Текст книги "Последнее письмо из Греции"

Глава 9

– Kaliméra, énafrappé, metrio, megálaparakaló.

Я уверенно заказываю фраппе́ – покрытый молочной пеной холодный, не очень сладкий кофейный напиток.

– Я жду такси.

Глядя на дорогу, я пытаюсь создать впечатление, что спешу. Я с радостью отправляюсь в эту поездку. Сегодня четвертый день, как я здесь, а в поисках картины не продвинулась ни на шаг. Я отправляюсь в Пилос, в галерею современного искусства. Еще мне хотелось побывать на местном рынке, который работает по понедельникам, но главное – поиски маминой картины.

Бесстрастно медленные движения бариста доводят меня до бешенства. Какофония шума с дробленым льдом и шипением эспрессо-машины бьет по барабанным перепонкам. Я теряю терпение. Я слышу шум двигателя и вижу на улице Янниса, таксиста, который забирал меня из аэропорта. Утро на удивление жаркое, и в куртке я начинаю потеть.

– Извините, такси уже приехало. Можно мой кофе?

– Почти готов, – отвечает бариста, поднимая кувшин и с подчеркнутым рвением наливая молоко в стаканчик.

Он хлопает по выпуклой крышке и, вставив соломинку, с гордостью вручает мне кофе.

– Лучший фраппе́ в Метони.

– Благодарю. Сдачи не надо!

Я выскакиваю на дорогу и сажусь в машину. Потягиваю холодный кофе – вкусно! – растворимое ракетное топливо.

Мы сворачиваем по горной дороге в сторону Пилоса: от пейзажа захватывает дух. По склону холма в укромных уголках прячутся традиционные домики, словно сопротивляясь искушению солнечного света и соревнуясь за тень. Вдоль дороги небольшие храмы хвастаются свежими цветами в вазах, за которыми с любовью ухаживают те, кто остался. Я думаю о надгробии, которое выбрала для мамы, и о том, как долго я думала над надписью, пока наконец не сложилось: «Линдси Кинлок, любящей матери от Софи. Невероятная, ты навсегда останешься в наших сердцах».

Я растворяюсь в проплывающем за окном пейзаже: случайно затесавшийся кипарис нарушает симметричные ряды оливковых деревьев и виноградников.

Сердце едва заметно трепещет, словно принимает настоящее и смиряется с жизнью. Древняя история, скрытая в склонах холмов и возвышающемся Пелопоннесе, заряжает воздух особой энергией и ощущением времени.

* * *

Пилос – шумный рыночный городок, толпы людей окружают прилавки на главной площади. Огромные деревья естественным зеленым пологом защищают продукты от жары.

Тут и там люди пьют кофе и завтракают – воздух наполняют оживленные громкие дружеские разговоры, крики и смех.

Вижу указатели, как пройти к замку на крутом холме. Я подумываю о небольшой прогулке, перед тем как купить продукты, но прежде всего мне необходимо найти галерею. Пройдя огромный памятник, посвященный морскому сражению, я поднимаюсь к белой церквушке с блестящим на солнце синим куполом.

Подъем по холму требует больших усилий, чем я думала, на лбу выступают капли пота, мышцы ног горят от напряжения. Но я чувствую себя бодро. Задержавшись перед церковью, чтобы перевести дыхание, я решаю зайти поставить свечку. Галерея всего в нескольких шагах.

В темной, прохладной церкви стоит пьянящий запах ладана. Здесь прекрасное убежище от неожиданной жары. Небольшие алтари окружают главное пространство с чайными свечами и большими свечами, горящими в лотках с песком. Красочные лики Христа и Богородицы в позолоченных окладах улыбаются, возвышаясь над золотыми крестами и сверкающими подсвечниками.

Прихожан мало. Большинство из них вдовы в обычных черных платьях, склонившие в задумчивости головы. Я подхожу к одному из маленьких алтарей, посвященному Мадонне, и мысленно произношу молитву, зажигая пламя скромного подношения.

«Пожалуйста, передай маме, что я ее люблю и скучаю по ней. Присмотри за Ташей и Ангусом, они только пускаются в путешествие за ребенком, благослови их. Пусть у них все получится. И если будет время, помоги мне, пожалуйста, найти картину. Спасибо… аминь».

