним ничего не значащими фразами, хотя про себя наверняка гадал, зачем это кузен его пригласил.

Рэнсом, не терпевший пустых разговоров, приступил к делу сразу.

– Завтра я покидаю Лондон.

– Как, уже? – огорченно воскликнул Роберт. – Кузен! А я-то рассчитывал еще несколько раз пригласить вас к нам!

– Увы, дела не терпят отлагательства. – Рэнсом содрогнулся, вспомнив тот единственный пикник. Все последующие приглашения он вежливо отклонял, отговариваясь плохим самочувствием (сроду с ним такого не бывало, однако в лондонском обществе это почему-то считалось нормальным) и огромным количеством дел. Мистер Уэстли, напрактиковавшийся за годы жизни у деда, виртуозно владел техникой светского отказа.

– Как же так! Матушка огорчится, – покачал головой Роберт.

– Ваша матушка весьма… чувствительна.

– Весьма глупа, вы хотите сказать, – вздохнул лорд Норман. – Я полагаю, это мне наказание за грядущие грехи, потому что в настоящем их у меня немного – видит бог! Но я смиренно несу этот крест. И весьма, весьма огорчен, что такой достойный собеседник, как вы, покидает нас.

– Оставьте, кузен. Вы же знаете, я здесь чужой, а чтобы сделаться своим, нужно потратить не один год. Все имущество, кроме Сильверстайн-Мэнор и этого дома, я продал. Может, и по меньшей цене, чем следовало. Осталось лишь одно дело, которое я хочу обсудить с вами.

– Вот как! – Роберт, заинтересовавшись, подался вперед.

– Дед утвердил меня в правах наследника, и титул перешел ко мне. Я не вправе от него отказываться, да и отец не хотел бы этого. Потому я останусь графом Сильверстайном. Однако я покидаю Лондон, и неизвестно, когда вернусь, и вернусь ли. Мое место не здесь. А вот оставшиеся в моем владении дома не должны оставаться без присмотра. Поэтому я принял решение подарить вам Сильверстайн-Мэнор и этот особняк. Формально они останутся в моем владении, однако вы можете пользоваться ими по своему усмотрению. Соответствующие бумаги вам выдаст мистер Уэстли.

– Кузен… это излишне щедро! – воскликнул изумленный Роберт.

– Ничуть. К тому же, так как у меня нет наследников и не знаю, появятся ли они, я составил завещание, согласно которому имущество Сильверстайнов в случае моей смерти унаследуете вы.