Текст книги "Женщина в сером костюме"

ГЛАВА ВТОРАЯ

Получил! – ликовала Энн. – Напоролся! Сражен собственным же оружием! Так тебе и надо!

Вспомнив, какое у Филдинга было выражение лица, когда она сказала, что предпочитает иметь дело с мужчинами помоложе, она тихонько хихикнула. Ее сосед по купе бросил на нее изумленный взгляд – что это ее так развеселило? Энн прикусила губу и постаралась взять себя в руки. У нее кружилась голова, словно она выпила лишнего, хотя она вообще не брала в рот спиртного. Ее просто опьянил успех.

Во-первых, она получила-таки эту работу. Во-вторых, она поставила на место Мэтью Филдинга: пусть о себе не воображает. В-третьих, ему пришлось оценить по достоинству ее деловые качества, признать, что она заслуживает уважения. После обеда работа у них пошла совсем по-другому. И ей было страшно интересно.

Ничего не скажешь – голова у него работает великолепно. Как он разделывался с этими сводками – дух захватывало! Отсекал лишнее, выделял главное, заново формулировал задачу и искал ее решение в совершенно неожиданном, но всегда безошибочно выбранном направлении.

Да, несомненно, работать с Мэтью Филдингом будет очень интересно. Энн и сама увлеклась, даже осмелилась подсказать несколько решений. Это было для него полной неожиданностью, но надо отдать ему должное – он не отбросил ее предложения с обычным мужским высокомерием, но обдумал и принял большинство из них. Даже похвалил ее:

– У вас есть голова на плечах, Кармоди.

В его голосе звучало уважение; а это Энн ценила больше всего. Она чуть ему не улыбнулась, но остановила себя в последнее мгновение. Нет уж, еще вообразит, что она с ним кокетничает.

А кокетничать с ним она не собирается!

Подумаешь, магнетический взгляд!

Поезд остановился у станции Уоллстоункрафт. Энн вскочила и стала проталкиваться к выходу. Она успела выйти на платформу за секунду до того, как захлопнулись автоматические двери. Чуть не проехала свою остановку! И все оттого, что мысли ее были заняты Филдингом.

Но все равно все замечательно! Это не шутка – личный секретарь Мэтью Филдинга.

Энн не чувствовала знобящего зимнего ветра. Горячая волна радости пронесла ее по дорожке к дому. Она поднялась на лифте и вошла в квартиру. С любовью окинула взглядом фотографии матери, и вдруг на глаза у нее навернулись слезы.

– Мама, сегодня у меня счастливый день, – сказала она, стараясь не поддаваться слабости.

Она подошла к столу и взяла в руки свою любимую, сделанную ею самой фотографию матери, с которой Шантенель улыбалась ей доброй теплой улыбкой – улыбкой матери, а не звезды телевизионного экрана.

– Я им отплатила и за тебя, мама, – тихо проговорила Энн, глядя на прелестное лицо.

Ее охватила щемящая грусть. Шантенель хотела, чтобы ее все любили. Молодые любовники были доказательством того, что возраст не имеет над ней власти. Что она остается красивой, желанной, обольстительной. Как-то, смеясь, она бросила фразу, что с годами мужчины киснут, – ту самую, что Энн повторила Филдингу. Но вот она, Шантенель, никогда не закиснет!

Энн ненавидела мир, в котором вращалась Шантенель, но, несмотря на это, очень любила мать. Та всегда желала добра людям, всегда думала о них хорошо. Она жила в мире своих фантазий, цеплялась за них наперекор рассудку и действительности, но для дочки у нее всегда находились время и огромный запас нежности и любви.

Энн вовсе не стыдилась матери. Шантенель была честным и добрым человеком и, кроме себя самой, никогда никому не причинила зла. Но Энн стыдилась ее позорной смерти. В памяти людей она осталась как наркоманка, растленная женщина. А на самом деле все было совсем не так. Шантенель свела в могилу очередная глупая ошибка – и ее доверчивое сердце. Ее желание жить радостной, красивой жизнью. Но никто этого не понимал. Никто, кроме Энн.

Она глубоко вздохнула и поставила фотографию на место. Потом машинально включила магнитофон. Любовь к музыке сближала ее с матерью. Музыка дарила ей радость и утешение, скрашивала ее одиночество.

Но сегодня у Энн не было причин для грусти, сегодня она праздновала победу и душа ее пела от счастья. И она выбрала кассету с записью модного мюзикла, которую недавно купила, вставила ее в магнитофон и под звуки увертюры, пританцовывая, прошла в спальню.