Я не прихожанка этой церкви, но ни от чьей помощи не откажусь. Опустив монету в ящик для пожертвований, сажусь на скамью и смотрю на куполообразный свод. Сквозь витраж струится солнечный свет, создавая радужные точки, и отражается на церковной позолоте.

«Мама была радугой с идеально подобранными красками». Я улыбаюсь, вспоминая слова моей прощальной речи. Кажется, что похороны были давным-давно, но это не так.

Сзади открывается дверь, впуская очередного прихожанина, сквозь витраж проникает еще один луч радуги. Я натягиваю на плечи куртку, защищаясь от сквозняка, пытаюсь вобрать тепло солнечных лучей, преломляющихся в стекле. Цвета пляшут у меня перед глазами. Пока я сижу в одиночестве, мирно бегут минуты.

– Софи?

Прервав размышления, я оборачиваюсь.

– Тео! Привет!

Так странно видеть его вне деревенского антуража, не говоря уже о том, что он здесь, со мной в церкви. Нужно выбросить из головы дурные мысли…

– Извините, что побеспокоил, – широко улыбаясь и сверкая в полумраке белыми зубами, продолжает он. – Надеюсь, не прервал молитву.

– Нет, вовсе нет, – приглушенно отвечаю я, не желая полностью разрушать тишину. – Я собиралась уходить.

Жестом он показывает, чтобы я встала и шла перед ним, а затем обходит меня, чтобы открыть дверь церкви, его старомодные манеры свойственны жителям этой части Греции.

На улице нас резко окружает шум. Оживленная суета мгновенно сметает духовную безмятежность, жара контрастирует с прохладным полумраком священного места.

– Какая красивая церковь, – говорю я, когда мимо проносится мопед, – такая спокойная и тихая по сравнению с уличной суетой.

– Да, особенная для моей семьи. Я здесь бываю каждую неделю, чтобы поставить свечку.

Мне вспоминается консервативная религиозная греческая культура, где сердцем государства является семья. Я далека от богобоязни и набожности, а здесь это часть жизни. Интересно, за кого он ставил свечку. За сильной внешностью скрывается уязвимость, а в глазах печаль. Но я не жду, что он посреди улицы раскроет самые темные секреты.

– Я тоже поставила свечку, прежде чем идти в галерею и выяснить, не смогут ли они помочь в поисках картины. А потом хотела подняться в замок, – отвечаю я, показывая на крутой подъем в другом конце города.

– Замок сегодня закрыт, видите, как хорошо, что я вас встретил. Боги снова послали меня на выручку… – смеется он.

Я рада, что мне не пришлось проделать напрасный путь, и, несмотря на то, что заручилась не обращать внимания на Тео, любуюсь игривым огоньком в его глазах. Тео точно послан мне богами – умопомрачительно красивый, каким я его помню на вечеринке в саду Кристины. Душа трепещет каждый раз, когда я его вижу.

– Вы уже говорили с другом в Афинах? – спрашиваю я, быстро возвращаясь к дневным делам и поездке.

– Я оставлю сообщение для Никоса и ваш номер телефона, хорошо? Вам нужна помощь, чтобы поговорить в галерее? Я неплохо говорю по-английски, но по-гречески гораздо лучше, – предлагает он, и улыбка медленно расцветает на лице.

Хоть я понимаю, что у него свои дела, меня неудержимо к нему тянет, я хочу быть рядом с ним. Конечно, он чувствует, как накаляется между нами воздух. Я стараюсь, чтобы он не отвлекал меня от дела, но он такой изобретательный, что устоять трудно. Мне и впрямь может понадобиться помощь с переводом.

– Если вы не заняты, я бы не отказалась, помощь всегда пригодится.

Я прикидываюсь безразличной, но возможность лишний раз провести с ним время согревает сердце. И все же к поискам картины его лучше не привлекать – не ровен час, забуду, зачем приехала в Грецию.

Поднимаясь по холму, мы подходим к магазину с белым фасадом. По сравнению с другими эта постройка явно новая. Даже те магазинчики, которые продают побрякушки туристам, выглядят традиционно: каменные домики с окрашенными окнами.

Фасад галереи стеклянный, поблескивает на свету. Тео открывает мне дверь, и мы входим в просторную комнату с кондиционером. На фоне белого декора выставлены современные работы.

