Текст книги "Тьма"

Глава 9. 30 апреля, 2021 года

Сначала, я чувствую ее вес на груди. Два карих глаза с темными щелями посередине глядят в мои.

Эта узкая хитрая морда.

Я открываю рот, пытаясь закричать, но ничего не выходит.

Лиса исчезает. Я просыпаюсь, сердце колотится. Резко сажусь, все еще не придя в себя ото сна. Поначалу чувствую головную боль. Подкрадывающийся страх, предвещающий по-настоящему жуткое похмелье.

Потом вспоминаю прошлую ночь.

Я издаю стон. На кой черт я это сделала? Правило номер один по выживанию в маленькой группе посреди ледяной глуши – не трахаться ни с кем, Кейт. Не рисковать испортить дружбу, не становиться источником ненужных слухов. Кто угодно, проходящий мимо, мог услышать нас.

Как я могла быть такой колоссально, монументально, поразительно глупой?

Пару минут я всерьез намереваюсь остаться в кровати. Видит Бог, я чувствую себя ужасно и заслуживаю выходной. Но это было бы трусостью и попросту откладыванием неизбежного. Кроме того, мне нужно осмотреть Алекса, поговорить с Каро.

Не остается ничего, кроме как надеяться, что никто не прознал о случившемся.

Я проглатываю несколько таблеток «Гидрокодона», а потом открываю жалюзи и смотрю во тьму. Никакого рассвета не ожидается, только сумеречный свет несколько часов кряду. Теперь все, что мне остается – резкое белое сияние светодиодных ламп, освещающих станцию.

К моему удивлению и облегчению, в столовой сидит только Арне, смотря что-то на своем планшете и поедая мюсли.

– Не отвлекайся на меня, – говорю я, когда он поднимает взгляд.

– Не переживай. – Он выключает видео. – Я уже три раза смотрел.

– Это что?

– Фильм, называется «Солярис».

– Андрей Тарковский, – улыбаюсь я. – Одна из его лучших работ.

На лице Арне появляется радостное выражение.

– Тебе нравятся его фильмы?

– Очень. – Любовь к Тарковскому я переняла от Бена, который взял меня на ретроспективу его работ в инди-кинотеатр в Бристоле, вскоре после того, как мы обручились. Я быстро попала под чары этих западающих в память изображений, длинных, бесконечно тянущихся планов, нависающего ощущения непостижимого.

Я хорошо помню «Солярис». Меланхоличная история о психологе, которого отправили на отдаленную космическую станцию, населенную тремя учеными, впавшими в глубокий эмоциональный кризис. Психолог быстро обнаруживает, что база населена монстрами, элементами подсознательного, обретшими телесную форму благодаря разумной планете, вокруг которой вращается корабль.

О параллелях с этим местом и думать не стоит.

– Как ты себя чувствуешь? – Арне пристально изучает меня. Но в его взгляде нет ничего, кроме беспокойства, решаю я. Он просто один из тех парней, которым нравится наблюдать за людьми.

– У меня похмелье, – признаю я. – Слишком налегала на вино вчера.

– Ну, это был непростой вечер. – Он задумчиво поджимает губы. – Алекс в плохом состоянии. Я за него беспокоюсь.

Я отпиваю кофе.

– Ты много с ним общаешься? – Если не считать Каро, Арне кажется единственным человеком, с которым я замечала Алекса.

– Немного. Но он… ну, типичный тюрбан.

– Тюрбан? – растерянно нахмуриваюсь я.

– Ну, знаешь, мужик?

– А, – посмеиваюсь я. – Чурбан. Ты имеешь в виду, что он довольно замкнутый?

– Именно.

Я удивленно моргаю. Честно говоря, именно так я бы описала самого Арне.

– Значит, Алекс рассказывал тебе, что его беспокоит?

– Этого я не говорил. – Арне внимательно разглядывает меня.

Я собираюсь спросить, что он имеет в виду, когда появляется Элис с Робом.