Затем аккуратно повесила в шкаф серый костюм, в ванной бросила в корзину с грязным бельем белую блузку, надела свой любимый шелковый халат, на котором весело алели маки, и направилась в кухню, готовить себе ужин.

Зазвучала вступительная песня, и Энн стала ей вторить. Она знала наизусть весь текст либретто и любила подпевать магнитофону, получая от этого большое удовольствие.

Иногда она завидовала певцам и спрашивала себя, не сделала ли она ошибки, отказавшись идти по стопам матери. Может быть, не следовало рвать с миром, в котором жили ее родители? Но этот мир убил сначала ее отца, потом и мать. Это слишком ненадежная, беспокойная жизнь: то взлетаешь на гребень успеха, то падаешь в бездну неудач. Там нет ничего прочного и устойчивого.

По крайней мере на избранной ею стезе успех зависит только от ее способностей. А способности у нее есть. Она докажет Мэтью Филдингу, что женщина способна на большее, нежели ублажать его в постели или мечтать о том, чтобы он допустил ее к себе в постель.

Энн перестала петь и упрямо сжала губы. Нет уж, она не позволит, не допустит, чтобы физиологические потребности как-то отразились на ее работе. Да и вообще, весь этот секс – одна морока. Она прекрасно может без него обойтись. Без него жить значительно проще и легче.

Серый костюм сослужил ей добрую службу. В нем ее меньше всего можно было принять за охотницу за мужскими черепами. Надо просто сохранить этот имидж, и тогда до Мэтью Филдинга дойдет, что как мужчина он для нее не существует.

Завтра в обед нужно пойти по магазинам и купить еще парочку таких же серых костюмов – чем скучнее, тем лучше. Подберет к ним несколько строгих закрытых блузок и будет в этом ходить на службу. А что на ней надето под костюмом – это никого не касается. Вот удивился бы Филдинг, узнав, какие очаровательные прозрачные вещички она носит под унылым серым костюмом! Энн обожала дорогое, изысканное белье.

У нее вообще была склонность к экстравагантным нарядам – видимо, она унаследовала ее от матери. К сожалению, ей не часто приходилось их надевать – деловой женщине пристало носить строгую одежду. Иногда Энн жалела, что не родилась на два-три века раньше. В повседневной жизни современная мода оставляет мало места для игры воображения. Актеры, конечно, могут позволить себе экстравагантность, но это не для Энн. Нет, не для нее.

Тем не менее Энн с удовольствием «принарядится» для Мэтью Филдинга. Надо же постоять за свои убеждения! Надо заставить его признать ее достоинства как человека, а не как женщины.

Однако получилось так, что первым нанес удар Филдинг.

Удар по самолюбию Энн, которое она так оберегала.

На следующее утро, не удостоив ее даже кивка головы, он сказал, как только она открыла дверь:

– Наконец-то. Мне нужен кофе. Кофеварка и все необходимое у вас в комнате. Молока не надо, сахара тоже. И побыстрей!

– Хорошо, сэр. Доброе утро, сэр, – ядовито-сладко ответила Энн. Ни ее тон, ни скрытая в ее словах отповедь не произвели на него ни малейшего впечатления. Он даже не поднял головы от бумаг.

Внутренне кипя, она сварила кофе и принесла ему в кабинет.

– Надеюсь, я угадала ваш вкус, сэр, – сказала она, хотя нарочно положила слишком мало кофе. В конце концов, он не говорил, чтобы она сделала его покрепче. Он разговаривал с ней как со служанкой, которая обязана знать вкусы своего господина и не имеет права возмущаться его грубостью. Вот она его и проучит.

Филдинг хмуро посмотрел на нее.

– Кармоди, я не учитель, и вы не ученица. Перестаньте величать меня «сэр».

– Извините, сэр.

– Что я вам сказал, Кармоди!

Энн сказала с вкрадчивой вежливостью:

– Это получается машинально, мистер Филдинг. Я чувствую, что говорю со старшим. Дело в том, что вы напоминаете мне отца…

– Хватит! – рявкнул Филдинг. – Идите займитесь почтой. Она у вас на столе.

– Хорошо, мистер Филдинг, – отчетливо проговорила Энн и поспешно отошла от стола, чувствуя, что у него вот-вот лопнет терпение. Но он сам виноват – не надо было обращаться с ней как с прислугой, которая не заслуживает даже слова «пожалуйста».