Тео проходит вглубь магазина к девушке за столом и что-то быстро говорит, показывая на меня. Слышится слово «Angliká», англичанка. Она кивает и, посмотрев ему в глаза, краснеет. Я сочувственно улыбаюсь про себя: видимо, не на одну меня он так влияет. Тем временем рассматриваю картины на стенах – маминых среди них нет. У меня немного падает настроение, хотя, несмотря на буйное воображение, я и не жду, что пропавшая картина будет висеть прямо передо мной. Тео отходит от стойки и подталкивает меня вперед.

– Ваша очередь, – вежливо говорит он, оставляя меня одну, хотя я не просила.

Я благодарна ему, не хочу впутывать его в поиски, опасаясь отвлечься и забыть о том, что ищу. Он рассматривает какую-то картину в передней части магазина, а я улыбаюсь сильно накрашенной девушке с накладными ресницами.

– Kaliméra, – нервно и взволнованно начинаю я. – Нет ли у вас работ художницы Линдси Кинлок?

Она хмурится, постукивая по клавишам ноутбука.

– Как пишется имя? – спрашивает она, когда первый поиск не дает результатов.

Я роюсь в сумочке в поисках ручки и достаю копию маминой картины. Я протягиваю ее девушке и пишу мамино имя на листе бумаги, который она ко мне подталкивает.

– Я ищу эту картину, – сообщаю я, пока она рассматривает фотографию. – Названия не знаю, но на обороте есть надпись.

Она переворачивает листок, и при виде маминого почерка на меня накатывает грусть: «Судьба нас то сводит, то разлучает. Метони V».

Пальцы девушки летают по клавиатуре: сначала она ищет фразу, а затем, покачивая головой, вводит мамино имя. Я оглядываюсь и вижу, что Тео рассматривает коллекцию на витрине. Я чувствую странную ревность в отношении картины, мне почему-то не хочется подключать его к важному для меня поиску. История кажется слишком личной, чтобы ему доверить, и это, конечно, нелепо – разве я не собираюсь показать копию всем, кто может мне помочь? Но вот от него хочется держать картину подальше. Он меня и так отвлекает. Я складываю листок и кладу в сумочку. Девушка поворачивает экран, показывая пару миниатюр.

– Эти работы мы продали, но только копии, не оригиналы.

Я наклоняюсь ближе – нет, это не то, что я ищу. Репродукции мне знакомы – самые популярные из маминых работ, выпущенные ограниченным тиражом. Мне немного не по себе из-за того, что в первый же день поисков я так сильно надеялась найти картину.

– Нельзя ли поговорить с владельцем или управляющим? Я ищу именно ту картину, которую показала, возможно, ее кто-нибудь видел или слышал о ней, – спрашиваю я.

– Конечно.

Девушка протягивает мне клочок бумаги, и я записываю свой номер телефона и адрес электронной почты.

– Дмитрий в отъезде до следующей недели, но я передам ему вашу просьбу.

– Спасибо, – отвечаю я, не позволяя печали утопить меня из-за первой же неудачи.

– Надеюсь, вы ее найдете, – мило желает мне девушка.

Я улыбаюсь и, простившись, направляюсь к двери, где кружит Тео.

– Вы загрустили. Значит, у них картины нет? – спрашивает он, выходя из галереи.

Я в отчаянии качаю головой.

– Нет.

Но потом призываю на помощь оптимизм. У меня в запасе Тони Джовинацци, если он ответит на письмо, а также друг Тео, Никос из Афин, с кем я еще не говорила, и Дмитрий, управляющий здешней галереей, тоже должен выйти на связь.

– Это всего лишь моя первая попытка, так что…

Я пожимаю плечами, и мы начинаем спускаться по холму.

– Какие еще планы на сегодня? – спрашивает он.

– Даже не знаю. В галерее не повезло, а замок закрыт…

– С моря открывается очень красивый вид на замок. Хотите, отвезу вас на лодке? – предлагает он.