– Доброе утро, – весело говорит она, ставя чайник. Роб кивает, а затем идет накладывать завтрак.

Никаких признаков того, что кто-то что-то подозревает, понимаю я облегченно. Я очищаю тарелки и мою их на кухне, планируя свое расписание. Первым делом мне нужно увидеться с Алексом. И с Томом – то, как поспешно он вчера удалился, не дает мне покоя.

Но учитывая, что сегодня воскресенье, неизвестно, где их искать. Соня любит в выходные вязать в гостиной, греясь под одной из ультрафиолетовых ламп, которые предоставляет АСН, чтобы облегчать наихудшие эффекты отсутствия натурального света. Сандрин неизменно можно найти на ее самодельном поле для гольфа в «Бета». Но Алекс? Или Том? Я не уверена, чем они любят заниматься в свободное время – лентяйничают, подозреваю я.

Именно там я нахожу Алекса, развалившегося на кровати. Он не утруждается сесть, когда я стучу.

– Можно войти?

Он показывает в сторону стула, так что я закрываю за собой дверь и сажусь.

– Ты в порядке?

Алекс не отвечает, просто смотрит на меня мгновение, а потом переводит взгляд на окно. В отличие от меня, он не держит жалюзи закрытыми все время, чтобы отгородиться от повисшей снаружи темноты.

Я смотрю в эту непроглядную ночь, потом отвожу глаза, по коже бегут мурашки. Это похоже на пребывание на борту лодки, когда глядишь в непостижимые глубины океана. В неизведанные ужасы. Там может скрываться что угодно, говорит примитивная часть моего мозга, хотя рациональная знает, что там нет ничего, кроме воздуха и льда.

– Чем могу помочь, Кейт?

Голос Алекса привлекает мое внимание. Я смотрю на его правую руку. Кожа в синяках, запекшаяся кровь вокруг рассеченных костяшек.

– Нам нужно промыть это и нормально все осмотреть, – говорю я ему. – Хочешь пройти в операционную?

Я не сомневаюсь, что он откажется, но, к моему удивлению, Алекс встает и идет за мной. Я включаю свет в клинике и усаживаю его на стул у моего стола. Взяв антисептическую салфетку, я аккуратно убираю засохшую кровь.

– Можешь пошевелить пальцами?

Алекс выполняет мою просьбу.

– Сожми в кулак.

Он сжимает руку, морщась. Но припухлость минимальная, и я уверена, что ничего не сломано. Я выуживаю бинты из шкафчика, смазываю рану антисептиком и высушиваю.

Накладывая повязку, я чувствую, что его пальцы дрожат. От боли, гадаю я, или от чего-то другого?

– Тебе нужны обезболивающие? – спрашиваю я.

– Нет, – качает головой Алекс.

Я смотрю на его лицо. Он действительно выглядит ужасно. Не просто с похмелья, а так, будто с него спала личина, обнажив его естество. Он выглядит подавленным… побежденным.

Что происходит?

Я снова вспоминаю истории о людях, сломавшихся под напряжением. Парнях, которые решают оставить полюс посреди зимы и отправиться в никуда на лыжах или снегоходах. Людях, разражающихся слезами во время завтрака или закрывающихся у себя в комнате, отказываясь выходить. О пустом антарктическом взгляде, известном как «финиш», когда разум окончательно замыкается в себе. Не говоря уже о многочисленных драках, ссорах, разбитых кулаках и сломанных челюстях.

Не каждая психика достаточно гибкая, чтобы справиться с экстремальной изоляцией, ощущением, что тебя заперли с маленькой группой людей. Незначительные проблемы могут с легкостью перерасти в сильную вражду. Неприязнь порождается самым простым недопониманием.

– Ты не хочешь объяснить, что вчера произошло? – спрашиваю я тихо.

Он не отвечает.

– Алекс, пожалуйста, поговори со мной. Скажи, в чем дело, – пытаюсь я снова.

Наконец-то, он смотрит на меня. Как будто оценивает, приходит к какому-то заключению.

– Они считают, это моя вина, – бормочет он, – то, что случилось с Жан-Люком.