Энн принялась разбирать почту.

Через десять минут в дверях появился Филдинг с чашкой в руках.

– Что за помои вы мне подали, Кармоди?

Энн изобразила удивление.

– Помои, сэр?

Он тяжело вздохнул.

– В будущем варите мне кофе в два раза крепче.

– Вот как? Извините, сэр. В следующий раз я положу больше кофе, – с серьезным видом пообещала Энн.

– Да уж пожалуйста, – бросил Филдинг, швырнул чашку с блюдцем на стол и размашистым шагом вышел из комнаты.

В душе Энн зашевелился червячок сомнения. Может быть, он уже несколько часов сидит тут за столом и ломает голову над какойнибудь особенно заковыристой задачей. Ну, не поздоровался, ну, потребовал кофе – так ли уж это ужасно?

В конце концов, всем секретаршам приходится поить своих начальников кофе. А раз уж у нее в кабинете стоит кофеварка и лежат все нужные запасы, она и себе в любой момент может сварить чашечку. Пожалуй, она была к Филдингу не совсем справедлива. А Энн старалась всегда поступать по справедливости. Ладно уж, впредь она будет варить ему такой кофе, какой ему нравится.

Но что касается обращения «сэр», тут у Энн никаких угрызений совести не было. Когда он перестанет с ней разговаривать как придирчивый учитель, тогда и она перестанет называть его «сэр». А до тех пор… не уволит же он ее за чересчур почтительное обращение! Однако придется соблюдать меру и не доводить дело до крайности.

Вообще-то говоря, может быть, не стоит вести с Филдингом непрерывную войну. Он не виноват, что Роджер Хопман так безобразно с ней обошелся. А место личного секретаря Филдинга стоит того, чтобы кое-что и перетерпеть.

Когда начальник позвал Энн обсудить очередные дела, она, помня о своем решении, постаралась называть его «мистер Филдинг», лишь изредка вкрапляя «сэр». В одиннадцать часов он объявил, что идет к зубному врачу, велел ей отвечать на телефонные звонки и записывать, кто и зачем звонил.

Что Энн и делала с большим удовольствием – отвечать по телефону входило в круг ее обязанностей, – пока не позвонила Митци.

– Позовите Мэтта, – грудным голосом проговорила она в трубку. – Скажите, что звонит Митци.

– К сожалению, мистер Филдинг отлучился, и я не знаю точно, когда он вернется, – ответила Энн, рисуя в своем воображении роскошное тело, которому только и мог принадлежать подобный голос. И, стиснув зубы, добавила: – Что-нибудь ему передать?

После раздражающе долгой паузы в трубке раздался похотливый смешок, и Митци выдала нечто такое, от чего у Энн потемнело в глазах: ей только не хватало служить посредницей в постельных делишках Мэтью Филдинга!

Она записала слова Митци, от негодования чуть не порвав пером бумагу.

Пылкий любовник вернулся около двенадцати. За время его отсутствия Энн постаралась умерить свой гнев, но ничего не вышло. Что это еще за разговорчики по служебному телефону! Он сам сказал, что не потерпит на работе женской чувствительности. «Вы здесь для того, чтобы заниматься делом»– это его собственные слова. И пожалуйста – в первый же день она должна слушать про его сексуальные подвиги. Для таких поручений пусть ищет другого секретаря!

Твердо решив так или иначе дать Филдингу это понять, Энн вошла к нему в кабинет со списком телефонных звонков – каждый на отдельном листочке.

– Прочитайте мне его вслух, – бросил он, – вместе с вашими замечаниями, если в них есть нужда.

Энн сначала перечислила деловые звонки. Затем, воспользовавшись возможностью, так неразумно предоставленной ей Филдингом, принялась комментировать их.

– Последней звонила Митци, – сказала она в заключение. – Она просила поблагодарить вас за цветы и передать, что у нее лихорадка…

– Лихорадка?

– Да, сэр, – невозмутимо подтвердила Энн. – Она сказала, что ее лихорадит и что ей необходим постельный режим.

Филдинг самодовольно усмехнулся.

Если бы он выказал раздражение или хотя бы скучающе зевнул, Энн, может быть, и смолчала бы. В конце концов, он не отвечал за непристойности Митци. Но, увидев у него на лице ухмылку самодовольного самца, она взорвалась.