Я замираю. Такого я не ожидала. Что же делать? Между нами бесспорно вспыхнула искра, но отголоски предупреждения Кристины о том, что с ним непросто и опасно, отрезвляют меня, спуская на землю. Я колеблюсь, а потом отбрасываю сомнения. Таша всегда наставляет, чтобы я ничего не боялась. Это безобидная поездка, знакомство с местными достопримечательностями, где не подстерегает никакая опасность – разве что сама свалишься за борт или тебя заставят идти с завязанными глазами по доске.

– А можно? Разве вы сегодня уже не выходили в море?

Я просто лучусь от счастья, что буду плавать в море, и у меня сразу поднимается настроение после неудачи с маминой картиной. Обзвонить другие галереи можно и позже. Список есть.

– Да, но работа начинается очень рано, на сегодня я закончил. Погода сегодня прекрасная, так почему бы не развлечься?

Выхода нет – отказаться невозможно. В душе радость перемешивается с тревогой.

– Тогда обед за мной! – настаиваю я, предвкушая набор закусок с рынка. – Купим продукты на площади. Надо же мне как-то отблагодарить вас за поездку.

– Вы уже совсем как греки, думаете о еде, куда бы ни отправились.

Я смеюсь, вспоминая вчерашнюю вечеринку в саду. Почти во всех разговорах звучало: «Вы наелись?» и приглашение попробовать любое блюдо. Если обедать, как у Кристины на празднике, за неделю запросто поправишься килограммов на шесть.

– Я всегда думаю о еде, – отвечаю я, – и когда работаю, и когда развлекаюсь. Я люблю поесть!

Мы возвращаемся на рынок. Идем легким шагом в удобном ритме, а вокруг площади и по переулкам со свистом проносятся автомобили и велосипеды.

– Но вы такая миниатюрная, и не скажешь, что любите поесть. Моя бабушка сразу же взялась бы вас откармливать!

Похвала мне льстит, и я краснею. Румянец меня выдает, как бы я ни скрывала чувства.

– Ваша бабушка хорошо готовит? – спрашиваю я, чувствуя, как горят щеки.

– Лучше всех. Готовит целыми днями и сводит отца с ума. Зато он всегда сыт, так что это неплохо.

– Еда здесь замечательная. У овощей настоящий вкус, естественный, не как у нас дома. А лучше апельсинового пирога Кристины я ничего в жизни не ела.

– А бабушка заявила бы, что ее portokalopita лучшая в Метони, но у Кристины она тоже хороша. Каждая вечеринка здесь похожа на битву еды.

Мы добираемся до главной площади и не знаем, с чего начать. Прилавки и киоски предлагают широкий выбор аппетитных продуктов.

– Тео, что посоветуете?

Ветерок разносит запах орегано и специй. От огромных кастрюль с горячими блюдами поднимается пар, закуски разложены по тарелкам, в банках блестят оливки всех форм и размеров.

– Хотите удивлю?

От блеска его глаз шум на площади тает, будто кроме нас там никого нет. Хорошая проверка, насколько я держу себя в руках. Наверное, я мазохистка, если собираюсь остаться с ним в лодке наедине. Не могу удержаться от улыбки, отвечая на вопрос.

– Обожаю сюрпризы. Только плачу́ я.

Я даю ему денег, от которых он отмахивается, но я вкладываю купюры в его ладонь, вздрогнув от прикосновения. Пока он болтает с торговцами, пользуюсь возможностью лишний раз на него полюбоваться. Его чары поразительны. Я наблюдаю, как он покоряет женщин вокруг – они неосознанно прихорашиваются, поправляя прическу, и хлопают ресницами.

Неудивительно, что Селена мечет молнии во всех, кто болтает с ее парнем. Чувство вины вырывает меня из мира грез.

– Софи?

Я понимаю, что размечталась, и мечусь между безрассудством и угрызениями совести.

– Вы словно улетели отсюда мыслями далеко-далеко.

– Извините, просто задумалась… для морской прогулки я неподходяще одета.

Знаю, что светло-коричневые замшевые балетки не выдержат соленую воду, а я их очень люблю.

– Можно зайти домой переодеться, но мне кажется, что и так хорошо.

Ветерок треплет прядь моих волос. Тео подходит ко мне и убирает со лба кудри, и я замираю, пытаясь проглотить застрявший в горле ком. Напряжение в воздухе растет, словно утренний туман, который не рассеивается, закрывая мне солнце.

– Пойдем, – говорит Тео, внезапно хватая меня за руку.