Я молчу, ожидая, пока он продолжит.

Он потирает лоб здоровой рукой, закрывает глаза на мгновение.

– Ты знала, что мы провели четыре часа, пытаясь добраться до него? Но он застрял вниз головой, вне поля зрения. Он… – Алекс сглатывает, вдыхает. – Мы не смогли его достать. Мы пытались, но не смогли его достать.

– Алекс, мне так жаль. – Я касаюсь его руки.

– Хм, ну ты одна такая. Ты и Каро. Все остальные винят меня.

– Алекс, – я внимательно подбираю слова, – я не думаю…

– Видишь ли, это моя работа, убедиться, что все безопасно и надежно перед каждой вылазкой на лед. И я это сделал, Кейт. Я всегда тщательно проверяю все снаряжение. Не было ни одного признака, что что-то может пойти не так. Но такая поломка…

Он снова замолкает.

– Какая поломка? – подбадриваю я.

– Эти карабины способны выдерживать огромный вес. Намного больше, чем вес Жан-Люка. Один из них не мог просто так сорваться. Чтобы это случилось, должен был быть явный дефект, и я бы его заметил.

– Ты осматривал его? После, я имею в виду.

– Нечего было осматривать. Все упало в расщелину вместе с ним.

– К чему ты ведешь? – нахмуриваюсь я.

Алекс качает головой. Я чувствую, он что-то недоговаривает, недостаточно мне доверяет, чтобы продолжать.

– Послушай, – настаиваю я. – Я доктор, так что обязана хранить все, сказанное в этой комнате, в тайне, хорошо?

Алекс хмыкает в ответ.

– Алекс, пожалуйста, не пойми меня неправильно, – вздыхаю я. – Но я думаю… ну… – я замолкаю. – Знаю, что кое-кто на станции употребляет марихуану. Я размышляла, не о тебе ли речь?

– На что ты намекаешь, Кейт? – он округляет глаза. – Что я гребаный параноик? Или что я накурился и не проверил снаряжение как следует? – возмущенно заводится он.

Я поднимаю руки в попытке успокоить его.

– Нет, я лишь полдумала, может, это не помогает…

– Да пошла ты! – Он смотрит на меня, его щеки краснеют, как будто я дала ему пощечину. – Ты такая же, как остальные.

– Алекс, постой!

Но мои слова прерывает звук захлопывающейся за ним двери клиники.

Глава 10. 30 апреля, 2021 года

Заперев дверь, я спешу назад в свою комнату. Замираю у окна, поднимая жалюзи и заставляя себя выглянуть наружу. Но толстое одеяло облаков закрывает мириад звезд – единственный плюс постоянной темноты и отсутствия загрязнения воздуха, оставляя видимым только мое отражение в стекле.

Я снова представляю Жан-Люка в холодном, холодном льду. Нет места ошибке в этом беспощадном месте, думаю я, единственный промах может иметь летальные последствия.

И я только что совершила роковую ошибку с Алексом. Зачем я упомянула марихуану? Это нужно было оставить до лучшего времени.

Глупый ход, Кейт.

В коридоре эхом отдаются голоса, приближаясь, а потом затихая. Где-то вдалеке едва различим гул дизельного генератора, поддерживающего нас в живых в этом скованном льдом оазисе. Я прислушиваюсь некоторое время, прежде чем вытащить пузырек из-под витаминов из шкафа. Мое похмелье резко перерастает в убойную мигрень, и таблетки, выпитые ранее, едва ли ее остановят.

Когда я открываю крышку и заглядываю внутрь, волна тошноты поднимается, угрожая захлестнуть меня с головой.

Пусто.

Остававшиеся таблетки исчезли все до последней.

С нарастающей паникой я роюсь в шкафу, решив, что содержимое пузырька рассыпалось. Но никаких следов лекарства нет. Ни одной таблетки.

Какого хрена?