Ах, он считает, что все женщины только и мечтают хлопнуться пред ним на спину в любое время дня и ночи? Подумаешь, подарок! Что, собственно, он собой представляет? Богатый, интересный, физически привлекательный мужчина. Только и всего. И он еще имел наглость сделать ей это идиотское предупреждение!

Стремясь уколоть его побольнее, Энн забыла о благоразумии. Он предложил ей делать замечания. Хорошо же!

– Кажется, у вас с этим все в порядке, сэр, – сказала она нарочито бесстрастным тоном.

Ее слова стерли ухмылку с его лица.

– Я не собираюсь обсуждать с вами свою личную жизнь, Кармоди, – процедил он сквозь зубы.

– Вы же сказали: делать замечания, если появится необходимость. Вот я и пыталась это сделать.

– Пытались? – свирепо переспросил он. – У вас что, возникли какие-то сомнения?

Энн сморщила лоб, словно решая сложную задачу.

– Да нет, Митци, видимо, и вправду довольна. Хотя голоса бывают обманчивы. – Затем она добавила с таким видом, будто это ей только что пришло в голову: – Может быть, вам лучше распорядиться, чтобы по личным делам вам звонили домой, сэр? Тогда вы сами будете отвечать на телефонные звонки и сами сможете судить по ее голосу, удовлетворена ваша партнерша или нет.

Ей показалось, что у него вот-вот из ушей вырвется под давлением пар. Окинув уничтожающим взглядом ее мешковатый костюм, он язвительно сказал:

– А уж вы-то, конечно, судите об этом безошибочно?

– Нет, я этого не сказала бы, сэр, – ответила Энн (и это полностью соответствовало действительности). – Я как-то лучше разбираюсь в поведении мужчин. Что касается женщин, то тут вам виднее, сэр.

– Ладно, Кармоди, хватит, – с грозным спокойствием проговорил Филдинг. – Можете идти обедать.

– Благодарю вас, сэр.

Энн отправилась в универсальный магазин, который предлагал большой выбор готовой одежды. Она посмеивалась про себя, представляя, как в следующий раз Мэтью Филдинг будет озабочен тем, чтобы понять, испытывает ли его партнерша по постели удовлетворение. Эта мысль ее сильно развлекала, а также проливала бальзам на ее уязвленное самолюбие. Вряд ли ему захочется, чтобы она отвечала на звонки его любовниц.

Однако она вскоре обнаружила, что, уязвив самолюбие Филдинга, она одновременно пробудила в нем нездоровый интерес к своей особе.

Ей нравилось с ним работать, нравилось, что Филдинг все больше доверяет ее суждениям, и она прилагала все силы, чтобы поспевать за ходом его мыслей и непрерывно возникающими у него новыми идеями. И она не могла пожаловаться на плохое обращение. Он никогда не давал воли рукам и разговаривал с ней только о делах. Но время от времени Энн ловила на себе его задумчивый, да нет! – заинтригованный взгляд, который приводил ее в замешательство.

Каждый раз он делал вид, что просто глядел в пространство, обдумывая какую-нибудь мысль. Но у Энн было совсем другое впечатление. Ей казалось, что он ее мысленно раздевает.

Она уже стала жалеть о сказанном в запальчивости, о том, что ей нравятся мужчины помоложе и что она лучше разбирается в поведении мужчин. То есть в поведении мужчин она разбиралась неплохо, но только постольку, поскольку это касалось работы. Но при одной мысли о том, что Филдинг пытается представить себе ее в постели, у нее мурашки пробегали по коже.

Что она могла поделать? Сказать Филдингу: «Перестаньте так смотреть на меня!»? Можно было легко представить, как он это расценит. Скажет, что это ей мерещится, что она пытается обратить на себя его внимание. Но Энн окончательно убедилась, что ей это не мерещится, после инцидента по поводу белой рубашки.

– Мне нужна к вечеру новая белая рубашка, – заявил Филдинг, когда они с Энн покончили с утренними делами. – Можете задержаться после обеда, Кармоди. Зайдите в магазин и купите рубашку шестнадцатого размера.

– Купить вам рубашку? – тупо повторила Энн. Она отказывалась верить своим ушам.

Филдинг нахмурился.

– Шестнадцатого размера, – терпеливо повторил он, как будто она могла не услышать его с первого раза.

– Шестнадцатого размера, – проговорила Энн, у которой от негодования перехватило дыхание. – В каком магазине вы их покупаете?

Он бросил на нее нетерпеливый взгляд.

– Я не хожу по магазинам, Кармоди. Это входит в ваши обязанности.