Он утаскивает меня с площади, сумка с запретным обедом болтается в другой руке. Его большая ладонь, теплая и мягкая, покрывает мою. Как будто так и должно быть: я под надежной защитой, но на самом деле все наоборот. Возражать – нет сил, я покорно иду за ним, околдованная и природой, и его чарами. Я же вроде не сошла с ума, чтобы ввязываться в случайный любовный треугольник. Кроме того, после Роберта из чувства самосохранения я выстроила в душе слишком много стен. Никто еще и близко не подходил к барьерам, не говоря о том, чтобы их сломать. И Тео тоже не подойдет.

Мы сворачиваем с проезжей части в сторону главной гавани. Вдали от укрытой от солнца площади качаются моторные лодки, их крылья скрипят о причалы, навесы вздымаются, а волны разбиваются с равномерным ритмичным плеском. За мысом виднеются Метони, скалы и у самого моря разрушенная башня, охраняющая полуостров.

– Тео, стой!

Я резко останавливаюсь, высвобождая руку.

– Не знаю, что происходит, но я здесь не для интрижки за спиной твоей подруги. Мне нужно обрести покой и, самое главное, найти картину. Скандалы и ложь мне ни к чему.

– Погоди, Софи, Софи, endáxi.

Он встает передо мной и кладет руки мне на плечи, чтобы успокоить.

– Какие скандалы и интрижки? Какая ложь, какая подружка?

– Селена, – начинаю я, чувствуя тепло его кожи и пытаясь не обращать внимания на то, как нас тянет друг к другу. – Я не хочу быть той девушкой. Другой женщиной. Это не я.

– Что значит «не я»? – хмуро повторяет он.

– Нет, не ты! Я! Я имею в виду, что это не я, а не ты… Я не это хотела сказать… Ой, что-то я совсем запуталась.

Я делаю вдох, расстроенная тем, что не могу даже толком объяснить.

– Послушай, я не хочу ходить за спиной Селены с ее парнем. С тобой!

– О чем ты говоришь? Она не моя девушка, у меня никого нет. С чего ты взяла?

Смутившись, я медленно начинаю осознавать, что, кажется, неправильно все поняла. Заглядываю в его зеленые удивленные глаза. При ясном утреннем свете на фоне загара они кажутся еще ярче. Он склоняется надо мной, я чувствую себя маленькой и хочу подойти поближе.

– Извини… я думала, вы с ней вместе, а ты пытаешься… Забудь. Я уже не понимаю, что говорю.

Я сконфужена, и от наплыва этого чувства, от прикосновения чужой руки кружится голова. Моя жизнь столько времени была лишена близости, что я понимаю, насколько сильно мне ее не хватает. Он убирает руку с моего плеча, чтобы взять за подбородок и успокоить. Солнце высвечивает слабые следы морщинок в уголках его глаз.

Я хочу опустить голову на его ладонь, они подходят, словно фрагменты головоломки. Мы неотрывно и напряженно смотрим друг на друга. Он с такой нежностью проводит большим пальцем по моей щеке, глядя на губы. От предвкушения я едва дышу. Но он внезапно берет себя в руки и отходит к краю волнореза.

– Мне трудно объяснить. С Селеной мы познакомились много лет назад. Совсем юные, и думали, что влюблены, но…

Он замолкает, потупив глаза, не в силах продолжать. Я подхожу чуть ближе, не зная, что делать – утешать или ждать продолжения. Ветер усиливается, и на лице Тео не остается ни следа от переживаний. Он отворачивается, и тема, похоже, закрыта.

– Люди такие разные… Она просто друг. Как ты и я, понятно?

Несмотря на желание узнать побольше о Селене, я чувствую, что мое воображение дало маху, придумав то, чего на самом деле нет, и я неправильно его поняла. Поверив Кристине и Марии насчет исходящей от него опасности, я попалась на эту чепуху и чуть не обидела того, кто просто отнесся ко мне по-доброму. Эта поездка – паломничество в мамины воспоминания, чтобы пройти по ее следам и найти утраченную картину. Но я должна думать о картине, а все мысли только о том, как кожа Тео касается моей и сильные руки ласкают тело. А он, несмотря на флирт, обо мне так не думает.

Друг. Может, так и есть.