Я обыскиваю рюкзак, нахожу парочку таблеток «Гидрокодона», завернутых в салфетку в одном из боковых карманов. Раскусываю их и проглатываю, отчаянно надеясь смягчить головную боль, чтобы я могла думать более ясно.

Возможно ли, что я положила таблетки в другое место и забыла? Мог ли у меня случиться какой-то провал в памяти, побочный эффект лекарства?

Я не из тех людей, кто прибегает к самооправданию. Я прекрасно знаю, что принимала слишком много рецептурных препаратов и слишком долго. Хотя зависимость началась вполне обоснованно – авария оставила меня с хронической болью от травмы позвоночника и сломанного колена – я не могу отрицать, что теперь она превратилась в нечто совсем другое. Во многом благодаря сестре, которая презентовала охапку пустых пакетов от таблеток, добытых в моем ведре для переработки, через шесть недель после аварии.

– Серьезно, Кейт?

Клэр не нужно было ничего больше говорить. Мою сестру так же бессмысленно пытаться обмануть, как и меня саму.

Но я все равно умудрялась нормально функционировать до этого момента. Никаких очевидных провалов или проблем с вниманием. Я отматываю события назад к этому утру, пытаясь вспомнить, что именно я делала. Я могу отчетливо визуализировать, как достала «Гидрокодон» из пузырька, потом вернула в шкаф, под стопку уличных вещей.

Я не могла это придумать. У меня, может, и есть проблема, но я не сумасшедшая.

Хотя альтернатива еще хуже. Если я не потеряла и не переложила их, тогда это… дело рук кого-то другого.

Кто-то был в моей комнате и забрал таблетки.

Но зачем? Я сажусь на кровать, пытаясь мыслить трезво сквозь похмельный туман. Я с радостью пропишу все, что нужно. АСН признаéт, что пережить антарктическую зиму может быть физически и психически изнурительно и не имеет возражений против того, чтобы давать людям любую фармакологическую поддержку, которая им нужна.

Если не для личного пользования, зачем еще кому-то красть мои таблетки? Чтобы пожаловаться на меня Сандрин?

Оторопь берет от этой мысли. Я хоть и не нарушала никаких правил – АСН не запрещает людям привозить с собой собственные препараты – подозреваю, что начальница станции может неодобрительно отнестись к моей заначке.

Но в этом нет смысла. Наверняка, если бы они намеревались уличить меня, забрали бы и пузырек? Все-таки это доказательство того, что я пытаюсь скрыть свою привычку.

Я ложусь, приступ тревоги усиливается. Закрываю глаза на пару минут, пытаясь успокоиться. Когда я снова открываю их, замечаю кое-что странное – блокнот, который я храню на левой стороне стола, переместился на правую. Я встаю и проверяю, уверенная, что я его не передвигала – я использую его, чтобы прикрыть огромное пятно от кружки, оставленное предыдущим жильцом.

Медленно осторожно оглядываю комнату, начиная с ящика, где храню туалетные принадлежности. Кажется, все в норме, но немного не на своих местах, как будто кто-то копался в моих вещах, поспешно заметая следы. Такая же история с тумбочкой и всеми вещами, наваленными на верхней койке. Ничего определенного, просто неуютное ощущение, кажется, что вещи переместились с тех пор, как я ушла сегодня утром.

Возвращаясь к шкафу, я просматриваю одежду. Замечаю, что кофты с длинным рукавом сложены по-другому, их рукава больше не завернуты внутрь. Нижнее белье тоже перемешано, все носки теперь на задней части полки, а не впереди.

Вывод неизбежен. Кто-то был в моей комнате и прошелся по всем моим вещам.

Но зачем?

И что я буду с этим делать?

Ничего, понимаю я обреченно. Я абсолютно ничего не могу сделать. Даже не могу сообщить о пропаже таблеток по очевидным причинам. А я не думаю, что пропало что-то еще.

Могу ли я по-другому выяснить, кто это сделал? Может, отследить данные по нашим браслетам?

Но мне нужна помощь, я уже просматривала данные раньше и не смогла в них разобраться. В любом случае, кто бы это ни был, наверное, он догадался снять браслет перед этим.