Энн мысленно сосчитала до десяти. Начальники часто поручают своим секретаршам забрать вещи из химчистки, купить подарок или еще что-нибудь, что вообще-то те не обязаны делать. Так уж повелось. И хотя все секретарши, с которыми Энн об этом разговаривала, признавались, что терпеть не могут выполнять подобные поручения, деваться от этого было некуда. Но покупать Мэтью Филдингу белье – это уж слишком!

– Кажется, в инструкции, определяющей круг моих обязанностей, ничего не говорится о покупке рубашек, – ледяным тоном сказала Энн.

Филдинг насмешливо приподнял брови.

– Вы мой личный секретарь, Кармоди. Что, по-вашему, значит «личный»?

Энн кипела от возмущения. Слово «личный» можно истолковывать по-разному, можно дожить в него такой смысл, с которым она отказывается мириться. Но она сумела сдержать себя.

– Рубашку шестнадцатого размера, – повторила она и выскочила из кабинета, опасаясь, что в следующую секунду запустит в Филдинга сумочкой.

Самодовольный мужлан! Вот почему он нанял женщину, а не мужчину. Ну, подождите же, Мэтью Филдинг! Если вы воображаете, что Энн

Кармоди согласится играть при вас роль псевдожены, то вы глубоко заблуждаетесь.

Энн купила экстравагантную рубашку с оборочками на груди, такую, которую согласился бы надеть разве лишь самый отпетый пижон. К ее удовольствию, Филдинг даже не развернул свертка, который она ему дала, полагая, что она, как всегда, выполнила его задание.

Когда Энн на следующее утро явилась на службу, Филдинг сидел в кресле туча тучей, брал в руки один карандаш за другим, разламывал их пополам и швырял в металлическую корзинку для мусора.

– Ну и как настроение? – язвительно спросил он.

– Спасибо, отличное, – пропела Энн.

– И ничто не смущает вашего покоя? Никакое внутреннее раздвоение?

– Извините, сэр, я не понимаю.

Филдинг с грохотом отодвинул кресло, подошел к Энн и остановился перед ней в угрожающей позе.

– Посмотрите на меня, Кармоди! – гаркнул он. – Хорошенько на меня посмотрите!

Она послушно подняла глаза и окинула взглядом его высокую, отлично сложенную фигуру.

– Ну и что, сэр? – поспешно спросила Энн.

Филдинг не спускал с нее глаз.

– Я ношу гладкие белые рубашки, Кармоди. Я ношу строгие галстуки. Я ношу темные костюмы. – Его голос загремел. – Мне не нравится походить на павлина с распущенным хвостом. А вчера мне пришлось надеть эту идиотскую рубашку, которую вы мне купили.

– Идиотскую? – с невинным видом осведомилась Энн. – А мне она показалась очень симпатичной.

– Симпатичной? У вас что, совсем нет вкуса? – Филдинг с отвращением окинул взглядом ее костюм. – Впрочем, что я спрашиваю? Неужели у вас нечего надеть на службу, кроме этого мешка? С тех пор как вы сюда поступили, я не видел на вас ничего другого.

Тут Энн вдруг усомнилась в том, что выбрала такой уж удачный способ доказать Филдингу свое безразличие.

– Между прочим, сэр, у меня три разных

серых костюма, и я убедилась, что это самая

подходящая одежда для службы. Конечно, если вы возражаете, сэр, – всерьез возражаете, а не просто не одобряете мой вкус…

– Вы же женщина! – заорал Филдинг. – Какого черта вы хотите доказать, напяливая на себя мужскую одежду?

– Я знаю, что я женщина, мистер Филдинг. И мне нет нужды это доказывать – вам или кому бы то ни было. Уж это, во всяком случае, не входит в круг моих обязанностей. Послушайте, сэр, не вы ли заявили мне в первый же день, что не потерпите женских штучек? Или я вас не так поняла, сэр? Может быть, вы имели в виду что-нибудь другое?

Филдинг скрипнул зубами и медленно проговорил:

– Кармоди, обещаю вам, что, если вы наденете платье, я не сочту это за женскую уловку.

Но Энн была слишком взбешена, чтобы отступиться от своего.

– Я предпочитаю надевать на службу костюм, сэр, – ответила она.

– Надевайте что хотите! – рявкнул Филдинг. – Мне все равно. Только поостерегитесь в будущем покупать мне рубашку с оборками или еще что-нибудь в таком же духе.