– Конечно, мы друзья.

Я убедительно улыбаюсь.

– Ну вот что, друг, давай перекусим.

Я забираю у него сумку с продуктами и иду впереди, изображая легкость и беззаботность. Чувства Тео прочитать невозможно. Только я решаю, что он начинает открываться, он быстро замыкается в себе, боясь показать, чего хочет. Несмотря на разочарование, я рада, что не вмешиваюсь ни в чьи отношения. Но отрицать, что меня к нему влечет, бесполезно. Мои чувства не пробуждались с тех пор… Нет, я не хочу омрачить их упоминанием другого имени. Я была уверена, что Тео хочет меня поцеловать, но он всего лишь относится ко мне по-дружески.

Мое внимание отвлекает гудок грузовика Тео, когда он открывает кабину. Забравшись внутрь, я предвкушаю морскую прогулку. Заводя двигатель, он смотрит на меня и улыбается. От этой улыбки бешено колотится сердце. Я улыбаюсь в ответ и надеваю темные очки. Если он не откроет душу, я не хочу, чтобы он видел то, что, вероятно, написано у меня на лице.

Глава 10

Тем же утром, чуть позже, мы выходим в море. Ветер, гуляющий на просторах, ерошит мне волосы. Вдали от убежища – бухты, окружающей Метони, мы бросаем вызов стихиям.

С кормы я любуюсь, как Тео в рулевой рубке лихо покоряет волны. Он ловко управляется со штурвалом, напрягая мышцы на руках. Постоянно начеку, он зорко следит за другими судами и препятствиями. Мне все труднее обуздать восхищение и держаться в рамках дружеских отношений, наблюдая за ним в родной стихии и возбуждаясь сильней, чем я ожидала.

Обогнув мыс, от Метони мы направляемся к Пилосу и находим убежище: ветер внезапно стихает, а водная гладь блестит как зеркало. Тео глушит мотор и бросает якорь. Солнечные лучи освещают плоскую поверхность воды, и я ощущаю, как от моря на меня нисходит спокойствие. Несмотря на глубину, вода кристально чистая: я вижу стайки рыб, мелькающие, словно черные пули, они то сходятся, то разбегаются в разные стороны, как в подводном танце.

Тео кладет руку мне на плечо, и я испуганно вздрагиваю.

– Напугал? Ну извини, – улыбается он. – Наблюдаешь за рыбками, да?

– А тебе хочется их поймать и убить? – хитро спрашиваю я, и он смеется.

– Нет, эти малы для сетей. Но если захочешь порыбачить, можно попробовать, когда заведу мотор.

– Правда? Хочу! Слушай, давай поедим. Что-то аппетит разыгрался от морского воздуха.

Он подхватывает пакет с нашим обедом вместе со столовыми приборами и тарелками, которые я прихватила в квартире, куда зашла переодеться. Солнце в штиль припекает, и я снимаю кардиган.

Не могу представить себя дома на улице в одной футболке. Но здесь, посреди Ионического моря, дом кажется таким далеким. В Метони я ничего не опасаюсь. Будто рядом с мамой, так же как и дома в Лондоне. Тео расстилает на палубе коврик и распаковывает еду.

Замок возвышается над Пилосом, отсюда едва видна его сестра, цитадель Метони у побережья. Внушительная башня на скале посреди моря между двумя сооружениями – словно призрачная заброшенная крепость. Памятники, которые сотни лет демонстративно охраняли полуостров от врагов, выстояли. Полуразрушенные стены тянутся по обе стороны от главной башни, как длинные, старые конечности. Необъятная история Греции поражает.

Тео вручает мне бокал розового вина.

– Yiámas. А неплохо так провести денек, да?

– Yiámas.

Я опускаюсь на колени на коврик и, ответив на тост, потягиваю прохладное вино. Я успокоилась, но в животе бурчит.

– Так, что у нас тут?

Открывая крышки контейнеров и ловя в промежутках мой взгляд, Тео рассказывает о содержимом. Самый соблазнительный на нашем пикнике он сам. Оливки из Каламаты блестят, как лиловые драгоценности, долма кутается в аккуратные виноградные листья, сливочные цацики пахнут укропом, хлопья фило, пресного теста, осыпаются с маленьких квадратных ломтиков, которые он достает из бумажного пакета.