О боже. Я ложусь обратно на койку, борясь с приливом паники. Кто-то знает. Кто-то знает мой маленький грязный секрет.

Я сжимаю зубы. Я не могу думать об этом сейчас, решаю я, все, что в моих силах, это молчать и вести себя как обычно, надеясь, что кто бы это ни сделал, он оставит эту информацию при себе. А если они решат обнародовать ее, что ж, мне просто придется сознаться и отдаться на милость Сандрин.

Господи, она же не может меня уволить, да? Я единственный доктор, который у них есть до прибытия самолета следующей весной.

Возможно, злоумышленник оказал мне услугу, думаю я, когда мигрень достаточно отступает, чтобы можно было пойти увидеться с Каро. В конце концов, знать, что у тебя есть проблема, это не то же самое, что справляться с ней – это битва, которую я всегда откладывала на завтра.

Иронично, но, может, это именно тот толчок, который мне и нужен.

Я нахожу Каро одну в библиотеке, пишущую письмо. Странно, учитывая, что возможности доставить его получателю в ближайшие шесть месяцев не предвидится.

– Я пишу родителям раз в неделю, – говорит она, поймав мое растерянное выражение лица. – Рассказываю, что делала, новости о станции и тому подобное. Они обожают получать их, даже если письма прибывают одной большой кучей.

Они владеют ранчо, вспоминаю я, занимаются фермерством на холмах рядом с Крайстчерч. Единственный ребенок – и, по ее собственному признанию, во многом пацанка – Каро выучилась на сантехника.

По правде, она до сих пор пацанка, отказывающаяся от макияжа, неизменно одетая в старый свитшот и мешковатый комбинезон. Но я почти уверена, что она гетеросексуальна, с другой стороны, Элис, настолько женственную, насколько это возможно, совсем не привлекает противоположный пол.

Я прикусываю губу, сомневаясь. Раздумывая, следует ли задевать тему.

– Каро, можно задать тебе вопрос? – Я оглядываюсь проверить, что нас не подслушивают.

– Конечно. – Она откладывает ручку и обращает на меня все свое внимание.

– Ты можешь пролить хоть немного света на то, что случилось вчера? Алекс с тобой об этом вообще говорил?

Каро покусывает губу.

– Немного. Он считает, что остальные винят его за произошедшее с Жан-Люком. Но это не его вина, Кейт. Алекс очень осторожен. Я имею в виду, педантичен, когда дело доходит до серьезных вопросов.

Несмотря на то что рассказал вчера Дрю, слова Каро звучат правдиво. Все-таки если ты был замешан в чем-то или, как минимум, причастен к чьей-то смерти, например, к тому, что произошло с девушкой в Новой Зеландии, этот опыт наверняка бы тебя изменил. И, в противоположность намекам Дрю, разве это не заставило бы Алекса стараться изо всех сил, чтобы такого больше никогда не случилось? Проявлять большую осторожность?

С другой стороны, бьет ли молния дважды в одно место? Может ли быть совпадением, что двое умерли под присмотром Алекса?

У меня есть соблазн спросить Каро, знает ли она что-то о том несчастном случае, но решаю сначала найти газету со статьей. Кроме того, если с кем мне и нужно говорить об этом, так это с самим Алексом.

Если он даст мне еще один шанс.

– Мне кажется, я расстроила его, – признаюсь я. – Я спросила его насчет курения марихуаны. Он принял это как какой-то упрек.

– Он не курит, – говорит Каро, нахмурившись. – Уже нет. Не после смерти Жан-Люка, да и до того употреблял редко.

– Ладно.

– Он хороший парень, – добавляет она почти яростно, как будто я предположила другое. – Я серьезно, Кейт. Он один из самых добрых, чутких людей, которых я когда-либо встречала. Он абсолютно разбит гибелью Жан-Люка. Они дружили, знаешь. Алекс был немного потерян, когда только приехал, и Жан-Люк взял его под свое крыло. Они кучу времени проводили вместе, прогуливаясь по льду летом, играя в покер, общаясь, когда были не на работе.