Он резко повернулся и пошел к столу. У него были сжаты кулаки: вот-вот схватит ее за плечи и хорошенько встряхнет. У нее поползли по спине мурашки. У Филдинга была фигура атлета и взрывчатый темперамент. Плюхнувшись в кресло, он поднял на нее недобрый взгляд и проговорил угрожающим тоном:

– Объясните мне одно, Кармоди. Может быть, вам больше уже никогда не придется мне ничего объяснять.

Он помолчал, давая ей время осознать, что его терпение на исходе. Не пугай, подумала Энн. Нечего угрожать увольнением, не так уж я от тебя завишу – в случае чего найду себе приличную работу в другом месте, даже если не такую престижную и интересную.

– Если вам так нравятся эти… костюмы, – ядовито проговорил он, – в которых – вы не можете это отрицать – скромность доведена до крайности, что вас дернуло купить мне эту мерзость в оборочках?

Собственно говоря, в ответ на это Энн следовало бы заявить об уходе, но ею руководило только одно желание: сокрушить в этом самонадеянном самце уверенность в его мужском превосходстве. Она твердо встретила его свирепый взгляд и сказала урезонивающим тоном:

– Вы же сами сказали, что у меня плохой вкус, сэр. Может быть, будет лучше, если вы поручите кому-нибудь другому делать для вас покупки? Тогда у нас не будет причин для разногласий, и мы сможем спокойно заниматься работой.

Филдинг мрачно усмехнулся. Казалось, он растягивает губы лишь для того, чтобы показать, что полностью владеет собой и положением.

– Я уверен, что вы не повторите такой ошибки, Кармоди, – сказал он мягким и в то же время угрожающим голосом, чеканя каждый слог. – Я убежден, что вам не надо повторять одно и то же дважды.

Энн вздернула голову. Будь что будет, но она так просто не уступит. Не даст ему одержать

верх. С другой стороны, бросаться таким местом тоже ни к чему. Чувствуя, что балансирует между победой и поражением, она сказала, тщательно выбирая слова:

– Боюсь, сэр, что вам не следует доверяться моему вкусу. Вам не нравится одежда, которую я предпочитаю надевать на службу. Вы считаете, что она бесцветна и скучна. С другой стороны, у меня есть слабость к экзотическим нарядам – за стенами конторы. Эта слабость, видимо, и проявилась в выборе этой… «мерзости в оборках». Простите, сэр, но из этого можно сделать только один вывод: в вопросах одежды на меня полагаться не следует.

Сраженный ее логическими доводами, Филдинг, казалось, потерял дар речи.

– Черт побери, Кармоди! – наконец крикнул он, не найдя, что ей возразить. – Хватит спорить! Мы только даром теряем время.

И вдруг у него мгновенно изменилось выражение лица. Он заинтересованно приподнял бровь.

– А что вы имеете в виду под экзотическими нарядами, Кармоди? – со жгучим любопытством спросил он.

Ну конечно, нашел слабое место! В глазах у него заскакали чертики – он явно прикидывал, как будет выглядеть Энн, если вместо этого бесформенного костюма наденет что-нибудь вызывающее.

Дьявол! Энн готова была откусить себе язык. Сама виновата – не надо было давать ему повода! А он и обрадовался! Сделав глубокий вдох, чтобы как-то успокоить бешеный стук сердца, она сказала:

– Извините, сэр, мы действительно зря тратим время. Мне нужно подготовить вам сводку, о которой вы меня вчера просили и…

– Да-да, идите, – бросил он, все еще задумчиво ее разглядывая. – Когда будет готова, дайте мне посмотреть.

Сражение закончилось, и Энн, казалось, могла бы радоваться: если она его и не выиграла, то по крайней мере заставила Филдинга призадуматься. К сожалению, его мысли пошли не в том направлении, в каком ей хотелось бы. Следовало отступить для перегруппировки сил. Во всяком случая, места она не потеряла.

И при удобном случае опять сможет дать ему бой.

Энн повернулась к Филдингу спиной и вышла из комнаты своей обычной легкой походкой. Но для этого ей потребовалось все ее самообладание. Закрыв за собой дверь и опустившись на стул, она мысленно обрушила на Филдинга все известные ей ругательства.

Он опять сумел ее унизить, но в этом не было ничего нового: он и раньше не скрывал, что видит в ней в первую очередь тело. Женщины для него или предмет удовлетворения его желаний, или служанки. Но пусть только попробует еще раз так с ней обойтись! Пусть только попробует! Она ему прищемит хвост – или еще коечто!