– А вот это любимое… Смотри.

Он достает один квадратик и держит передо мной.

Я нерешительно пробую. Рыхлое тесто, жирная солоноватая фета и шпинат. Я смущенно жую, а он смахивает пальцами крошки с моих губ. Такой жест как-то не вяжется с моим представлением о «просто друзьях». Но я не могу устоять перед его очарованием.

– М-м… Господи… как же вкусно!

– Spanakópita. Пирог из шпината, он самый вкусный. Только бабушке – yiayia ни слова! Он из пекарни в Пилосе.

– Еще хочу!

Нежное аппетитное тесто, так и тает на языке.

Он предлагает мне ломтики пирога, и я беру еще один – на этот раз ем сама, что гораздо менее эротично.

В блаженной тишине мы наслаждаемся едой. Я замечаю его очевидную привязанность к бабушке и задумываюсь, с кем можно ее сравнить. Кроме суровой бабушки Таши, не с кем, родной бабушки у меня не было. Она была довольно далека от типичной бабушки. Совершенно непохожа на приятный, традиционный образ женщины, занятой выпечкой, у которой всегда найдется ириска в кармане и сказка под рукой.

– Похоже, ты очень любишь бабушку, – замечаю я.

– Да. У меня только yiayia, мать отца. Он живет у нее, а я неподалеку, так что могу быстро прийти на обед, но и достаточно далеко, чтобы не попасть под горячую руку.

– Значит, у тебя есть отец и yiayia?

Я называю ее по-гречески, мне кажется, «бабушка» звучит громоздко для описания родного человека. Он с такой любовью о ней говорит, прищурив глаза.

– Только они, да.

Мы молчим, новая пауза менее приятная, чем раньше.

Он добровольно приоткрывает часть души, и тут же ее прячет, прежде чем ты понимаешь: вот он настоящий. Потом все исчезает, и маска показного лоска снова опускается. Узнать его – все равно что пытаться отколоть кусочек гранита голыми пальцами. Маленькие, уязвимые проблески, замаскированные дерзостью и обаятельной улыбкой.

Я проверяю сообщения на телефоне о маминой картине. Но их нет. Во всяком случае, никаких электронных писем от тех, от кого я жду, хотя вижу шесть или семь из нового почтового аккаунта, созданного Робертом. Я отбрасываю глубоко укоренившийся страх и немедленно удаляю сообщения и блокирую адреса.

Когда разочарование угрожает свести на нет удовольствие от сегодняшнего дня, Тео говорит:

– Потрясающий kástro.

Он смотрит на замок.

– Мальчишками мы с Кристофом играли у скал. Спрыгнем, бывало, с лодки и поднимаемся, представляя, что мы венецианцы, пришедшие захватить землю… и, конечно же, найти и спасти принцессу.

Интересно, какие истории могут рассказать величественные руины, кровь, пролитая на камни во имя захвата владений и любви.

– Удивительное место для взросления, – говорю я, рассматривая идеальную площадку для детского воображения.

Я говорю это нарочно, смотрю на него в поисках подсказки, страстно желая, чтобы он объяснил очевидный пробел в воспитании или причину скрытой печали. Он, смущенно улыбаясь, потягивает вино и ставит бокал на палубу.

Прислонившись спиной к борту лодки, он скручивает две сигареты. В его глазах мелькает искра, но он не отвечает, продлевая молчание. Предлагая сигарету, он делает вдох, словно сейчас что-то расскажет, но нет, передумал. Он закуривает, и я чувствую аромат ванили. Лодка ритмично скрипит, отмеряя секунды. Напряженная, неловкая пауза.

– Извини, не хочу совать нос в чужие дела.

Он берет пирожное и задумчиво смотрит на меня.

– Софи, иногда мне нелегко говорить о прошлом. Но сейчас настоящее, и у нас есть все, что мы хотим, так?

– Да, – отвечаю я.

Его мягкий взгляд задерживается на мне. В подробности Тео не вдается.

Я возвращаюсь к застолью и принимаю, что тема закрыта. Он наполняет мой бокал, мы продолжаем обедать, и напряжение постепенно исчезает. Некоторые темы обсуждению не подлежат. Но чтобы жить полной жизнью, прошлое нужно обязательно отпустить. С этим мы оба боремся.