К моему удивлению, у нее на глазах выступают слезы. Каро действительно небезразличен Алекс, понимаю я, и это меня радует. Я чувствую, что ему нужны все друзья, которых он сможет достать в этом месте.

– Мне страшно, – шепчет она, ее голос звучит хрипло из-за эмоций. – Я не думаю, что он хорошо справляется.

– Я буду пристально за ним наблюдать и поддерживать так сильно, как смогу, хорошо? – Я сжимаю ее руку. – Уверена, он будет в порядке.

– Спасибо, – благодарно улыбается Каро. Она опускает взгляд на мои пальцы, затем смотрит мне в лицо. – Ты в норме, Кейт? Ты какая-то бледная, если позволишь сказать. И дрожишь. Все хорошо?

Я убираю руку из ее ладони, подавляя желание рассказать о случившемся. О шокирующем открытии.

– Просто похмелье, – говорю я, стараясь звучать оживленнее. – Перебрала вина вчера. Я после него всегда нервная.

– Я тоже, – Каро смотрит на меня с сочувствием. – Пойди возьми что-нибудь с кухни. Ничего не помогает справиться с похмельем лучше, чем добротная доза жиров и углеводов.

– Хороший план, – я встаю. – Только хочу сначала увидеться с Томом, а потом последую твоему предписанию.

Я нахожу Тома одного в связном пункте, сидящего за столом перед открытым ноутбуком. Его, кажется, застало врасплох мое появление, когда я стучу и просовываю голову в дверь.

– Ты в порядке? – спрашиваю я. – Мне показалось, тебя что-то выбило из колеи вчера.

– Выбило из колеи? – Том безразлично смотрит на меня, затем снова отворачивается, словно ему тяжело выдерживать мой взгляд.

– Расстроило, – объясняю я. – Извини. – Несмотря на высокий уровень английского у всех зимовщиков, невозможно иногда не натыкаться на непонятную идиому.

– Со мной все нормально, – говорит он резко.

– Я ни на что не намекаю, Том. Просто хотела проверить, все ли в порядке, вот и все. Я ответственна за благополучие каждого на базе.

– Я в порядке, Кейт. – Он не отрывается от экрана. – Спасибо, что спросила.

– Если ты так уверен, – пожимаю плечами я. – Но помни, ты можешь поговорить со мной в любое время, гарантирую полную конфиденциальность. И, пожалуйста, можешь зайти на анализ крови и закончить видеодневник? Я вижу, ты пропустил несколько последних недель. – Я удерживаюсь от очередных объяснений, почему они необходимы – уверена, Том, как информационный менеджер, понимает важность этого.

– Хорошо, – отвечает он, быстро взглянув на меня, и снова отводит глаза, явно намекая, что разговор окончен.

Может, это он, гадаю я, направляясь к кухне. Мог ли Том обыскать мою комнату?

Перестань, Кейт. Не начинай. Это мог быть кто угодно.

Я прислушиваюсь к совету Каро. Делаю себе большой сэндвич с сыром и солеными огурцами, завариваю чайник, пытаясь выкинуть все из головы, и иду в кладовку за новой пачкой чайных пакетиков. По пути обратно локтем задеваю поднос на стойке из нержавеющей стали.

Раздается оглушительный грохот, когда она ударяется о кухонный пол.

Вот дерьмо. Я с ужасом смотрю на беспорядок, блестящие бледные кусочки рыбы, раскиданные повсюду. Они, наверное, размораживались для сегодняшнего ужина. Я поднимаю поднос и подбираю каждое филе, промывая их в раковине, в надежде, что никто не заметит; все же это место безукоризненно чистое, и я не могу представить, что нам это как-то навредит.

– Что ты делаешь?

Я поворачиваюсь и вижу Раджива, наблюдающего за мной.

– Извини, – бормочу я, оцепенев от стыда. – Я заходила за чайными пакетиками и случайно перевернула поднос.

Он ничего не говорит. Просто разглядывает взваленную на поднос рыбу.

– Оставь, – резко говорит он.

– Раджив, я…

– Не нужно извиняться. – Он берет поднос и бросает все в мусорное ведро. – Я найду для Тома что-нибудь другое.

О боже. Я напрочь забыла, что у Тома сегодня день рождения. Даже не подумала упомянуть об этом, когда только что разговаривала с ним. Раджив, очевидно, планировал особый ужин, и я все испортила.

– Я помогу. – Я оглядываю кухню.

– Нет, – отрезает он. Я вижу, что он с трудом сдерживает злость.

– Просто позволь мне… – слезы щиплют глаза.

– Хватит, Кейт. Пожалуйста.

Я понимаю, что он действительно настроен серьезно. Оставив свой чай и сэндвич, я спешу обратно в клинику, запирая за собой дверь. Опустившись на стул, я роняю голову на руки, борясь с желанием расплакаться.

Возьми себя в руки, твердо приказываю я себе, глубоко дыша в попытке обуздать эмоции. Но это не работает. Я чувствую, как мое настроение, уже катившееся под откос, падает еще ниже. Похмелье, провальный разговор с Алексом, пропажа таблеток, инцидент на кухне – все это подталкивает меня к какому-то краю.

Прежде чем я могу остановиться, мысли возвращаются к той ссоре с Беном, которая разгорелась на пустом месте, в воскресенье накануне аварии.

Он был отстраненным и холодным, слонялся по квартире, практически не разговаривая. Я вспоминаю мою нарастающую растерянность и усиливающееся презрение; я работала в больнице по семьдесят часов в неделю, при этом ремонтируя нашу квартиру и планируя предстоящую свадьбу. Бен тоже много работал, но он никогда не предлагал помочь.

Невозможно забыть злость на его лице в тот вечер, когда я предъявила ему претензии, выплескивая свое недовольство.

– Да, я знаю, ты у нас святая, – огрызнулся он. – Все члены семьи Норт идеальны, никто не может с ними сравниться. Это данность.

Я пораженно уставилась на него. А это, черт возьми, откуда взялось? Бен никогда не говорил ничего плохого о моей семье. Напротив, он, казалось, отлично с ними ладил в те редкие разы, когда мы встречались.

– Какого хрена, Бен? Я пытаюсь все это устроить, удержать порядок, и это твой ответ?

Он вздохнул и отвернулся.

– Так что, теперь ты просто будешь меня игнорировать?

– Я не могу соревноваться, Кейт. – Бен резко повернулся. – Что бы я ни делал, что бы ни делали другие, этого недостаточно. Всегда недостаточно хорошо. Ты такая… – он остановился. Ненадолго прикрыл глаза, потом вышел из квартиры, сел в машину и уехал; когда он вернулся тем вечером, оказалось проще притвориться, что ничего не произошло.

Ты такая… Слова отдаются у меня в голове. Я так никогда и не узнала, что он собирался сказать.

Неожиданная резкая боль в сердце, как открытая рана. Мне хочется взвыть от печали и ярости.

Пошел ты, Бен. Пошел ты.

Схватив ключи из ящика, я встаю и отпираю шкаф, где хранятся бензодиазепины. Рассматриваю аккуратные коробочки, выстроенные на полке, очарование нетронутых упаковок.

Я беру ближайший пакет с «Валиумом»[16]16
  Транквилизатор, оказывающий анксиолитическое, седативное, противосудорожное, центральное миорелаксирующее действие.


[Закрыть], вытаскиваю саше и пробегаю пальцами по маленьким капсулам, чувствуя острый прилив вожделения.

Серьезно, Кейт?

Вытолкнув голос сестры из мыслей, я вытаскиваю две таблетки и проглатываю. Колеблюсь несколько минут, затем выпиваю еще парочку для верности, запихивая остальные в карман. Закрываю шкаф и опускаю голову на стол, медленно вдыхая, дожидаясь, пока все померкнет и отступит.