* * *

После нескольких часов на море мы возвращаемся на берег. Слегка кружится голова. Солнце медленно ныряет за скалы, а в деревенских домах мерцают огоньки. С моря Метони выглядит иначе. В окнах играют отблески заката, словно я возвращаюсь в теплые объятия родного дома в конце долгого дня.

Я сижу на носу лодки, по-детски свесив ноги над водой, с веревкой в руке, готовая спрыгнуть и привязать суденышко, когда подойдем к причалу.

Я боялась, что расспросы о детстве испортят остаток дня, но шутки и легкий флирт продолжались как ни в чем не бывало. Если не касаться семейных дел, с Тео легко общаться, он остроумный и невероятно начитанный. Он рассказал, что изучал английскую литературу в афинском университете и любит поэзию, но тоска по дому заставила его отказаться от преподавания. Подозреваю: он что-то недоговаривает, но я, может, никогда не докопаюсь до сути. Сказать, что я заинтригована, – ничего не сказать.

В его работе – выходе в море, борьбе со стихиями – есть своего рода поэзия.

Мы подходим к деревянным мосткам, и я спрыгиваю, слава богу, не провалившись. Как можно туже натянув веревку, протягиваю ее через утку на понтоне. Тео грациозно соскакивает с лодки и закрепляет ее кормовым канатом. Уперев руки в бока, он улыбается.

– Славная у меня команда. В следующий раз встанешь за штурвал, будешь ловить рыбу, а я попью винца.

Он протягивает мне синее ведерко с уловом: уложенные рядком свежие сардины, блестящие и безупречные. В море Тео позволил мне закинуть сеть, и в награду я получила небольшой улов серебряной рыбы.

Мы неловко стоим лицом друг к другу на мостках, застенчиво замерев, словно решаем, как попрощаться. Вино и благодарность берут верх, и, шагнув вперед, я бросаюсь ему на шею. Он замирает и обнимает меня за талию.

– Тео, спасибо за чудесный день.

В мерцающем свете слетаются на ночлег деревенские птицы. У меня в голове проносится эхо скворцов в Риме, и я вдруг вспоминаю о Роберте и письмах, которые останутся без ответа. Но когда рядом эти надежно обнимающие меня руки, Роберту до меня не дотянуться. Я под защитой света в душе́, он, как силовое поле, отражает тьму. Окунаясь в тепло Тео, я прогоняю мысли о Роберте.

Тео слегка отстраняется, чтобы взглянуть на меня, выражение его лица серьезное и напряженное, потом он расплывается в улыбке и наклоняется ко мне.

– Чудесный день. Мне тоже приятно наше знакомство, Софи.

Я задерживаю дыхание, боясь спугнуть. Его губы мягко касаются моей щеки. Кожа будто оживает, каждый нерв наготове, внутри все тает, желая большего.

Но он медленно отступает, отводя волосы с моего лица. От желания и удивления у меня перехватывает дыхание. Я дрожу: он от меня так близко.

– В этом свете ты весь золотистый, такой красивый, – смеюсь я и, смутившись, опускаю глаза.

– Я красивый? Не помню, чтобы слышал такое… вообще.

Щеки пылают, я, благодарная опустившимся сумеркам за маскировку, стесняюсь поднять на него глаза.

– Я, скорее, похож на просоленную морскую собаку, – хмурится он.

– Собаки не вижу, а соль, да, есть.

Он, улыбаясь, отходит в сторону и перевязывает одну из веревок, потом смеется.

– Ну конечно, соль. Надеюсь, тебе понравится рыба и мы скоро увидимся…

Я вдруг понимаю, что до сих пор держу ведерко с рыбой. Не самый романтичный аксессуар, но ничто не может испортить эти минуты, и с моего лица не сходит улыбка. А сардины теперь для меня не просто рыба.

Телефонный звонок прерывает прощание. Проклиная вмешательство, я пытаюсь не обращать внимания, но настойчивый тон заставляет меня ответить.

– Извини, – говорю я, отходя, и роюсь в сумочке в поисках навязчивого гаджета.

Номер на экране не высвечивается. Я колеблюсь. Звонить могут по поводу маминой картины, но, может, и Роберт. Он такое уже проделывал.